Текст книги "Князь-пират. Гроза Русского моря"

Друзьям-одноклассникам

Автор

I

– Ну и какую каверзу ты на этот раз замыслил? – спросила Таисия, с любопытством заглядывая в глаза Ивана.

– Давай придумаем вместе, – ответил тот.

Устраивал молодой князь Иван Ростиславич с ватагой дружков различные потехи и забавы: то по улицам Перемышля и окрестным селениям пронесутся на лихих конях, пугая случайных прохожих и одуревших от лени собак, то совершат набег на сады и огороды бояр, а то нападут на хоровод и затеют драку с парнями – не по злобе, а шутки ради, собирая круг зрителей; среди скуки, царившей тогда, и драка была желанным развлечением.

Пристала к ватаге купеческая дочь Таисия, к которой Иван питал какую-то слабость, не прогонял от себя, а, наоборот, вовлекал во всякие проделки. Толстобедрая, с крепким, как сбитень, телом, широколицая, с неунывающими синими глазками, была она неизменной спутницей его забав и увеселений, и к этому привыкли парни и считали сообщницей во всех своих проказах.

Но сегодня парней не было, они совещались вдвоем.

– А давай нагрянем на табун лошадей боярина Пушты, – пряча за длинными девичьими ресницами бедовые глаза, проговорил Иван. – Покатаемся на его рысаках, будет такое веселье!

Пушта разводил боевых коней, которых поставлял в княжескую дружину. Занятие это было весьма выгодным: если простая лошадь стоила две гривны, то за боевого коня платили в полтора раза больше – целых три гривны. Зато и рысаки у боярина были отменные: породистые, откормленные, в бою неустрашимые, при случае они яростно грызлись с конями противника.

Конечно, Иван мог вдоволь покататься на самых лучших рысаках отца. Но это было не то! Важно было подкрасться к чуткому табуну, выбрать полюбившихся скакунов и промчаться на них вихрем, чувствуя за своей спиной погоню. Дрожь по телу, кровь в лицо, восторг от бешеной скачки!

– Сбегаю, позову парней? – спросила Таисия.

Иван подумал, ответил:

– Не надо. Давай вдвоем.

Она озадаченно посмотрела на него. Никогда такого не было, чтобы Иван затевал забавы без своих сообщников.

Он перехватил ее взгляд, сощурил голубые глаза, пояснил:

– Всей ватагой к табуну не подступить. Распугаем.

К имению Пушты добрались к вечеру. Поставили коней на краю рощицы, направились в сторону лугов. Окружающий мир притих и затаился в ожидании ночи. Они шли по берегу небольшой речки, которая дышала холодом воды, лениво ворковали давно отнерестившиеся лягушки, порой слышался рыбий всплеск.

– А вон и кони, – тихо сказала Таисия, указывая рукой.

На фоне светло-желтой зари виднелись четкие темные фигурки коней. Они медленно передвигались, иногда некоторые взмахивали головами и хвостами, как видно, отгоняли еще не отошедших на покой кровососов.

– Давай этой ложбинкой пробираться, – приглушенно проговорил Иван. – Здесь высокая трава.

– У лошадей любящее сердце, – говорил он, когда они ползли на брюхе к табуну. – Поэтому их бояться нечего, человека зря не тронут. Главное – не напугать. Иначе могут зашибить копытами.

Приблизились к табуну, затаились. Ближайшие лошади насторожились, некоторые, фыркая, отбежали в сторонку. Три остались пастись.

– Гляди, это ленивые кони, – шептал Иван. – Будь конь капризен, он бы подергивал хвостом и прядал ушами. А эти стоят смирно. Мы их и возьмем.

Иван поднялся и направился к ближайшей лошади. Та подняла голову и стала внимательно глядеть на него. Он протянул ей на ладони заранее приготовленный кусок хлеба. Конь постоял, как бы обдумывая дальнейшие действия, посмотрел на Ивана и отодвинулся в сторону. Иван сделал еще шаг и отвернулся, делая вид, будто конь его вовсе не интересует. Тот, уязвленный тем, что на него не обращают внимания, фыркнул и помотал головой, а затем замер, оглядываясь и словно соображая, в чем тут дело. Иван шагнул вперед, конь тотчас резво отпрыгнул, как испуганная кошка, и заржал, но не убежал. Иван подошел к нему поближе. Животное почувствовало запах хлеба, своего излюбленного лакомства, и, немного поколебавшись, ткнулось мордой в ладонь, щекоча ее и шумно вздыхая. Одной рукой Иван вынимал из сумки, висевшей у него на плече, все новые и новые ломти хлеба, а другой накинул на голову уздечку. Конь даже ухом не повел, разве только мышцы слегка напряглись и задрожали, но Иван погладил его по шее и по спине.

