Текст книги "В пустоте все обрушено и некуда ползти"

Василий Забутовский
В пустоте все обрушено и некуда ползти

© Забутовский В., 2019

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2019

* * *

Василий Забутовский

Медкомиссия

Стояла золотая осень, а Спиридону Капустинскому надо было попасть на плановую медкомиссию – для первой работы. Он дежурил на второй работе, поэтому поздно вечером он сходил в душ и постриг ногти, на ногах и руках. Ногтей почти не было, но из уважения к медицине Спиридон поработал над пальцами рук и ног…

Ехать нужно было далеко, но он ухитрился добраться за полтора часа до начала работы Медицинского центра для профосмотров, этот центр находился в районе Останкино. Дождавшись открытия, Спиридон сначала пошёл в кабинет для сдачи анализов крови.

Медсестра с перекошенной щекой сказала сварливым голосом: «А где вена? Совсем её нет! Ходют, ходют тут, а вены нету!» Спиридон на эти слова ничего не сказал, он решил сначала приглядеться. Поэтому достал из своей сумки котлету и начал её есть. Вторую котлету он предложил медсестре. Та вытаращила глаза и отказалась. Спиридон съел и вторую котлету.

В кабинете, где проверяли зрение, была женщина в белом халате. Эта женщина очень дотошно проверила глаза и никудышное зрение Спиридона с различных ракурсов, используя всякие критерии, приборы и приспособления.

«Вы – хороший человек! Ещё никто так подробно мной не интересовался!» – такие слова сказал Спиридон врачу-окулисту.

Потом он сделал ЭКГ в кабинете, где хозяйка говорила каждому следующие слова: «Быстрее, быстрее! Таких, как вы, у меня аж сто пятьдесят человек в день!»

Есть такое выражение «дама элегантного возраста», что означает одно – очень пожилой человек. А ещё есть выражение «икона стиля» – это некое гламурное и брендовое существо. Возраст хозяйки следующего кабинета из категории элегантного давно уже перевалил в категорию иконы возраста. И эта дама, посмотрев электрокардиограмму Спиридона, заявила следующее: «Голубчик, Вас сюда на носилках доставили или вы совершили побег из морга?.. С такой кардиограммой люди не живут!»

Спиридон сразу проникся доверием к прямой и искренней старушке-врачевательнице и также прямо заявил: «А мне пофигу!.. Если это решило бы хоть одну проблему, я бы хоть сейчас ласты склеил! Но я не вижу в этом немедленном издыхании никакого рационального смысла!»

«Да, да! Я тоже так думаю, как и ты!» – почему-то перешла на «ты» собеседница Спиридона. Потом она измерила давление и сказала: «Ужас!» – «Согласен, – ответил Спиридон, – ужас он и есть ужас! Я вижу, Вы девушка бывалая, давайте Вы мне отметите всех других врачей, мне больше уже ни к кому не хочется идти!»

Врачевательница расписалась и за психиатра, и за дерматовенеролога, и за хирурга, и за всех-всех остальных медицинских специалистов.

«А давайте потанцуем! – предложил Спиридон, – у меня светлая меланхолия!» Потом они вдвоём покружились пару минут в танце. Спиридон сказал: «Ну, я пошёл!» – «Да-да, иди, дорогой человек! И не умирай, пожалуйста!»

Когда Спиридон вышел из здания медицинского центра, то он немедленно выпил… Всё-таки, медкомиссия в элегантном возрасте – это большая нагрузка на психику. А потом Спиридон поехал на работу, ведь суточного дежурства никто не отменял.

Непростая и насыщенная жизнь

Направляясь из деревни, из глуши, в Саратов, я делал пересадку в Москве. И почему-то там застрял. Застрял и застрял, курю и курю бамбук в Москве. Привык уже.

Но в Саратов тоже надо попасть – там у меня молодая жена и семеро детей, младшенькая, Алиночка, скоро в школу пойдёт.

Мне моя третья бывшая жена так и говорит: «В Саратов, в Саратов, в Саратов!» Типа, проваливай, надоел уже со своим прокуренным бамбуком! Нервы у неё не в порядке, всё ещё переживает наше расставание в 1963 году… Столько времени прошло, а ничего не заржавело!

