Текст книги "Щит"

Глава 10
Баронесса Мэйнария д’Атерн

Восьмой день четвертой десятины третьего лиственя

– Пришли, ваша светлость! – промямлил тюремщик, остановившись рядом с очередным дверным проемом, забранным массивной ржавой решеткой, и вставив ключ в огромный амбарный замок. – Это… э-э-э…

– Я понял! – перебил его граф Грасс. Потом повернулся ко мне и ослепительно улыбнулся: – Леди Мэйнария? Вот камера, в которую вы так мечтали попасть!

Издевка, прозвучавшая в его голосе, вызвала у меня почти непреодолимое желание залепить ему хорошую пощечину. Однако я сдержалась, присела в реверансе и учтиво поблагодарила:

– Спасибо, ваша светлость! Вы так любезны.

– Пожалуйста! Всегда к вашим услугам!

– Не премину воспользоваться при первой же возможности.

– Буду искренне рад.

Пока мы обменивались любезностями, тюремщик справился с замком, распахнул настежь дверь и замер, на всякий случай вжав голову в плечи и глядя на носки своих стоптанных сапог.

Ждать, пока граф Грасс «галантно» предложит мне «располагаться», я не стала – приподняла юбки, царственно вплыла в камеру, неторопливо огляделась и позволила себе небольшую колкость:

– А что, пожалуй, не хуже, чем комната, в которой я провела первую ночь в вашем гостеприимном доме.

Скрип зубов Рендалла, наверное, услышали даже за пределами Аверона. Однако, вместо того, чтобы возмутиться или попытаться что-то объяснить, он предпочел ограничиться двусмысленностью:

– Рад, что вам понравилось.

– Кстати, пока вы еще тут… – Я медленно повернулась к нему лицом. – Вы не подскажете, где содержат моего майягарда?

Вместо того, чтобы поинтересоваться об этом у нашего сопровождающего, граф Грасс ответил! Сам! Даже не задумываясь:

– Если я не ошибаюсь, то в какой-то из камер чуть дальше по коридору.

Я мысленно отметила эту несуразность и… похолодела: если Кром был где-то по соседству, то он должен был услышать мой голос и хоть как-нибудь дать о себе знать. А раз не дал, значит, был не в состоянии!

«Только бы его не пытали!» – мысленно воскликнула я и, сделав шаг на подгибающихся ногах, обессиленно опустилась на узкие деревянные нары. Забыв о требованиях этикета и тому подобной ерунде.

Следующие несколько минут я истово молила всех известных мне богов о милосердии к человеку, посвятившему себя спасению чужих жизней, и не слышала ни прощальных слов графа Грасса, ни лязга захлопнувшейся решетки, ни удаляющегося звука шагов. Поэтому, открыв глаза, не сразу сообразила, что осталась одна. Наедине с тошнотворным смрадом, пропитавшим все и вся, холодом, пробирающим до костей, и страхом перед тем, что ждет меня и Крома в ближайшем будущем.

«Все будет хорошо! Его величество дал слово, что лично разберется в обстоятельствах дела, значит, беспокоиться не о чем…» – стараясь не смотреть на железный штырь «Червяка», торчащий из пола в каком-то шаге от моих ног, мысленно пробормотала я. И вздрогнула, наткнувшись взглядом на одну из фраз, выцарапанных на противоположной стене:

«Не верь словам – в них весу нет…»

Сглотнув подступивший к горлу комок, я перевела взгляд на соседнюю надпись и поежилась – кто-то из моих предшественников дал на эту философскую сентенцию довольно лаконичный ответ:

«Ты прав. Но уже слишком поздно…»

Мне стало не по себе – в этих словах звучали обреченность и нежелание сопротивляться судьбе.

«Король Неддар – человек слова! Он не позволит казнить невиновного и очень скоро вытащит нас из тюрьмы…» – подумала я, перевела взгляд чуть левее и густо покраснела: череда рисунков в углу камеры напоминала иллюстрации к свитку Олли Ветерка «Тайны дворцовых альковов», некогда показанному мне Володом. Только, в отличие от иллюстраций к нетленному творению одного из самых удачливых любовников Белогорья, нарисованные на стене переплетенные тела мужчин и женщин выглядели донельзя омерзительно и грязно.

