Текст книги "На Балканах"

Василий Водовозов
На Балканах

I

Последнюю свою статью по поводу балканских событий, напечатанную в № 7 «Современника», я писал, когда уже зажглась заря братоубийственной войны между вчерашними союзниками хотя еще не была потеряна надежда, что правительства балканских государств найдут мирный исход из конфликта. Но уже 17 июня загрохотали у Штипа и Генгели пушки; сперва они грохотали так сказать официозным образом, так как посланники оставались на своих постах и продолжали переговоры о соглашении. Не прошло, однако, и недели, как война была объявлена официально (23 июня) Грецией, Сербией и Черногорией; еще через четыре дня румынские войска перешли границу Болгарии, а 3 июля турецкия войска вступили в присоединенную к болгарским владениям Фракию и подвигались к Адрианополю. Но уже 18 июля заключено перемирие, а 24-го подписан прелиминарный мир, которому, по-видимому, суждено стать и окончательным, – до новой войны, вряд ли далекой.

Война, таким образом, была очень непродолжительна, и несмотря на это, по количеству пролитой крови, по сопровождавшим ее жестокостям и по роковым последствиям для принимавших в ней участие народов, а отчасти и для посторонних зрителей, она принадлежит к числу наиболее значительных и наиболее замечательных войн последних ста лет.

Время войны я пробыл в самом центре событий, в Софии и отчасти других местностях Болгарии, а также в Константинополе, и позволю себе поделиться с читателями некоторыми своими впечатлениями. Читатель, хорошо помнящий русско-японскую войну, – если только он провел ее не в Манджурии, на самом театре военных действий, – не должен по своим воспоминаниям судить о последней балканской войне. И у нас война сильно затрагивала паши интересы. Близкие люди были на войне, война обещала крупные перемены в нашем общественном строе, война тяжело отражалась на всем народном хозяйстве, о войне все говорили. И тем не менее, наша жизнь, большая часть нашей жизни, может быть, девять десятых нашей жизни, – я говорю о жизни Европейской России, – шли по своим обычным рельсам, сравнительно мало затронутые войной. Фабрики работали, крестьяне обрабатывали землю, чиновники ходили в свои департаменты, учителя и профессора учили, студенты и гимназисты учились, священники служили, торговцы торговали, железнодорожные поезда за небольшими исключениями ходили правильно, даже театры и общественные увеселения не прекращали своей деятельности.

Совсем не то в последнюю войну. Она захватила всю жизнь населения. Я прибыл в Варну 25 июня, через два дня после официального объявления войны, и если бы я никогда не читал газет и ничего не знал о политических событиях дня, то все-таки с первого же взгляда я не мог бы не понять, что вся жизнь города, – а при дальнейшей поездке и всей страны,! – идет каким-то ненормальным ходом. Улицы довольно значительного, и летом очень оживленного курорта, были почти совершенно пусты; извозчиков, проезжающих, почти не было; пешеходов тоже очень мало; и притом без помощи всякой статистики прямо на глаз нельзя было в числе пешеходов не заметить совершенно ненормального преобладания женщин над мужчинами; сравнительно немногие мужчины были либо турки (местные жители или же пленные, теперь, после заключения мира с Турцией и до нового нашествия турок пользовавшиеся полной свободой, но еще не эвакуированные на родину), либо какие-нибудь иностранцы. Было видно, что город еще недавно переживал период строительной горячки. В нем строился большой новый вокзал, строилось также не мало новых частных домов. Все эти здания были брошены недостроенными; у одного выведен лишь фундамент, у другого полтора или два этажа, и затем каменная громада стояла мертвая и пустая, с зияющими дырами вместо окон; ни одного рабочего около. Из лавок, магазинов значительное число заколочено. Я зашел в один магазин бакалейных товаров, в котором по его видимым размерам должно было быть в обычное время несколько приказчиков, и увидел за прилавком всего одного гимназиста. Я вступил с ним в беседу.

– Почему вы один в таком большом магазине?

– Отец на войне, приказчики на войне; дома мать и я; мать по хозяйству, я в магазине.

– А как же вы справляетесь в таком магазине?

– Как справляюсь! На меня одного работы не хватает.

