Текст книги "Хрустальный череп. Третья история из цикла «Анекдоты для Геракла»"

Хрустальный череп
Третья история из цикла «Анекдоты для Геракла»
Василий Лягоскин

© Василий Лягоскин, 2016

ISBN 978-5-4483-4235-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очнулся Алексей оттого, что стало неприятно холодить мягкое место.

– Ну, правильно, – подумал он в первую очередь, – замерзнешь тут с вами с голой задницей на каменной скамье.

«С вами» – это с олимпийскими богами во главе с Зевсом, которые с понятным нетерпением ожидали, когда Сизоворонкин откроет глаза. Впрочем, на него самого смотрели больше прекрасные представительницы Олимпа. Двое из них – Артемида с Афиной – даже вцепились с двух сторон крепкими ладошками, словно боялись, что обнаженный полубог может исчезнуть так же внезапно, как появился в пиршественном зале. Артемида (которой сам Лешка несказанно обрадовался) еще и тыкала пальчиком в импровизированную набедренную повязку Геракла, которая сейчас лежала на столе, рядом с Граалем: «Это что такое?!».

Но Сизоворонкин оправдываться не собирался; никаких обязательств он ей не давал.

Социологи установили, что женатые мужчины живут дольше, а холостые – интереснее.

– Уж как я стал жить интересно! – воскликнул про себя Алексей, – с Зевсом вон общаюсь, и с его… братцем?

Рядом с громовержцем действительно сидел еще один представительный бородач с трезубцем. Сизоворонкин присмотрелся – кажется, с его бороды до сих пор стекали тягучие капли воды.

– Ты угадал, – грохнул со своего места Зевс, – это мой второй брат – Посейдон Кронид.

– И он тоже явился по мою душу, – еще раз угадал Алексей.

– Ты прав, – кивнул громовержец, заставив воздух в олимпийской столовой тяжко завибрировать, – но сначала давай об этом.

Он протянул перст в сторону имущества, добытого Лешкой-Гераклом в последних странствиях.

– Не отдам, – Лешка дурашливо улыбнулся и прижал обрывки платья к груди.

В тряпку вцепились сразу четыре женские (или, правильнее – божеские) руки, которые еще и заставили гераклово тело подняться, явив к общей зависти все, что оказалось выше столешницы. Афина с Артемидой резво принялись пристраивать импровизированную набедренную повязку на место. Причем действовали их руки так согласованно, что Сизоворонкин невольно поежился. Он чуть слышно прошептал:

Неприлично при посторонних держать руки в карманах брюк. Особенно если вы женщина, а брюки мужские.

Набедренная повязка на брюки никак не походила, но Алексей решительно вынул из нее шаловливую ручку Афины, которая пыталась там все поудобнее уложить. Потом он сел на нагретое уже место – как раз в то мгновение, когда привычно удлинившаяся правая длань громовержца цапнула со стола Грааль и подтащила к себе. Зевс заглянул в артефакт, зачем-то перевернул его над столешницей, не явив замершим в ожидании олимпийцам ни капли содержимого, и вперил тяжелый взгляд в Сизоворонкина.

– Ты пил из него?! – констатировал он очередной факт.

– А из чего я, по-твоему, должен был пить там, в Царстве мертвых? Не нравится – шел бы сам и пил в три горла. А я – и пил, и ел!

– Алло! Привет, Мишаня! – Привет, Андрюшка!

– Помнится, ты мне говорил, что пиво – это жидкий хлеб, говорил?

– Ну, говорил… – А говорил, что водка жидкое мясо? – Ну, говорил…

– Ну что, делай бутерброды, я сейчас загляну…

Зевс чуть заметно поморщился.

– Ага, – немного позлорадствовал Лешка, – кажется, тебе поход в гости – на «бутерброды» не грозит; ты действительно обречен сидеть тут безвылазно, вместе со всей свитой, в которой все повязаны с тобой родственными связями. Конфликт интересов – вот как это называется. Прокуратуры на вас нет.

Зевс глубоко вздохнул, усмиряя гнев, который очевидно зародился в его божественной груди и от факта несанкционированного использования артефакта, и от последней мысли Сизоворонкина, на которую Геракл глубоко внутри отозвался коротким смешком.