– Какая гадость! – в сердцах воскликнула я и похолодела: прямо под последним рисунком бежала череда изломанных, с трудом узнаваемых букв, складывающихся в слово «больно»…

Мысленно обозвав себя дурой, я вскочила на ноги, метнулась к решетке, отгораживающей камеру от коридора, и вжалась лицом в холодные, как лед, прутья:

– Кро-о-ом! Кро-о-ом, ты меня слышишь?

На мой горячечный шепот никто не отозвался, и я, сглотнув, чуть повысила голос:

– Кром, с тобой все в порядке?

Откуда-то справа послышался приглушенный стон, и я, почему-то решив, что это – голос Меченого, всхлипнула:

– Кро-о-ом? Скажи, с тобой все в порядке?

Слева что-то скрипнуло… и за прутьями решетки, расположенной на противоположной стороне коридора, появилось лицо Бездушного.

Оглядев меня с ног до головы, он ошалело вытаращил глаза и с надеждой в голосе спросил:

– Вы мне снитесь, правда?

Не увидев на его лице ни следа побоев, я обрадованно замотала головой:

– Нет! Я была у короля, и он признал мое право разделить твою судьбу…

– Что?!

– Я, как твоя гард’эйт, буду ждать суда в таких же условиях, как ты…

– Зачем?!

– Ты – мой майягард! И… я обязана тебе жизнью…

Меченый закусил губу, зажмурился и… рявкнул на всю тюрьму:

– Вы мне ничем не обязаны! Вам надо было остаться в доме у графа Грасса и жить своей жизнью.

– Выйти замуж, нарожать детей и забыть о своей клятве? – возмущенно спросила я.

– Да! Тюрьма – не место для дворянки.

Чувствовать его заботу было безумно приятно. И я мгновенно забыла про кошмарные запахи, холод и свой страх перед будущим:

– Я знаю… Но поступить иначе не могу…

– Почему?

– Перестану себя уважать, – твердо сказала я.

– А может…

– Кро-о-ом? – перебила его я. – Не надо, ладно? Вспомни себя: из Атерна ты мог уйти без меня. В Меллоре мог отдать меня Серым. В Сосновке – оставить меня на потеху оранжевым. И мог не вернуться в охотничий домик, увидев такое количество лесовиков… Однако ты не ушел, не отдал, не оставил и вернулся…

– Ваша милость, я…

– …делал то, что должен?

– Да… – кивнул Кром.

– Вот и я делаю то, что должна.

– Но ведь я – Бездушный! Я – Нелюдь, почти завершивший свой Путь! У меня впереди нет ничего, кроме Темного Посмертия!!!

У меня задрожали колени и пересохло во рту. Однако отказываться от данного слова было поздно, и я, мысленно умирая от ужаса, заставила себя улыбнуться:

– Что ж, значит, я разделю его с тобой.

– Вы… – начал было Меченый и замолчал. Потом отпрянул от решетки и… пропал!!!

У меня оборвалось сердце, а на глаза навернулись слезы: человек, ради которого я села в тюрьму, не хотел со мной даже поговорить!

В это время заскрипела дверь на лестницу, и в коридоре раздался возмущенный рев:

– Шевели граблями, боров!

Я снова прильнула к прутьям решетки. Как оказалось, зря – через мгновение мне в лицо пахнуло запахом паленого мяса, и мимо камеры проковыляло нечто, лишь отдаленно напоминающее человека.

Обряженное в жуткие лохмотья, с ног до головы покрытое запекшейся кровью, «нечто» на каждом шагу взмахивало безобразными культями, оставшимися от обеих рук, и глухо стонало.

С трудом оторвав взгляд от его лица, на котором вздувалось свежевыжженное клеймо вора, я сделала шаг назад, шарахнулась пяткой о торчащий из пола штырь и ойкнула от боли.

– О-о-о!!! У нас тут пополнение? Ух ты, какая розочка!!!

Между прутьями решетки протиснулась перевитая мышцами ручища и потянулась к моей груди!

Я отшатнулась, со всего размаху шлепнулась на нары и… тут же оказалась на ногах:

– Тварь, ты что себе позволяешь?!

– О-о-о, какие мы гордые! Ты, эта-а-а, подожди минутку – я засуну борова в его камеру, и мы с тобой потолкуем.

– Слышь, тело! Только попробуй ее тронуть – прокляну!!!

Услышав голос Крома, я мгновенно успокоилась. И высокомерно уставилась на тюремщика:

– Слышал?