Присматриваясь к вывескам магазинов, я заметил, что магазины, принадлежащие какому-нибудь Аристиду или Фемистоклу, работали, хотя, может быть, и неудовлетворительно; заколоченными же же оказывались исключительно магазины, принадлежащие каким-нибудь Драганам и Стоянам.

В последнюю войну были призваны под знамена запасные призывов 1883, 1884, 1885 годов; младшие поколения были призваны еще раньше. Таким образом, все мужское население страны до пятидесятилетнего возраста оказалось в армии. Пользовавшиеся различными льготами по семейному или служебному положению, и даже по болезни, все те, кто до войны платил так называемую военную дань, т. е. подать, налагаемую на освобожденных от отбытия воинской повинности. Все, они за весьма немногими исключениями были привлечены к несению военной повинности, причем пользовавшиеся льготою по нездоровью обращены на различные нестроевые должности. И только иностранные подданные, главным образом, греки, – а их в Болгарии не мало, – пользовались совершенно неизбежной льготой и в силу этой льготы оказались в привилегированном положении: в качестве торговцев они могли сравнительно бойко торговать за счет ушедших на войну конкурентов, в качестве рабочих получать повышенную, благодаря тому же ослаблению конкуренции, плату. Таким образом, мы встречаемся здесь с парадоксальным явлением: враги, с которыми ведут войну, получают премию, а болгары разоряются. Нужно заметить, что Болгария обращалась с подданными враждебных государств с совершенно исключительной культурностью: они не только не были насильственно выселены, но никаких стеснений их деятельности не ставилось. Может быть эта культурность объяснялась необходимостью сохранить при общей мобилизации хоть какие-нибудь рабочия руки, хоть какую-нибудь торговлю. Однако, ни на Сербию, ни на Грецию аналогичные соображения влияния не оказали, и как я слышал, болгарские подданные оттуда должны были убраться. Точно так же во время последней русско-японской войны японцы на русской территории не оставались.

Столица Болгарии по своему внешнему виду несколько отличалась от других городов страны. Чиновники значительного числа правительственных учреждений, функционирование которых было признано безусловно необходимым для государства, были все-таки частью избавлены от воинской повинности. Кроме того, София кишела посторонним людом: большое число турецких пленных являлись завсегдатаями некоторых излюбленных кафе и ресторанов Софии. Имелось на лицо и множество военных: офицеров и солдат, – частью несших военную службу в софийском гарнизоне или прибывших сюда по долгу службы, а частью находившихся в краткосрочных отпусках. Наконец, здесь толпилось значительное число иностранцев (служащих в посольствах, корреспондентов, иностранных торговцев и т. д.). Благодаря всем этим чуждым элементам София во время войны не выглядела обезлюденной, и в частности здесь нельзя было заметить особенного преобладания женщин; скорее наоборот. При том это население города, – частью чуждое жизни страны, частью командующее ею, частью, может быть, даже выигрывающее от войны, все-таки не казалось таким явно пришибленным, явно несчастным, как в других местах. И тем не менее, война и на Софии лежала тяжелым, заметным гнетом.

Торгово-промышленная жизнь в Софии, как и вообще во всей Болгарии, почти совершенно приостановилась; фабрики не работали, или работали с значительно пониженным составом рабочих; торговые заведения почти пустовали, – исключение составляли весьма немногие, которые развили свою деятельность благодаря войне, или в связи с нею, – сюда, кроме различных торговых и промышленных предприятий, занимающихся поставками на армию, входят и некоторые кафе, являющиеся излюбленными местами политических бесед. В Софии, которая прекрасно оборудована городскими путями сообщения (электрическим трамваем), этот последний почти бездействовал; из пяти городских маршрутов действовали только два, (а в некоторые дни и один), и то с значительно пониженным числом вагонов.

Учебные заведения, как университет, так и гимназии и большая часть школ были закрыты в течение всего осеннего семестра 1912 г. В весенний семестр 1913 г. они открылись, но действовали крайне неудовлетворительно. Большая часть профессоров и учителей была на войне, значительная часть студентов тоже, а часть гимназистов, хотя и не призванная под знамена, должна была нести домашния обязанности вместо отсутствующих отцов, обязанности, фактически несовместимые с учением. Таким образом, весенний семестр также пропал для учащейся молодежи Болгарии; в начале июня (вместо обычного конца этого месяца), он был и официально закрыт.