– А ты молчи, – прикрикнул на него Лешка, – исчезаешь, понимаешь ли, в самый ответственный момент.

Он тут же сменил гнев на милость – без всяких слов – потому что понял, что олимпиец, поделившийся с ним телом, тоже, скорее всего, не имеет права выхода наружу, в тварный мир. В первый раз Сизоворонкин задумался о том, что ему самому когда-то придется вернуться в собственное тело. И эта перспектива ему не очень понравилась.

– Об этом попозже, – успел подумать он, прежде чем внешне покорно склонить голову перед повелителем олимпийских богов и воскликнуть с обидой, – надо было предупреждать! Думаешь, было очень приятно пить человеческую кровь?..

– Она не человеческая! – громыхнули в унисон Зевс с Посейдоном.

– А чья?!

Боги на мгновение замерли, уперлись друг в друга взглядами, а потом Посейдон махнул рукой старшему брату: «Чего уж теперь, рассказывай».

Алексей еще раз обиделся – теперь уже на олимпиек – Артемиду с Афиной, которые отпрянули от него и уставились на отца с открытыми ртами. Очевидно, в этой зале, где все обо всех всё знали, подлинных новостей божьего мира было очень мало. И вот сейчас своим вопросом Сизоворонкин вызвал к жизни одну такую тайну.

– Знай же, человек, – вздохнул Зевс, – что и этот сосуд, и все остальные изготовило из куска Предвечного камня существо, которое на этом камне и пробралось в наш мир. Ему не было место под нашими звездами, и Крон, наш отец, убил его, как только последний сосуд – вот этот самый – был готов. В него, в Грааль, и плеснуло несколько капель крови Предвечной твари…

– И я, – прошептал Алексей.

– И ты, – голос Зевса достиг уровня грома, – испив этой крови, привязал Грааль к себе. Смотри!

Он опустил артефакт на драгоценную столешницу, громко стукнув об нее каменным дном, и оторвал от него руки. Грааль медленно истаял, чтобы тут же проявиться в другом месте – там, где сам Сизоворонкин его недавно и поставил. Неизвестно, чего больше было сейчас в лице Алексея-Геракла – восторга или мистического ужаса. Скорее все-таки восторга, потому что подлянку – а ее не могло не быть – он пока только чуял одним местом, а пользы от такого артефакта, который невозможно ни потерять, ни продать, ни… подарить?

Зевс согласно кивнул: «Ты прав!».

Алексей поднес бокал ко рту, ощутил на языке знакомый вкус всех восьми грехов, но глотать не стал – пожалел старичка, который специально прибыл сюда ради него. Еще и подарок какой-то притащил. А выпей он сейчас пару глотков побуждающей сразу ко всем грехам жидкости – и ему будет ни до Посейдона, ни до его черепа… Черепа!

Кронид, усмехаясь, протягивал ему длинными, как у старшего братца, руками прозрачный череп, в котором Сизоворонкин ухитрился распознать какие-то знакомые черты.

– Я его знал? – осторожно спросил Алексей, рассматривая громадный, гораздо больше обычного человеческого, хрустальный череп.

Почему-то он воспринял этот артефакт творением природы, а не человеческих рук.

– Что произойдет, если я буду кушать генно-модифицированные продукты?

– Вырастешь сильным и крепким.

– И на кого я буду похож?

– На Шрека!

– Там действительно другие гены, если ты понимаешь, что это такое, – прогудел Посейдон, – этот череп вручил мне отец. Он хранил его в память о Предвечном. Таких черепов было два, и их надлежало хранить раздельно – во избежание Непоправимого. Я и хранил их в самых надежных местах на Земле.

– Каких? – Сизоворонкину стало интересно, что было самым надежным для владетеля морского царства.

Он не ошибся в своем предположении – хранилища действительно были подводными.

– Этот, – Посейдон не стал тянуть руки, показал на череп пальцем, – я хранил в Марианской впадине. Туда он и вернется. А второй…

– Второй исчез, – еще раз блеснул прозорливостью Лешка, – неожиданно и безвозвратно.

