Текст книги "На самоходке против «Тигров»"

– Чего приуныли?! Ваша гаубица за пятьсот метров пробьет и «тигра», и «пантеру»! Да и укрыты вы надежно, окопались как следует! Будем насмерть стоять! Главное – выдержка, никаких поспешных действий! Бить только наверняка! Это и просьба, и приказ!

Подбодрив, как смог, приунывший экипаж, я умчался к своей самоходке и, уже влезая в люк, увидел, как машина Фомичева, командира 1-го взвода, вышла из окопа и, маскируясь задымлением переднего края, на большой скорости проскочила в заросший кустарником овраг метрах в двухстах от позиции батареи. Этот маневр был сделан, как видно, по решению комбата с тактической целью: в решающий момент нанести внезапный огневой удар по флангу наступающего противника.

Расстояние до фашистских танков все еще было велико, поэтому экипажи легких танков бригады не стреляли. Молчали и наши самоходки, но наводчики наверняка, как наш Королев, держали головные машины противника на угольниках прицелов. Напряжение нарастало от минуты к минуте. В утренних лучах солнца мы уже отчетливо могли разглядеть среди различных танков противника прямоугольные корпуса и вертикальную бронировку «тигров», их характерный коричнево-желтый камуфляж. В направлении нашего взвода двигалась громадина тоже с большой пушкой, имеющей дульный тормоз, башня этого монстра не вращалась – мы поняли, что это «фердинанд». У меня выступил холодный пот – чего я опасался, то и произошло! Как с ним бороться?! Что делать?! А времени на размышления нет, вот-вот раздастся команда на поражение! Стоп! Стоп! Есть решение! И пошли мои команды наводчикам взвода:

– Королев, как дам команду, бей по правой гусенице! Кузин, ударишь по левой!

Немцы уже открыли огонь, но стрельба велась неприцельно, наугад, и снаряды, ударяясь о бруствер окопа или рикошетом о броню, с шипением уходили по касательной дальше. Противник явно пытался спровоцировать нас, вызвать огонь, чтобы загодя обнаружить и подавить наши огневые точки. Как видно, их командование не знало о появлении в обороне 13-й армии самоходного полка и вело наступление самоуверенно, лобовой психической атакой.

– Хорошо им, боекомплект в два раза больше нашего! – вознегодовал, будто прочитав мои мысли, Королев.

– Крепись, Валера, хладнокровие – залог победы, – успокоил начавшего нервничать наводчика.

До вражеских танков оставалось уже метров шестьсот, когда с КП полка наконец последовала команда. Орудие было уже заряжено, и Валерий, уточнив наводку, нажал на рычаг спуска, прокричав, как положено:

– Выстрел!

Все с напряжением следили – куда упадет снаряд?! Снаряд взорвался на правой стороне лобовой брони! Точно сработано! Но «фердинанд» продолжал идти как ни в чем не бывало!

– Валерий, бей вниз, по гусенице, когда пойдет на подъем!

Только с третьего снаряда Королев разбил гусеницу. На одной гусенице «фердинанд» пошел медленнее и с отклонением влево, но не успел пройти и несколько десятков метров, как Леша Кузин из экипажа Леванова перебил ему вторую гусеницу! И уже по стоящему «фердинанду» оба экипажа дали еще по три выстрела. Пять снарядов из шести попали в башню, и так оглушили экипаж, что немцы, выскакивая из башни, обеими руками держались за головы. Все это время самоходки комбата и Горшкова тоже вели огонь по танкам, медленно продолжавшим наступление. Самоходка Фомичева пока молчала. С момента открытия огня экипажам разрешалось работать на радиостанциях открытым текстом, я связался с Левановым, он доложил:

– Было рикошетное попадание бронебойным, но никто не пострадал.

И тут же я услышал переговоры комбата с Фомичевым:

– Петр, почему не стреляешь?!

– Владимир Степанович, еще рано.

– Я на тебя надеюсь! Но, смотри, не упусти момент!

