Текст книги "Олимпийский бал. Пятая история из цикла «Анекдоты для богов Олимпа»"

Олимпийский бал
Пятая история из цикла «Анекдоты для богов Олимпа»
Василий Лягоскин

© Василий Лягоскин, 2017

ISBN 978-5-4483-6943-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эпизод первый: Тристан и Изольды

– Мам, а что сегодня будет на ужин?

– Сегодня на ужин, доченька, будет одно грузинское блюдо – жричодали!

Стоящий напротив Тристана громила широко открыл рот, показав гнилые зубы – словно действительно готов был впиться в соперника и рвать человеческую плоть без всякого оружия. Этого великана звали Морхультом, и имел ли он какое-то отношение к неведомым грузинам, воспитанник корнуэльского короля Марка не знал, и знать не хотел. Зато он знал другое – из боя, в который ему пришлось ввязаться по прихоти короля, живым выйдет только один боец.

– А может, – подумал парень, усмехаясь прямо в лицо великана, почти полностью заросшее черным жестким волосом, – и ни одного. Больно уж здоров этот громила. Не удивительно, что ни одна девка, похищенная им за последние полгода, не вернулась домой. Хотя кто-то тебя, парень, не хило недавно в глаз приложил.

Сквозь космы, свисавшие на покатый лоб Морхульта, действительно был хорошо виден и громадный синяк под левым глазом, и сам глаз – красный, вращавшийся сейчас в бешенстве. Могла ли нанести такой удар одна из похищенных девиц? Тристан не отказался бы познакомиться с такой отважной вельдкой; а если бы она была еще и смазливой… В селении, которое парень покинул сегодня ранним утром, он успел заметить несколько вполне приятных мордашек.

– Завтра, когда вернусь в это селение…, – успел помечтать он.

Похищенных девушек, кстати, насчитывалось уже больше двух десятков; так что король Корнуэльса уже не мог игнорировать жалобы вельдов. Вот он и послал своего «любимчика», Тристана, на этот поединок. Хотя – это было общее мнение – все можно было решить проще и веселей. Дикого зверя, который ростом был выше Тристана на две головы, и на плечах которого мог спокойно поместиться взрослый вепрь, можно и нужно было травить на лошадях, с собаками; с гиканьем и правом последнего, решающего удара для короля. Но король Марк решил именно так, и его воспитанник и возможный преемник отправился вызволять пленниц один.

– Думаю, – скептически подумал парень, только увидев громадного дикаря, – никаких надежд увидеть их живыми у меня нет. Не потому, что он действительно их сожрал, как думают перепуганные вельды. А может, и съел… но сначала поразил вот этим оружием.

Тристан имел в виду огромное мужское достоинство великана, которое все это время было напряжено сильнее остальных мускулов – и громадных бицепсов, и мышц отвислого живота, в котором несомненно, вполне могла поместиться девушка средней комплекции.

– Не понимаю, почему женщины падают передо мной штабелями… Как говорила моя мама, первой упала акушерка, принимавшая роды. Она думала, что тянет меня за ножку!

Как всегда в опасные моменты нелегкой жизни сироты Тристана внутри него просыпался олимпийский герой Геракл; а вместе с ним и все то хорошее и дурное, чего он успел набраться у Лешки Сизоворонкина. Прежде всего, конечно, анекдоты. У простого паренька, пусть королевских корней, против взревевшего громилы не было ни единого шанса. Но олимпийский чемпион и полубог Геракл видел в прошлых жизнях и не таких соперников. Видел и побеждал. Здесь же все было до обидного просто. Тристан шагнул вперед, взмахнул рукой, отвлекая внимание огромного дикаря, и пнул что было сил в средоточие мужской жизни противника, лишая его главного оружия. Великан хрюкнул; взревел от нестерпимой боли, наклоняясь вперед так, что Гераклу не составило труда пропустить его громадную голову подмышкой и резко дернуть кверху чужую толстенную шею, зажатую между собственным бицепсом и боком. Треск, который заставил поморщиться Геракла, был громче обычного, и неудивительно – он никогда прежде не ломал таких больших позвонков.