Он тут же прикусил язык, поняв, что насчет «безвозвратно» он погорячился. Что возвращать вторую копию черепа генетического мутанта придется, и, скорее всего, именно ему.

– Да, – кивнул еще раз младший Кронид, – второй исчез из тайного хранилища в Бермудском треугольнике. И его надо найти.

– Зачем?! – воскликнул Сизоворонкин, – пусть пылится где-нибудь в музее или частной коллекции. Есть не просит.

– Это так, – согласился Посейдон, – до тех пор, пока кто-нибудь не бросит его в море – в том самом месте, где хранится этот.

На этот раз удлинившаяся рука чуть огладила гладкий хрусталь.

– Ну, это шанс даже не один на миллиард. Я такого придурка, который безвозвратно бросит артефакт в пучину вод, даже представить себе не могу.

– Я тоже, – кивнул повелитель тех самых вод, – но дело в том, что эти черепа взаимно притягивают друг друга – так, словно они суть часть одного целого. Да еще могут оказывать влияние на людей.

Слова насчет взаимного притяжения заставили Лешку внимательней приглядеться к черепу. И он совершенно непроизвольно перевернул Грааль над черепом. Из него на хрустальную макушку упала одна тягучая темно-красная капля. И череп начал стремительно зарастать плотью. В глазах, которые проявились на месте пустых глазниц, зажглась жизнь.

– Или не-жизнь, – усмехнулся совершенно не удивившийся Сизоворонкин, – учитывая, что ты, милый друг, этому миру не принадлежишь.

На него сейчас смотрела, бешено вращая глазами, одна из голов Вельзевула.

– Нигде не чешется? – ехидно спросил он у головы старого знакомца, – в яйцах не жмет?

Частичка монстра шутить не пожелала. Голова открыла рот и проскрипела, бесстрастно глядя на Лешку-Геракла:

– Твое время истекает, человек. Больше тебе не удастся обмануть Судьбу.

– А я женщин не обманываю, Вельзе… Или Вул? Я женщин люблю, – расхохотался в ответ Алексей, – и они меня любят! Права, девочки?

Он умудрился подмигнуть сразу и Артемиде, и Афине, и те счастливо кивнули, положив руки на обе коленки парня.

«А ведь он хороший парень. Может, переспать с ним?», – сказала бутылка «Мартини» внутри Леночки.

Внутри Афины явно говорила огневка, а что заставляло обещающе улыбаться Артемиде? Лешка решил попробовать. Он поднял со столешницы чужой бокал и хлебнул. Слабенький алкогольный коктейль никак не соответствовал безудержному напору вечно юной богини.

– Хочешь попробовать? – подмигнул Сизоворонкин уже голове на столе, – вкусно!

Часть Вельзевула гордо молчала. А Алексей покачал головой.

– Зря ты, дружище, так хочешь воссоздаться в первозданном виде.

– Почему? – не выдержала голова.

– Потому что попадешь тогда в какой-нибудь бродячий цирк. Будешь кривляться на потеху публике вместе с карликами и бородатыми женщинами.

– Фу, какая гадость! – воскликнули обе богини, – где ты такое видел?

– А что? – подмигнул им еще раз Сизоворонкин, – знаете, какие это непередаваемые ощущения, когда там колются бородой.

Он прижал две женские ладошки под столешницей к собственным бедрам, и богини захохотали. А голова тем временем, очевидно, оценила незавидную перспективу своего будущего существования, и попыталась возмущенно помотать – собой! Ничего хорошего из этого не получилось. Она завалилась набок, явив всем ровный срез шеи, и заверещала:

– Смерть! Смерть всем – всему миру, всему сущему! Смерть! Смерть!!!

– Ну, смерть, так смерть, – согласился с головой Алексей.

Он взял теперь бокал Афины и наклонил ее над Вельзевуловой головой. От огневки плоть на черепе противно зашипела, почернела, и стала истаивать так стремительно, что кусок дьявольского отродья не успел еще раз постращать собравшихся.

– И зачем все это? – недовольно громыхнул на другой стороне стола Зевс.