Он видел, как в это же время Таисия подошла к другому коню, скормила ему краюху хлеба и тоже надела уздечку.

И тут словно из-под земли перед ними вырос пастух, держа в руках короткий ременный кнут.

– И что вы тут замыслили сотворить? – спросил он их хриплым, простуженным голосом.

Иван, не говоря ни слова, кивнул головой Таисии, и она ловко вскочила на спину коня. Тот взбрыкнул и устремился вперед, девушка, пригнувшись к холке, цепко держалась за поводок уздечки. Не теряя времени, Иван тоже вспрыгнул на своего скакуна и, ударив ногами в бока, направил его вслед за Таисией. Кони помчались в бешеной скачке. Иван чуть не завизжал от радости: это было то, что ему нужно!

– Как ты думаешь, – прокричала ему Таисия, – погонится он за нами?

– Пусть попробует! Ему нас не догнать! – весело ответил он.

Они промчались по лугу, потом по какому-то полю, завернули в кустарник, и тут впереди показалась небольшая деревенька.

– Правь к домам! – приказал он Таисии. Ему хотелось, чтобы их скачку увидел кто-то из людей. Не зря же они все это затеяли, надо было, чтобы у них были зрители!

Но, к их вящей досаде, в деревне никого из жителей не было, все, как видно, забрались в свои дома и отдыхали после тяжкого крестьянского труда. Только кое-где в маленьких окошечках светились огоньки. Иван даже крякнул от досады. И тут конь его сбился с ноги, под ним раздался короткий визг, он остался позади. «Собачонку какую-то затоптал», – мельком подумал он и оглянулся. Собачки он не увидел, но заметил тень всадника, который быстро приближался к ним.

– Пастух за нами скачет! – сполошно выкрикнул он. – Поддай своему!

Увидел, как Таисия ударила ногами в бока коня, сам он стал нахлестывать животное поводом уздечки. Однако, как они ни старались, пастух догнал их и ременной плетью хлестнул Таисию. Она громко вскрикнула. Тогда Иван, попридержав своего коня, пропустил ее вперед и оказался перед пастухом. Тот не замедлил стегануть и его по спине, потом еще раз и еще. Преодолевая резкую боль, Иван не сводил с него взгляда, примериваясь. И когда тот для удара плетью замахнулся в очередной раз, он резко выбросил правую руку, плеть обвилась вокруг руки, и он резко дернул ее на себя. Пастух, как видно, не ожидал такого поворота в противоборстве и вылетел из седла.

«Так, – удовлетворенно подумал Иван, посылая коня вперед, – пока ты оправишься, вскочишь в седло, мы уже далеко будем».

Впереди выросла небольшая рощица, они устремились в нее. Среди деревьев ничего не было видно, и они стали полагаться только на чутье своих животных. Те сбавили ход, но уверенно пробивались вперед, все более и более углубляясь в чащу. Наконец остановились. Иван и Таисия соскочили на землю, всполошенными глазами глядя друг на друга.

– Вот это скачка! – наконец проговорил он.

– Я чуть не задохнулась! – восторженно ответила она.

– И все-таки оторвались!

– А здорово он меня огрел! – поежившись, сказала Таисия.

– Мне тоже крепко досталось, – сознался Иван. – Да ничего, через день-два заживет. Будем как новенькие!

Они рассмеялись, довольные.

– Куда теперь? – спросила она его.

– Как куда? К табуну. Вернем лошадей, а сами домой.

Они снова сели на коней и поехали между деревьями. Рощица скоро кончилась, они оказались в поле. Иван поглядел на небо, по звездам определил направление движения – он умел это делать безошибочно, и Таисия доверяла ему.

Ехали не спеша, негромко переговаривались.

– Парень ты хороший, добрый, к людям ласковый, зла от тебя никто не видел, – говорила Таисия, искоса бросая на него взгляд. – Но какой-то шебутной, бесшабашный, шалопутный. Не сидится тебе на месте, вечно что-то выдумываешь, куда-то стремишься. И сам колобродишь, и другим покоя не даешь.

