Текст книги "Дальний поход"

Глава 6

Всероссийский диктат. Дмитров. 6.05.2065

– С чего начнём сегодняшний разговор, Александр Сергеевич? – Старший следователь Рудь, как он сам представился при нашей первой встрече, сорокалетний мужчина с несколько вытянутым лицом и бородкой как у Дзержинского, разложил на столе чистые листы бумаги и шариковые ручки, включил диктофон и выжидательно посмотрел на меня.

– Без разницы, Василий Петрович, – удобней расположившись напротив него, ответил я.

– Давайте поговорим про промышленный потенциал Кубанской Конфедерации.

– Я не против. Да только вы знаете, что я к этой стороне жизни нашего государства никакого отношения не имею, так что вряд ли могу вам что-то рассказать.

– Так и запишем.

Рудь записывал свой вопрос и мой ответ на бумагу, и, глядя на то, как он трудится, мне вспомнились почти все события минувшего месяца…

К землям Всероссийского диктата мой отряд добирался с постоянными остановками, пересадками и совсем не так, как нам это представлялось изначально.

В Парголове мы оказались в срок. На окраине нас встретил порученец генерала Шарипова психолог Миша Закая, и под контролем полуроты солдат спецвойска он сопроводил мою роту к берегу Ладожского озера. И здесь, в крохотной рыбацкой деревушке без всякой особой инфраструктуры, если не считать таковой три деревянных причала и один обширный амбар на берегу, мы погрузились на гребное судно, по виду напоминающее самую обычную русскую расшиву века эдак тринадцатого – четырнадцатого. Это речное парусно-гребное судно, в команде которого были коренные местные жители, через озеро доставило нас к форпосту номер 27, находившемуся на другом берегу невдалеке от обветшавшего старинного города Волхов. И в этом месте была первая остановка.

В районе форпоста, где несли службу два десятка пожилых солдат из строевых армейских частей Москвы, отряд пробыл пять дней. Мы ждали баржи, на которых могли бы продолжить своё путешествие, и, когда эти транспортные средства, влекомые по берегу бригадами бурлаков из пленных дикарей, появились, по реке Тихвинке двинулись дальше. Самому баржу тянуть не надо, это хорошо, и путешествие продолжилось. Нас везли и немного охраняли. Окрестные пейзажи неспешно проплывали перед глазами, и так, мимо форпоста номер 26, стоящего в районе Тихвина, баржи вышли к Рыбинскому водохранилищу. Новая остановка, опять ожидание транспорта и пересадка на гребные суда. Переход к Рыбинску, Волга и, без захода в Калязин, ныне форпост номер 25, прибытие на конечную станцию, город Дмитров.

Дальше этого города нас не пустили и уже всерьёз взяли в оборот. Разоружать мой отряд не стали, всё же мы не враги. За достаточно плотно заселённым городом нам отвели место под полевой лагерь. Рядом расположилась рота кадровых бойцов, по повадкам спецназ или что-то подобное. А через некоторое время появились самые обычные офицеры местных спецслужб в ранге не выше капитана, которые начали трусить нас на информацию. Причём действовали эти контрразведчики и разведчики с умом. Их не устраивали рассказы и байки о тех местах, где мы побывали. Они работали профессионально и хотели получить не нечто обобщённое, а конкретные сведения: факты, цифры и подробное описание того или иного объекта. Напирали сильно, общение с ними зачастую напоминало работу наших дознавателей госбезопасности, но до крайностей никогда не доходило и разницу между опросом и допросом они понимали. Порой им это мешало, ведь народ у нас в отряде неразговорчивый и необщительный. И только офицерам я разрешил высказываться без обиняков, а рядовые бойцы и сержанты строили тупые морды лица и говорили, что ничего не знают. Местные офицеры злились, но, видимо, имели чёткие инструкции свыше, что можно делать, а чего нельзя, и правила приличия соблюдались во всё время нашего пребывания в лагере возле Дмитрова.

