Текст книги "Дома мы не нужны. Книга седьмая. И все-таки она вертится!"

Поэтому с головой он обошелся гораздо бережней; опустил ее на тряпье, оказавшееся при ближайшем рассмотрении кучей высохших мягких водорослей, так, как когда-то баюкал руку с откушенной собакомедведем ладонью. Но ту ладошку его организм, получивший от Спящего бога могучую регенерацию, отрастил. А эту голову можно было лишь похоронить…

Анатолий надолго замолчал, уставившись в огонь факела.

– А потом? Что было потом? – затеребил его за рукав камуфляжа недавно обретенный двойник, прилетевший сюда, на побережье, вместе со всем городом.

Сейчас Никитин, спасенный из морских глубин каким-то человеколюбивых осьминогом (бывают и такие!) отвлекся от этой невероятной картинки, как и от другого своего двойника – дикого, и могучего до неприличия. Он опять переживал свое первое спасение, страшную находку в пещере, и еще более волнующие события, последовавшие через несколько… Недель? Месяцев? Точно сказать Никитин не мог, потому что жаркое солнце за все время пребывания его в той пещере ни разу не опустилось за горизонт.

– Что потом? – очнулся он, продолжая рассказ, – потом я просто жил. Похоронил останки своего двойника; сбросил вниз по склону тигра, и почистил, насколько мог, водоем. Его, как я понял, соорудил мой предшественник на этом острове.

– Острове?! – воскликнули сразу оба двойника.

– Да, кивнул Никитин-островитянин, – не сразу, но я поднялся-таки на вершину горы. И уже там убедился, что вокруг только океан, или море – кому как нравится. Так что я вернулся к пещере, нашел в окрестностях несколько деревьев, которые назвал «столовыми Зины Егоровой», и стал ждать.

– Чего? – первым опять выступил меньший двойник.

– У моря погоды, – усмехнулся Анатолий, – а если честно, то какого-нибудь знака. Или появления кого-то, или чего-то.

– Дождался?

– Да, – кивнул Никитин, – но прежде я нашел еще в одном углу пещеры вот это.

Он порылся во внутреннем кармане камуфляжа, и достал из него камень размером с куриное яйцо. Даже здесь, в полутьме, этот камень полыхнул изнутри ярким изумрудным пламенем, на что большинство присутствующих отреагировало восторженными и изумленными возгласами. Только полковник Кудрявцев промолчал. Вместо бессмысленного содрогания воздуха он нагнулся к Анатолию, и ловко вывернул камень из его ладони. Никитину на мгновение стало неуютно, даже тоскливо. Этот бриллиант (если только это был бриллиант, а не другой драгоценный камень) он с первого дня своей одиссеи на острове считал талисманом. Теперь же…

Теперь командир (почти свой!) всмотрелся в камень, потом замер с закрытыми глазами, словно прислушиваясь к шепоту артефакта, и, наконец, удовлетворенно кивнул.

– Да, это он, один из семи!

– Вы знаете, товарищ полковник? – невольно прошептал Анатолий.

– А кто еще знает? – тут же повернулся к нему Кудрявцев.

– Она.

– Кто она? – теперь вопрос командира прозвучал жестко, требовательно, и Никитин невольно подтянулся сидя.

Ноги, кстати, уже вполне позволяли вскочить на камнях, и вытянуться по-настоящему, как учили в армии. Но глаза полковника торопили, и тракторист ответил, не поднимаясь:

– Бэйла, товарищ полковник. Бэйлу выбросило однажды штормом. Она только и успела рассказать мне о семи камнях, и о своем любимом, который бежал из племени, и унес один из артефактов…

Глава 6. Бэйла, Повелительница морей. Одиночество

Во снах юная Бэйла видела удивительные картинки, которые чей-то теплый, чуть насмешливый голос в голове называл смешным словом «мультики». Там грозный морской царь («Кто это? – в племени никаких царей не было!»), нарочито хмуря брови – совсем как ее собственный отец – воспитывал непоседливую Русалочку, которая целыми днями (еще одно непонятное слово) плескалась с друзьями в морских глубинах, и переживала одно приключение за другим. И совсем неважно было, что друзьями маленькой девочки могли быть только подобные ей; что в темных глубинах, куда не пробивались даже злые солнечные лучи, были только враги. Один из которых, кстати, в страшный миг бедствия унес насовсем отца. Бэйла, конечно, погоревала. Может быть, даже дольше, чем другие дети в подобных случаях. А случаев таких было много, непозволительно много. Так много, что девочке однажды пришла в голову мысль, что придет время, когда темные клыкастые сущности унесут на дно последнего из людей моря.