– Не нравлюсь, тогда почему вместе со мной?

– Да я тоже такая же. Но вот думаешь иногда, не вечно же забавами заниматься, пора и повзрослеть.

– Ничего, еще подрастем, как и другие, серьезными заделаемся. А пока молодые, гулять надо от души!

Появился табун. Они сняли уздечки с коней и отпустили их.

– Вот будет потеха! – рассмеялся Иван. – Наутро пастух станет объезжать стадо, а кони на месте!

– Он, наверно, подумает, что ему все приснилось! – веселилась Таисия.

– Я думаю, он рехнется от увиденного!

– Крепко мы его разыграли!

Довольные, они вернулись в Перемышль, стали прощаться.

– Сейчас завалюсь спать, – сладко потягиваясь крепким телом, проговорила Таисия. – Устала невозможно, до завтрашнего утра просплю.

– А мне и спать неохота, – потрясая в руке уздечкой, ответил Иван. – Я бы сейчас еще раз пронесся в дикой скачке!

Таисия направилась к своему терему, Иван – к княжескому дворцу. Навстречу ему выбежал гридь, проговорил встревоженно:

– Князь, где ты пропадал? Тебя с вечера отец ищет.

– А что случилось?

– Из Галича прибыл князь Владимирко Володаревич, вел долгую беседу с твоим отцом, а потом тебя стали искать.

– Да вот он я. Куда мне деться?

– Надо тебе, князь, в покои отца идти. Наверно, что-то срочное для тебя приготовлено.

Иван переоделся, заскочил к поварам, наскоро перекусил. Спросил:

– Отец поднялся?

– Нет, он еще почивает.

Вошел в свою горницу, прилег в кровать и незаметно уснул. Разбудил его тот же гридь:

– Князь к себе требует.

Ростислав Володаревич, седовласый старик с болезненным лицом и серыми, тусклыми глазами, сидел в кресле, его худые ладони покоились на подлокотниках. Рядом с ним восседал его младший брат, Владимирко Володаревич, князь Галицкий, с крепким станом, круглой головой; губы у него были тонкие, а рот маленький, словно куриная гузка; глаза навыкате, немигающие, с холодным блеском. Был Владимирко умен, расчетлив и хладнокровен, но одновременно жесток и коварен, способен на любые непредсказуемые поступки. Сильный, хитроумный и изворотливый правитель, он сумел объединить два удела – отца и деда, князя-слепца Василько Теребовльского, и стал могущественным князем. Своим стольным городом он выбрал ничем не примечательный Галич, ставший при нем одним из главных центров Западной Руси.

– А вот и племянник явился, – проговорил Владимирко, вперив в Ивана пронзительный взгляд. – Пару лет, брат, я у тебя не был, а он вон каким молодцом стал. В настоящего богатыря вымахал!

Владимирко несколько преувеличил, на богатыря Иван не был похож. Он был среднего роста, с широкими плечами и длинными сильными руками, на лице выделялись глубоко посаженные большие голубые глаза, веселые, озорные. И весь он был как бы на взводе, готовый в любой миг сорваться с места и броситься в какое-нибудь предприятие.

– Вырос большой, да взрослым не стал, – болезненным голоском отозвался Ростислав Володаревич. – Не проходит недели, чтобы не пожаловались на него. Сколотил вокруг себя ватагу отчаянных парней, беспокоит бояр и купцов набегами, шалят, безобразничают. Парню жениться пора, а он все в детские шалости наиграться не может.

– Это дело преходящее, – возразил ему брат. – Минет еще годок-второй, остепенится, станет рассудительным, важным, как и подобает князю, а женишь его, так и подавно серьезным мужчиной станет. Невесту не подыскал?

– И не собираюсь. Пусть сам ищет.

– Ну это ты зря. Надо бы тебе, брат, из княжеских семей ему подходящую невесту подыскать. Породнишься с каким-нибудь князем, верным союзником будет на всю жизнь.

Ростислав Володаревич махнул рукой, отвернулся:

– Женили меня на польской принцессе насильно, вот и мучаюсь до сих пор. Как не любил, так и не люблю, хоть и детей народили. Не жизнь, а мука одна, вспоминать тошно. Не хочу такой судьбы своему сыну. Пусть женится по любви.