Прошла неделя, часть московских офицеров, а всего их было девять человек, вернулась в столицу. Позавчера им на смену появились другие. Всё пошло по новому кругу, и распорядок дня был неизменен. Подъём, зарядка и завтрак, беседы с дознавателями и обед, снова беседы, ужин, свободное время и отбой. Вроде бы всё тихо и спокойно, но такое положение дел мне и воинам не нравилось.

Когда мы продвигались к Москве, то считали, что получим аудиенцию у диктатора или на худой конец у кого-то, кто будет иметь ранг министра. А вместо этого сидим на одном месте и с утра до вечера занимаемся говорильней, которая не приносит нам ничего: ни материального прибытка, ни дополнительных сведений о Всероссийском диктате. Единственный источник информации – это прослушивание местных радиопередач. Однако по радио идут только сводки с самыми общими местными раскладами о положении дел в государстве да агитационные речи: «Взвейтесь, развейтесь, враг не пройдёт, наше дело правое, и дикари будут разбиты!» Пропаганда – дело нужное, но она не несёт никакой конкретной информации, а значит, для нас это всего лишь чужая идеология, которой лишний раз загружаться не стоит.

Сегодняшний день начинался, как и все предыдущие после нашего прибытия в эти края. Шли разговоры за жизнь с москвичами, которые хотели знать как можно больше о вооружённых силах Конфедерации и её промышленном потенциале. А в ответ наши недоумённые лица, мол, дома давно не были, что знали, всё забыли, а вот про Средиземноморский альянс или про Сицилию с Испанией можем рассказать очень много.

Капитан Рудь, который, может быть, совсем и не капитан, поскольку в этом государственном образовании офицерские звания использовались только как антураж, декорация и прикрытие, о чём-то спрашивает, а я ему на автомате отвечаю. Это настолько привычно, что, пока дознаватель ведёт запись на бумагу, хотя у него при этом и диктофон работает, я спокойно размышляю о своём.

Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Так проходит около часа, по рации капитана вызывают за территорию нашего лагеря, и он выходит, оставляя меня одного. Мысли мои текут плавно, размеренно, спокойно, без резких скачков. Я выхожу из просторной палатки, где шла беседа, присаживаюсь на лавочку возле входа, и ко мне подбегает Лихой, который постоянно шныряет вокруг и доносит мне обо всём, что он видит или слышит. Этот незаменимый разведчик взглядом передаёт мне, что всё спокойно, и исчезает. Я откидываюсь назад, спина ложится на жёсткий, тугой брезент палатки, тело расслабляется, и в который уже раз за последнее время меня посещают размышления о местном государственном образовании и его лидере.

Что я знаю про современную Москву, Московскую область и Всероссийский диктат, возникший на их развалинах? Учитывая переданные мне Марковым отчёты его разведки, а также информацию, полученную из радио и от разговорчивых солдат и моряков, которых мы встретили по пути к Дмитрову, очень даже немало. Но на общем фоне никаких особо важных и стратегических данных у нас нет.

После того как человечество за три года было выкошено вирусом чёрной оспы и в среднем выжил только один человек из пятидесяти, столица России и область погрузились в хаос. Кто-то пытался возродить промышленность и старался сберечь технические достижения, кто-то просто жил, а были и такие, кто всё разрушал, сжигал, убивал мирных жителей и был озабочен только сегодняшним днём. В разных местах по всему миру Эпоха Хаоса длилась разное время. У нас, на Кубани, без малого двадцать лет, в Трабзоне – пятнадцать, в Ростове примерно столько же, на Сицилии и на большей части Европы хаос правит бал до сих пор, а в Москве восстановление крепкой государственности началось чуть больше тридцати лет назад.

