Текст книги "Премьера без репетиций"

11 октября 1939 года

27-й километр шоссе Белая Вежа – Подлозье

Понятно, что Сергею Дмитриевичу следовало бы остаться в. Минске. Это не самая крупная операция. Приказа, похожего на данный полковнику, никто из главарей известных бандитских формирований не получал – это Астахов точно узнал через своих людей.

За столь короткое время можно, конечно, попытаться перебросить через границу небольшую группу для выполнения задания по добыче документов. Но разведку перед операцией за столь короткое время провести просто невозможно. Значит, «работать» должна группа, которая уже действовала здесь. А ею может быть только болотная банда, плотно зажать, которую Астахову никак не удавалось… Родилась одна идея. Получится – значит, Астахов прав. Тогда болотная банда – разведывательно-диверсионная группа немцев. Вывод достаточно прост. На поверхности. Но к начальнику с одними логическими выкладками не пойдешь, он факты любит.

Так что логика оставалась логикой, а они с Петром Николаевичем разработали, раздав на пару дней остальные дела подчиненным, внешне незатейливую, но вполне надежную операцию.

В местах вероятного нападения было под разными предлогами полуофициально объявлено о выдаче новых паспортов.

Срок выдачи документов приближался, но ничего не проклюнулось. Астахов и Рябов начали одну за другой снимать ловушки. И вот наконец начальник областного управления милиции Алексеев из Белостока сообщил, что в небольшом городишке Подлозье участковый уполномоченный заметил подозрительного человека. Меры, принятые к его задержанию, успеха не имели. Неизвестный сумел затеряться среди низеньких домишек окраины, окруженных садами, огородами, заборами.

Это, собственно, только подтвердило предположения Астахова.

На Подлозье выбор пал не случайно. Дорога туда очень извилистая, кустарника много. И болота рядом. Удобно для засады.

А опасливые сельские дядьки уже разнесли по окрестности весть: «Всех будут переписывать. Уже бумаги везут с печатями!»

Астахов и Петр Николаевич несколько вечеров ломали головы, продумывая каждую деталь контрзасады….

Вскоре в деревнях стали называть дату и даже – правда, туманно – время, когда повезут документы. Бабки крестились, удивленно качали головами, старики недоверчиво усмехались, посматривали исподлобья крепкие хозяева. Шумела молодежь. Казалось, что с появлением новых бумаг все переменится.

…Секреты, выставленные у дороги, по которой якобы должны были везти бланки документов, сообщили, что утром из болота вынырнула, как призрак, разведка банды. Секреты согласно инструкции беспрепятственно пропустили их туда и обратно.

Астахов понял – клюнули… Неуловимая болотная банда сама себя выманивала. На такую операцию, если они профессионалы – в этом сомнения у него уже почти не было, – надо идти большой силой, в их случае – всем составом. Тут их и встретит контрзасада.

Уничтожается очаг напряженности, выясняется система их действий и детали работы. В разведке знание системы действий врага – как точное определение возбудителя болезни – во сто крат легче бороться. Будут спасены жизни многих людей. Да и парнишка, пока не нащупавший пособников этих «болотных», успеет еще в Москву, учиться.

Контрзасада расположилась у шоссе, подковой охватив небольшую поляну, примыкавшую к топи.

Банда должна была выйти прямо на них. Другого пути у нее просто не было: болота…

Над землей висел реденький блеклый туман. До проезда «колонны» оставалось совсем немного. Астахов лежал недалеко от Рябова.

– Они в другом месте могут ударить? – едва слышно прошептал Петр Николаевич. Они находились в мобильной группе у рации.

– Не должны. Топь кругом, – так же тихо откликнулся Астахов. – Самое рациональное – ударить именно здесь. Профессионал всегда рационально поступает.

Но его волновало другое.

У банды не оставалось времени для второй разведки. Следовательно, либо не будет нападения, либо они хотят развернуться сразу, без повторного прощупывания места…

Легкомысленно? Нет, странно! Астахов ожидал, что бандиты сделают засаду раньше. А их нет до сих пор…

Почему же нет банды?