– Как зачем? Вы же сами сказали, что две головы связаны между собой. Пусть второй череп задумается – стоит ли воссоединяться… с такой-то перспективой. А сомнение противника – первый шаг к его поражению. Не помню, кто из великих это сказал.

Кронид с подозрением посмотрел на него, словно хотел спросить: «А не сам ли ты сейчас придумал эту фразу?». Сказал же он совершенно другое:

– Вот это ты и скажешь второму черепу – когда его найдешь.

– Опять я?! – притворно возмутился Сизоворонкин, – других героев нет?

– Говори, чего ты теперь хочешь? – понял его нехитрую интермедию громовежец.

– Я так понимаю, что где-то лежит моя собственная тушка, – начал Алексей; Зевс кивнул, – вариантов несколько. Или я лежу в коме с проломленным черепом (он погладил хрустальную макушку Вельзевула) в обычной клинике, или с промытой башкой в психбольнице. Так вот – я хочу, чтобы к тому моменту, когда вы решите, что я больше тут не нужен, и отправите меня в собственное тело, мое тело должно быть вот таким!

Он встал со скамьи, и напряг мощную фигуру так, что зарделась даже Гера рядом с громовержцем. Зевс недовольно нахмурил брови, бросив взгляд на супругу, но сказал вполне спокойно; даже торжественно:

– Да будет так!..

Утром – если это действительно было утро – Сизоворонкин проснулся от деликатного покашливания. У двери стояли сразу две богини – Артемида с Афиной. Из-за спины красавиц прямо в глаза полубогу било нереально большое ласковое солнце.

– Или это отражение моей последней мысли? – принялся усиленно моргать Алексей.

Он вскочил с ложа – могучий, неудержимый – готовый к новым подвигам. Например, к таким же, какие свершал с богинями в эту длинную незабываемую ночь. Дочери Зевса сейчас стояли скромными; даже потупившими взоры. Они смотрели не на своего сегодняшнего героя, а на какие-то тряпки, которые были аккуратно свернуты на их руках. Рук, как у всех приличных человеческих богинь, было по паре. Хотя ночью Лешка за это бы не поручился – казалось, женских конечностей в постели было на удивление много; ртов гораздо больше двух, как и другого тоже…

Теперь же Афина бережно поглаживала свернутые аккуратно обрывки платья, в которых Сизоворонкин и явился в пиршественный зал. У Артемиды на руках лежала аккуратно свернутая ткань, на которую Лешка уставился с подозрением. От этого материала неизвестного происхождения ощутимо тянуло чем-то таким, как… В-общем, словно парень отхлебнул из своего волшебного бокала.

– А где, кстати, он?

Грааль словно сам оказался в руке, и даже потянул ее за собой – к губам полубога. Сизоворонкин отхлебнул, привычно почувствовал, как по жилам пробежал живой огонь, и глянул на свое предполагаемое одеяние критично:

– Дорогая, какие штаны мне надеть: те, которые с дыркой, или те, которые без пуговиц?

– Те, что с дырками и без пуговиц, мы оставим себе – на память, – заявила Афина, пряча обрывки платья Магдалены за спиной.

– А эти, – хмыкнул Алексей, – с пуговицами?

– С ними, – кивнула Артемида с хитринкой во взгляде, – и не только…

Она опустилась перед богом на колени; рядом примостилась богиня охоты. Алексею показалось, что рук у двух шалуний опять стало много больше четырех; они удивительным образом не мешали друг другу, по очереди нежно и требовательно касаясь чувствительных мест. Таких, точнее такого, места у Лешки-Геракла было много. Может потому процесс примерки нового одеяния затянулся надолго.

– Ну вот, – первой встала на ноги Афина, – печать замкнута.

– Какая печать? – насторожился Сизоворонкин.

– Видишь ли, – вкрадчивым голосом включилась в разговор Артемида, – это не простая набедренная повязка. Ее всю ночь шила сама Гера!

– Во, как! – изумился Лешка-Геракл, – и Зевс не приревновал?

– Он сам! – воскликнули обе богини, – он сам велел ей!