В первые дни войны железные дороги еще действовали. Вместо нескольких,! – трех или четырех пар поездов в сутки, пускалась одна пара; она ходила с значительным опозданием, часов на 15 или более на коротком расстоянии,! – но все-таки ходила. С конца июня, когда румыны вошли в северную Болгарию, движение поездов в ней почти прекратилось. А так как румыны сочли зачем то нужным взорвать мост около Плевны, то главная её магистраль (София – Варна) оказалась испорченной на долгое время даже после заключения мира. Линия между Софией и Белградом прекратила свою деятельность на несколько недель раньше, а линия между Софией или лучше сказать южной границей Болгарии и Константинополем бездействовала уже за все время турецкой войны, – и не возобновляла движения и во время последней войны между союзниками. Оставалась только одна магистраль, которая не вполне прекращала свое действие за все время войны: между Софией и Бургасом (через Филиппополь и Старую Загору). Но и она действовала слабо. И это не благодаря присутствию неприятеля, – здесь страна была от него свободна, а благодаря недостатку служебного персонала, который был забран на войну.

Бездействовали по большей части и правительственные, и общественные учреждения, если только они не связаны непосредственно с деятельностью армии. Кметы (городские головы) были избавлены от военной службы, но члены управ! – нет, и кметы должны были без их помощи вести все городское хозяйство, с дополнительными очень сложными и ответственными обязанностями, возложенными на города благодаря войне. Судьи, до кассационных включительно, были по большей части на войне, и суды заседали в сильно уменьшенном составе; присутствия составлялись из стариков, перешедших предельный для военной службы возраст. Впрочем, в судебной деятельности не оказывалось и особенной надобности. Число преступлений значительно сократилось против обычного, – может быть, вследствие общего подъема, а может быть, вследствие того, что вся та активная часть населения, из которой обычно рекрутируются преступники, попала в солдаты и была связана военной дисциплиной. К тому же многие преступления отныне ведались военными судами (кстати, в состав военных судов вошли по большей части те же гражданские судьи, лишь переряженные в военные мундиры, и ни от одного адвоката я не слышал жалоб ни на стеснения защиты, ни на чрезмерную легкость обвинений или жестокость приговоров). Что же касается гражданских процессов, то их число было сведено почти к нулю одним важным законодательным актом, имевшим почти революционное значение, именно актом о мораториуме, который был установлен указом 19 сент. 1912 г. (за 2 недели до начала войны с Турцией) и через 4 дня одобрен народным собранием. В силу это акта всем частным лицам, обществам и банкам давалась общая отсрочка (moratorium) для исполнения всех их торговых и гражданских обязательств, если только эти обязательства были приняты ими до 17 сеит., и в суде нельзя было предъявить ко взысканию ни векселя, ни другого документа. В силу этого акта квартиронанимателям были отсрочены платежи квартирных денег, и домохозяин не имел права выселить неаккуратного плательщика. Сперва мораториум был принят на 3-месяч. срок, потом продлен на неопределенный срок до окончания демобилизации. Так. образом, состояние страны, когда в ней нельзя было судебным порядком преследовать за неисполнение гражданских обязательств, длилось фактически около года – с сент. 1912 по сент. 1913. Трудно себе даже представить все практические последствия такого акта для современного государства с его огромным гражданским оборотом.

Всего важнее и тяжелее для страны было влияние войны на земледелие. Не смотря на то, что все мужское население почти поголовно было призвано под знамена, несмотря на это весной болгарские поля были засеяны, засеяны почти исключительно женскими руками, и по-видимому, засеяны вполне удовлетворительно. По крайней мере урожай, и притом одинаково на хлеб, на сено, на овощи, на фрукты, на виноград и т. д. в этом году в Болгарии оказался исключительно хорошим. Казалось, жатва может, если не вполне, то до некоторой степени смягчит бедствия, причиненные войной. С самого начала, однако, возможность снять эту жатву только женскими руками внушала большие сомнения. Правительство сделало попытку организовать при помощи общинных управлений особые странствующие дружества из мужчин-работников, специально для этого освобожденных от воинской повинности; была сделана попытка приспособить к этим работам также пленных турок. Но когда в северную Болгарию вторглись румыны, то население от них пряталось, и работы в их присутствии оказались невозможными.