– Петр Николаевич, давайте-ка к отсеченной группе. Помните: главное – не торопиться. Замыкайте кольцо, когда выйдут все…

Петр Николаевич кивнул и, загребая голенищами сапог палую листву, быстро пополз в кусты. Шевельнулись ветки, мелькнули косо стоптанные каблуки его сапог, и он пропал.

По плану, той группе задача вышла нелегкой. Но там два опытных помощника будут у Петра Николаевича. Они смогут тактично помочь.

Но почему нет банды?

Астахов поудобнее устроился на травяной подстилочке. Ай да Рябов: матобеспечение группы – просто гениальное, все мелочи продумал. Даже лежать, и то есть на чем, не сыро. В такой роскошной засаде Астахову, признаться, не приходилось бывать. В прежних быт был на нуле. А тут…

Почему нет банды?!

Туман поредел. Верхняя его часть потянулась космами и начала таять. А нижняя стала еще плотнее, словно спрессовалась, прижалась к еще не остывшей сырой земле. Где-то над головой тонко звенел на ветру засохший лист.

Астахов поднял к глазам бинокль. Всмотрелся. Ничего нового, кроме тумана, не увидел и с досадой отложил бинокль в сторону. Хотелось курить. Но…

– Товарищ Астахов, – шепотом обратился радист. – С дальнего секрета подан условный сигнал. Идут.

Так… Оттуда только одна тропинка – прямехонько на них. И передвигаться никуда не надо. Теперь сколько? Один… два… три… четыре… – Астахов приказал условным сигналом при появлении банды давать количество – чтоб с разведкой не перепутать, – семь, восемь. Все. С других секретов сообщений нет.

Сигнал: «К бою!»

Как по заказу, пробежал легкий ветерок, разгоняя прижавшийся к земле туман. Все складывается хорошо. Даже слишком.

Издалека послышался легкий чавкающий звук. Кто-то, оступившись, хлюпнул сапогом по болотной жиже. И больше ни звука. Грамотно работают, ничего не скажешь.

Лицо лежавшего слева бойца, молодого парнишки, побелело. Пальцы, сжимавшие шейку приклада, напряглись. Впервые боя ждет. Астахов коснулся рукой его плеча и ободряюще подмигнул.

Тот ответил вымученной улыбкой и снова уставился в туман.

Вдалеке замаячили темные фигуры. Один, выделяющийся ростом, шел в середине. «Полковник»? Ну, Петр Николаевич, не подведи!

Астахов подтянулся на. локтях, поудобнее пристраивая пистолет.

Темные фигуры сейчас выйдут из-за кустарника.

Тишина…

– Товарищ Астахов! – вновь радист. – Застава с правого фланга передает сигнал «Вижу движение».

Движение? Какое может быть движение по непроходимой топи?

Удар с тыла? Почему нет счета, сколько идет? А потому, что идут они в топь. Уходят? Но кто?

Быстро. Главное – использовать последний шанс. Ну?!

– Стой! Бросай оружие! – как по часам. Ай да Петр Николаевич, ай да ребята!

И началось…

Пули с цвиканьем засекли над головой, засыпая шинель кусочками коры и мелкими сухими веточками. Гулко стукнула винтовка лежавшего рядом бойца. Фигуры на поляне, стреляя от живота, пригнувшись, кинулись в разные стороны. Двое или трое упали.

Словно проснувшись, забился в хриплом басовитом кашле пулемет, прижимая банду к земле, не давая расползтись. Бандиты залегли и отстреливались. Но отстреливались как-то судорожно, беспорядочно. Чувствовалось, что шоковое состояние еще не прошло. Надо действовать решительно и быстро.

– Вперед! Брать живыми! – Астахов вскочил и бросился с бойцами к кустарнику, откуда велся огонь.

Он не надеялся, что удастся всех взять живьем. Растерянные, а все же опытные, этого у них не отнимешь. Хоть бы парочку-троечку захватить.