Иван Магомедович Степанов, будучи совсем молодым человеком, в своё время был самым обычным боевиком Солнцевской криминальной группировки, которая после катаклизма контролировала часть столицы. В меру ловок, силён, хитёр и агрессивен. От старых понятий и воровских законов в этом сообществе ничего, кроме названия, не осталось, это была совершенно новая формация, что-то вроде феодальной структуры из замшелого Средневековья. Ваня Степанов вёл себя точно так же, как и все, кто был вокруг него, и ничем особенным не выделялся. Но однажды с ним что-то произошло, всё переменилось, и никто не знает, как и из-за чего в одну ночь из весёлого и бесшабашного парня двадцати одного года от роду он превратился в замкнутого и угрюмого человека. Со своими вчерашними друзьями общего языка Степанов больше не находил. Как следствие, он почувствовал себя чужим среди своих, собрал котомку с припасами, прихватил пару стволов из оружейной комнаты родного криминального сообщества и ушёл в разросшиеся вокруг Москвы дремучие леса.

Про него забыли. Никому не была интересна судьба дезертира и в одночасье ставшего чужим для братвы парня. Однако прошёл год, и он вернулся, да не один, а с отрядом лесовиков в тридцать человек. Позже именно эти люди стали его опорой во всех делах, советниками, военачальниками и верховными чиновниками будущего Всероссийского диктата. Откуда они пришли и где пропадал Ваня Степанов целый год, опять-таки широкой общественности, а значит, и мне, до сих пор неизвестно. Как говорится, и улики все покрыты полумраком, хотя есть у меня мыслишка, что лесовики – это потомки бойцов спецназа из какого-нибудь учебного центра ГРУ или ФСБ, которых по Московской области было всяко не меньше десятка.

Впрочем, продолжаю отслеживать путь будущего диктатора, который первым делом по возвращении в Москву навестил некогда родную для себя группировку. Он смог взбаламутить молодых бойцов, которые жаждали великих свершений, обаял самых красивых женщин и получил все те блага, которыми обладали старшие товарищи. И после этого «солнцевские» разделились на три части. Одни пошли за Степановым, другие встали за незыблемость устоявшегося положения дел, а третьи, не принимая участия в смертельной схватке, которая закипела между двумя первыми группами, ушла под крышу других объединений.

Резня за главенство в группировке продолжалась около полугода, молодые и более дерзкие победили. Однако почивать на лаврах они не стали, а, набрав новых бойцов, развязали войну против соседних кланов. Снова война, очередная победа, новый набор стрелков и опять война.

Воины Степанова как бешеные псы бились против всех и каждого, до кого могли дотянуться: военные, криминал, полиция, социалисты, анархисты и национальные группировки. Разницы не было, они давили всех подряд. Степанов заключал союзы и тут же ударял в спину вчерашним друзьям. Он отдавал в знак гарантии безопасности чужих лидеров заложников из близких к себе людей и уничтожал приехавших на переговоры вождей других общин. Давал слово чести и клялся на крови, что мир не будет нарушен. Но при первом же удобном случае наносил смертельные удары в наиболее уязвимые точки в структуре нейтральных кланов. В общем, вёл себя как беспринципный подонок без чести и совести, то есть как настоящий политик, который идёт к достижению своей цели по трупам людей.

После того как Иван Степанов вышел из лесных дебрей, прошло три года. Москва оказалась под его полным контролем. Он объявил себя диктатором, и началось восстановление промышленности, которая ещё уцелела в городе после всех актов вандализма, кровопролитных сражений и мародёрки. Сведений относительно этого периода, который длился всего пару лет, очень мало. Наверное, даже меньше, чем о начале карьеры диктатора и его восхождении к вершинам власти. Однако известно, что, несмотря на отсутствие электричества, топлива и ресурсов, были восстановлены несколько заводов, проведена ревизия всего имеющегося в столице добра, а отряды бойцов усилились, перевооружились и приобрели вид регулярных воинских частей.

Новая армия была разделена на рода войск. Спецвойско – карательные части, как они работают и в чём их предназначение, я уже видел и представление о методах этих элитных подразделений имел. Егери – диверсанты и войска быстрого реагирования, вроде тех суровых хлопцев, которые возле нашего лагеря стоят и за нами присматривают. Гренадёры – штурмовики, вобравшие в себя практически всю артиллерию, бронемашины, танки и прочую военную технику. КМО – Корпус московской обороны, примерно то же самое, что наши территориальные войска, полиция и линейная пехота без частей усиления в одном лице. ВВС как отдельная структура отсутствует, но парочку вертолётов, которые ходили над Волгой, я видел.