Было время – когда еще был жив отец – она приставала с вопросами, прежде всего, к нему:

– Ну, почему? Почему так? Почему мы не можем покинуть эту страшную пучину, и навсегда поселиться на берегу? Там тепло; там вкусная еда, и много чего интересного.

Надо сказать, что люди моря действительно чувствовали себя на берегу вполне комфортно. Больше того – вылазки на сушу были жизненно необходимыми. Морская пища, вполне сбалансированная (это тоже рассказывал отец) во всех отношениях, почему-то не позволяла морскому племени размножаться. В этом фрагменте рассказа отец почему-то смущался, и принимался крутить головой, разыскивая грациозную по-прежнему фигурку матери Бэйлы. Мама такие разговоры не поощряла. Больше того – не любила.

– Потому что, – говорила она сердито, – все в этом мире предопределено. И не морочь, Толик, девчонке голову. Придет ее время, выйдет она на берег для свадебного обряда, а потом вернется в море. Как мы с тобой, и наши отцы, и деды.

– И матери, и бабушки, – добавляла про себя за нее Бэйла, – а может, я не хочу? Может, я стану первой, кто выйдет на берег… и не вернется.

Вслух эти крамольные мысли девочка не озвучивала. А после гибели родителя и вовсе перестала с кем-то обсуждать это. До тех пор, пока к ней не пришла любовь. Нет – Любовь. Как и было предопределено, ее избранником был Анатолий. Или Толик, или Толенька, как его стала называть Бэйла после того, как их губы в первый раз нашли друг друга. Линия жизни, о которой говорил отец, не должна была прерваться. Если бы не Случай. Тот самый ужасный Случай, который терзал племя поколение за поколением, но ни разу до этого не касался семей Бэйлы и Анатолия.

Один раз в поколение; иногда чаще, иногда реже, море требовало у племен жертву. Юную девушку, не успевшую пройти свадебного обряда на берегу, отдавали Хозяину моря. Отдавали навсегда. Для семи племен, что обитали каждое у своего острова, это было совсем незначительной потерей. Для племен. А для семьи, у которой отбирали кровиночку, согласно жребия, это было ударом, от которого было трудно оправиться. Ведь линия жизни пресекалась. Обычно – навсегда. И вот этот выбор пал на Бэйлу. И ничего, ничего нельзя было поделать. Ибо ослушание грозило всем племенам.

Согласно обряда девушку – наряженную, с Камнем племени в руке, провожали в глубокую темную впадину, которую когда-то почему-то назвали Марианской. Кто была эта Мариана – первой жертвой Морского хозяина, или чудовищем, породившим самого Хозяина, никто не знал. Знали лишь, что однажды – на заре времен – племена попытались не исполнить обычая. Тогда тоже выбор пал на дочку Главы племени. Обмануть судьбу не удалось. Морской хозяин сам явился за жертвой. Забрал и ее, и добрую половину племени. Так что Бэйла смирилась. Но не ее Толенька. Но об этом никто не знал. Даже сама Бэйла. То, что он плавал с сумрачным лицом, и чаще всего пропадал на родовом острове, было объяснимо. Может, он желал, чтобы то неизбывное чувство, что влекло людей в море, убьет его? Ведь всем было известно – такой пьянящий воздух побережья, которое в первое мгновение глотаешь ртом, как самую драгоценную амброзию, медленно, но верно заставляет человека рвать внутренние связи с морем. А без него мыслящему существу никак! Это было заповедано предками, и не раз подтверждалось ужасной практикой – всех смельчаков, пытавшихся уподобиться глупым зверям, на суше, очень скоро находили в родных водах – мертвых, с выпученными от ужаса глазами. Если, конечно, прожорливые морские обитатели не находили их раньше.