Красавицы переглянулись, и продолжила одна Артемида:

– Отец предвидел, что тебе придется мотаться по странам и временам – пока ты не отыщешь проклятый череп. В этом одеянии ты будешь выглядеть своим в любом обществе – хоть в пещере троглодитов, хоть на приеме у английской королевы.

Идете в казино – надевайте самые красивые трусы. Возможно, именно в них вам придется возвращаться домой.

Афина юмор не оценила; может, в силу специфики своей «работы» она не знала, что такое казино?

– Твой Грааль, – заявила она, – тоже способен приспосабливаться к любому костюму.

– И вот это! – богини опять говорили в унисон, протягивая ему свое оружие.

Артемида лук со стрелами, а Афина – тяжелое копье.

– Да вы что, девчонки, – поднял руку в отрицающем жесте Сизоворонкин, – вы же без них, как… голые!

– А что? – первой подмигнула Артемида, – мы тебе такими не нравится.

И она сделала движение, словно попыталась скинуть с нежных плеч божественный хитон. Может, она хотела смутить полубога? Щас! Алексей тоже рванул узел на новеньком поясе, пошитом верховной богиней. Еще раз щас! Узел не поддался!

– И не поддастся, – захихикала теперь Афина, – печать! И откроется она лишь тогда, когда ты исполнешь зарок, данный богам – принесешь череп Двухголового.

– А как же.., – перед остолбеневшим на миг Сизоворонкиным промелькнули страстные лица и тела Клеопатры, Лилит и Магдалены, – как я… в туалет буду ходить там, в тварном мире?

– А зачем? – не менее хитро, чем воинственная богиня, улыбнулась Артемида, – с твоим бокалом этого не нужно. Концентрированная энергия, если ты еще не понял – вот чем наделяют нас волшебные бокалы. Никаких шлаков. А потеть, я так понимаю, тебе там не придется. Ты свое сегодня ночью отпотел.

Сизоворонкин не успел придумать ответ. Четыре руки развернули полубога к двери, которая распахнулась сама собой, и нежно вытолкнули его в полутьму…

Геракл отличался завидным зрением – за это Алексей сказал ему сейчас спасибо. А потом – невольно – Гере, соорудившей для него такой замечательный костюмчик.

– Надо будет его оставить себе, – огладил Лешка превосходно сидящий на его фигуре пиджак.

Тройка нигде не жала, очень удачно скрадывала его чудовищные мускулы, и вообще – практически ничем не выделяла его среди людей, собравшихся в этом полутемном зале. Рядом возникла из небытия старушка, напомнившая Алексей миссис Хадсон – в русском; точнее еще советском киношном ее варианте. Судя по бейджику на строгом жилете, это была смотрительница Британского музея. Очень опытная смотрительница, раз сумела неуловимым движением руки строго объяснить ему – без всяких слов: «Не шумите, мистер, сейчас я отведу вас на место!».

Она пошла вперед, приглашая полубога в тройке теперь уже выпрямленной спиной к месту, которое он не заказывал. И Сизоворонкин двинулся вперед, доверившись чутью. Чутье вместе с «миссис Хадсон» привели его на мягкий стул, каких в полутемном зале было с полусотню; все они были заняты чего-то ждущими людьми. Единственный свободный стул возмущенно скрипнул под тяжелым телом Алексея-Геракла. Нет – он скрипнул обиженно, а возмутился (точнее попытался возмутиться) незнакомец, которому Лешка своей внушительной фигурой перекрыл видимость. Сизоворонкин благодарно улыбнулся уже спешащей на свое место смотрительнице, а потом повернулся назад, чуть подкорректировав улыбку, отчего всякое возмущение там тут же прекратилось. Хотя вновь прибывший мог бы наградить наглеца еще и парой крепких ласковых слов на современном английском – его Алексей теперь тоже знал.

– Когда смотришь сериалы на английском, сложно сосредоточиться на сюжете, – все время думаешь: какой я умный, что смотрю это без перевода.

Впрочем, Лешке понравилось манипулировать людьми одной лишь мимикой на своем не совсем классическом греческом лице. Он повернулся теперь налево, к соседке, и едва не поперхнулся. Улыбка на его губах стала какой-то жалкой.