– И че, мне па-ара бояца? – язвительно поинтересовался здоровяк.

– Угу! Человек, который к тебе обращается, – слуга Бога-Отступника! Он забирает жизни и лишает Посмертия…

– Жизни забираю и я, – хохотнул тюремщик. – Значит, Посмертия мне не видать, как своих ушей! Так что пусть проклинает – чай, не первый и не последний.

– Он…

– Слышь, роза, ты лучше подумай о себе. И о том, как меня порадовать, – стряхнув с себя маску благодушия, вызверился здоровяк. – А то я могу и разозлиться…

Глава 11
Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя

Восьмой день четвертой десятины третьего лиственя

На лбу и крыльях носа брата Рона серебрились бисеринки пота. Точно такие же, как и на лице брата Годрима, сидящего напротив него. Только у первого они появились от жары, царящей в пыточной, а у второго – от дикого, ни с чем не сравнимого страха за свою жизнь. Неудивительно – десница брата-надзирателя была закреплена в Рукавице святого Ильма. И пусть боли он пока не испытывал – все пять зажимов, закрепляемых на ногтях пытаемого, были еще открыты, а воротки, с помощью которых иерарх мог регулировать натяжение, находились в крайнем правом положении, – он прекрасно знал, какие ощущения может доставить это приспособление.

– Спрашиваю последний раз: кто стоит во главе заговора? – голосом, лишенным каких-либо эмоций, поинтересовался Рон. И демонстративно прикоснулся пальцами к одному из воротков.

Брат Годрим сглотнул, сгорбил плечи и обреченно выдохнул:

– Я не заговорщик. Поэтому не могу рассказать ни о заговоре, ни о его главе.

– Что ж, придется проверить, насколько ты честен. – Иерарх потянулся к зажиму для большого пальца.

Брат-надзиратель поежился. Но умолять о пощаде не стал: прекрасно зная, что после знакомства с Рукавицей превратится в сломанное, лишенное воли существо, он все равно пытался сохранить достоинство.

– Не спеши… – выйдя из тени, приказал Ансельм. – Прежде, чем ты начнешь, я задам Годриму несколько вопросов.

Иерарх тут же оставил зажимы в покое, вскочил с табурета и склонил голову в знак приветствия:

– Смирения, ваше преподобие!

Тратить время на пустопорожний обмен любезностями глава Ордена Вседержителя не захотел – прошел к пыточному столу, оперся на столешницу и уставился в переносицу брата-надзирателя немигающим взглядом:

– Скажи, Годрим, кто из братьев-надзирателей, служащих в Архайльской обители, может создать «несушку», способную тебя обмануть?

Монах побледнел и с ужасом посмотрел на Ансельма:

– На вас было покушение? Неужели… кто-то из сестер, с которыми я работал?!

– Да… Одалия… Она попыталась меня отравить.

Брат-надзиратель мгновенно забыл про то, что его рука зажата Рукавицей, ушел в себя и понес какую-то ахинею:

– На четвертом листе ничего не было. Совершенно точно. Значит, меняли пятый… А может, ветви? Или… Н-нет, я бы почувствовал. Тогда…

– Годрим, тебе задали вопрос!!! – рявкнул Рон и тут же заткнулся, заметив предупреждающий жест Ансельма.

Увы, предупреждение запоздало – монах перестал сыпать понятиями, известными только надзирающим, и виновато уставился на Большое Начальство:

– Э-э-э… Простите, ваше преподобие, я просто пытался понять, как они это сделали…

– Понял?

– Ну… Скорее всего, с ней работал надзирающий моего уровня или выше.

– Тогда я повторяю вопрос: кто из братьев-надзирателей, служащих в Архайльской обители, может создать «несушку», способную тебя обмануть?

– В Архайле таких надзирателей нет! – твердо сказал монах. – С пятым листом сознания умеют работать только брат Валтор из Книдской обители, брат Морусс из Парамской и тот, кто нас этому учил, – мастер Эшт из Иверской.

– И ты, не так ли? – «ласково» улыбнулся иерарх.

– Я и сказал – «нас», – кивнул брат Годрим. – Только меня вполне устраивает мое место, и рисковать им ради кого бы то ни было я не собираюсь.