За хлопотами, что сопровождали племя в подготовке к искупительной жертве, никто не заметил исчезновения Анатолия. Даже сама Бэйла. А потом, когда выяснилось, что парень не только исчез сам, но и прихватил с собой из пещеры племени Камень, было поздно. Единственное, что успели сделать мужчины, посланные разгневанным вождем – это обыскать родовой остров. Увы – поиски ничего не дали, хотя островок был прочесан очень тщательно; обнюхали каждый кустик, перевернули каждый камушек, под которым даже теоретически не мог поместиться парень. Искать же молодого, полного сил и здоровья человека моря в этом самом море было бесполезно. Бэйла могла дать подсказку; порекомендовать вождю обыскать еще один остров – Дикий, на который ни одно племя не претендовало. Потому что попасть вглубь острова было достаточно трудно – все побережье его было усеяно крупными булыжниками. Ноги людей моря, их широкие ступни, позволявшие конкурировать в скорости под водой с самыми быстрыми обитателями глубин, на этих камнях скользили и ломались. А главное – ни один смельчак, отважившийся преодолеть этот естественный барьер, так и не вернулся в родную стихию. Бэйла, пребывавшая последнее время в каком-то тумане, вспомнила, конечно, как ее Толенька однажды махнул на скалы Дикого острова, и предложил ей – когда-нибудь, потом – поселиться на нем. Навсегда. Воспоминания растаяли, как тот самый туман; да и время подошло. Время ритуала посвящения.

Вокруг Марианской впадины, из темного нутра которой исторгались волны пока приглушенной угрозы, собрались все люди моря. Бэйла никогда не видела так много людей вместе. Вода вокруг круглого отверстия, ведущего в бездну, бырила от сдерживаемых движений ног. Согласно Ритуала избранницу люди провожали так, как и положено прямоходящим, какими они были созданы изначально – то есть выпрямившись в воде вертикально. Все. Даже малые дети.

Кем были придуманы эти правила? Кто вообще создал их, прямоходящих, вынужденных большую часть жизни проводить в горизонтальном положении, ибо так было гораздо быстрее и надежнее гнаться за добычей в толще вод, или, напротив, удирать от того, кто посчитал добычей тебя. Бэйла никаких вопросов себе не задавала. Нет – единственный вопрос сверлил голову: «Посчитает ли Морской хозяин жертву полноценной; без Камня? Не обрушится ли его гнев на племена, прежде всего на ее родичей, посмевших нарушить изначальный обряд?!».

– Все, – булькнул-выдохнул за спиной вождь, заменивший ей отца.

Рядом всхлипнула, почти незаметно под водой, мама. Четыре сильные, и такие нежные родные руки сами толкнули в спину, отправили дочь к гибели. А может, к чему-то еще более ужасному. Впрочем, Бэйле было все равно. Ей бы сейчас, в последний миг своей жизни увидеть Толика; ощутить, как его руки обнимают ее, а губы касаются уха с таким ласковым словом…

Слово было! Непонятно как, но девушка поняла, что громадная темная масса, шевельнувшаяся в глубине подводной пещеры, размеры которой просто невозможно было описать, сказала; точнее выразило недоумение, а потом возмущение и прямую угрозу – ей и всему сущему. Для себя она перевела:

– Как посмели?! Как ты посмела явиться сюда без Камня?!!

Чем уж был так ценен для огромного монстра маленький прозрачный камушек, который в воде был практически незаметен? Бэйла не захотела, или не успела задать этого вопроса. Потому что от Морского хозяина, от какой-то шевелящейся кучи в его подножии в ее сторону стремительно «выстрелила» длинная толстая конечность, которая мягко, но непреклонно обвила ее стан в несколько витков, и почти так же быстро рванула ее назад – к открывшемуся посреди темной массы тела глазу. Вот тут Бэйла испугалась до дрожи во всем теле; почти до обморока, который за пределами родовой пещеры означал одно – смерть! Из глаза, который размерами был с половину девушки, на нее выплеснулась такая чудовищная тоска, и желание вечного покоя – для себя, и всех вокруг – что она следом за ужасом ощутила и невольную жалость к монстру. Откуда-то из изначальных сказок, которые давным давно забыли даже ее прабабки, выплыло заветное: «Красавица и чудовище». И чудовище словно тоже вспомнило что-то изначальное, чему само было свидетелем, и что заставило его глаз заплыть какой-то пленкой.

А потом эта пелена растаяла, и из ока монстра на Бэйлу плеснуло уже дикой животной яростью, в которой не было ничего разумного. Морской хозяин рванулся вперед, неся перед собой девушку, как факел. Бэйла не теряла сознание; точнее, кто-то внутри нее, хладнокровный и очень зоркий, фиксировал все вокруг, словно она должна была потом рассказать о катаклизме всем; в том числе и будущим поколениям племени. Она видела и то, как монстр буквально вылетел из моря, поднявшись над ним больше, чем на половину свое громадной туши, и как он плюхнулся обратно в воду, подняв вокруг себя волну, в которой закружились, открывая рты в неслышных для нее криках, люди ее племени, и других племен. Хозяин закружил на месте, со звонкими шлепками обрушивая свои бесчисленные щупальца на воду, и вглубь ее. И каждый такой шлепок – понимала оцепеневшая девушка – означал чью-то смерть.