Тристан выпустил из руки безвольное тело; это было его первой и единственной ошибкой. Сломать позвоночник дикарю еще не значило убить его. Все, что поражало своей мощью ниже шеи, уже не реагировало на подаваемые еще живым мозгом команды; но скользнувшие по бедру, а затем лодыжке Геракла зубы Морхульта успели вцепиться в живое человеческое мясо так, что олимпиец охнул едва ли не громче, чем прежде дикарь. Локоть Тристана-Геракла обрушился на свод черепа быстрее, чем молния Зевса. Но сам Тристан теперь морщился не от треска костей поверженного врага, а от резкой боли в ноге. Морхульт так и не разжал в смерти зубы, лишив Геракла немалого куска плоти. Олимпиец владел методикой отвлечения от боли; еще он в прежних жизнях получил столько разных ран, в том числе и рваных, что его руки сами потянулись к обноскам, заменяющим одежду дикарю.

– Нет, – остановил он себя уже осознанным решением, – в этом рванье наверняка полно неведомых микробов да бактерий, которых даже Лешка побаивался. Придется свое…

Негромко треснула ткань разрываемой рубахи, и Тристан, вполголоса шепча проклятия (лучше всего это получалось на родном языке Сизоворонкина), затянул на ноге повязку. А потом пошел за трофеями. Хотя какие сокровища могли быть в пещере дикаря? Кости; обрывки одежд несчастных пленниц? Он даже хотел плюнуть, да похромать, развернувшись, сразу в то самое ближайшее поселение, больше других пострадавшее от Морхульта. Но все же решился; задержал дыхание и нырнул, полусогнувшись, в темное отверстие. И не зря! Почти сразу же в полутьме кто-то вскрикнул – так что Геракл отпрыгнул в сторону на одной ноге, громко шипя от боли.

– Не подходи! – вскричал девичий голос; вполне мелодичный, несмотря на рвущуюся ярость, – мало получил?!

– Да я пока ничего не получил, – Тристан постарался придать голосу тепло и спокойствие, – хотя и надеюсь получить… хотя бы в качестве платы за освобождение от чудовища.

Девушка в дальнем, самом темном углу пещеры отреагировала совсем не так, как надеялся герой. Она действительно опустила на каменный пол что-то тяжелое и громоздкое, что готова была обрушить на череп насильника, но на шею избавителя не бросилась. Лишь хмыкнула с какой-то знакомой интонацией в голосе и спросила – задорно и насмешливо:

– Что, прямо здесь, в пещере платить? А может, я страшная?

С губ Геракла едва не сорвалось: «Тогда точно здесь, в темноте!». Но вместо этих, несомненно, обидных слов, почему-то вырвалось:

К колдунье пришла очень страшная девушка. Просит сделать приворот на какого-то парня. Колдунья смотрит на нее, смотрит… а потом и говорит:

– Слушай, может, ну его, приворот этот, вместе с парнем? Давай сразу к нам на шабаш!

Этот анекдот тоже был обидным, но разве могла понять его, выуженного из памяти Сизоворонкина, русского парня, простая корнуэльская девушка? К великому изумлению Геракла она поняла; и даже ответила, но уже на языке олимпийских богов:

– А давай! – и первой шагнула наружу, к свету, – шабаш, так шабаш!

Девушка на мгновение замерла в светлеющем лазе из пещеры, выставив ягодицы, соблазнительно оттянувшие материал платья, и исчезла. Тристан рванул за ней, забыв о ране. Незнакомка уже разглядывала мертвого дикаря, совершенно безбоязненно тыча носком башмачка в переваливающуюся на сломанных позвонках голову.

– Чем ты его так? – встретила она Геракла вопросом.

Олимпиец, пустивший верхнюю часть своего одеяния на повязку, картинно напряг мускулы – словно стоял сейчас на стадионе перед тысячами зрителей и получал лавровый венок. Увы – в нынешнем, пусть не самом слабом теле Тристана – это действо выглядело совсем не величественно. Девушка даже негромко фыркнула сквозь зубы; потом спохватилась, и отвесила избавителю немного картинный поклон.