Аргумент, приведенный монахом, был предельно циничным, а поэтому, вероятнее всего, правдивым: самым высоким местом, которое брат-надзиратель мог занять в иерархии Ордена Вседержителя, было место помощника его главы. Годрим его уже добился. Значит, должен был делать все, чтобы на нем удержаться.

– Рон?

– Да, ваше преподобие?

– Годрим поступает в твое распоряжение. Найдите мне эту тварь и всех, кого она использовала в своих целях…

– Найдем!

– И не тяните – интриги в Ордене мешают служению Вседержителю.

– Мы приложим все силы, – кивнул иерарх, осенил себя знаком животворящего круга и, быстренько освободив руку Годрима из Рукавицы святого Ильма, повернулся к Ансельму: – Кстати, ваше преподобие, сегодня прилетели голуби из Оммана и Вейнара с весьма неоднозначными новостями.

– Говори!

– При Годриме?

– Он – свой, – многообещающе посмотрев на надзирателя, усмехнулся Ансельм. – И будет молчать…

Новостей было две. Первая – коротенький доклад о странном поведении принца Бальдра, кажущемся вольной интерпретацией душещипательной баллады о великой любви Гарката и Доминики[56]56
  Пересказ легенды можно прочитать в 1-й книге.


[Закрыть]. У стороннего слушателя рассказ мог вызывать разве что презрительную усмешку. Но Ансельм сторонним слушателем не являлся, поэтому, услышав, что наследник Набожного[57]57
  Набожный – прозвище Ладвира Четвертого, Диренталя, короля Оммана.


[Закрыть] решил последовать примеру главного героя баллады и объявил войну Седрику Белоголовому, схватился за голову: мальчишка рушил все его планы! А значит, его надо было остановить. И чем быстрее – тем лучше.

Увы, шансов на это было немного – уверовав в собственную любовь к принцессе Ульрике[58]58
  Принцесса Ульрика – дочь Седрика Белоголового.


[Закрыть], оскорбленный до глубины души поведением ее отца, великовозрастный болван покинул Зарвайн[59]59
  Зарвайн – столица Оммана.


[Закрыть] и, за двое суток непрерывной скачки преодолев расстояние до приграничного Флита[60]60
  Флит – город на границе Оммана и Белогорья.


[Закрыть], поднял на ноги его гарнизон.

В принципе, две сотни солдат, да еще и лишенные своего командира – пытавшегося воспрепятствовать его безумной затее сотника принц, недолго думая, вздернул на ближайшем суку, – не представляли для армии Белогорья какой-либо серьезной опасности. Но армию еще надо было собирать, а отряд «пылкого влюбленного» уже двигался к Троеполью[61]61
  Троеполье – самый северный город Белогорья.


[Закрыть].

Нет, шансов на то, что наследник престола Оммана сумеет взять пусть и маленький, но весьма неплохо укрепленный город, было немного. Но любой штурм подразумевал жертвы. Как с одной, так и с другой стороны. А это было бы самой настоящей катастрофой: при всем своем миролюбии Седрик Белоголовый отличался поистине маниакальной мстительностью. И никогда не останавливался, не взяв за жизнь своих подданных хотя бы десятикратной тарги[62]62
  Тарга – горготское название виры.


[Закрыть]…

Вторая новость была нейтральной – ни хорошей, ни плохой: люди брата Рона, служащие при дворе Латирданов, сообщали о том, что у короля Неддара появилась фаворитка.

Увы, информации о баронессе Этерии Кейвази практически не было – дочь одного из вассалов Вейнарского Льва прибыла в Аверон через несколько дней после его коронации и не успела себя как-либо проявить. Единственное, на чем сходились опрошенные придворные, – это на том, что она молода, довольно мила и обладает весьма своеобразным взглядом на мир.

Что значит «своеобразный», в письме не уточнялось. Однако само упоминание об этом являлось тревожным звонком: обычно, описывая внешность и характер девушки, пользовались другими эпитетами.

Об отце фаворитки соглядатаи сообщили немногим больше – что последние несколько лет барон Дамир не покидает свой лен и приезжает в Аверон только на годовщины коронации своего сюзерена.

О причине такого отшельничества Ансельм, целенаправленно изучавший дворянство сопредельных королевств, знал поболее людей брата Рона: восемь лиственей тому назад, празднуя совершеннолетие своего первенца, хозяин лена Кейвази устроил охоту на кабана. Увы, праздник завершился не так, как планировалось – вместо того, чтобы героически погибнуть от руки юного барона, матерый секач атаковал его отца и, сбросив барона Дамира с коня, каким-то образом повредил ему позвоночник.