«Желтый цвет – к разлуке», – подумал я, глядя на ее зубы…

Вообще-то Сизоворонкин зубы интенсивно желтого цвета видел лишь один раз в жизни – в детстве, в зоопарке, у какой-то лошади, изображавшей дикую африканскую родственницу. У англичанки, что сидела рядом с ним, и приветливо улыбалась во все тридцать два зуба, эмаль на них была ослепительно белой. За зубами эта представительница славной британской нации ухаживала – отбеливала, или еще что там делала? Причем все они были родными, не вставленными и не вживленными. Потому что Сизоворонкин не мог представить себе человека, который добровольно пожелал бы вставить себе такие зубы. У лошади, которая вдруг всплыла в памяти из детских лет, зубы были покороче; торчали вперед не так вызывающе…

Алексей спохватился; англичанка явно ждала от него ответной любезности, и он вымученно улыбнулся. Британке этого хватило; она наклонилась (вместе с зубами!) поближе к уху лощеного английского лорда, которого изображал сейчас Сизоворонкин, и проворковала, заставив его судорожно ухватиться за то, что он, оказывается, держал в руке. Трость – совершенно обычная на первый взгляд – была трансформацией лука со стрелами. Она в любой момент, если того потребовала бы ситуация, могла превратиться обратно в оружие богини охоты, в автомат Калашникова, или какую-нибудь базуку.

– А где копье? Где Грааль? – спохватился Алексей, судорожно шаря по карманам.

Второе полушарие мозга в это время внимало соседке:

– Профессор Браун, – вещала она, – признанный специалист по истории цивилизации майя. Я уверена – сегодняшняя лекция будет не менее занимательной и убедительной. Вы уже видели череп?

Алексей едва не подавился. Он как раз примерял первым полушарием череп Вельзевула к зубам соседки (или наоборот?). Получалось что-то совсем устрашающее.

– Девушка, вы поразительно похожи на одну французскую актрису!

– Да?! И на какую?

– На лошадь д, Артаньяна.

Тут как раз под руки подвернулось современное воплощение Грааля; в виде плоской серебряной фляжки с плотно притертой крышкой. Артефакт ждал своего выхода на свет во внутреннем нагрудном кармане пиджака. Сизоворонкин не стал копаться в памяти; выяснять – позволительно ли джентльмену прихлебывать из фляжки, когда на его ухо щебечет дама? Он присосался к горлышку, моля бога (или богов), чтобы в Граале оказалось сейчас что-нибудь покрепче, и побольше. Длинный глоток обжигающей жидкости вернул на место все – и самообладание, и природную галантность, с которой он прежде относился ко всем своим женщинам. Только вот эту британку, которая представилась, как Джейн, графиня Солсберри, он своей назвать не пожелал. И впервые, наверное, порадовался неприступности собственного гардероба.

– Смит, – представился он в свою очередь, – Майкл Смит.

Это имя без всяких титулов было произнесено таким царственным, и в то же время снисходительным голосом, что не только соседи, а, наверное, и все присутствующие в этом зале заполнились благоговением. Графиня даже сделала намек на движение, означавшее, что она готова примостить голову на широком плече Геракла. Сизоворонкин в ужасе приготовился отбиваться – да хотя бы перочинным ножичком с множеством лезвием, которое нащупал в специальном карманчике, и который сейчас представлял собой копье Афины.

– Когда девушка скажет тебе: «Ой, какая у тебя фамилия красивая…», – это первый признак того, что надо срочно сваливать с концами и побыстрее!!!

Спасителем на этот раз выступил профессор Браун. Он как раз вышел на небольшой освещенный пятачок, где нашлось место и небольшой трибуне, и столику с какими-то приспособлениями. Долговязый ассистент тащил следом большую коробку. Тащил так небрежно, со стуком водрузив ее на столик, что профессор сначала бросил на него укоризненный взгляд поверх очков, и лишь потом поклонился публике.