Тем временем вражеские танки двух первых линий слились в единый боевой порядок, и к ним уже подходили танки третьей линии. Судя по тонким пушкам одних и коротким гаубицам других, это были легкие танки Т-III с 50-мм пушками и штурмовые орудия «фольксштурм», вооруженные 105-мм гаубицами. Для нас особой опасности они не представляли, но за их счет танковая лавина противника значительно возросла в количестве и мощи, своим навесным огнем они сильно досаждали пехотинцам в траншеях. Королев с ожесточением запустил подряд три снаряда в ближайший танк! Танк вспыхнул! И никто из него не выскочил! (Когда на этом участке закончились бои, мы узнали, что это был средний танк Т-IV, но с очень толстой, усиленной, броней.) Не успели выразить свой восторг, как по нашему окопу почти одновременно ударило несколько бронебойных снарядов! Как метлой, смело левый и правый брустверы, сшибло перископ заряжающего! Нижняя часть перископа, находящаяся внутри башни, упала на пол боевого отделения.

– Слава богу, легко отделались, только перископом по ноге досталось, – морщась от боли, ворчал Бессчетнов и уже открывал затвор для очередного заряжания.

Внезапно один из «фердинандов», наступавший в центре боевого порядка, остановился и закрутился на месте. Мы поняли, что сработала противотанковая мина или фугас. Еще два танка подорвались на минах. Но остальные безостановочно продолжали наступление. Экипажи вражеских танков остервенело били из пушек и пулеметов по траншеям и окопам пехоты, каждая «пантера» так хлестала из трех пулеметов, что наши бойцы не могли не только стрелять, даже высунуть головы из укрытий! А за танками несколькими цепями наступала пехота, обстреливая наши траншеи длинными очередями из автоматов и пулеметов. Чем ближе надвигался противник, тем сильнее била по нашим позициям вражеская артиллерия. От разрывов тяжелых снарядов, мин дыбилась и колебалась земля, нас вместе с самоходкой то подбрасывало, то заваливало землей, отчего мы не видели друг друга и становились слепыми в стрельбе, приходилось под огнем выбираться наружу и протирать приборы. Один снаряд, разорвавшийся у самой башни, так осветил всю самоходку, что решили – всё! горим! Но это не вызвало растерянности у экипажа, Плаксин и Бессчетнов схватились за огнетушители и тут увидели, что левановцы и комбат подожгли каждый по танку, – лица у моих буквально просветлели! Из обоих горевших танков выскакивали экипажи – двое из одного, трое из другого, все в черных майках и черных беретах, но тут же попадали под пулеметный огонь танков бригады.

– Товарищ лейтенант, разве им разрешается покидать подбитые танки? – вопросил Олейник, видевший через триплекс, как немцы выпрыгивали из башни.

– Не знаю, Витя, но если покидают, значит, разрешается.

Удивление его было понятно, у нас танк оставляли, только если он загорелся или так разбит, что ни стрелять не может, ни двинуться с места, – тогда, с опаской, покидали машину, а то могут и трусость приписать. Тут многое срабатывало, некоторые по своему патриотизму не бросали, до последнего оставались, а некоторые из-за боязни последствий. Но, как правило, у нас, если танк не загорелся, может стрелять – он должен стрелять. А немцы бросали свои, даже когда танк не загорелся, только сильно ударило по нему. У нас технику ценили выше, чем людей, так мы были воспитаны.

Хотя наши войска находились в обороне, зарывшись в землю, но все – бригада, полк, не говоря уже о стрелковой дивизии, несли потери. Перед фронтом батареи загорелся танк Т-70, правее горели еще два танка и самоходка.

В грохоте боя я не услышал, а увидел его: большой язык пламени, выскочивший из ствола пушки в овраге! Спустя секунды охватило пламенем крайний с правого фланга немецкий танк! Это сработал Фомичев, когда танк оказался метрах в трехстах от его самоходки. Буквально через мгновение машина его исчезла – скатилась в овраг, и вскоре вышла в другом месте: замаскировавшись в кустах, продолжала вести огонь.