Травма оказалась слишком серьезной, и, несмотря на старания лекарей и костоправов, пышущий здоровьем мужчина довольно быстро превратился в обтянутый кожей скелет. И мог передвигаться либо сидя в кресле на колесах, либо на костылях и с помощью пары дюжих слуг.

Что интересно, потеря подвижности барона не подкосила – вместо того, чтобы погрузиться в пучину отчаяния, он со всем пылом взялся за преумножение богатств своего рода. И неплохо в этом преуспел – доход, получаемый им со сравнительно небольшого лена, был выше, чем доход таких графств, как Эркун, Ирригард и Энейр.

Видимо, поэтому, завершив доклад рассказом о нескольких встречах короля и баронессы Этерии, брат Рон угрюмо вдохнул:

– Кейвази богаты. Даже слишком. Поэтому купить их мы, скорее всего, не сможем. И переманить на свою сторону – тоже: барон Дамир славится своим упрямством на весь Вейнар. В общем, я отправил письмо Гласу Вседержителя из его лена с требованием прислать всю имеющуюся информацию о супруге барона, его отпрысках, ближайших родственниках, имуществе в Кейвази и Авероне, о количестве воинов и слуг, отправившихся с ними в столицу и…

– Можешь не продолжать, – перебил его Ансельм. Потом задумчиво посмотрел на сидящего тише воды и ниже травы брата-надзирателя и усмехнулся: – Кстати, Годрим, мне кажется, что тебе не мешает развеяться!

Монах вздрогнул, прищурился и расцвел:

– А что, вполне реально! Я…

– Иди, собирайся, – жестом заткнув фонтан его красноречия, приказал Ансельм. – А мы с Роном обсудим остальные проблемы.

Как только обрадованный монах вылетел за дверь, иерарх вытер вспотевшее лицо рукавом сутаны:

– Ваше преподобие, он пригодится и тут!

– Пригодится… – согласился Ансельм. – Я это понимаю не хуже тебя. Но с заговором мы справимся и без него. А его помощь в устранении Неддара может оказаться нелишней…

– Да… пожалуй… Впрочем, мои люди уже достали Грасса.

Глава Ордена сдвинул брови к переносице и гневно зашипел:

– Ты считаеш-ш-шь, что дос-с-стали? Они его только ранили! Теперь он предупреш-ш-шден и будет в нес-с-сколько раз ос-с-сторош-ш-шнее!!!

– Просто в его особняке оказалось четыре десятка воинов.

– А теперь будет сотня!!!

– Ничего – мы выждем какое-то время, дадим ему расслабиться и ударим еще раз.

– А за это время он ударит пять или десять раз! Так же эффективно, как с принцем Бальдром! И тем самым уничтожит все то, что мы готовили последние годы!!!

Иерарх помрачнел, изобразил отвращающий знак и вздохнул:

– Да, этот – может. Но планы можно переиграть. А если мы не найдем того, кто стоит во главе заговора, то…

– Найдем! – усмехнулся Ансельм. – Это не так сложно: у тебя есть братья, сопровождавшие сестру Одалию, есть имена братьев-надзирающих и сестра Эльга! Возьми их всех и вытяни из них жилы.

– Сопровождающих… вернее, того, кто следил за ее поведением, уже нет… – опустив взгляд, признался Рон. – Заговорщики оказались весьма предусмотрительны: за минуту до того, как к брату Цасту пришли мои люди, у него остановилось сердце!

– М-да… Как ты думаешь, он успел отослать сообщение?

– Не знаю, ваше преподобие: перед тем, как начать действовать, я приказал выпустить ловчих соколов. Но было уже темно, поэтому толку от них, скорее всего, было немного.

– Что ж, будем считать, что заговорщики предупреждены и попытаются скрыться, – задумчиво пробормотал Ансельм. – Тогда не тяни: отправь письма в Книд, Парам, Ивер и Архайл – пусть немедленно задержат всех подозреваемых и в сопровождении надежной охраны отправят к нам…

– С Эльгой, Валтором и Моруссом – понятно… А вот с мастером Эштом – нет: если мы его сломаем, то с воспитанием новых надзирающих могут возникнуть проблемы!