Наконец, монстр остановился. Может, какая-то мысль пришла в его уродливую, сверкающую громадным глазом (второго ока Бэйла за поворотом гигантского черепа не видела) голову? Что-то, касающееся остальных шести камней, которые хранились в родовых пещерах? Именно в направлении островов, вокруг которых изначально жили племена, и рванул теперь Морской хозяин. Жертву свою он так и не отпустил; только поднял повыше – так, что ее не доставала высокая волна, которую гнал перед собой морское чудовище.

И вдруг что-то поменялось! Сначала в глазе, в котором холодное бешенство сменилось изумлением, а потом какой-то детской обидой и болью. Так кривил бы губы ребенок вождя, которого никто никогда не наказывал, и который вдруг получил затрещину. Окрестности вдруг заполнил жуткий, ни с чем не сравнимый визг, который сразу заполнил голову девушки, и продолжал запихиваться туда, выгоняя из нее остатки мыслей. Единственное, что смогла отметить Бэйла, это чудесную картинку – впереди вырастал какой-то остров; нет – гора, которую венчала ярко-зеленая верхушка. И была эта гора столь правильной формы, что не оставалось сомнений: ее построили люди.

– Люди, – прошептали бескровные девичьи губы, – которые могут жить без моря.

За миг до того, как эту гору с изумрудной вершиной накрыл громадный вал воды, что гнал перед собой монстр, сознание покинуло девушку…

Смерть не пришла на этот раз к Бэйле. Может, Морской хозяин распугал в округе всех хищников? Или ее хранило безумное желание в последний раз увидеть своего Анатолия. Хоть краешком глаза. Девушка содрогнулась, вспомнив другой глаз – огромный, налитый безумной яростью. А потом шевельнулась в воде, едва удержавшись от болезненного крика. Она лежала на поверхности, и уши – почти бесполезные под водой, и очень чуткие на ее поверхности, уловили недалекий плеск волн. Так морская вода могла биться только о прибрежные камни. Прежде Бэйла вынырнула бы свечкой над поверхность почти до стоп, и огляделась бы вокруг, определяясь на местности. Теперь же она могла лишь едва шевелить руками и ногами. Все конечности – поняла девушка – были переломаны. Что-то пульсировала острой болью и внутри.

– Это конец, – поняла она, выплюнув в воду густой комок кроваво-красной слюны, – если сама не помру, на кровь быстро соберутся хищницы.

Ужасная картина того, как ее нежное тело рвут на части зубастые обитательницы глубин, заставили ее через силу, через острую боль шевелить руками и ногами – в направлении призывного шелеста волн. До острова, пока неизвестного, она добиралась непривычно долго. Странно – ей хотелось, чтобы это не был один из родовых островов. Не потому, что не ждала помощи, не стремилась заглянуть в глаза людям, которые потеряли близких по ее, в том числе, вине. Ей мечталось; даже верилось, что судьба, вместе с волнами, нес ее сейчас к Анатолию.

Наконец, рука коснулась сломанными пальцами камня, и она невольно зашипела; дикая боль пронзила все тело. Но она не помешала девушке с трудом затащить себя на этот камень, а потом оглядеться. Это был Дикий остров. Бэйла даже узнала недалеко плоский большой валун, на котором они когда-то отдыхали с Толенькой. Увы, этот камень сейчас был пуст. И все вокруг было диким, ничем не напоминающим место, где живет разумный.

– Может, там? – Бэйла подняла голову к зарослям, что начинались за поясом непроходимых каменных россыпей, и ей почудилось, что какой-то куст шевельнулся.

Не от ветра, которого в вечно жарких от солнца окрестностях не было! Бэйла попыталась было крикнуть, но из пересохшего мгновенно горла вырвался лишь чуть слышный хрип, и красные брызги слюны. А из глаз потекли слезы бессилия. И тогда она запела. Сначала шепотом, сама не слыша слов песни, что научила ее мать, потом все громче, и громче – так, что песня заглушила и шум волн, и стук камней, которые падали от ног спешащего к ней Анатолия. Ее Толеньки…

– Я чуть с камня не упал, – продолжил рассказ Никитин-из-моря, – когда услышал знакомое: «Миленький ты мой, возьми меня с собой…». А главное – пела моя Бэйла, которую я этой песенке не учил. Может, кто другой?