Помолчав, продолжал:

– Я о другом думаю. Многими ты, Владимирко, землями владеешь, до иных руки не доходят, выделил бы ему какой-нибудь удел. Он бы при деле оказался, про баловство свое забыл, да и тебе выгода: твою волю исполнять станет и за порядком наблюдать, все поменьше твои тиуны воровать будут.

– Надо подумать, – отозвался Владимирко. – Но не сейчас, а после войны с Польшей. Так отдаешь мне в поход своего сына, брат?

– А как же, раз обещал.

И – Ивану:

– Слышь, Иван, немощен я стал, придется тебе вместо меня с нашей дружиной в поход на Польшу сходить. Намерен твой дядя отомстить полякам за пленение своего отца и за унижение, которому подверг его король польский.

Несколько лет назад отец Владимирко был обманом захвачен в плен поляками. Тогда сын собрал несколько телег золота и серебра, одежды и всяких драгоценностей в возах и привез в Польшу. Добра было столько доставлено королю, что не только поляки, но и немцы, окружавшие трон владыки, поражались безмерной широте натуры Владимирко. Польский король устроил пир, на котором была провозглашена вечная дружба между ним и Владимирко. Столько было произнесено клятв и заверений, столько было рукопожатий и поцелуев, что казалось, никогда больше не прольется кровь между народами. Но прошло немного лет, и вот теперь, в 1135 году, Владимирко собрался в поход против Польши.

– Я рад, что получил поддержку от тебя, брат, – говорил он. – Мне важно иметь возле себя твои воинские силы.

– Иначе и быть не могло, – отвечал Ростислав Володаревич. – Мой родной Перемышль – пограничный город с Польшей, стоит на реке Сан. Мы издавна отстаивали свои рубежи и говорили: «Знай, ляше, по Сан – наше!» Разве мы можем уклониться от противоборства с давним недругом?

– Высокомерные поляки надеются, что я им прощу отцовское унижение! – неожиданно вскипел Владимирко. – Пока жив, постоянно буду мстить, при любом удобном случае!

– Дядя, я со своей дружиной буду верным помощником в твоем предприятии! – горячо проговорил Иван.

– Я ценю твое усердие, племянник, – проговорил Владимирко. – После похода назначу тебя правителем в одном из уделов. Слова свои никогда не бросаю на ветер!

Неделю собиралась в поход перемышльская дружина. Ранним утром она уходила из города. Ивана провожала Таисия. Она от дворца до крепостных ворот, держась за стремя, шла рядом с его конем.

– Иван, – спрашивала она, глядя на него потемневшими, увлажненными глазами, – ты будешь в походе вспоминать обо мне?

– Конечно! Как же тебя не вспоминать, когда мы с тобой с детства вместе во всех забавах и увеселениях!

– Я не о том. Ты меня по-другому будешь вспоминать?

– Как по-другому? – недоумевал он. – Ты как все мои друзья, близка и понятна. Разве друзей забывают?

– Ну, как парень девушку… Как самую дорогую девушку, – силилась объяснить ему Таисия, но он гнул свое:

– Ты для меня самая дорогая девушка. С кем я еще крепче дружил, как не с тобой!

А ей хотелось сказать ему, что очень он дорог, что она постоянно думает о нем, что любит его. И хотя все называют его человеком с безалаберным характером, она считает его добрым и отзывчивым, да вдобавок еще самым красивым из парней и готова часами смотреть в его глубокие ласковые глаза с по-девичьи загнутыми черными ресницами… Но она ничего не сказала. На развилке дорог, уже далеко за крепостными воротами, остановилась и долго глядела вслед, пока конные дружинники не закрыли его совсем.

В Галич прибыли на третий день. Когда-то еще мальчишкой, лет десять назад, был Иван в этом городе вместе с отцом. Тогда это было обычное селение, обнесенное земляным валом и частоколом, среди разбросанных домишек виднелась небольшая церковь. Теперь перед ним раскинулся большой город, с деревянными стенами и крепостными башнями, из-за которых высились золоченые купола собора и двух церквей; деревянные церкви стояли среди и ремесленно-торгового посада, вольготно раскинувшегося вокруг города, здесь же приютились два монастыря с крепкими оградами; на реке Днестре была выстроена пристань, возле которой стояли десятки кораблей различных стран. Сновал народ, оживленными были и пристань, и посад; всюду кипела жизнь.