В ответ раздались жидкие аплодисменты; громче всех хлопала Лешкина соседка. Сизоворонкин был искренне благодарен этому смешному низенькому толстячку средних лет, который постоянно причмокивал губами – словно недавно бросил курить. Еще он поминутно протирал большим носовым платком обширную лысину, которая – к удивлению полубога – тут же опять покрывалась крупными каплями пота. Только теперь он понял, что в зале очень жарко; что немногочисленные дамы обмахиваются веерами, а джентльмены сидят красные, практически распаренные.

Сам Сизоворонкин чувствовал себя вполне комфортно, за что еще раз искренне поблагодарил Геру за чудо-костюм.

– Оставлю себе, – решил он, – свершу лишний подвиг, но оставлю!

А профессор в это время тараторил, явно не собираясь оставаться в этом пекле лишнюю минуту. Всю историю древней американской цивилизации майя он развернул и свернул перед удивленными зрителями, начавшими уже обмахиваться собственными носовыми платками, за какие-то пять минут. А потом перешел собственно к черепу.

– Этот артефакт, – ласково погладил он извлеченный из ящика хрусталь, – дважды, трижды… неизвестно сколько раз можно произносить – так вот, он не должен существовать в нашем мире. Этому препятствуют физические законы. Прежде всего, правила кристаллографии.

– Это как со шмелями, – повернула к Алексею возбужденную физиономию графиня.

– Какими шмелями?! – не понял тот.

– Которые по всем законам физики не могут подняться в воздух. Но почему-то летают.

Профессор продолжал в том же ключе.

– Если взять кусок кварца подходящего размера, – вещал он, – которым является природный горный хрусталь, и начать вырезать из него подобное чудо (теперь он легонько постучал по черепу), то кристалл разрушится очень быстро – со стопроцентной вероятностью. Почему?

– Да, почему? – выкрикнула с места Джейн.

– А потому, леди, – повернулся в ее направлении профессор, – что этот череп изготовлен из цельного куска хрусталя с игнорированием осей симметрии. В любом другом случае он рассыпался бы после первых прикосновений резца гениального резчика. А этот – вот!

Профессорская рука совершенно по-хозяйски похлопала по хрустальному лбу уже всей ладонью.

– Второе недоразумение, – продолжил он, – связано с возрастом этого артефакта.

– А что не так с возрастом? – выкрикнули из другого узла зала.

– Все не так! – поднял палец кверху Браун, – этот череп изучали в самых современных лабораториях. И каждый раз специалисты называли разные даты. Причем разбег во времени изготовления этого чуда оскорбительно велик для современной науки. Первое обследование показало, что этому черепу чуть больше ста лет. Под этим утверждением подписались сразу несколько мировых светил науки. Потом – через полгода – оказалось, что ему больше двенадцати тысяч лет. А цивилизация майя, как я уже говорил, зародилась не позднее двух тысяч шестисот лет до рождения Христа. Так кто же изготовил сей артефакт?

– Может, исследователи на этот раз попались не такие опытные, – нерешительно предположил кто-то в середине зала.

– Да?! – искренне расхохотался профессор Браун, – исследователи были очень опытные – те самые, первые, светила науки.

– Что еще интересного таит этот череп? – это уже Сизоворонкин-Геракл заполнил зал могучим баритоном, прервавшим и смех профессора, и всякий шум в зале.

– А вот что! – выпалил, наконец, лектор, обхватывая череп теперь двумя руками; он даже потряс им, – внутри этого куска хрусталя, имеющего форму человеческого черепа, находится хитрая система линз, воссоздать которую современная промышленность не в состоянии. И эта система работает! Гарри!

Так, очевидно, звали ассистента, потому что именно он на призыв профессора шагнул откуда-то их темноты, и одним движением руки привел в действие современное чудо. А точнее – просто включил настольную лампу, оборудованную какой-то приставкой. Череп очень органично лег на эту конструкцию, заменившую ему плечи. Из хрустальных глазниц в зал протянулись два узких, нерассеивающихся луча, которые пометались в полутьме и остановились на Сизоворонкине.

– Отгадайте загадку: «Светит, но не греет»?

– Открытый холодильник?