Астахов задел какую-то корягу. Споткнулся. «Черт! – на бегу со злостью подумал он. – Ничего не видно. И эти еще уйдут!»

Рядом топали сапоги красноармейцев. С другого бока тоже зачастил пулемет, отсекая банде обратную дорогу в болото…

…С высоким Астахов столкнулся неожиданно. Тот словно вырос из тумана. Он вскинул автомат, вскрикнув с ненавистью что-то неразборчивое, одновременно передернув затвор («Зачем? Только что стрелял», – мелькнуло у Астахова), и, прижав оружие к боку, с силой нажал на курок.

«Я в комнате свет не погасил», – неожиданно и отстраненно подумал Астахов…

Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Заклинило! Не любят эти машинки резкости. Высокий еще раз передернул затвор. Но время, что отпустила ему судьба, уже кончилось. Он еще попытался, увидев, что выстрелить не успеет, оттолкнуть противника, ударив его с лета тяжелой ручкой в грудь. Астахов увернулся и резко дернул высокого за плечо, подставив ногу. Тот уронил оружие и, выставив вперед руки, как слепой, тяжело грохнулся на землю. Сергей Дмитриевич насел на него сверху. Он схватил широкие запястья своего противника и резко вывернул их назад. Высокий взбрыкивал, пытаясь ударить затылком в лицо, надсадно сипел. Зацепив ногу своего противника, бандит вдруг резко вывернулся, и они покатились по земле. Астахову заложило нос запахами кислой овчины, чеснока, вонючей самогонки, немытого тела. Высокий рванулся. Вскочил. В его руке блеснул короткий широкий кинжал. Он бил сверху, коротко и быстро, вкладывая в удар вес своего тела и силу ненависти…

Астахов едва успел отклониться в сторону. Холодное лезвие распороло рукав шинели, чиркнуло острием по плечу. Разгибаясь, как пружина, он ударил высокого в пах…

Широко открыв рот, тот согнулся пополам и начал беззвучно валиться на Астахова. Он поймал его за ворот куртки и резко стукнул ребром ладони по шее, под ухом. Утробно хрюкнув, бандит обмяк.

Когда Астахов вывел пленного, стянув ему руки его же брючным ремнем, на полянку уже подтянулись бойцы. Они с интересом смотрели на задержанного – здоров детина! Тот же шел, скривив шею и болезненно морщась от каждого шага, неуверенно переставляя дрожащие ноги. Свой пистолет Сергей Дмитриевич сунул в карман, автомат и кинжал высокого нес в левой руке. Правая – начала ныть.

Сопротивление было подавлено. Но кто ушел в топь?

– Сбор за шоссе… – негромко приказал Астахов. Здесь оставаться было бессмысленно. Маловероятно, что ушедшие могли снова вернуться. – Секреты отозвать.

За шоссе красноармейцы снесли пятерых убитых бандитов к корявому высокому пню. В другой стороне под охраной стояли трое пленных. «Как по заказу», – грустно усмехнулся про себя Астахов.

Рябов был уже здесь. Встопорщенный, с оторванной пуговицей на шинели, он носился, давая распоряжения красноармейцам. Таким Астахов аккуратиста Петра Николаевича еще не видел.

При появлении Астахова он кинулся к нему. Увидев кровь, чуть побледнел:

– Здорово задело, Сергей Дмитриевич?

– Ничего, не смертельно… Потери?

– Одного легко ранило. Одного тяжело. Да вот вас…

Около Астахова уже хлопотал санитар, разрезая рукав, перебинтовывая руку.

– Товарищ Астахов, разрешите… – К их штабному пеньку подошел сержант, отвечавший за секреты. Он был мрачен.

– Что случилось?

– Разрешите доложить?!

– Да докладывайте же, черт побери!

– Пятый секрет не возвращается. На условные сигналы не отвечает.

Астахов молчал. Пятый секрет – это здесь, с этой стороны шоссе в зарослях у болота, метрах в ста отсюда. Почему они не идут к месту сбора?!