Дружину Иван разместил в домиках посада, а сам отправился в княжеский дворец. Князя Владимирко он увидел стоящим возле крыльца, вокруг него толпились бояре, они что-то оживленно обсуждали.

– А, вот и племянничек явился! – радостно воскликнул Владимирко, увидев Ивана. – Как дорога, без происшествий?

– Прибыли благополучно, дядя.

– Ну и хорошо, – он оглянулся, ища кого-то глазами, потом крикнул молодой женщине, стоявшей на площадке крыльца: – Анна! Принимай гостя. Это твой родственник из Перемышля, ты с ним еще не знакома.

И – Ивану:

– Это моя жена Анна. Она тебя встретит и накормит, а мне некогда, дел много навалилось. В ужин, даст Бог, увидимся.

Слышал Иван в Перемышле, что после смерти своей первой жены, венгерской принцессы, женился Владимирко на местной красавице, дочери галицкого боярина Степана Хотянича. Дивился тогда народ: втрое моложе себя взял в жены девицу князь. Видать, еще крепким себя чувствует!

Поднялся Иван на площадку крыльца, глянул на княжну и поразился: совсем молоденькая, наверно, его лет. А уж красавица, сил нет, таких он за свою жизнь не видел: и очи большие, голубые, и носик вздернутый, маленький, и губки красные, сочные.

Дрогнуло что-то в груди Ивана, но он не подал и вида, отвел глаза в сторону, словно заскучал. А она смотрела на него насмешливо и покровительственно, будто на малыша, спросила, тая насмешку:

– Это ты, что ли, мой родственник? Издалека явился?

– Из Перемышля, дружину привел.

– Ишь ты! Такому несмышленому и дружину доверили?

Насупился Иван, бросил глухо:

– У самой молоко на губах не обсохло, а туда же…

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказала Анна. – Пойдем во дворец, прикажу накормить тебя.

После плотного обеда потянуло в сон. И неудивительно: с непривычки походная жизнь крепко измотала его, спать приходилось урывками, ночью одолевали комары и мошка, даже дым от костра не спасал, а от езды верхом на лошади болели все суставы и мышцы. Иван ткнулся в пуховую подушку и тотчас уснул, да так крепко, что проспал и ужин, и всю ночь и проснулся только к завтраку.

Перекусив, отправился в город. Узкие улочки Галича были забиты воинами. Колыхались, растекались в разные стороны островерхие шишаки шлемов, разноцветные плащи и холодно поблескивавшие панцири и кольчуги. Иван с трудом пробился к рынку, расположенному возле собора Святого Спаса. Думал, там будет попросторней, но и площадь заполонили военные люди, ходили толпами, глазели, больше приценялись, чем покупали.

Издали увидел княгиню Анну, которая медленно проходила вдоль торгового ряда, и сразу завернул в сторону. «Увидит, снова будет подшучивать и насмехаться, – подумал он. – Больно мне нужна она такая. Пусть себе ходит, а я в другом конце поброжу».

Он обошел оружейный ряд, перешел в гончарный, а потом оказался среди драгоценностей, невольно залюбовался изделиями из Византии, Руси и арабских стран.

– Своей девушке подарок присматриваешь? – раздался рядом голос княгини. Он даже вздрогнул от неожиданности: хотел избежать встречи и вот на тебе, прямо на нее напоролся!

– У меня нет девушки, – хмуро ответил он, намереваясь обойти ее.

– Ни одна не обратила внимания? – с наигранным сочувствием спросила княжна. – Ай-ай, как обидно!

– Ничего и не обидно. У меня поважнее дела есть, чем разные шуры-муры…

– И какие такие важные дела у княжича? – не унималась Анна.

– Для дружины из снаряжения что-то приобрести, – на ходу сочинял он. – Да и оружие, может, подходящее попадется.

– Жаль, что не драгоценности. А то бы могла присоветовать. Кое-что понимаю.

– Мне не требуются украшения. Мы воевать идем! – гордо ответил Иван и двинулся дальше вдоль торгового ряда.

Через три дня войско двинулось к границе. Князь и княгиня в красивом облачении, сидя на белых конях, проводили воинов строгими взглядами. Все старались проехать мимо них, показав свою молодецкую выправку и готовность жизнь отдать за своих правителей. Иван ехал во главе своей тысячной дружины, подбоченясь, рассчитывая, что княгиня заметит его удалой вид, но она рассеянным взглядом скользнула по его воинам и о чем-то стала говорить с мужем. «Ну и не очень-то надо», – раздосадованно проговорил он про себя.