Благоприятная жатва в Южной Болгарии не покрыла ущерба, причиненного её гибелью в большей части северной Болгарии. Точных статистических данных, в настоящее время, конечно, еще нет, по всеми признается, что недобор весьма значителен.

Значительная часть скота в местах, где проходила армия, болгарская или румынская, – а она проходила по всей Болгарии, – взята, реквизиционным образом на военные надобности.

К этому нужно прибавить громадную потерю людьми. Во время турецкой войны Болгария потеряла убитыми около 33 000 человек и 25 000 тяжело раненными, не считая нескольких десятков тысяч легко раненных. Война с союзниками была гораздо кровопролитнее, по даже приблизительных цифр еще нет. Во всяком случае, в общем, Болгария лишилась гораздо более, чем 100 000 человек убитыми и искалеченными, т. е., удвоенного годичного прироста населения (в 1909 прирост равнялся 59,000 человек).

Таким образом, война совершенно разорила Болгарию. Точно так же дело обстоит, конечно, и в Сербии, и в Греции, и в Черногории, – в последней даже еще хуже. Во всех этих странах мужское население было взято на войну, промышленная жизнь страны приостановлена, жатва плохо собрана, moratorium нарушил весь нормальный ход гражданского оборота. Но еще бесконечно хуже оно обстоит, в так называемых освобожденных землях – в Македонии и во Фракии. Здесь жатва тоже не была собрана, но по совсем другой причине: здесь просто её не было, так как поля не были засеяны.

Торгово-промышленной деятельности здесь не было даже в тех скромных размерах, как в Болгарии, Сербии, Греции. Зато здесь луга, поля, огороды, бахчи, виноградники были потоптаны; скот истреблен или угнан, деревни, даже города созкжены; от города Сереса, несколько раз переходившего из рук в руки, – от турок к болгарам, потом к грекам, потом опять к болгарам, и вновь наконец к грекам, остались одни развалины. В довершение всего народ избит, изувечен, истреблен массами; массами принужден бежать. Сколько народа погибло или бежало, никто этого не знает; 100000 беженцев из Македонии в Болгарию, и в том числе 25000 в одну Софию, – эта цифра, фигурировавшая в болгарских газетах, а вслед за ними и в русских, конечно, преувеличена. В Софии, в последние дни моего пребывания в ней, около 15 июля, македонский комитет давал приют и кормил 6000 беженцев из Македонии; несколько их тысяч разместились у частных лиц (родных, знакомых, просто добрых людей) и не были регистрированы. Всего, значит, тысяч 10. Но такие же толпы были и в Филиппополе, и в других городах, и даже деревнях Болгарии, и следовательно, общее число их определялось во всяком случае десятками тысяч. И это в одной Болгарии; но беженцы были и в Сербии, и в Греции, и даже в Константинополе; в последнем я видел также толпу болгарских беглецов, – правда, не из Македонии, а из Фракии (Родосто), – они спаслись в турецкую столицу от арабов и курдов, которые явились сюда в качестве турецкой кавалерии, чтобы отнять город от и не Думавших сопротивляться им болгар, и начали в нем жестокую резню. Вряд-ли будет преувеличением сказать, что для Македонии (и почти также для Фракии) нынешния войны, турецкая и союзническая, по своей жестокости, разорительности, по количеству жертв из числа мирного населения, напоминали не войны последнего столетия, а войны средневековья, Атиллы и Тамерлана. Македония разорена в конец, и разоренной досталась она поделившим ее счастливым завоевателям, а её обнищавшее население лежит теперь тяжелым бременем на общественной и государственной благотворительности как победителей (Сербии и Греции), так и в еще большей мере побежденных (Болгарии).

II

Война разорила население; само собою разумеется, она разорила также и государство. Болгарское народное собрание в несколько приемов ассигновало на ведение военных действий – с Турцией, потом с союзниками, 300 милл. франков. Эта сравнительно скромная сумма есть все, что пока истрачено на войну непосредственно деньгами, – я говорю тут только о Болгарии. Сумма эта была получена из следующих источников. В нее вошло около 25 милл. франков, полученных от ранее заключенного, но еще не израсходованного займа на постройку железной дорога; насильственный заем, заключенный у собственных чиновников посредством вычета из их жалованья известной части жалованья[1]1
  У чиновников, не бывших на войне и получающих свыше 4000 фр. в год, удерживалась треть их содержания. Чиновникам, взятым на войну, для содержания их семей выдавалась только одна треть жалованья. У чиновников, получавших менее 4000 фр., вычеты были менее значительными. Предполагалось, что эти вычеты есть не сокращение жалования, а заем, подлежащий уплате по окончания войны. В связи с мораториумом это значительное сокращение доходов бюрократии было одним из заметных в экономической жизни страны явлений.