– Сколько там человек? Кто старший?

– Трое. Старший – сержант Когут.

– Выяснить и доложить. И побыстрее, мигом!

– Есть…

«Что там еще случилось? Опять сюрприз? А шло все так хорошо. Может…» – додумать Астахов не успел.

…Ду-ду-ду… ду-ду… ду-ду-ду… – гулко застучало откуда-то из глубины болота смертельным боем пулемета.

Астахов, крикнув «ложись», потянул на себя Рябова. Падая, тот дернулся всем телом. Тяжелые пули шмелями шумели в кустах, шлепались о стволы. Вразнобой ударили в ответ винтовки. Неизвестный пулемет сделал еще три недлинные очереди и замолчал…

Петр Николаевич, полежав в тишине, завозился и поднялся. Болезненно морщась, ощупал голову и с жалостью посмотрел на свою окровавленную ладонь.

– Откуда стреляли? Сержант! Быстро людей в цепь. – Астахов левой рукой неуклюже вытаскивал из кармана шинели за что-то там зацепившийся пистолет

– Рябов, да ложитесь вы. А то в следующий раз не промахнется.

Петр Николаевич послушно шлепнулся на землю.

Когда стало ясно, что больше выстрелов не будет, Астахову доложили о потерях. Неизвестный пулеметчик прекрасно владел своим оружием. Первой же очередью скосил пленных. С ними погибли и два красноармейца охраны. Убило еще одного бойца, ранило троих. Рябова задело вскользь, разорвав кожу над ухом.

– Кто стрелял? – дергая раненой головой, спросил Петр Николаевич.

– Те, кого мы ловили, – мрачно ответил Астахов. Сердито стукнул здоровой рукой по земле. – Так опростоволоситься!

– Кто же знал, что их там до черта?! Своих ведь, гады, положили. Чтоб не сказали, значит, ничего… Такое дело…

– Распорядитесь, чтобы провели опознание убитых… Учиться нам надо воевать с новым противником.

– Дорога учеба-то, Сергей Дмитриевич! – Рябов помог встать Астахову. – Собак нужно. Хоть верхним чутьем, а поведут по болоту-то, пока следы свежие.

– Не в собаках дело! Базу их надо знать, базу! Не знаем мы еще местности как следует – они нас и научили. А собаки что? Поведут, конечно. Но могут ведь и на засаду вывести. Банда болота как свой двор знает… Скорее всего кто-то из местных у них в проводниках. Кстати, как там наш «художник»?

– Пока ничего. На место прибыл.

– М-да… А с немцами они связаны. – Астахов кивнул на трофейный кинжал. На синеватой золингеновской стали острой готической вязью темнели буквы: «Все для Германии!»

Подбежал, вытянулся по уставу бледный сержант.

– Ну?!

– Пятый секрет вырезан. Сзади их… кинжалами…

Астахов резко поднялся.

– Кто отвечал за расстановку секретов? – спросил он сквозь зубы.

– Я… – Сержант еще больше побледнел.

– Пойдете под суд… Сдайте оружие и удостоверение… – Астахов отвернулся.

– Товарищ старший… – заикаясь, начал было сержант.

– Идите! – не оборачиваясь, отрезал Астахов.

– Ну что ты, Сергей Дмитриевич? – взял его за рукав Рябов. – Ну, может, и не так виноват он? Мальчишка еще, не учел всего.

Астахов высвободился.

– Мальчишка?! Мы не во дворе в казаков-разбойников играем! Люди погибли… Не время быть всепрощенцами… Ладно, разберутся.

Сергей Дмитриевич отвернулся, зябко кутаясь в шинель. От потери крови его знобило и слегка подташнивало.