Из штаба полка пришло предупреждение:

– Подготовиться к уничтожению противотанковых торпед на гусеничном ходу. По виду они похожи на танкетки, но начинены взрывчаткой и предназначены для уничтожения танков и самоходок. Обезвредить их можно только снарядом или противотанковой гранатой.

Такое сообщение нас не обрадовало, в нашем боекомплекте были только гранаты Ф-1. Значит, вся надежда на Королева и нашу гаубицу.

– Валера, по этим адским машинам будешь бить осколочными снарядами, – предупредил Королева. – Если не будет прямого попадания, ее может перевернуть вверх гусеницами или положить на бок.

– Понял, товарищ лейтенант! Отнюдь не промажем! – «отнюдь» было любимым его словцом.

Но немцы, потеряв много танков и живой силы, начали отходить.

Вторая атака.

Остановившись на выгодных позициях, противник приступил к подготовке новой атаки. Около шестидесяти самолетов в течение получаса наносили бомбовые удары по нашей обороне! Следом артиллерия и минометы перепахали всю передовую! – выкорчевало почти все проволочные заграждения, засыпало грунтом окопы, траншеи, ходы сообщения пехоты; сильно пострадала и артиллерия, стоящая на прямой наводке; были частично разрушены и наши окопы.

Едва смолкла артиллерийская канонада, перестали рваться снаряды и мины, сразу повыскакивали из машин экипажи самоходок и танков, стараясь как можно быстрее привести в боеготовность свои машины. Из порушенных стрелковых окопов неслись стоны, крики о помощи – там уцелевшие после бомбежки и артподготовки лихорадочно разгребали завалы, вытаскивая из-под земли и бревен живых и мертвых, и, будто тоже из-под земли, возникли три молоденькие санитарки, склонились над ранеными. В эти напряженные минуты кратковременного затишья я старался не думать о танкетках, но тревожные мысли назойливо лезли в голову: как с ними бороться? А пока изучали экипажем трофейные пулеметы МГ-34 и МГ-42. Первый был станковый, второй – ручной, оба калибра 7,92 мм, пулеметные ленты тоже одинаковые, оба достаточно легкие и с воздушным охлаждением. Я всегда сочувствовал нашим бедолагам-пулеметчикам с их четырехпудовыми «максимами», которые приходилось таскать на себе по бездорожью в жару и мороз, по глубокому снегу и по колено в грязи, мы, как могли, старались помочь им, десантируя на самоходки при попутных передвижениях.

Недолгое затишье закончилось новым наступлением вражеских войск. Теперь их танки и самоходки шли за дымовой завесой, вынудив нас вести огонь почти вслепую. А тут еще из-за дыма вынырнула треклятая танкетка – и ползла она прямо на нас! Черная, приземистая, примерно метровой высоты коробка на гусеницах ловко маневрировала в складках местности, поскольку она обходила препятствия, мы поняли, что управляет ею оператор, но не знали как, с помощью проводной связи или по радио. По обе стороны от первой появилось еще две! По всем трем танкеткам сразу открыли огонь из орудий, Королев и Кузин били по той, что шла на машину Леванова. В это время я услышал по радио, как Фомичев из своего оврага просит Шевченко: «Помогите автоматчиками! Фрицы наседают, а у меня заклинило гусеницу! Нужны ремонтники с автогеном!». Вскоре к нам пробрался зампотех Ишкин, он должен возглавить группу ремонтников и на всякий случай решил взять у нас трофейный пулемет. Мы дали ему ручной МГ-42 с двумя лентами патронов по 250 штук в каждой, показав, как действовать при пулемете. Через минуты я увидел, как в сторону оврага выдвинулись по-пластунски рота автоматчиков и бригада ремонтников.