– Благодарю тебя, мой бог, за избавление от этого страшного, и еще более вонючего чудовища…

– Я не бог! – вырвалось у Геракла.

– Ага! – глаза незнакомки разгорелись еще насмешливей, а потом в предвкушении настоящего чуда, – Лешенька, ты!

Она была готова броситься на шею Тристана; тот всего мгновенье помедлил (подвиг-то он совершил!), но потом отступил, тряся в отрицании головой. Отступил неудачно, ступив на раненую ногу, и взвыв от прострелившей боли. Так что это он оказался в девичьих объятиях. На удивление крепкие руки бережно опустили раненого героя на траву; шустро размотали уже присохшую повязку. Девушка, точнее богиня, так и не представившаяся пока Гераклу, бросилась обратно в пещеру. Что она могла там разглядеть практически в полной темноте? А вот разглядела же! Выползла, как и надеялся Геракл, уже подавивший непрошенную боль могучим усилием воли, соблазнительной попкой вперед; за собой тащила внушительных размеров мешок, к которому были приделаны две заплечные лямки. Олимпиец вспомнил – такую конструкцию Сизоворонкин называл вещмешком.

Богиня опустила мешок рядом с раненым; зарылась в него чуть ли не по пояс, и скоро изумленный поединщик разглядывал собственную аккуратно перебинтованную ногу. Изумленно, потому что под бинтами ничего не болело без всякого аутотренинга (вот какие слова я знаю!). Он даже изобразил какой-то танец, вызвавший короткий смешок у девушки. Она, кстати, уже доставала из мешка какую-то снедь, приговаривая в полголоса:

– Если ты не бог, и не Алексей, значит…

– Да Геракл я! В нынешней жизни Тристан, воспитанник корнуэльского короля Марка, – прервал ее умственные потуги олимпиец, – а ты… не спеши! Доставь мне удовольствие угадать самому.

– С трех раз! – богиня прищурила глаз совсем как Сизоворонкин.

– Легко! – выпалил Геракл-Тристан; про себя же он провел нехитрые размышления, – судя по тому, как ты жаждала увидеть перед собой Лешку, варианта два – Афина или Артемида. Так приложить по глазу дикаря могла скорее богиня-воительница… с другой стороны, что такое знакомое зацепило меня еще там, в пещере? Ага – вот точно так меня приветствовала Артемида, когда мы оба сидели внутри моего тела, и ждали, что еще обрушит Легка на наши головы – водку или огневку?! Точно – Артемида, богиня охоты.

Последние слова он выпалил вслух; и по лицу богини понял – угадал. Богиня-охотница даже скорчила недовольную гримасу: «С первого раза!». А руки ее, такие нежные и умелые, тем временем сноровисто «накрывали поляну»; не всю, конечно – часть ее занимала необъятная туша великана. Тристан оценил ее практичность – стол был накрыт так, что свежий ветерок относил смрад никогда не мытого тела в сторону. Он вдруг вернулся к рукам богини, к первому их определению – нежные.

– А что, – протянул он с непонятным для себя смущением, – насчет благодарности все уже забыли?

Афродита замерла с недорезанным куском мяса в руке; чуть недоуменно скривила губы, но ответила вполне благосклонно:

– Да пожалуйста! Хочешь прямо сейчас? – она скинула с левого плеча узкую лямку платья – так что практически вся грудь оголилась, заставив Тристана невольно сглотнуть тугой комок в горле, – только предупреждаю: буду стонать и кричать; но представлять буду Сизоворонкина. Не обижайся, если выкрикну его имя.

– Вообще-то мы когда-то были одним целым, – совсем смутился Тристан, и Геракл вслед за ним.

– Я считаю, что секс – это, пожалуй, единственное удовольствие, которое люди могут дарить друг другу бесплатно.

– Не только. Можно, например, плед принести.

– От секса гораздо больше удовольствия, чем от секса.