На островке, откуда стреляли, нашли кусок металлической ленты от немецкого МГ, с матово-желтыми стреляными гильзами, окурки и следы нескольких человек. Они петляли и наконец терялись в болоте. Попробовавшего было пойти по ним красноармейца едва вытащили из трясины, связав несколько поясов…

Опознание убитых бандитов ничего не дало. Погибших красноармейцев похоронили, как предписано уставом, с воинскими почестями. Астахов с потемневшим лицом и лихорадочно блестевшими глазами готовился к разговору с начальством…

А по ночам то там, то здесь в болотах слышались выстрелы. Крестились женщины, поправляя огонек лампады у образов святых. Накинув на белое исподнее вытертые кожушки, прислушивались у дверей своих хат мужики. Оперуполномоченные в районах спали не раздеваясь и, заслышав далекую стрельбу, судорожно шарили под подушками, нащупывая рубчатые рукоятки наганов и ТТ.

Шел октябрь 1939 года в Западной Белоруссии…

«ГОНЧАР» – «ДОНУ»

…По данным, полученным из проверенных источников, под псевдонимами «Полковник», «Шалун», «Мальчик» в картотеках немецких спецслужб проходит бывший сотрудник 2-го (разведывательного) управления белопольского генштаба полковник Барковский Станислав Казимирович. Приметы Барковского полностью идентичны приметам устанавливаемого вами лица. Из тех же источников известно, что в настоящее время Барковский с группой особого назначения действует на территории Советской Белоруссии. Район действия группы – по линии Белосток-Брест…

ИЗ СПРАВКИ К ШИФРОТЕЛЕГРАММЕ

…Барковский Станислав Казимирович, 1895 года рождения, из дворян, вероисповедание – католическое.

До 1910 года семья Барковских являлась подданными Российской империи. В 1910 году согласно поданному прошению Барковские получили подданство Австро-Венгерской империи. Экстерном сдав экзамены за курс обучения в кадетском корпусе, Барковский Станислав Казимирович поступил в 1912 году в военное училище, которое окончил с отличием в 1915 году и был направлен в действующую армию. Тогда же начал сотрудничать с германской разведкой. В 1916 году Барковский, оставив австро-венгерскую армию, вступил в польские националистические легионы, сформированные Пилсудским. Был назначен на должность командира батальона. Но вскоре переведен в разведывательное подразделение.

В 1918 году Барковский находился в Магдебурге, где Пилсудский содержался в немецкой тюрьме. В том же году после провозглашения Польской республики и назначения Пилсудского временным начальником государства (22 ноября 1918 года) принимал активное участие в создании разведывательных подразделений белопольской армии.

После мая 1926 года, когда Пилсудский совершил государственный переворот и стал фактическим диктатором, Барковский активно работает во 2-м (разведывательном) управлении генерального штаба (референтура «Восток»), занимая различные ответственные посты. Последняя должность – начальник оперативного отделения.

Свободно владеет немецким, польским, итальянским и русским языками, может объясняться на английском, французском и испанском.

На территории панской Польши имел ряд поместий, в том числе в Западной Белоруссии.

Придерживается фашистско-монархических взглядов. Ярый националист. Осторожен, скрытен, уравновешен. Прекрасно владеет всеми видами оружия. Обладает большим опытом разведывательно-диверсионной работы.

Знавшие его лица отмечали увлеченность Барковского коллекционированием произведений искусства, особенно живописи и антиквариата. Имел богатую коллекцию, большая часть которой располагалась в западно-белорусском имении. В данный момент она передана на экспертизу соответствующего отдела народного комиссариата просвещения. Однако судьба остальных предметов из собрания Барковского пока неизвестна.

Жена – Анна-Мария Барковская (урожденная баронесса Готтен-Заум) умерла в 1936 году во время родов второго ребенка.

Дети: Барковский Владислав Станиславович, 1923 года рождения. По последним данным – воспитанник военного училища. Судьба неизвестна.

Барковский Казимир Станиславович, 1936 года рождения. Находился на воспитании у родственников матери. Судьба неизвестна.

РЕЗОЛЮЦИЯ НА СПРАВКЕ

Тов. Астахов!

Принять все меры к немедленной ликвидации бандитской группы Барковского, обнаружению и изъятию похищенных ею ценностей. Плотнее «закрыть» поисковыми группами оперативный район. Усилить контроль за эфиром.