[Закрыть]; заем у народного банка; краткосрочный заем у французских банков, покрытый бонами государственного казначейства, которые подлежат тоже скорой оплате. Кроме того, исчерпаны все свободные суммы, находившиеся в казначействе, и в настоящее время Болгария находится в состоянии самого удручающего безденежья. Но эти 300 милл. составляют ничтожную долю стоимости войны. Почти на ту же сумму забрано у населения скота, хлеба и других продуктов, забрано в реквизиционном порядке с выдачей реквизиционных росписок, которые подлежат оплате в самом скором времени после заключения мира. Приблизительно в ту же сумму – 800 милл. франков – следует оценить капитализованную стоимость всех пенсий, которые придется выплачивать изувеченным и семьям убитых на войне солдат и офицеров. Миллионов в 400 оценивается утрата и порча орудий, военных снарядов и т. д. Конечно, при ином настроении народа и правительства можно было бы отложить на неопределенное время восстановление этих потерь, но при существующем настроении, когда вся Болгария дышет мыслью о реванше, именно они будут восстанавливаться едва ли не в первую голову. Миллионов в 70 определяется стоимость железнодорожных мостов, рельсового пути, железнодорожного подвижного состава, и пр., пострадавшего во время войны. Таким образом, стоимость войны для болгарского правительства нужно оценить приблизительно в полтора миллиардов франков – сюда не входят потери городов и общин, недобор от поступления налогов, недобор от несобранной жатвы и непосредственные потери населения людьми; имуществом, деньгами. Эти полтора миллиарда будет необходимо покрыт в ближайшие годы. Единственный источник – займы. Государственный долг Болгарии до войны равнялся 600 милл. франков, т. е. по 60 руб. на душу населения, – долг приблизительно равный русскому, если принять во внимание сравнительные размеры двух государств. Через несколько лет по окончании войны он должен будет утроиться и достигнуть двух миллиардов, более чем удесятеренного нынешнего годичного бюджета страны (доходы Болгарии по росписи на 1912 г. определились в 190 м.). Между тем, в 1913 г., финансовый год, даст, конечно, огромный дефицит: ведь налоги почти не поступали, даже обыкновенно верные источники государственных доходов, – железные дороги, почта, таможня, – на этот раз изменили: железнодорожные поезда почти не ходили в течение полугода, а поскольку они ходили, они перевозили бесплатные грузы и бесплатных пассажиров; почта почти бездействовала, таможня тоже, – сперва только по границе с Турцией, а потом по всей границе (кроме Бургасского порта, все время открытого для торговли, однако, и тут сократившейся). В ближайшие годы, без сомнения, тоже предстоят значительные недоборы.

Найдет ли в виду всего этого разоренная и побежденная страна кредиторов, которые согласятся дать ей этот заем и на каких условиях вопрос, который в настоящее время не легко разрешить.

Одно важное и весьма печальное финансовое последствие войны уже имеется на лицо. Лет десять назад Болгария, имевшая до тех пор серебряную валюту, восстановила свободное золотое обращение. Золотой 20-ти-франковик разменивался в Болгарии свободно на 20 болгарских бумажных или серебряных левов; и обратно, за 20 серебряных франков без всякого ажио можно было получить золотой. Правительство хорошо знает цену прочного золотого обращения и потому употребляет героические усилия, чтобы спасти его. В официальных биржевых бюллетенях печатается до сих пор, что 20 франков золотом равны 20 франкам серебра, и народный банк дает за них не более этой суммы. Но к сожалению, в этом уже теперь заключается фактическая неправда. Обратного обмена серебра на золото народный банк не производит, а частные банки требуют ажио, хотя еще и незначительного. Таким образом, золотая валюта пошатнулась, и вряд ли правительству удастся ее восстановить.

Аналогичные явления мы видим и в Сербии, и в Греции, и при том, в степени нисколько не меньшей, чем в побежденной Болгарии.