Лучи действительно были жутко морозными – но не могильным холодом, а тем, что мог быть привнесен из Предвечной тьмы. В зале, да и во всем остальном мире, лишь Сизоворонкин мог знать, что это такое. Он встал в полный рост. Нет – для потрясенных зрителей в полный рост встал Геракл – могучий в своей первозданной силе; в набедренной повязке, с луком Артемиды за плечом и копьем Афины в руке. В другой руке Лешка-Геракл держал готовый к научному эксперименту Грааль. Уверенными шагами он ступал по проходу, и морозные лучи не отпускали; даже вроде бы пытались оттолкнуть его, героя и полубога. Череп словно чувствовал, что ничего хорошего ему новый опыт не принесет.

– А в зале-то стало попрохладнее, – это усмехнулся уже Сизоворонкин, – и тишина совершенно могильная.

В этой тишине все вздрогнули от отчетливого щелчка единственной тягучей капли, которая упала из Грааля на череп.

– От первого щелка, – очень приблизительно вспомнил Лешка Пушкина, – взвился поп до потолка…

Череп не шелохнулся; как и зрители в зале, которые не отрывали взглядов от капли. Сквозь подсвеченный лампой хрусталь было видно, что кровь Предвечного монстра легко скользит вниз, словно не встречая никакой преграды. И это было единственной реакцией черепа на Грааль.

– Значит, – сделал вывод Сизоворонкин, – это не настоящий череп. Талантливая, волшебная, но копия. Волшебная, скорее всего, потому что перед мастером, создавшим этот шедевр, стоял оригинал. И сколько таких копий создал твой талант?

Это он обратился к мастеру, чей прах давно уже превратился в землю; а может, и не один раз. За него шепотом ответил профессор Браун, тоже не отводивший взгляда от капли:

– Тринадцать… Всего тринадцать известных копий. Девять в частных коллекциях, по одной у нас, в Парижском музее примитивного искусства…

В этот момент капля, наконец, пробила себе путь сквозь череп. Абажур и стекло лампочки она прожгла мгновенно. Соединившись с раскаленной вольфрамовой нитью, она вспыхнула маленьким солнцем. Алексей словно предвидел такой финал действа, потому что за мгновение до того плотно сжал веки. Но даже так радужную оболочку глаз обожгло. К дверям он шел в полной темноте; по памяти тела, которая у Геракла была развита не хуже, чем все остальные чувства.

Наконец он прошагал мимо смотрительницы, скорее угадав, чем увидев ее, поблагодарил в ее лице и профессора, и весь Британский музей, и шагнул в очередное приключение. Ну и извинился – за то, что отключил свет в половине Лондона…

Как-то пришел домой пораньше, в комнате незнакомый мужик. Ну, я и огрел его табуреткой по башке. Оказался электрик из ЖЭКа.

Теперь жена пишет, что в квартире темно. А в колонии уголовники дали мне кличку Выключатель…

Про табуретку Лешка-Геракл вспомнил очень вовремя – ему пришлось уворачиваться от тупого предмета, падающего на голову, сразу же, как только он попал в очередной музей. Это было хранилище в запасниках, пропахшее пылью и чужой историей. Чужой – потому что Соединенные Штаты собственной многовековой историей похвастать никак не могли. А чей это мог быть музей, как не американский, если из разных углов хранилища на него посыпались, как тараканы, самые настоящие копы? Они еще и дубинками махали, не переставая – и мужики и тетки. Теток, кстати, было даже больше, чем полицейских сильного пола; одна из них и вознамерилась опустить свой демократизатор на его голову. Сизоворонкин успел предположить, что череп Геракла такой удар спокойно выдержит, но рисковать не стал. Тело отреагировало само. Алексей ловко перехватил руку женщины-полицейского, осторожно вывернул ее, чтобы не причинить серьезной травмы, а потом прижал тетку спиной к собственной груди так, что свободная рука обхватила сразу два мягких полушария размера не меньше пятого, которые едва умещались в форменной рубашке копа. Сам Сизоворонкин был в демократичной паре – джинсах и клетчатой рубашке свободного покроя. А где были его артефакты?