О данных радиоперехвата и всех поступающих сообщениях докладывать немедленно.

Зам. начальника управления Егупов И. Г.

Живунь

Алексей проснулся от луча света, упавшего ему на лицо сквозь широкую щель в худой крыше сарая. Скосив глаза, увидел в дырку кусок неба, качающиеся ветки деревьев. Повисшие капли прошедшего дождя.

«Часов семь уже», – подумал Алексей и откинул старенькое лоскутное одеяло.

Прошуршал ногами по колкому духовитому сену. Раздвинув плотную завесу сохнувших на сеновале лечебных трав, отыскал заброшенные с вечера ботинки. Пробрался к проему слухового оконца и встал, осматриваясь.

Черная глубина недальнего леса уже наливалась на свету разноцветьем осени. Закричали где-то одна за другой птицы сонными, недовольными голосами.

Сырой туман сгустился, затяжелел, пошел в низину. Из него выплыла бревенчатая кладбищенская часовенка, частокол покосившихся, темных крестов. Блестела маковка церкви.

У дома Килины собрался народ. Курившие у крыльца мужики затоптали окурки и молча потянулись в хату.

«Похороны начинаются», – догадался Алексей и спрыгнул на землю…

Родни у Акима не было. Хоронили миром. Да только мир на этот раз не таким уж великим оказался. Те, что побогаче, дело у себя на дворах нашли. Другие, может, и пришли бы, да вдруг как от «болотного духа» – так меж собой стали звать в деревне банду – кто появится. Иль хотя бы прознает…

В общем, собралось человек двадцать мужиков да баб.

Самым последним, как обычно, пришел Алфим, скорняк, «строивший» всей округе шубейки.

В доме приторно пахло тленом и хвоей. Собравшиеся почтительно, как полагается, постояли в молчании вокруг покойного. Хоть и не его дом, а все равно для него – последнее человечье пристанище.

Мужики покрепче подняли домовину. Стали выносить из избы. Когда спускались с крыльца, гроб заскрипел. Алексей непроизвольно вздрогнул: вдруг развалится, что делать? Домовину сколотили из неструганых досок. Гвозди – товар редкий, в хозяйстве необходимый – и потому их едва хватило.

Дождь кончился еще рано утром. Но было сыро и серо, хотя тепло.

Похороны шли тихо. Никто не причитал, не кричал в голос. Просто живые делали для мертвого все, что должны и смогли сделать.

Алексей тоже почувствовал эту строгую печаль. В своей не такой уж долгой жизни ему приходилось хоронить людей. И не редко. Отец, мать… Товарищи по подполью, его друзья… Но то было прощание с близким человеком, которого он знал живым и который в памяти так и останется живым навсегда. Здесь все было не так. Он не знал человека, чьи останки несли впереди. Для него это была встреча со смертью в ее чистом виде. Алексею казалось, что она, смерть, коснулась всех идущих за гробом удушливой своей тоской, скользнула холодом и по его лицу…

Он шел почти последним – приезжий, – всматривался в спины. Вспоминал, кто есть кто и что с каждым из них связано. Пытался угадать, как же изменились эти люди, что у них на душе взяло верх. Каким стал идущий за гробом молчаливый лесник Филипп. Или Андрусь, Алексей его тоже сразу узнал – вечно тараторившего, дерганого мужичонку, которого постоянно за что-то отчитывала его дородная жена. Кем стали остальные? Кто сейчас для него друг, а кто может предать? Кто, в конце концов, человек Астахова, который даст хоть какую-то зацепку? Ключ Алексей повесил на шею еще утром, как проснулся. На коротком шнурке, темная дужка его чуть выглядывала из расстегнутого ворота рубахи.

Алексей покрутил головой, высматривая Осипа. Пришел он или нет? Не видно что-то. Вот и его двор, и сам он выглядывает из-за сарая, держа в руке поржавевший топор. Жена его повисла на плетне и, полуоткрыв рот, провожала глазами идущих на кладбище. Тут же вертелись их ребятишки. Алексей слегка поклонился Осипу, здороваясь. Тот кивнул в ответ, а потом, словно спохватившись, цыкнул на жену и ребят, загоняя их в дом. Все было ясно.