Пока большинство экипажей были заняты борьбой с танкетками, немцы подожгли еще три легких танка бригады и один Т-34, сгорела и одна самоходка полка. Но пылали и три танка противника. Теперь во главу клина выдвинулись «фердинанды». Несмотря на точные попадания в лоб наших снарядов, они безостановочно шли вперед, приближаясь к передовой. Чуть опережая их, ползли танкетки со своим смертоносным грузом – целые веера трассирующих пуль отскакивали от их корпусов, не нанося им никакого вреда, а от прямых попаданий орудий, минометов и противотанковых ружей их спасали операторы хитроумным маневрированием на местности. По взрывоопасным танкеткам открыли огонь и скорострельные зенитные пушки с ближайших огневых позиций – но тоже пока безрезультатно! Эта неуязвимость стала пугать экипажи, все понимали: еще несколько минут промедления – и наши танки и самоходки начнут взлетать на воздух! Наконец, всем на радость, с оглушительным взрывом исчезла одна страшная танкетка, подошедшая ближе других к переднему краю, вероятно, ее все-таки подбили зенитчики. Но еще две торпеды, обходя сгоревшие танки, продолжали свое жуткое движение! Одна по-прежнему шла на машину Леванова, другая – на экипаж уральцев старшины Саши Минина.

Приказав наводчику бить по «тигру», стрелявшему из-за холма, я пытался выйти на связь с Левановым. В эфире, как всегда, творился невообразимый хаос, мешались обрывки немецких фраз, резкие разговоры, команды наших командиров. С большим трудом установил наконец связь и, дав команду перейти на запасную волну, передал Леванову короткое распоряжение:

– Иван, бей только по танкетке! И проверь готовность машины на случай выхода из окопа!

– Понял, выполняю!

Его наводчик израсходовал на танкетку уже три снаряда, но не добился прямого попадания, окаянная подползала все ближе и ближе! Мы же никак не могли ему помочь, продолжая дуэль с «тигром» – он избрал нас своей мишенью, и в этом единоборстве сила была не наша, мы сражались в разных весовых категориях: в любую минуту он мог зажечь нас, и если бы не маскировка дымовыми гранатами… Очередным выстрелом Королев всадил наконец снаряд под самую башню «тигра», заклинил ее – пушка вражеского танка потеряла возможность поворачиваться! Прикрывшись дымовой шашкой, «тигр» развернулся и в облаке дыма начал отходить, в этот момент Валерий выстрелил ему вдогонку – и попал! Экипаж выскакивал из башни и падал плашмя на землю. Длинная очередь из трофейного пулемета, выпущенная заряжающим Плаксиным, прошла над башней – мимо черномаечников! Промазал наш Вася! Уязвленный Василий поносил фрицев вместе с их фюрером, пока его не притормозил Олейник:

– Вася, ты хоть и поднаторевший пулеметчик, но не умеешь стрелять по прыгающим фрицам – целился в головы, а попал в белый свет, как в копеечку. Вот если б ты целился в мягкое место, попал бы как раз в головы.

– Тоже мне, инструктор нашелся, – обиделся Василий, – не понимаешь, что пулемет-то не наш, пристреляться надо.

– Точно! – вступил Валерий. – Отнюдь не хочет он по своим бить!

– Валерий! Цель – ближайший танк! – скомандовал Королеву, прервав перепалку. В то же мгновение самоходку сильно тряхнуло и разом охватило пламенем моторное отделение. Экипаж заволновался, заживо сгореть никому не хочется!

– Виктор, сбивай пламя двигателем! – приказал Олейнику.

Взревел мотор, с визгом крутанув мощный вентилятор, и пламя, оседая, уменьшаясь в размерах, упало вниз. Но, как только завели мотор, вновь появился сначала дымок, потом тоненькие блики огня. Схватив огнетушитель, я выскочил на крышу моторного отделения. Пенистая струя из раструба упорно боролась с бело-синим пламенем горевшего масла и наконец свела его на нет. Влезая обратно в башню, окинул взглядом поле боя и с холодящим сердце изумлением увидел, что примерно на полпути к оврагу отбивают атаку фашистов недавно ушедшая рота автоматчиков и ремонтники, а на самоходке Фомичева во весь рост стоят немцы в темных эсэсовских мундирах! Сомнений не было, экипаж Фомичева попал в ужасное положение!

– Плаксин! По фашистам на самоходке Фомичева! Из пулемета! Огонь! – скомандовал заряжающему.

Под длинными очередями опытного пулеметчика эсэсовцы, как подкошенные, валились кто на броню, кто на землю; а я уже докладывал комбату о ситуации в овраге.