Итак, Степанов завладел столицей России и провёл полную реорганизацию всей своей структуры. Война закончена – да здравствует война! Москва выплеснула из себя свои грозные воинские части, и началось покорение области. Переговорами диктатор себя не утруждал, а шёл по пути достижения скорейшего положительного результата, невзирая ни на что. На захват и покорение всех анклавов Московской области у него ушло несколько лет. После этого было необходимо переварить то, что было захвачено, снова произвести ревизию промышленности, окончательно подмять под себя некогда вольные анклавы и восстановить хотя бы некоторые заводы и фабрики, так на подчинённые Степанову территории пришёл мир и покой, как говорится, тишь, гладь да божья благодать.

Начался процесс восстановления государства Российского, именно так считал диктатор, а значит, и весь подчинённый ему народ, которого даже после чумы и всей той крови, что пролилась в войнах и смутах минувших лет, уцелело не меньше полумиллиона душ. Шли годы, народилось новое поколение людей, удалось восстановить многое из того, что осталось после катаклизма, авторитет диктатора рос, армия крепла, а народ стремительно увеличивался в числе. И хотя проблем, конечно, хватало, но они решались, не бросались на самотёк.

Одной из основных трудностей в деле восстановления промышленного потенциала была нехватка ресурсов, ведь в столице и Московской области множество предприятий, но работали они в большинстве своём за счёт привозного сырья. Пришлось искать замену очень многому. И как пример та же самая нефть. Её нет, но имеется возможность получить синтетический заменитель из древесных опилок, угля, газа и сланцев, а помимо этого наладить производство этанола, метанола, диметилового эфира и бутилового спирта. Процессы затратные, но на самые важные нужды топлива вполне хватало, а где его не было, обходились силой пара, электричеством, лошадьми и мускулами человека. И так было в каждом конкретном случае. Есть проблема, но имеются научные разработки и технические решения Золотого Века. Диктатор говорит: «Надо», и помощники берут на себя ответственность за какое-то важное направление, напрягаются сами, напрягают людей, и проблема решается. Ясно, что не всё и не всегда было гладко и не всё шло именно так, как хотелось бы местной власти, но в общем и целом Московский диктат, ставший Всероссийским, выжил и крепко встал на ноги.

Степанов готовился к дальнейшей экспансии за пределы области. Однако с востока началась миграция дикарей, которых я знал под прозвищем «беспределы», а в Москве их назвали «зверьки». К нам на Кубань они пришли десять лет назад, в 2055 году. Однако за пару лет нашим войскам удалось их остановить, разгромить и отогнать от границ Конфедерации. И это время я помню очень хорошо. Всё же это была моя первая военная кампания в составе гвардейского спецназа.

Здесь же всё было гораздо сложней. Неоварваров, идущих на Москву, было как минимум в десять раз больше, чем их двигалось на нас. Дикари шли сразу по нескольким направлениям, армия Степанова смогла их сдержать, но уничтожить и разгромить орды превратившихся в животных людей у неё не получилось. Слишком много лесов вокруг, и очень уж большую территорию армейцам приходилось оборонять.

С того момента, как произошла первая битва между дикарями и москвичами, минуло почти двенадцать лет. Обходя Московскую область с юга, «зверьки» почти окружили владения Всероссийского диктата, взяв их в огромную дугу, которая постоянно сжималась. Про расширение территорий и экспансию Степанову пришлось забыть. А единственный свободный путь, которым можно было выбраться из его земель, – это Волга. И всё, что за прошедшее десятилетие у него получилось, помимо удержания «зверьков» по границам, – это присоединить к своему государству несколько поселений вокруг Рыбинского водохранилища, Череповец, Тихвин, Волхов, а совсем недавно – территорию СРР. Эти владения мало что ему давали, так как с ними не было надёжной транспортной магистрали, но и убыточными они не считались, поскольку отдалённые анклавы посылали в Москву небольшие партии особо ценных ресурсов и людей для ведения боевых действий против дикарей.