– Иногда бывает такой секс, что лучше бы плед принесли…

Богиня с полубогом переглянулись, и звонко расхохотались, присаживаясь к «столу». Геракл почувствовал вдруг, что с души свалился огромный камень, весом никак не меньший, чем валяющийся рядом труп дикаря. Только к завершению трапезы он понял, что это означало. Растаяло родившееся было чувство вины перед Лешкой Сизоворонкиным. А Афродита, наконец, представилась своим нынешним именем.

– Изольда, – улыбнулась она Тристану, – судя по всему, твоя будущая королева.

– Это как? – изумился Геракл.

– Очень просто. Этот милый мальчик, – она кивнула в сторону мертвого дикаря, – напал на корабль невесты короля Марка; мой, если кто не понял. Ну, как корабль – просто большая лодка. Там нас всего-то было восемь человек – четверо гребцов, два стража и моя служанка. Я – восьмая. Мужичков этот громила…

– Здесь его зовут… звали Морхультом, – подсказал Тристан.

Изольда кивнула, и продолжила:

– В-общем, и гребцов, и охрану он положил прямо там, – она махнула в сторону близкой отсюда реки, – на стоянке, которую мы устроили, прежде чем предстать перед женихом (она усмехнулась), – а нас с Беатой, служанкой, подхватил подмышки и притащил сюда.

– И где же… твоя Беата, – вырвалось у Тристана, который уже знал страшный ответ.

– Там и осталась, – Изольда, кажется, совершенно равнодушно махнула в сторону чернеющего зева пещеры, – спасая свою госпожу, первой предложила свое тело дикарю. И погибла, в пылу страсти чудовища.

Тон ее повествования не стал печальнее. Геракл в душе Тристана легко подавил родившееся было возмущение и кивнул: «Такова жизнь!».

– Чутье у этого Морхульта просто фантастическое. В том самом пылу уловил, как я подобралась с камнем в руках, и почти увернулся от удара. Так что ты появился очень вовремя. За мной долг. А теперь… расскажи мне о короле Марке.

Тристан надолго замолчал. Благодарность в душе парня, воспитанном королем с младых лет, сейчас бурно соперничала с фактами. Король Марк был не самым приятным человеком Корнуэльса – и внешне, и, особенно, внутренне. Он был страшен лицом, необъятно толстым и неопрятным. А еще – подлым, коварным и мстительным. Только теперь Тристан понял, почему король послал его на эту, казалось бы, безнадежную битву. Ведь рядом с Марком он – молодой, красивый; благодаря давнему общению с Лешкой весьма остроумный воспитанник – выглядел просто идеалом высшего света корнуэльского общества. А тут еще на подходе молодая жена…

– Вы никогда не были замужем?

– Нет.

– А я-то думаю, откуда такое счастливое, не тронутое бытом лицо!

Лицо Изольды-Афродиты после рассказа Тристана счастливым не выглядело; скорее было задумчивым, потом стало хищным. Она потянулась всем телом, игриво улыбнулась и воскликнула:

– Мне уже не терпится посмотреть на красавчика, которого ты сейчас обрисовал. Сдается мне, что главным его занятием теперь будет обламывание рогов на собственной голове.

Тристан лишь восхитился такой непосредственностью олимпийской богини; только что демонстрирующая верность человеку, которого, быть может, никогда больше не увидит, она теперь… Он подальше от греха (ну, не мог так сразу перестроиться!) предложил поспешить в стоянке; в надежде, что река – сама, или с помощью лихих людишек – не умчала лодку Изольды вниз по течению.

Лодка была на месте. Стараясь не смотреть на то месиво плоти, в которое озверевшее чудовище превратило шестерых здоровых мужчин, Тристан запрыгнул на борт; чуть не упал, забыв о раненой ноге, на которую неосмотрительно скакнул, но удержал равновесие, и с любопытством огляделся. При дворе короля Марка водный транспорт жаловали разве что рыбаки. А здесь все говорило о народе, привыкшем ходить в дальние походы.

– Да, – подтвердила его вывод собравшая свой мешок Изольда, – у нас много умелых мореходов. Ходят даже в Британию.

– А сейчас мы где? – озадачился Геракл, который в совместной жизни с Сизоворонкиным успел немного приобщиться к занимательной науке географии.