– Поэтому за него ты возьмешься последним. И только в том случае, если убедишься, что двое первых не имеют к заговору никакого отношения…

– Логично… А что делать с принцем Бальдром?

Ансельм угрюмо пожал плечами и вздохнул:

– Пока не знаю…

Глава 12
Граф Грасс Рендалл

Восьмой день четвертой десятины третьего лиственя

Не успел Болт отстучать условленную последовательность ударов, как в непроглядном мраке ниши, скрывающей черный вход в особняк Фарратов[63]63
  Фаррат – баронство на востоке Вейнара.


[Закрыть], протаяло светлое пятно:

– Хто такие? Че надо-ть?

Стражник, выглянувший из-за двери, грозно хмурил брови и сверкал глазами, однако в его голосе чувствовалось опасение: несмотря на то, что мятежников в столице давно переловили и перевешали, группа вооруженных незнакомцев, стучащихся в калитку после заката, могла стать источником серьезных проблем.

Мысленно усмехнувшись такой реакции на свое появление, Грасс выпростал десницу из-под плаща и продемонстрировал воину родовой перстень.

Невесть как разглядев в темноте золотого вепря[64]64
  На гербе рода Рендаллов изображен золотой вепрь на червленом фоне.


[Закрыть], вассал барона Тимора слегка побледнел и сложился в поясном поклоне. Мгновенно забыв про все, чему его когда-либо учили:

– Ваша светлость…

Приложив палец к губам, граф снова запахнул плащ и качнулся вперед, демонстрируя намерение войти.

Стражник торопливо выпрямился, распахнул калитку настежь и, сделав приглашающий жест, первым вошел внутрь. При этом умудрившись повернуться спиной к Грассу и сопровождающим его воинам!

Дальше стало еще веселее: вместо того, чтобы дождаться, пока во двор зайдет последний «гость», закрыть калитку и вызвать начальника караула, вояка прислонил алебарду к стене и унесся в темноту. Видимо, докладывать сюзерену о прибытии Первого министра его величества.

Рендалл почесал затылок, а десятник Болт, по своему обыкновению прикрывающий спину Грасса, вдруг забыв о своих обязанностях, подошел к алебарде и, потрогав ее древко, удивленно хмыкнул:

– Надо же, настоящая!

Кто-то из его подчиненных, кажется, Пятка, не удержался и ответил:

– Да ты лезвие пощупай – наверняка деревянное!

– Тс-с-с!!! – прошипел Первый министр и, оглядевшись по сторонам, неторопливо пошел к голубятне.

Услышав скрип плохо смазанных петель, голубятник барона Тимора – долговязый, нечесаный парень лиственей эдак девятнадцати – грохнул на стол ковш с проросшим зерном, повернулся к двери и подслеповато прищурился:

– Ваша милость, вы?

– Нет, не он… – усмехнулся Грасс и, дождавшись, пока в помещение втолкнут скованного Шершня, добавил: – Граф Рендалл и… хорошо известный тебе брат Растан!

Голубятник застыл, спал с лица и рухнул на колени:

– Пощадите, ваша светлость! Я…

– Рот закрой, – рявкнул Болт. – И не вздумай пошевелиться.

Кем-кем, а дураком парень не был: не успел десятник договорить, как он превратился в безмолвную статую, не двигающую даже зрачками.

– Молодец, – усмехнулся Грасс, неторопливо прошел к столу, смахнул с массивного трехногого табурета зерна пшеницы, сел и с интересом огляделся по сторонам.

Судя по количеству и внешнему виду ветерков[65]65
  Ветерок – местное название почтового голубя.


[Закрыть], а также размеру помещения и царящей в нем чистоте, денег на содержание голубятни барон Тимор не жалел. Хотя… нет, не так – хозяин лена Фаррат вкладывал в нее не только средства, но и душу: в клетках и паровочных[66]66
  Паровочный ящик – ящик, предназначенный для гнездования голубей.


[Закрыть] ящиках содержалось несколько сотен породистых птиц. Приблизительно столько же, сколько на голубятне самого Грасса!

Полюбовавшись на белоснежную голубку, царственно восседающую на кладке яиц, граф перевел взгляд на полку, заставленную писчими принадлежностями, и мысленно усмехнулся: определенно, в работе Тайной службы королевства были очень серьезные пробелы, раз она проглядела столь серьезный интерес к средствам доставки информации.