Напряженность боя на главном направлении нарастала. Особо напирали «фердинанды», непробиваемость этих монстров начинала вызывать дрожь. Наконец экипажу старшины Завьялова удалось сначала разбить гусеницу, а затем ударом в борт и поджечь головное орудие. Это охладило пыл всех вражеских экипажей, и темп наступления заметно снизился. Но мощная танковая лавина по-прежнему своим клином давила на нашу оборону, силы обороняющихся были уже на пределе, а немцы вместо подбитых и сгоревших танков выдвигали все новые и новые – из второго, третьего эшелонов.

По самоходке Порфирия Горшкова, она находилась в пятидесяти метрах от левановской, почти одновременно ударило несколько снарядов, машину сильно тряхнуло, и она загорелась. Из башни никто не выскочил! Леванов с замковым Халиловым под сильным артиллерийским и пулеметным огнем бросились спасать экипаж! Пытались открыть люки, но оба люка – и командирский, и водителя, перекосило и заклинило! Кричали замурованным, чтобы открыли аварийный люк, но, видно, в грохоте разрывов их не услышали, хотя сами они уловили внутри какой-то стук. Со спазмами в горле ползли ребята к своей самоходке, горько переживая гибель экипажа, свое бессилие помочь товарищам.

Между тем две танкетки, оставшиеся нетронутыми, продолжали упорно идти вперед, хотя густой дым от горящих танков, видно, сказался на механизмах, управление ими ухудшилось: теперь они шли только прямо, перестав маневрировать. Но та, зловещая, нацеленная на самоходку Леванова, продолжала ползти к своей цели, оставалось несколько метров, через считаные минуты или оператор нажмет на кнопку, или от столкновения произойдет взрыв!

– Леванов! Бросай дымовую гранату и выводи машину! – дал команду на пределе времени.

– Понял, выполняю! – сразу отозвался командир.

В одно мгновение перед самоходкой образовалось облако коптящего дыма, и машина, фыркнув двигателем, выскочила из окопа! Танкетка же с ходу вскарабкалась на бруствер, скатилась вниз и с такой мощью взрыва рванула в пустом окопе, что окоп превратился в огромную воронку, а разлетевшиеся с дикой силой куски разорванного корпуса этой «ходячей бомбы» все-таки догнали машину Леванова, повредив бронировку гаубицы! Однако людей и машину удалось сохранить!

Последнюю танкетку, шедшую на самоходку Минина, наводчику Павлову удалось близко разорвавшимся снарядом перевернуть вверх гусеницами, гусеницы еще продолжали вращаться, но уже вхолостую, когда второй фугасный снаряд слегка подбросил танкетку, и в то же мгновение она озарилась мощным огненным взрывом, от которого содрогнулся и остановился поврежденный осколками шедший рядом вражеский танк.

В этот, наверное, самый трудный переломный момент боя мы увидели, как мимо нас навстречу вражеским танкам пробежала большая чепрачная овчарка с грузом и штырем на спине – обошла левановскую самоходку и бросилась прямо под «тигра», идущего впереди наступающих. Раздался оглушительный взрыв с взметнувшимся языком пламени – и 55-тонный стальной «зверь» развалился на две горящие части! Правее и левее послышалось еще несколько взрывов такой же силы. После боя мы узнали, что на нашем направлении было пущено десять собак, специально обученных для подрыва танков, и все сработали результативно – истребили 10 танков.

Уничтожение танков собаками сбило наступательный порыв немцев, но они не хотели смириться, продолжали решительно и агрессивно сражаться. Еще с полчаса шла ожесточенная битва, и наконец, не добившись успеха, немцы вынуждены были отойти на исходные позиции.

И тут мы узнали, что экипаж Порфирия Горшкова чудом остался жив! После боя мы бросились к его самоходке, там сгрудились батарейцы, и горшковцы наперебой рассказывали, как все было. Люди уже задыхались, закупоренные в машине, пламя перебиралось из моторного в боевое отделение, все люки оказались намертво замурованы; надежда оставалась только на аварийный выход в днище машины, его тоже заклинило, но по нему удобнее было бить. Задыхаясь от гари, сменяя друг друга, экипаж тяжеленной кувалдой долбил перекошенный люк, все уже выбились из сил, каждый мысленно прощался с жизнью.