– Судя по всему, в Ирландии, – решила Артемида, – хотя, по большому счету, не все ли равно. Для нас сейчас важнее решить – сможем ли мы управиться с этой лодкой вдвоем?

– Сможем, – успокоил ее Тристан, – тут грести всего ничего. Вон за той излучиной реки селение. Там я оставил коня, и старого слугу. Думаю, что вельды не откажут победителю злого чудовища, и дадут в помощь несколько крепких парней.

Изольда хитро улыбнулась (раньше, на Олимпе, Геракл не замечал в Артемиде столько бесшабашного озорства – наверное, от Лешки набралась) и дополнила его речь:

– И благодарные вельдки тоже не откажут герою!

Богиня как в воду смотрела, благо, что ее вокруг лодки было предостаточно. Вельды, узнав об избавлении от страшного соседа, устроили праздник. Место рядом с героем, нахально отодвинув в сторону саму Артемиду, заняла девица умопомрачительной красоты. Бранжьена – так она назвалась – на пирушке, которая закончилась поздно ночью, практически ничего не ела. Она бесцеремонно смотрела на Тристана, обещая блудливым взглядом неземные удовольствия, а под столом ее незанятые ничем ручки начали творить непотребство даже раньше, чем староста селения поднял первую чарку с шибающим в нос самогоном в честь победителя Морхульта. Так что Тристан не узнал, насколько поздно отошли ко сну этой ночью вельды; ну и Артемида вместе с ними.

Бранжьена буквально бегом утащила его в хижину, и там, в темноте, набросилась на него яростней, чем дикарь. Одолженная Изольдой рубаха тоже превратилась в лохмотья; штаны Геракл едва успел стащить сам. А девушка уже смутно белела в темноте обнаженным телом. Если бы не тысячелетний опыт Геракла, их общее с Тристаном тело так и осталось бы в этом жилище, испепеленное женской страстью. Но герой, мужественно переждав первый натиск неистовой красавицы, взял в руки… сначала ее полные груди, вызвав громкий стон, потом все остальное, и унес Бранжьену в страну, куда можно попасть только вдвоем, помогая друг другу руками, ногами, всем, чем угодно – так, чтобы уже непонятно было, какие части тела жадно ласкают благодарные партнеры. Уже под утро Геракл, уставший, как никогда раньше в этой жизни, с трудом натянул на себя остатки одежды, вышел на улицу, и сел на покосившуюся лавочку. Покопавшись в памяти, он нашел подходящий анекдот:

А давайте и правда беречь мужчин! Их же меньше! На всех может не хватить… Давайте относиться к ним гуманнее! Поймали вечером – отпустите… утром!

Рядом недоуменно прислушивался к словам незнакомого языка староста селения.

– Не знаю, что за странные слова говоришь ты, благородный господин, – негромко засмеялся он, – но на Бранжьену твое заклинание вряд ли подействует. В своей страсти она ненасытна; а уж если ей понравился парень… Судя по тому, что ты вышел, хоть и с трудом, а она по-прежнему спит, теперь тебе от нее не избавиться, господин Тристан. Единственный выход – немедленное бегство!

На высокое крыльцо выскочила чаровница, обмотавшая вокруг стана платье. Увидев Тристана, блаженно щурящегося на утреннее солнышко, она облегченно вздохнула и рухнула рядом, потянувшись так широко и заразительно, что платье практически полностью сползло на скамью, и дальше – на травку; а староста замер рядом с открытым от изумления ртом. Геракл представил себе, что вот так же с вожделением и некоторым испугом на девушку смотрит король Марк, и…

В-общем, вместе с шестеркой гребцов в дальнейшее плаванье отправились, кроме богини с полубогом, еще и конь Тристана и новая служанка королевской невесты – Бранжьена. Сам герой почти целый день проспал на палубе; лишь однажды, когда лодка пристала к берегу на поздний обед, проснулся от нежного прикосновения девичьей ладошки. Во сне Тристан в очередной раз переживал ночное приключение, поэтому открыл глаза со вздохом на губах: «Бранжьена!», – и тут же попытался вскочить, увидев перед собой смеющуюся богиню. С Артемидой он поделился своими планами еще на берегу, и потому совсем не удивился, когда она показала взглядом на штаны Геракла, едва не лопающиеся от напора плоти.