Войска перешли пограничный рубеж, вторглись в Малую Польшу и вышли к Вислице, что на реке Нида. Город был сильно укреплен, стены на высоком валу были уложены новыми бревнами, крепостные башни стояли высокие, во множестве виднелись королевские воины, а также горожане, решившие отстаивать свои жилища. Князь Владимирко с военачальниками объезжал защитные сооружения, выискивал слабые места. Защитников застать врасплох не удалось, подступиться к крепости было трудно. Стало ясно, что впереди ждут длительная осада и упорные бои.

Расположившись вокруг города, русы принялись за сооружение лестниц. Подошли венгерские войска, недаром матерью Владимирка была венгерка, а первой женой тоже венгерская принцесса: родственные связи не забывались. С приходом союзников настроение в войске поднялось, все стали верить в успех.

Конную дружину Ивана князь расположил в леске, оставив в запасе.

– Как стены возьмем и откроем ворота, ворвешься со своими молодцами вовнутрь крепости и вырубишь защитников, – поставил перед ним задачу Владимирко.

Через три дня начался приступ. Иван видел, как к крепости двинулась первая волна воинов; они несли в руках хворост, разный хлам, все это сбрасывали в ров. За первой волной пошла вторая, третья, четвертая… Понадобилось несколько часов, чтобы глубокий ров в отдельных местах был засыпан и можно было подойти к стенам. Защитники в это время посылали тучи стрел и дротиков, многие русы полегли еще до сражения.

Наконец двинулись отряды с лестницами в руках. Иван тотчас заметил, как оживились защитники на стенах, как прибыло их число, среди них он увидел и подростков и женщин. И едва лестницы были приставлены к стенам и русы полезли наверх, как на головы им полились горящая смола, кипяток, обрушились камни и бревна; стрелы и дротики летели непрерывно. Раздались крики, стоны, звон оружия, грохот падающих камней и закованных в железо воинов. У Ивана сжалось сердце: много соотечественников погибнет в этой ожесточенной схватке!

Сколько продолжался приступ, Иван не знал. Ему казалось, прошло совсем немного времени, когда стало ясно, что осаждающим не удастся ворваться в город, что всюду их попытки подняться на стену были отбиты, и они стали отступать, сначала в одном месте, потом в другом, а вскоре отхлынули назад повсюду. Озабоченный, не отводя взгляда от города, проскакал Владимирко. Стали возвращаться воины, тяжело переступая и волоча за собой щиты. Иван взглянул на солнце и удивился: приступ начался рано утром, а сейчас был уже полдень! Впервые он понял, как в битвах и сражениях быстро бежит время.

Два дня залечивали раны, сооружали новые лестницы, а на третий пошли на новый приступ. Но и он был отбит, потери были большие, а ряды защитников, казалось, не убывали. В лагере русов и венгров повисло уныние, многие стали понимать, что город устоит и взять его приступом не удастся.

И тут поздней ночью в шатер Владимирко вошел венгерский военачальник Алмаши.

– Князь, – зашептал он, – к нам перебежал один из защитников крепости, принес важные новости.

– Кто он такой? Из рядовых или военачальников?

– Из венгерских наемников. Говорит, что их командир готов пропустить через свой участок обороны наши отряды.

– А это не обман? Не ловушка?

– Не думаю. Я знал этого военачальника еще в прежние времена. Отважный воин и честный человек.

– Как же он пошел на предательство? Ведь наверняка крест целовал польскому королю.

– Посланец говорит: не хотят венгры сражаться против венгров.

Владимирко немного подумал, произнес:

– Ладно. Если так, то задарю его подарками. Так и скажи посланнику, пусть не сомневается. А когда они будут ждать нас на стене?

– Завтра ночью.

– Передай мое твердое слово: я согласен.

За день был сколочен отряд из добровольцев, отчаянных парней, готовых ко всяким неожиданностям, а в полночь они приблизились к городской стене, подали условный сигнал. Со стены тотчас ответили, сбросили веревочные лестницы. Смельчаки вскарабкались по ним наверх, где им были поданы дружеские руки, помогли ступить на площадку. Тотчас был зажжен факел, им стали махать, давая знать, что путь свободен. И тогда молча, неся наперевес лестницы, к крепости устремились многочисленные отряды. Они шли друг за другом, приставляли лестницы к стенам, поднимались на них и тотчас исчезали в узких улочках города. Вскоре послышались звон оружия, крики, кое-где вспыхнул огонь. Защитники были застигнуты врасплох. Они выбегали из домов и тотчас натыкались на мечи и пики нападавших. Началось настоящее избиение растерянных и смятенных людей.