– Но лейтенант наш оказался покрепче, – рассказывал наводчик Вася Цыбин, похожий на вылезшего из топки кочегара, – на втором заходе так шибанул, что сбил шарнир, люк чуть подался вниз, еще два раза саданул – и люк вертикально повис над землей! Командир наш вылез последним в уже загоревшемся комбинезоне, но с двумя огнетушителями и сразу же бросился тушить пламя, сначала через жалюзи, потом через люк моторного отделения. Мы тоже начали гасить пламя, кто землей, кто брезентом. Потом сумели открыть верхний люк, не дав загореться боеприпасам, тем и спасли машину…

На броне лежала кувалда, которой они пробивали себе путь к жизни из «крематория», а весь экипаж все еще кашлял и учащенно дышал, стараясь побольше вдохнуть кислорода. Мы с радостью всматривались в их черные лица. Удивительный это был экипаж! Интернациональный! Командир Порфирий Горшков – удмурт, наводчик Вася Цыбин – русский, механик-водитель Качкун Мукубаев – казах, заряжающий Назар Кушбеков – узбек, замковый Егор Гордиенко – украинец. Надо сказать, в танковые войска из других национальностей, кроме русских, украинцев и белорусов, призывали только хорошо образованных и знающих русский язык, так как все команды в бою должны выполняться мгновенно и правильно, стало быть, все члены экипажа должны даже думать по-русски, чтобы не терять время на перевод на свой язык. Таким и был этот экипаж.

Третья атака.

Судя по тому, как шли дела, рассчитывать на сколько-то длительную передышку не приходилось. И ко всему, хотя время уже перевалило за полдень, жара стояла несусветная, пот ручьями стекал по лицу, очень хотелось пить, но обе наши фляги давно опустели, нужно было терпеть до позднего вечера, когда прервутся бои. Был соблазн набрать воды из системы охлаждения двигателя, но мы на это не пошли, сберегая мотор.

Около четырех часов дня до сотни бомбардировщиков снова нанесли удар по нашей обороне, и следом артиллерия и минометы в течение сорока минут вели непрерывный массированный огонь по участку первого эшелона стрелковой дивизии. Только что восстановленные оборонительные сооружения были снова разрушены и перемешаны с землей. Центр этих бомбардировок находился в стороне от нашей батареи, но и нас колыхало больше часа.

И началась новая атака немцев! И опять крупными силами! На батарею шли три вражеских танка при поддержке штурмовых орудий и пехоты. Комбат Шевченко мастерски управлял огнем батареи, нанося сосредоточенные удары по идущим впереди танкам. Батарея смогла один танк поджечь и один подбить, остальные танки и штурмовые орудия вынуждены были сдвинуться к центру боевого порядка. И все-таки на этот раз врагу удалось вклиниться в нашу оборону, правда, не на нашем участке. Мы это поняли по напряжению боя правее нас. Повернув командирскую панораму, я неожиданно увидел, как наш комбат с ловкостью кошки мгновенно выскочил из башни самоходки и исчез в траншее; через пару минут он уже полз по-пластунски в нашем направлении. Прыгнув на самоходку и укрывшись за башней, комбат через целлюлозную пленку командирской планшетки показал мне по карте, а потом рукой на местности рубежи и населенные пункты, которые с трудом просматривались сквозь дымы и марево горящих изб и строений:

– Вася, ты со своим взводом пойдешь в контратаку, надо выбить противника, вклинившегося на северо-восточную окраину Понырей. В контратаке будут участвовать по одному взводу от каждой батареи полка, рота «тридцатьчетверок» бригады и стрелковый полк. Исходный рубеж – роща северо-западнее совхоза имени 1 Мая. Выход – немедленно!

Передав сигнальными флагами Леванову приказ «делай, как я», дал команду механику:

– Виктор, на максимальной проскакиваем в рощу!