– Да уж, – похлопала она по плечу смущенного полубога, – чувствую, что от «яблочка», которое ты собрался преподнести своему королю вместо свадебного подарка, до конца плаванья останется один огрызок…

А ночью, не дожидаясь, когда остальные путешественники отойдут ко сну, Бранжьена опять ловко подкатилась под бочок Тристана, готовая к новой «схватке»…

Река на равнине несла свои воды медленно; гребцы, расслабленные палящим солнцем и равнодушным отношением господ к их трудовым подвигам, ворочали веслами еще медленней. На четвертую ночь Тристан был готов вскочить на пасущегося рядом коня и умчаться прочь – все равно куда, лишь бы подальше от ненасытной вельдки. В то же время что-то неизмеримо могучее тянуло его к этой девушке; не любовь, и не другое подобное человеческое чувство. Только теперь Геракл понял, почему староста не раз обмолвился о колдовстве, а главное, отчего он так легко отпустил из селения молодую работящую девку.

Во всех остальных отношениях Бранжьена не вызывала никаких нареканий. И за госпожой ходила, словно Артемида и в этой ипостаси была истинной богиней, и готовила прекрасно, и слова лишнего себе не позволяла… пока не наступала ночь. Наконец, в разгар пятого дня, вдали показались стены замка короля Марка. До сего дня Тристан считал их родными; теперь же он с радостью бы проплыл мимо, отправился вниз по реке, и дальше – да хотя бы через пролив, в Британию.

– Только подарок нужно здесь оставить, – процедил он сквозь зубы; так тихо, чтобы не расслышали ни сама «подарок», ни Артемида.

Встреча героя и королевской невесты с владыкой Корнуэльса прошла обыденно – словно с борта лодки сгрузили дневной улов рыбы. Король, правда, снизошел к пристани, но лишь скривил губы, когда Тристан, отчитываясь о командировке, чуть склоня голову, рассказал и о битве с Морхультом (в рассказе – долгой, с кровавыми подробностями и победой, добытой неимоверными усилиями), и о той, кто ждал спасения в пещере великана. Король перевел взгляд на принаряженную по случаю прибытия к новому дому Изольду и, показалось Тристану, скривил губы еще сильнее.

– Что-то в этой свадьбе не то, – догадался Геракл, – так смотреть на невесту – юную, красивую, истинную богиню, может только мужчина, которого загоняют в брак насильно, да еще с такими условиями, что лучше в гроб, чем под венец! Или, дорогой дядюшка… у тебя теперь крепко стоят только рога?!

Но нет – король Марк перевел взгляд на служанку, что потупила взгляд рядом с Изольдой, и его глаза загорелись; живот сам собой постарался втянуться, не очень преуспев в этом весьма благородном позыве, а рука потянулась к губе, чтобы подкрутить молодецки усик, который там никогда не рос. Глаза же короля не отрывались от низкого выреза на платье Бранжьены.

– Девушка, вы что, без лифчика?!

– Я без комплексов!

Никакого лифчика, а тем более комплекса на роскошной груди вельдки не было. Было лишь несколько синяков, оставленных стараниями Тристана; но, наверное, они еще больше возбудили старого короля. Он, постоянно оглядываясь на невесту, идущую чуть позади вместе с Тристаном и служанкой, гордо выпятившей вперед бюст, позволил увести себя в замок, и уже там объявил хриплым голосом о свадьбе, которую назначил на этот же вечер.

– Вот это по-нашему, – шепнула на ушко Гераклу ничуть не смутившаяся невеста, – сразу взял быка за рога.

Что, или кого она при этом имела в виду, Тристан не понял. Он внезапно почувствовал, как в груди родилась ревность; совершенно неуместная, ведь именно для этого – чтобы затмить глаза королю, он и привез в замок вельдку! Последняя тем временем жарко вздыхала за спиной своей госпожи; скорее всего потому, что свадебные церемонии обычно длятся так долго, а летние ночи так коротки!