Придётся ехать в Саратов… Поеду через Париж, там у моей средней внучки свадьба скоро. Замуж выходит Настенька!.. Или Наденька? Надо посмотреть в своей записной книжке, там у меня всё записано. Память у меня хорошая, только жизнь у меня непростая. Можно сказать, насыщенная жизнь…

Бодрые строчки от Эдуарда Жмякина

Умирают обычно некстати, ведь дела окружают гурьбою. Свою смерть замечают отчасти, по инерции дёрнув ногою.

Твоя смерть будет мелкой помаркой, хулиганством последним твоим. Кредиторы уже не достанут, и убытком ты станешь для них.

Шлейф из всяких поступков хороших на дорогу приляжет порошей в виде серой изменчивой пыли.

Ну, а если не делал хорошего, расплывёшься лишь кляксой чернильной.

Эта клякса впитается в землю, и бесплодною станет земля. Много жизней прожито бессмысленно в этом мире, придуманном зря.

В оправданье ты скажешь запальчиво: «Ожиданием жизнь я заполнил! Ведь я вовремя вклинился в очередь и удачно я в ней протолкался!»

Сказание о зелёной пасте

Шариковой ручкой да с красною пастой в тетрадке с помятой обложкою я отмечу без скромности ложной все свои неприятности в этой жизни, совсем некомфортной:

«Некрасивый, с глазами некруглыми, с носом кривеньким цвета моря синего, где дельфины играются, жизни радуясь. Очень бедный, интереса финансового ко мне нету в мире денежном. И работаю я в сфере так себе: мою я посуду всякую, в общепите, где пятна сальные повсюду живут, а скатерти местные слова «свежесть» не знают совсем – в нехорошей я точке питания себе хлеб добываю. И не любят меня дамы зрелые да с причёсками пышными модельными, вавилонами эти причёски зовут. И обходят меня эти дамы, в мою сторону равнодушными взглядами очень громко и трубно сморкаются».

Но и паста зелёная мне ведь тоже нужна. В моей жизни не одни неприятности горькие. Три секунды назад в мою жизнь срочно радость пришла – на меня вдруг наехал трамвай на углу с Расставальным проспектом и с Карбюраторной улицей. Ну и ладненько, вроде, отмучился. Всем спасибо. Зафиксируйте факт в той графе, где расходы: «Был, да вышел, вздохнув облегчённо».

Этот факт зафиксируйте пастой зелёной…

Красным светом зажжётся экран…

Вот и сменилась эпоха, на пороге мы счастья: раньше брызги летели, люди бились и рвали огнём и металлом друг друга на части, аж ошмётки взлетали и ложились на снег, брызги крови на снег, в муках страшных глаза потухали, загорался неяркий малиновый свет!

А теперь всё не так: мучат люди друг друга пристойно, можно даже сказать, виртуально, но от этой пристойности странной не менее жутко и больно…

Креативно теперь кровь живая украсит фотошопного снега сугроб, сообщения текст вдруг с размаху ударит в висок, синяя жилка виска колыхнётся сильней на виске побледневшем… и застынет потом, для пульсации крови закроется кран, пальцы рук в хватке последней сожмут у смартфона дисплей, красным светом зажжётся экран и потухнет нескоро, освещая пространство лучами из крови…

Про дождь и про меня

Бывает такое, что дождь в неумелых руках, дождь ненужный, совсем очумелый и с ветром в обнимку, вдруг нагонит тоску, в тёмных лужах ощерится загнанный страх и деревья застонут в саду…

 
А со мною не так, нет, не так:
как награда, вода упадёт,
 

и цветы распахнутся, словно знаки надежды, и красотки румяные в пёстрых одеждах из домов побегут, из домов побегут в хороводы, и растений потянутся дружные всходы, – дирижёром я буду в самом центре дождя!..

Пролетая над серой дерюжкой…

Много знаний не бывает. Иногда даже хорошее знание географии и рельефа земной поверхности здорово помогает человеку, особенно, если у человека понос.