Через четверть часа взвод был на исходной позиции. Сюда же прибыли и остальные подразделения. Замкомполка майор Мельников на опушке рощи ставил экипажам задачу:

– Нам нужно вклиниться в боевые порядки немцев и соединиться с танковым полком, наступающим с запада. В ходе атаки к нам присоединится пехота, через позиции которой мы будем проходить. Ближайшая задача: как можно быстрее пройти открытую местность и навязать противнику уличный бой на коротких дистанциях. Сигнал к атаке: три красные ракеты.

Командиры быстро разошлись по местам. И уже взвились в небо ракеты.

– Идем на максимальных скоростях зигзагами! – приказал Олейнику, и самоходка рванулась вперед.

Немцы незамедлительно открыли по нам огонь. Хотя я был уверен в своем экипаже, но периодически посматривал на сосредоточенные лица людей. Мотор ревел от перенапряжения, самоходку подбрасывало на воронках, все крепко держались за ручки на сиденьях, чтобы не набить синяков, хотя на головах у всех были шлемы[6]6
  Правильно говорить просто «шлем», но у нас, танкистов и самоходчиков, так не было принято, мы говорили «танкошлем». И ведущего боевую машину не называли «водитель» – а «механик-водитель» или «механик». Так же и про сами танки и самоходки не говорили «машина» – а «боевая машина». Но в книге часто приходится этим поступаться.


[Закрыть]. Снаряды рвались в нескольких десятках метров то по сторонам машины, то сковыривали землю перед нами и пролетали дальше, означая свою траекторию чуть заметной трассой. Получили и несколько рикошетных ударов по корпусу и башне, иногда за этим следовал разрыв снаряда с пламенем, ослепляя экипаж; два раза казалось, что самоходка горит, так, видно, думали и немцы, потому что на несколько минут вдруг прекращали обстрел, но затем возобновляли с новой силой. Танки бригады тоже на предельных скоростях шли на сближение с противником, маневрируя в складках рельефа, ведя огонь с ходу из пушек и пулеметов. Атака получалась слаженной, решительной и внезапной для немцев, но контратаковать под таким огнем на открытом пространстве – очень тяжело! Танкисты и самоходчики дымовыми гранатами неплохо имитировали горение своих машин, и все-таки где-то на середине нейтральной полосы немцам удалось поджечь два танка. По идущей впереди нас «тридцатьчетверке» бил из пушки спрятавшийся в саду танк.

– Виктор, за холмом стой! – дал команду Олейнику. И тут же наводчику: – Валерий! По танку! В створе трубы, прицел постоянный! Огонь!

Прогремел выстрел. Перед самым вражеским танком взметнуло землю.

– Целиться по центру! Огонь! – скорректировал прицел.

От второго выстрела на лобовой броне танка вспыхнуло пламя, и машина задним ходом скрылась в глубину сада.

Вращая командирскую панораму, бегло осмотрел поле боя. Кругом пылала неубранная перезревшая рожь. Экипаж Леванова вел огонь, укрыв самоходку в воронке от авиабомбы. Горели уже три наших танка и одна самоходка, но атака продолжалась в том же высоком темпе. Пехота наступала вместе с самоходками, прячась от огня за корпусами боевых машин, командиры берегли бойцов для решительной схватки в траншеях. За нашей самоходкой наступал взвод из тридцати человек под командованием младшего лейтенанта, к сожалению, не запомнил его имени, до атаки мы успели перекинуться лишь несколькими фразами. Это был русский богатырь из Сибири, воевал с первого дня войны, за исключением двухмесячного лечения в госпитале и еще три месяца учился в Рязани на курсах младших лейтенантов. Короткое фронтовое знакомство, но тогда больше и не требовалось, чтобы почувствовать человека, понять, что на такого командира можно положиться в любом бою. Почему-то запомнились его огромные ботинки из свиной кожи с обмотками, накрученными чуть ли не до колен, совсем не подходившие его симпатичному мужественному облику и богатырскому росту.