– Ваша светлость, там, внизу – барон Фаррат, – негромко кашлянув, доложил стоящий у входной двери Пятка. – Пропустить?

Вместо ответа граф сжал пальцы в кулак и шевельнул бровью.

Воин ухмыльнулся и исчез. А через пару мгновений снизу раздался возмущенный вскрик.

Дождавшись, пока его вассалы угомонят хозяина дома, Рендалл поудобнее передвинул меч и уставился на брата Растана:

– Действуй!

Орденец, до этого мгновения тупо глядевший на носки своих сапог, еле заметно шевельнул скованными руками.

– Болт?

– Сейчас, ваша светлость!

Несколько мгновений ожидания, и освобожденный от хладного железа монах, потирая запястья, двинулся к полке с писчими принадлежностями. И, взяв с нее чернильницу, подставку с очиненными перьями и пару листов пергамента, подошел к столу:

– Сесть позволите?

Рендалл кивнул.

– Спасибо. – Шершень опустился на лавку, аккуратно пристроил перевязанную левую руку на столешницу и, поморщившись от боли, взялся за перо.

– Один из твоих людей сумел устроиться конюхом к графу д’Молту, – напомнил Грасс. – Теперь у тебя появилась возможность провести в его особняк своих людей. Но после покушения на меня их, увы, не хватает.

– Да, ваша светлость, – поежившись, выдохнул Растан. – Уже пишу.

– Кстати, когда закончишь, добавь следующее: «По слухам, король Неддар заинтересовался баронессой Этерией Кейвази. Я выделил двух человек для наблюдения за ней и ее отцом. Жду дальнейших распоряжений…»

Монах удивленно приподнял бровь.

– Соглядатай ты хороший. Значит, не мог не обратить внимания на этот слух. А раз обратил – значит, обязан сообщить. И потом, я уверен, что об интересе короля Неддара к баронессе уже знают все заинтересованные лица.

Несмотря на испытываемую боль, писал монах быстро и почти без ошибок: не прошло и двух минут, как в нижнем углу пергамента появилась подпись, а под ней – символ животворящего круга.

Дождавшись, пока высохнут чернила, Рендалл взял послание, внимательно пробежал его глазами и насмешливо посмотрел на орденца:

– Ты так жаждешь вернуться в пыточную?

Шершень «непонимающе» вытаращил глаза:

– Почему вы так решили, ваша светлость?

– Отсутствие последней буквы во втором слове третьей строки означает, что ты пишешь под принуждением. Помарка между текстом и подписью – что все твои люди захвачены. Обратный наклон букв в прозвище – подтверждение того, что все изложенное выше – неправда.

– Это не так…

– Раста-а-ан?! Неужели ты думаешь, что ты – первый орденец, попавший в мои руки? В общем, давай решай – или мы возвращаемся в пыточную, или ты все-таки сделаешь то, что мне нужно.

– Сделаю, – глухо пробормотал Шершень, сглотнул, опустил взгляд и, закусив ус, потянулся за чистым листом пергамента.

Второе письмо выглядело удовлетворительно – и внешний вид, и содержание, и скрытые знаки соответствовали требованиям, принятым в Недремлющем Оке[67]67
  Недремлющее Око – тайная служба Ордена Вседержителя.


[Закрыть] Ордена Вседержителя. Однако отсылать его по назначению граф Грасс не стал, заставив монаха переписать коротенький текст еще раз десять. И не просто так – а с небольшими исправлениями. Чтобы удостовериться в отсутствии в тексте еще каких-нибудь «закладок».

К моменту, когда донесение приобрело окончательный вид, обезболивающие зелья, которыми был накачан Шершень, стали действовать заметно слабее – в почерке монаха появилась некая торопливость, а в тексте стали попадаться помарки и исправления. Это придало письму еще большую достоверность – имея весьма неплохой опыт чтения подобной корреспонденции, Рендалл знал, что образцы «изящной словесности», доставляемые голубями из-за пределов королевства, крайне редко выглядят так, как будто их писали, сидя в мягких креслах за полированными столами.

В общем, дождавшись, пока высохнет последний экземпляр, Грасс жестом подозвал к себе голубятника и пристально посмотрел ему в глаза:

– Сделай все как полагается – и мои люди не тронут ни твою жену, ни твоего младшего брата. Ну, и у тебя самого появится шанс выжить…

В глазах парня появилась надежда: торопливо кивнув, он метнулся к полке, взял с нее мешочек для письма и с поклоном положил его на стол:

– Ваша светлость, если между сообщениями проходит больше чем три дня, то надо использовать вот такой, как этот – с подранным швом и чернильным пятнышком на нижней стороне.