Я, конечно же, рванул от своей пещеры, где принимал солнечные ванны, наполовину погрузившись в холодный водоем. По валунам скакал, как горный козел. Или баран… А с последнего камня все-таки навернулся – прямо к Бэйле. Даже принял ее поначалу за мою, за настоящую. Хотя та, морская, конечно же, тоже была настоящая… Но по-своему. Она уже, наверное, была уже за какой-то гранью. Или уверовала в то, что перед ней обязательно окажется тот, кого она ждала. Я сначала, грешным делом, пытался ее переубедить. А потом понял – это не просто бесполезно, а безнравственно, и даже преступно…

Все, что она прошептала мне там, на камнях, я вам сейчас рассказал. Полчаса – столько ей судьба отвела на последнее свидание. Потом я похоронил ее рядом с любимым человеком. Хотел и этот камешек (Анатолий кивнул на Камень, который по-прежнему сжимал в ладони полковник Кудрявцев) в могилу бросить, но что-то удержало. Скорее всего, сам камешек и удержал…

Никитин-из-моря надолго замолчал. И опять, по традиции, сложившейся еще в их общем мире, тишину нарушил другой Анатолий – из города:

– И что потом? Как ты тут-то оказался?

– А это, – мужики, – оживился Никитин, – еще одна невероятная история. Слушайте.

Легенду про сирен все знают? Ну, там Одиссей… веревкой к мачте, и так далее.

– Знаем, – в нетерпении буркнул городской тракторист, ничуть не смущаясь тому обстоятельству, что память у них с рассказчиком до определенного времени была общей; точнее одной.

И что у других таких воспоминаний могло не быть. У местного тракториста – точно.

– Так вот, – продолжил Никитин, – а я их слышал самых настоящих. Сначала думал, что это глюки. Или что воскресла погибшая Бэйла, которую я для отличия от своей, родной, Русалкой называл. Но голос этот приходил с регулярностью – как день или ночь. И однажды я решил проверить – кто это. С опаской, конечно; помнил, чем грозили древним грекам настоящие сирены.

Кто-то в пещере негромко фыркнул, но тракторист-рассказчик даже не повернулся в ту сторону.

– Конечно, выждать бы ночку потемнее, но в этом чертовом мире ночей вообще не бывает. Нормальный человек – не такой продвинутый, как я, или, к примеру, ты, Алексей Александрович, или вы, товарищ полковник, уже изжарились бы. А я ничего – только шоколадным стал, как полинезиец, или какой-нибудь мулат.

– А что ж ты не в камуфлеже?

К своему двойнику Никитин тоже не стал поворачиваться, ответил всем сразу:

– А вы бы на курорте как ходили? А там, на острове, настоящий курорт был. Я его весь излазил – больше никаких хищников, вообще никакой живности. Даже птицы не залетали.

– Что-то с этим островом не так, – пробормотал профессор Романов вполголоса – так, чтобы не прерывать рассказ.

– Я, конечно же, в вылазку экипировался по полной – и камуфляж, и нож со шлемом наготове. Но честно признаюсь – забыл и о них, и о всем на свете, когда подошел поближе к певунье. Она кстати, руские народные песни пела, да так чисто! Некоторые, кстати, я сам впервые слышал. А потом я увидел ее лицо!

– Ира Жадова! – негромко подсказал командир; Никитин-из-моря икнул и побледнел.

– Вы тоже были там, товарищ полковник? – воскликнул он, вскакивая на ноги со своей шкуры.

– Ну, догадаться было не сложно, – пожал плечами Кудрявцев, – кто еще обладает такой силой голоса? Разве что Оксана?

Он притянул сидящую рядом супругу к себе, и поцеловал в кудрявую макушку.

– Я бы спела. – засмеялась русская израильтянка, – только, боюсь, от моей русской народной Анатолий бросился бы прочь от острова; быстрее, чем люди из моря!

Теперь смеялись все; до тех пор, пока рассказчик не принялся нарочито кашлять, явно показывая, что готов продолжить повествование.

– Мне бы догадаться, что рядом с Иринкой всегда дружок мой, Спартак ошивается. А я развесил ухи, заслушался.