Алексей взглянул на девушку, шедшую чуть впереди. Взглянул и отвел глаза. Это была единственная девушка на похоронах. Увидел он ее еще вчера. А разглядел только несколько минут назад. Когда выносили гроб со двора, она, уже выйдя за калитку, вдруг обернулась. Конечно, обстановка совсем не та, чтобы с девушками в переглядки играть. Но в тот момент он словно перестал ощущать все, что происходило вокруг, а чувствовал только взгляд этих фиалковых, необыкновенно красивых глаз. Только на мгновенье… И потом старался не терять из вида ее стройную гибкую фигуру, которую не скрывала даже темная тяжелая одежда. Но девушка больше на него не посмотрела ни разу. Кто она? Алексей так и не смог ее вспомнить сразу…

Погост деревенский с редкими и неухоженными холмиками располагался на небольшом пригорке за околицей.

Яму мужики выкопали загодя. С ночи в ней собралась вода. Гроб поставили на краю могилы. Помолчали, прощаясь. Кто-то из баб всхлипнул. Паисий прочитал молитву гнусавым голосом. Изредка маленькие комочки земли с бульканьем падали в воду на дно ямы.

На веревках опустили скрипящий гроб в сырую могилу. Комья глины застучали по доскам, закрывая их. Скоро вырос небольшой холмик. В него воткнули крест.

Когда возвращались, к Алексею тихо подошел Паисий.

– Надолго в наши Палестины?

– Пока не знаю, – неопределенно ответил Алексей.

– Да-да. Вы, я вижу, человек интеллигентный, не скромничайте, я вижу… Прошу заходить ко мне без стеснения. Заскучаете без общества, без книг. У нашего священника были презанятные книжицы. М-да. Храм закрыт, настоятеля нет, но у меня имеется некоторая библиотека. Буду рад… Очень, знаете ли, интересно было бы обсудить проблемы жизни, политики. А то здесь, сами понимаете, разговоры все больше о другом…

– Хорошо, зайду как-нибудь. – Алексею было не до разговоров с этим деревенским интеллигентом, взявшим на себя роль священника.

Вежливо отказавшись от приглашения помянуть Акима, Паисий свернул по еще не просохшей дороге в сторону. Его дом был за небольшой рощицей, что росла недалеко от церкви.

Пропустив вперед остальных, Алексей поравнялся с теткой и, кивнув в спину девушке, уходившей по дороге в сторону леса, тихо спросил:

– Тетя, а кто это?

– А-а-а, Василина это. Филлипа дочь, не припомнишь, что ли? Она тебя года на три моложе будет. Только ты, Алеша, глаз на нее не клади, не надо…

– Почему? – спросил Алексей, вспоминая невысокую худущую девчонку, которая ничем не обращала на себя внимания. Тогда.

– Жених у ней есть.

– Кто?

– Да ты не знаешь его. С тобой почти одних годов…

– А где же он?

– Пропал где-то… Ну как война началась. Слыхать было, что его пан с собой в войско взял. Может, загинул где, а может, нет.

– И что, уже свадьбу сговорили? – Новость о женихе была Алексею почему-то очень неприятна.

– Ишь, любопытный… – заулыбалась Килина, – Не сговаривали. Филипп вроде и не против был, а Василина ни в какую… Вот так. Да только ты про нее лучше не думай. Не такую тебе надо.

– Да ладно вам, тетя, не жениться же я собрался. Так спросил. Нельзя, что ли?

– Знаю я, как парни про молодых девок просто так спрашивают. – И тетка мелко засеменила вперед, улыбаясь про себя: «Вырос Алешка-то, на девок смотрит, жених уже. Может, и приведет господь внучат понянчить?..»