Саму свадьбу Тристан почти не запомнил. Он сидел – оскорбительно для статуса наследника – в дальнем от короля и будущей королевы углу пиршественной залы, и не отрывал взгляда от двух прекрасных лиц – богини охоты Артемиды, чему-то ухмылявшейся, и простой вельдки Бранжьены, стоящей за спиной госпожи. Так, втроем (третьим в их компании почти затерялся законный супруг, король), они и покинули только набирающий силу пир. Тристан тоже не задержался в зале; он вежливо покивал сидящему рядом советнику короля Горвеналу, который пообещал написать поэму и о его подвигах, и о нынешнем эпохальном событии, и о многом еще… чего Тристан уже не слышал. Он не помнил, как в горячке оказался в своей комнате, как срывал трясущимися руками совсем не парадные одежды; как ворочался, безумно скрежеща зубами от картинок, в которых обрюзгшее тело Марка нежно ласкали сразу четыре нежные женские ручки. Тристан не сразу осознал, что в его горячие объятия скользнуло прохладное тело богини. Это не было сжигающей все огненной пляской, как с вельдкой; ночь с Артемидой была сродни плаванью по волнам – ласковой, бесстыдной, и нескончаемо длинной. Рассвет, наверное, так никогда бы не наступил, если бы в одном из своих горячечных пробуждений полубог не увидел, что на пороге комнаты стоит бледная, как сама смерть, девушка.

– Еще одна! – обрадовался было парень.

В следующее мгновение он понял, что вельдка оказалась здесь вовсе не в поисках наслаждения и безумных ласк; что ее глаза расширились от ужаса, а чувственный ротик готов открыться и исторгнуть вопль. В мгновенье ока он оказался рядом с Бранжьеной; сильные руки бывшего полубога еще быстрее бросили вельдку на ложе, и уже там, согревая и успокаивая служанку сразу двумя телами, олимпийцы осторожно выведали у нее причину, заставившую покинуть ее короля. Причина была проста – никакого короля у Корнуэльса больше не было. «Скорее всего, – подумал Тристан, поглаживая беззвучно рыдавшую девушку по голому плечу, – не выдержало сердце. Перетрудился дядюшка на ниве любовной страсти. Еще и переел, и перепил!».

У меня сосед страдает от давления. Если бы вы знали, как он давится варениками со сметаной!

Тристан в своих страданиях за столом не отметил, были ли там неведомые вареники, да еще со сметаной. Сейчас он мучительно пытался ответить на вопрос всех времен:

– И что теперь делать?!.

– Как что? – с изумлением в голосе ответила Артемида, массировавшая второе плечо давившейся слезами вельдки, – вступать в права наследства. Эх, и гульнем, братец! Ты с нами?

Это она спросила у Бранжьены, и девушка, мгновенно улыбнувшись, кивнула. Может, потому, что вторая рука полубога под одеялом массировала совсем не плечо? Не прекращая такого успокоительного занятия, Тристан-Геракл покачал головой:

– Не получится, охотница! Здесь претендентов на престол хватает. Есть и позубастей меня. А главное, есть такие, которые давно целятся на трон. С помощниками, с личными бандами закаленных воинов и с золотом в сундуках. Я тут никто, и звать меня никак.

– Геракл – так тебя звали когда-то, – напомнила ему Артемида, – а я, если ты не забыл, теперь законная королева Корнуэльса.

Тристан вскочил на ложе – обнаженный и шутовски торжественный:

– Ради тебя, королева, я готов на любой подвиг. Даже на виселицу. Вот увидишь – скоро их здесь развесят не один десяток. Боюсь, что одна из них – самая высокая, с шелковой веревкой, будет воздвигнута для той, что убила любимого короля корнуэльцев. Для тебя!

– Вот такие нравы в этом королевстве? – задумчиво протянула Артемида, не ожидая ответа.

Но Тристан все же ответил:

– Даже хуже, чем ты могла помыслить…

– Мадемуазель, а давайте убежим с этого парохода!

– Куда же мы убежим, кругом вода?!