– Ну, и?…

– Ну, и получил по кумполу. Тамошний Спартак даром, что всю жизнь в воде провел, кулачище отрастил не меньше, чем у нашего. Вот тут бы мне и конец пришел – ребята местные ведь меня собрались в воду утащить. А там, без шлема…

– Как же ты выкрутился? – пока вопросы задавал по большей части второй Анатолий – тот, что вместе с рассказчиком был в гостях у громадного Тракториста.

– Никак, – ответил первый, – я ведь говорю, без сознания на камни повалился. А помог камешек – он из кармана выкатился. Пока местные ребята галдели, да этот камень чуть не облизывали, я в себя пришел. И первым делом шлем на голову натянул. Еще и сказать ребятам успел: «Теперь мне сам черт не брат!».

– А они?

– Ты не поверишь, брат, – усмехнулся Никитин-из-моря, – вернули камень. Без поклонов, и извинений, но вернули. Показали, чтобы я, значит, спрятал его обратно в карман. Ну, а потом немного покатали. На себе, между прочим. Куда там дельфинам до этих ребят. Мне вообще-то понравилось. А я еще себя мыслями подогревал – что, вот они сейчас меня домой, в город привезут, и подадут Бэйле, и вам, товарищ полковник (он словно забыл, что сейчас рядом с ним сидел другой командир); на блюдечке, с голубой каемочкой… ага, подали!

– Кому?

– Я догадался – когда увидел перед собой какой-то провал в бездну. Точно про такой в бреду рассказывала Бэйла – та, которую я похоронил на острове. К Морскому хозяину они меня притащили – вот к кому. И камень потому не отобрали, что он, к жертве прилагался, как Золотой ключик к Буратино!

– Про ключик – это ты в точку, – заметил командир, опять поднимая голубой камень к глазам, а потом к уху – как раковину, в которой при желании можно расслышать шелест морских волн.

Что уж там услышал полковник Кудрявцев, Анатолий спрашивать не стал. Он заторопился; словно боялся потерять нить повествования:

– В-общем, предложили мне добровольно шагнуть в эту бездну. Знаками, конечно. Между собой они как-то общались, даже под водой. А мне – жестами: или вниз, или ножом по горлу. Мне бы вспомнить, что камуфляжу этот ножик – даже в руке Спартака… в-общем, я шагнул вниз. И, как видите, не прогадал.

– Это как?

– А так! Внизу никакого монстра не было. Был монстрик – тот самый, что привез меня сюда. Я его, конечно, не просил; и адреса не называл. Он сам – сквозь шторм, какого я ни разу не видел.

– Страху, наверное, натерпелся?

– Страху – нет. А вот голоду…

– Так ты и сейчас, наверное, голодный, – это проговорила от порога абригенка, как две капли воды похожая на Бэйлу, – пойдем, сейчас накормим тебя, и начнем ритуал.

Бесстрашный тракторист почему-то испугался.

– А может, как-нибудь без меня?

– Тогда ты должен будешь покинуть долину племен. Неизвестно, как влияет на человека Магия смерти вне круга ритуала. Не было случая проверить. Хочешь попробовать?

– Нет! – вскинулся Никитин; он, кажется, и о голоде забыл.

– Ну, и последнее, – усмехнулась аборигенка, которую все называли королевой, – чтобы ты не мучался до смертного одра вопросом – отчего так воспылал к тебе любовью морской демон.

Анатолий еще раз вскинулся; точнее вскинул – подбородок, повыше: «Что значит «воспылал любовью»?

Королева на его мимику не обратила никакого внимания. Она сейчас объясняла невероятный факт всем; а прежде всего Товарищу Полковнику, и его спутнице по жизни, колдунье Оксане:

– Вот эти два охламона, – она кивнула поочередно на Вождя и Тракториста, – в детстве спасли моркого демона. Вот он в свою очередь и спас тебя, Тракторист-из-моря. Принял за своего спасителя (еще один кивок на Тракториста). Теперь ваша очередь.

Бэйла ухмыльнулась, и повелела; как истинная самодержица:

– После ритуала вы вдвоем опять пойдете к морю. Спасать демона еще раз. Потому что еще Изначальные говорили…

– «Человек в ответе за того, кого он приручил», – два мелких, по сравнению с хозяином пещеры, Анатолия ловко вставили запомнившуюся фразу из далекого общего прошлого, за что заслужили милостивую улыбку королевы амазонок.