Иван стоял со своей дружиной, ожидая открытия крепостных ворот. Он слышал шум в городе, в нем и его воинах все больше и больше нарастало нетерпение, все стремились в бой. Наконец ворота медленно открылись, и он зычно крикнул:

– Вперед! За мной!

Легко, будто на крыльях, ворвались в город. На пути у них встала группа сбившихся в кучу, бестолково толкавшихся всадников. Они врезались в них, отчаянно рубя направо и налево, сшибая коней. Разгромив отряд, по улочкам хлынули к центру города. На пути встречались разрозненные группы защитников, с ними расправлялись быстро и беспощадно.

С рассветом все было кончено. Победители рассыпались по домам, грабя, насилуя и убивая мирных жителей. Ивану воротило душу от резни и грабежа, он завернул дружину и двинулся к крепостным воротам, намереваясь вернуться в расположенный в лесочке лагерь. Неожиданно вихрем подскочил Владимирко, крикнул в запальчивости:

– Куда направился? Не все кончено! Резать всех к чертовой матери! Не щадить ни одну живую душу! Я им отомщу по полной за унижение своего отца!

– Там остались старики, женщины и дети. Я с беззащитными не воюю, – ответил Иван.

– Ах, вон как? – Владимирко на миг вроде бы пришел в себя, нервно дернул за поводок уздечки, и конь его крутанулся на месте. Он, видно, хотел сказать что-то резкое своему племяннику, но потом раздумал, бросил: – Ну, как знаешь! – и ускакал в предрассветную темноту улочки.

В полдень князь выстроил войско на площади. Перед рядами воинов были навалены груды награбленного имущества. На белом коне гарцевал Владимирко, поздравлял с захватом города.

– Неоценимую помощь нам оказал венгерский военачальник Стефан, – крикнул он и указал на одиноко стоящую фигуру возле добытого добра. – Я щедрый князь, всегда за оказанную услугу плачу не скупясь, дабы и другие люди, которые захотят мне посодействовать, не колебались в своем решении. Вот, Стефан, тебе телега, вот конь, а здесь богатства, нами добытые в бою. Набирай в телегу что понравится!

Все тихо ахнули, кто в восхищении от щедрости князя, а кто просто пожалел награбленного добра: ведь им меньше достанется!

Стефан засуетился, стал кидать в телегу, что попадется под руку: и одежду, и обувь, и драгоценности. Наконец, набросав с верхом, повернулся к князю, поклонился и произнес:

– Спасибо, князь. Премного благодарен.

– Но это еще не все, – продолжал Владимирко, и конь под ним заходил на месте. – Ответь мне на один вопрос: ты клятву верности давал польскому королю или он тебя так принял?

– Я целовал крест польскому королю.

– И ты нарушил свою клятву?

– Нарушил, князь, чтобы тебе помочь.

– Так значит, ты – клятвопреступник и должен получить наказание за это! – громовым голосом выкрикнул Владимирко. Венгр от страха съежился, а на площади стало так тихо, что слышно чириканье воробьев. – Позвать сюда палачей!

Вышли трое здоровенных мужчин. Двое из них схватили Стефана за руки, а третий ловким движением ножом вынул у Стефана оба глаза. Венгр закричал диким голосом от боли, по лицу его обильно текла кровь, падала на расшитый разноцветным рисунком камзол, капала на землю.

– А теперь вырвать ему язык, чтобы он не мог сболтнуть то, что ему доверят будущие хозяева!

Палач в точности исполнил приказание князя.

После этого венгр обвис на руках палачей и стих, как видно, потерял сознание. Но его тотчас привели в чувство, вылив на голову ведро воды. Захлебываясь кровью, он молча, бессмысленно стоял, как видно, перестав что-либо соображать.

– Напоследок приказываю оскопить клятвопреступника, чтобы у вероломного чудовища не родилось чудовище еще более пагубное!

Сняли штаны и отрезали то, что было велено, а потом обмякшее тело унесли за угол костела и бросили на землю.