– Я все продумал. В каюту!

Этой же ночью сладкая троица, и шесть гребцов, которые ночевали рядом с лодкой, тихо, не требуя прощального салюта, покинула «пароход». Близкой погони ни Тристан, ни Изольда не боялись; знали, что в королевстве сейчас начнется резня за власть. А когда победивший вспомнит о королеве и о воспитаннике Марка… В-общем, вода не оставляет следов. Теперь гребцы старались в полную силу. Ведь им – после того, как господа достигнут берегов неведомой Британии – было обещано по пригоршне золота! Еще и лодку пообещали – для возвращения домой. Изольде, истинной наследнице короля Марка, не было жалко мизерной части королевской казны, которую беглецы прихватили с собой.

– По праву! – заявила Артемида, заставившая Тристана с Бранжьеной задержаться в замке на десяток тревожных минут.

Через два дня усердной гребли – Тристан помогал вельдам по мере сил, которые этими ночами ни с кем не делился – Артемида, сама себя назначившая впередсмотрящей, счастливо выкрикнула: «Море!». Она теперь чуть ли не поминутно опускала руку за борт, и подносила ладошку к губам. Наконец она выплюнула воду: «Соленая!», – и тут же опять оказалась на коленках. Гордая богиня словно молила силы, могучей которых невозможно было представить:

– Великий океан! Во имя памяти о дядюшке, о Посейдоне! Не гневайся бурей; подари лишь слабый ветерок, который принесет нас к нужному берегу.

Потом она бросилась на корму, и там… разразилась проклятьями землям, которые покидала – быть может, навсегда.

– Это кто же так достал ее на родине, – удивился Тристан, пытаясь запомнить долгое, с изумительными оборотами, ругательство, – что она и замуж без оглядки бросилась, и в неведомые края готова отплыть без страха перед этой водной бесконечностью?!

Нет такой женщины, которая могла бы сказать «до свидания» меньше, чем в тридцати словах…

Впрочем, такая женщина стояла рядом. Она покидала родной берег совсем без слов; лишь облизывая озорным язычком пересохшие от ветра губы.

– А может, и не от ветра, – решил Геракл, удивляясь теперь тому, что вельдка тоже совсем не боится бескрайнего моря, – кажется, ее истинная натура уже оправилась от потрясения.

Парень схватился за весла, как за последнее средство спасения…

Неизвестно, чьи мольбы – Артемиды, взывавшей к Посейдону, или Геракла, обратившегося в душе ко всем богам Олимпа сразу – помогли, но слабый ветерок действительно не мешал лодке двигаться вперед даже без паруса; совсем скоро суденышко подхватило сильное течение. Путешествие было коротким: два дня, и впереди показалась земля, которую Тристан с Изольдой готовы были назвать новой родиной.

– Вовочка, – говорит Марья Ивановна, – расскажи нам о путешествии Колумба.

– Значит так. Колумб не знал, куда он приплыл… А когда вернулся домой, не знал откуда…

Впрочем, наши путешественники возвращаться не собирались. Гребцам пришлось помучиться, прежде чем теплое течение отпустило лодку в устье какой-то речушки. Там же, на правом берегу, в деревушке, сильно напоминавшем родное селение вельдов, путешественники узнали, что прибыли, куда и планировали – в Британию. Лодку, прибывшую из неизвестности, окружили галдящие ребятишки. Взрослые, бросавшие любопытные взгляды, не отрывались от своих повседневных дел. Видно было, что жизнь здесь, в отличие от сонных корнуэльских селений, подчинена строгому распорядку. Совсем скоро это подтвердил и староста, пригласивший непрошеных гостей в общинный дом. В прохладе сложенной из дикого камня хижины, за немудреным угощением, он хвалился укладом – упорядоченным, не знавшим в последние годы потрясений.

– А все благодаря милости божьей, – восклицал староста, – пославшей нашему королю столь мудрую дочь. Король-то наш уже старенький, от дел уже лет пять, как отошел. Вот принцесса и навела порядок в королевстве. Железной рукой – даром, что нашу Изольду прозвали Белорукой.