После расправы с танком наша самоходка снова шла вперед. Чуть впереди слева загорелся еще один танк бригады, из башни выскочили только двое. В поселке горело уже с десяток домов, скрывая дымовой завесой обзор немцам, их танкам и самоходкам приходилось вести огонь почти вслепую, и рикошетные удары по нашей броне стали реже. Но теперь нависла угроза пострадать от огня собственной артиллерии, мы входили в зону ее огня, у нас в таких случаях говорили: «Бей по своим, чтоб чужие боялись», – такое случалось, когда мы молниеносно продвигались в полосу, где только что были немцы, а наши артиллеристы этого не знали и продолжали бить уже по своим. На этот раз, слава богу, Мельникову, он следовал на командирском танке за батареей, удалось своевременно связаться с артиллеристами и предупредить о необходимости переноса огня в глубь вражеской обороны. Бой достиг предельной напряженности! Теперь все зависело от быстроты и решительности действий обеих сторон! На некоторых участках немцы переходили в контратаки, завязывались невиданной жестокости смертельные рукопашные, в ход шли автоматы, гранаты, штыки!

– Виктор! В створе полуразрушенного здания врывайся в поселок! – приказал Олейнику.

– Понял! Иду на траншеи!

На нашем направлении немцы тоже выскакивали из траншей, бросаясь в контратаку, я успел метнуть в траншею две гранаты, пока самоходка, подмяв под себя несколько вражеских солдат, перемахивала через окоп.

Подскочили к большому кирпичному зданию, сзади с характерным воющим шипением пролетела болванка – едва-едва успели избежать попадания!

– Поставь машину справа от дома! – мгновенно отдал команду Олейнику.

Теперь нас с немецким танком разделяло всего полсотни метров – проще говоря, два дома. Такое соседство не обещало ничего хорошего. Экипажу Леванова я помахал шлемом над головой, что означало «начать радиообмен».

– Иван, за вторым домом от нас стоит танк. Разверни самоходку и держи на прицеле оба угла дома! Не допусти его отхода!

Мы молча ждали, когда экипаж танка начнет движение, а сами приготовились уничтожать истребителей танков: я стоял в проеме люка с гранатами, рядом – Вася Плаксин с пулеметом. Что-то заставило меня обернуться, и внезапно я оказался свидетелем наскока бежавших за нами пехотинцев на вражескую траншею: мгновенно завязалась ожесточенная рукопашная, мой знакомый сибиряк, подхватив винтовку у падающего бойца, в мгновение ока сильными штыковыми ударами проколол двух немецких солдат, пытавшихся вести огонь из автоматов, затем молниеносно прыгнул в траншею и уже орудовал штыком и прикладом в гуще опешивших фрицев! Мы с Плаксиным с перехваченным дыханием наблюдали за происходящим и вдохнули, только когда все было кончено.

– Товарищ лейтенант, разрешите пробраться к танку, подкину им связку гранат, – услышал голос Бессчетнова.

– Нет, Емельян Иваныч, нельзя, там наверняка рядом их автоматчики. Надо выждать, не выдержат фрицы, начнут отходить, инициатива-то в наших руках.

Прошло еще две-три минуты томительного ожидания, а немцы за домом зловеще молчали, хотя рядом шел сильный бой. Сколько еще нам ждать?! Решаюсь послать на разведку Плаксина, надо посмотреть, что делают немцы – то ли к атаке готовятся или, может, танк ремонтируют? Василий выбрался через аварийный люк и пополз сквозь кустарник к углу дома. Вскоре мы услышали сильный взрыв, и тут же прибежал Василий, забрался в башню и, охая, прижимая ладони к ушам, громким голосом стал рассказывать:

– Только дополз до траншеи, хотел спуститься, вдруг из окопа рука высунулась со связкой гранат! Думать некогда, стрелять вроде ни к чему, я и саданул по руке стволом автомата! Связку-то и выбило из руки, взорвалась у них же, в траншее! Меня отбросило аж метров на пять! До сих пор звенит в голове! Товарищ лейтенант, ведь он, фриц этот, точно хотел те гранаты под нашу самоходку бросить!