– Молодец, – улыбнулся Первый министр. – Вкладывай, запечатывай и показывай голубей, которые могут его отнести.

Подгонять голубятника не было необходимости – метнувшись к одной из клеток, он вытащил наружу угольно-черного ветерка, закрепил на его лапке мешочек с письмом, посмотрел в окно и неуверенно пролепетал:

– Выпускать… э-э-э… поздновато!

– Так и есть. Поэтому верни птицу в клетку и встань к стене. Пятка?

– Да, ваша светлость?

– Нацепи-ка на нашего многоуважаемого брата во Свете кандалы и отведи его в карету. Голубятника – туда же. Можно без кандалов. А ты, Болт, пригласи ко мне господина барона.

Болт кивнул, распахнул дверь и приглушенно рыкнул:

– Его милость к его светлости! Живо!!!

Этажом ниже что-то упало, а через пару ударов сердца с лестницы донесся топот нескольких пар ног.

Развернувшись лицом к двери, Грасс оперся спиной на столешницу и скрестил руки на груди.

Вломившись на голубятню, Пустобрех[68]68
  Пустобрех – прозвище, данное барону Тимору за любовь к истерикам.


[Закрыть] гневно сверкнул глазами, набрал в грудь воздуха и… чуть не лопнул от возмущения – возникший рядом с ним Корень, не мудрствуя лукаво, затолкал ему в рот что-то вроде кляпа. И на всякий случай продемонстрировал увесистый мешочек с песком, обычно используемый им как усмиритель.

Видимо, намек оказался более чем понятным, так как Тимор отдернул руку, коснувшуюся рукояти кинжала, и, уставившись в глаза Рендаллу, преданно захлопал ресницами!

– Доброй ночи, мой дорогой друг! – радушно заулыбался Первый министр. Старательно делая вид, что не замечает самоуправства своих вассалов. – Прошу прощения за такой поздний визит!

Хозяин имения дернулся, чтобы поклониться, и выпрямился. Видимо, почувствовав, что поклон с кляпом во рту будет смотреться странновато.

– Увы, мое появление вызвано не потребностью души, а государственной необходимостью, – продолжил граф. И нахмурил брови, чтобы стереть улыбку, появившуюся на лице Болта. – По имеющейся у меня информации, ваша голубятня используется соглядатаями нескольких сопредельных королевств для передачи сообщений в их тайные службы.

Пустобрех вытаращил глаза и отрицательно замотал головой.

«Не может быть?» – мысленно перевел Грасс. И грустно улыбнулся:

– Может, мой дорогой друг, еще как может: я только что общался с вашим голубятником и был вынужден его арестовать.

Барон гордо вскинул голову, развернул плечи и снова съежился. Скорее всего, сообразив, что его возмущение может быть расценено как попытка прикрыть соучастника.

Такое благоразумие надо было поощрить. И Грасс, выждав несколько мгновений, повелительно пошевелил пальцами.

Болт понял – и легким движением руки выдернул кляп изо рта хозяина поместья.

– Спасибо, ваша светлость, – пошевелив затекшей челюстью, выдохнул Пустобрех. – Неужели это правда?

– Увы, мой друг, увы! Милый юноша, только что покинувший голубятню, не устоял перед соблазном. И пошел на поводу у врагов нашего короля.

– Ваша светлость, я… – начал было барон, но наткнулся на предупреждающий взгляд Грасса и благоразумно затих.

– Лучшее, что вы можете сделать для Вейнара и короны, – это никому и ничего не говорить! Ну, и еще отправить куда подальше всех тех, кто в курсе моего визита.

– Я сделаю все, как вы сказали, – торопливо закивал Тимор. – Простите, а его величество в курсе того, что…

Договорить барон не успел – за его спиной скрипнула дверь, и на голубятню влетел запыхавшийся десятник Витич:

– Ваша светлость! Вам надо срочно ехать в королевскую тюрьму…

В свете факела, зажатого в руке одного из стражников, лицо мэтра Учера выглядело пепельно-серым и каким-то мертвым. А во взгляде явственно читалась растерянность напополам с ужасом.