Такие вот невесёлые для местных властей дела и не самые радужные перспективы на будущее…

Мой собеседник капитан Рудь отсутствовал уже минут тридцать. Странно. Мне захотелось закурить, но снова появился Лихой, который в несколько длинных прыжков перескочил площадку перед палаткой, остановился, передними лапами опёрся на мои колени и посмотрел мне в глаза.

Соединение двух разумов происходит мгновенно, без каких-либо затруднений, сказывается привычка общаться с потомком Лидера подобным образом. В голову поступают образы, и я вижу, как к лагерю московских егерей, расположенному за лесным пригорком метрах в трёхстах от нас, подъезжают два легкобронированных автомобиля, по виду напоминающие «Гусаров», выпускавшихся российским автопромом до чумы.

Машины выглядят как новенькие. Из них выходят несколько человек. Почти все – бойцы, видимо охрана. Взгляды внимательные и настороженные. Люди постоянно оглядывают окрестности в поисках опасности. Это понятно, телохранители все одинаковы, но они мне неинтересны. Моё внимание привлекают люди, которых они охраняют. Один – пожилой, несколько сгорбленный офицер с инкрустированной палочкой из чёрного дерева, в армейской полевой униформе и с погонами полковника. Второй важный гость – статная женщина, брюнетка лет за тридцать с еле заметной сединой в волосах, одетая в строгий серый костюм: белоснежная блузка, жакет и длинная юбка.

Капитан Рудь, которого вызвали из нашего лагеря для встречи важных персон, подбегает к гостям, рапортует о том, что происшествий не случилось и работа по сбору сведений относительно расположенных за границами диктата анклавов продолжается. Что происходит дальше, посмотреть не удаётся, Лихого замечают охранники. Один из них хватается за оружие, а пёс при этом его движении улавливает сильную эмоциональную реакцию бойца: «собака – дикари – враг». Разумный пёс понимает, что, скорее всего, этот телохранитель воевал с дикарями, которые используют в войне дрессированных боевых псов, и, дабы не доводить дело до стрельбы, сразу же прячется в ближайших зарослях, ползком покидает опасное место и мчится ко мне на доклад.

Передача мыслеобразов прерывается. Я треплю Лихого по лобастой умной голове и говорю вслух то, что он уже и так знает:

– Молодец, друг. Хорошо поработал.

Пёс убирает с моих колен мощные лапы, и я подмечаю, что за месяцы наших скитаний по морям и чужим землям он сильно подрос и сейчас весит не менее ста килограммов.

Лихой к чему-то прислушивается, он чует, что к нам направляются гости, передаёт это мне, трётся боком о штанину и неспешно уходит за палатку.

Судя по тому, что наблюдал мой четвероногий товарищ, мы дождались того, что на нас обратили внимание люди из высшего эшелона власти, те самые, которые в местной иерархии входят в первую десятку по силе и влиятельности. Знаем мы немного, но в окружении Степанова есть только один человек с чёрной тростью – это Яков Семерня, единственный, кто уцелел из всей Солнцевской группировки, и только одна женщина – тридцатисемилетняя Валентина Мартынова, негласно отвечающая за решение вопросов внешней политики. Такие люди просто так не катаются, ибо ценят своё время, и, если они появились здесь, значит, состоится серьёзный разговор, от которого будет зависеть очень многое, по крайней мере, точно для меня и моих людей.

Встав, я осмотрел себя. Выгляжу неплохо, камуфляж чистый, ботинки новые, на боку кобура с пистолетом, армейская кепка в руках, а на погонах капитанские звёздочки зелёного цвета. Достойный представитель Кубанской Конфедерации на московской земле.

Я направился к КПП, который перекрывал тропинку, ведущую из нашего лагеря к стоянке егерей и недалекой дороге. Только подошёл, а тут и машины подкатили. Появилась охрана, капитан Рудь, а вслед за ними и высокие гости.

«Ну, вот и начинается какое-то движение», – подумал я и направился навстречу соратникам московского диктатора.