За столом в хате у тетки Килины собрались мужики. В комнате пахло свежевымытым полом и первачом. На столе стояла нехитрая закуска. Алексей сидел напротив Филиппа. Жаль, что не было Василины! Поглядеть бы еще раз в ее глаза… Но сейчас рядом с Филиппом сидел его старший сын Нестор. Вот его-то Алексей помнил хорошо. Высокий, как и его отец, с вечно спутанными волосами цвета ржаной соломы, с фигурой кулачного бойца, Нестор с детства был слаб умом. Говорят, он стал юродивым, когда на его глазах мать утонула в трясине. За те годы, что прошли, Нестор ничуть не переменился. Такая же странная речь да детские ужимки.

Мужики степенно разлили самогон. Встали помянуть страдальца. Алексей не без труда выпил налитую наравне со всеми жгучую жидкость. Пил, разумеется, он и раньше. Пил не всегда то, что нравилось. Но подобной гадости ему пробовать еще не доводилось. Вторая кружка, правда, пошла полегче.

За столом велась тихая беседа. У Алексея расспрашивали о нынешнем житье-бытье под Советами. Он сдержанно отвечал. Когда разговор заходил о его планах, отвечал как можно уклончивей.

Стол начинал хмелеть. Но, словно сговорившись, никто не вспоминал, как сгинул Аким. Когда же пару раз кто-то обмолвился словечком о «болотных духах», все смолкли и повисала напряженная тишина. Потом разговор сворачивал на безопасную колею. Мужики снова выпивали и говорили о ценах, о приближающейся зиме, о необыкновенно теплой осени – в общем, о делах насущных.

Алексей старался внимательно прислушиваться ко всем разговорам за столом, хотя с хмелем бороться было все труднее. Только его односельчане по всей округе были известны своей осторожностью.

Филипп не давал пить блаженному сыну. Но несколько раз, когда он отвлекался или отходил, Нестор не без помощи соседей перехватил кое-что. Мужики иногда любили угостить Нестора немного, в меру – кулак-то у него был что твой молот. А если под хмельком чуток, без перебора – начнет плести небылицы, да так занятно, только за живот держись! Затем и подпаивали его слегка. Похороны – оно конечно, но и у живых свои развлечения!

– А чтой-то сегодня песен не поют? – вдруг спросил Нестор.

– Праздник, да не тот, чтоб песни распевать, – грустно с другого конца подал голос Алфим. – Иль забыл, Аким ведь…

– Аким песни любит, – вдруг нараспев, что-то вспоминая, проговорил Нестор. – Как гости к нему шли, я им свою любимую спел…

В хате притихли.

– Очень им песенка понравилась… Если к кому еще гости придут, я и там… У меня еще одна песенка есть… – и радостно засмеялся.

Нестор замолчал и, не обращая ни на кого внимания, потянулся за огромным соленым огурцом.

– Да вы, люди добрые, не слушайте его, – Филипп попытался как-то сгладить тяжелое впечатление. – Сами знаете, плетет невесть что. Еще и самогону хлебнул.

Он встал и вытянул Нестора за руку из-за стола.

– Так что прощевайте. Нам еще по хозяйству управиться надо…

Не договорив, он пошел из хаты, ведя за руку сына, который был и в плечах пошире, и на голову выше отца. Дойдя до двери, Нестор высвободил свою руку и, повернувшись к гостям, оставшимся за столом, поклонился, ласково улыбаясь.

Алексей видел в окно, как отец с сыном пошли со двора. Отец что-то сердито выговаривал, а сын жевал огурец и вертел по сторонам головой. Филипп не выдержал и дал подзатыльник. Недоеденный огурец упал в дорожную грязь. Нестор, размазывая по лицу слезы, поплелся следом за Филиппом. Начали вставать из-за стола и другие.

Алексей еще покурил на крыльце с мужиками и отправился на свой сеновал в сарай.

Филипп! Филипп и Нестор – вот та зацепочка. А может, кроме Нестора, в деревне еще кто встречался с этой бандой? Эта мысль пришла в голову неожиданно. Но додумать ее сил не хватило. Уж больно крепок был самогон…