Мчится такой человек на автомате, совершенно не разбирая дороги, и уже в последние секунды находит нужную впадину на земной местности и успевает укрыться в этой геосинклинали, и со вздохом «Уфф-ф» ухитряется не опоздать.

После этого человеку бывает облегчение, а впадине – полное исчезновение.

А вот работы много бывает, даже чересчур много бывает. На своей первой работе Питоний Рассветов весь день менял перегоревшие электролампочки в псевдопушкинских фонарях, которые сделаны не из чугуна, а из силумина, довольно пустякового материала. И сами фонари из силумина получаются обычно весьма хлипкими. Вот и лазил с помощью лестницы-стремянки по этим фонарям весь день Питоний, даже притомился.

А на второй работе ему пришлось участвовать в переезде фирмы и всю ночь разгружать две десятитонные фуры с мебелью, а потом ещё ремонтировать и расставлять эту мебель.

А ещё Питоний ухитрился написать за эти два дня текст типа стихотворения с названием «Хватит!». Вот такой вот текст у него получился:

«Инстинкт мой вышел на свободу и укусил за хвост змею. Змея та, паникой терзаясь, пронзила зубом белоснежным бедро дебелой поварихи.

И повариха, дрогнув телом, обед сготовила на славу, довольно сытный и терпимый, надев халат почти что новый, крича для бодрости и смеха слова такие: «Ча-ча-ча!»

А люди разных комплектаций, узнав носами про еду, работы все тут побросали, примчались с ложками большими и всё буквально резво съели, потом все резко возбудились и дружно закричали слово «Хватит!», хоть были разных комплектаций.

И люди разных комплектаций взялись все за руки потом и танец стали танцевать, ногами делая движенья и хитроумные прыжки.

Земля в сторонке не стояла и тоже резко задрожала с вполне приличной частотой. И все лгуны и паразиты, и заскорузлые бандиты с Земли упали в космос гиблый и там пропали, вереща!

А всё началось ведь с пустяка: инстинкт мой вышел на свободу и хлопнул яростно ногою, воскликнув слово «Хватит!»

Когда Питоний Рассветов добрался до дома, то он сразу после ванны налил себе бокал хорошего красного вина, поощрив себя таким способом за свои труды.

Ведь жизнь любого человека – это не восточный ковёр с яркими красками, а серая дерюжка.

Пускай у человека всё есть для безрассудного обжорства, но и обжорство приедается, поэтому первоначальный роскошный ковёр всё равно в итоге превращается в серую дерюжку.

И на грубой ткани такой дерюжки только изредка оставляет яркие пятнышки редкая птичка колибри, когда она пролетает над ней.

И бокал хорошего вина – это и есть такое яркое пятнышко крохотного мгновения счастья после пролёта пестрой и радостной жизненной птички колибри, особенно если ты заработал этот бокал напитка, а не украл его у других.

Эта очередь длинная-длинная, мало радости в ней и уюта… Только вот в ожидании жизненном не узнать, что в итоге дают там.

Не добраться тебе до прилавка, не услышать и криков похвальных, умирают всегда в одиночестве, тихим вздохом в пространстве растаяв…

Несовершенство

Этот Куркудюмов был ещё тем алкашом. Но он себе говорил так: «Вот не смогу когда сгибать двумя пальцами пробку от бутылки пива, то сразу и брошу пить как недостойный и малосильный для этого занятия потребитель».

Вот такой был алкаш Куркудюмов, с принципами… Однажды Куркудюмов выпил очередную бутылку пива, согнул довольно жёсткую пробку и бросил эту пробку внутрь пустой бутылки. Он всегда так делал. А после этого Куркудюмов умер, так получилось…

Умер он, можно сказать, в расцвете своих сил, ведь у него ещё были силы на сгибание пробок.

Так мир лишился принципиального человека, алкаша Куркудюмова… В этом и заключается несовершенство мира – умирают и принципиальные алкаши, и остальные аморальные люди.

Ноябрьский лёд

У человека лучше детства чаще всего в жизни больше ничего не случается. Мне в детстве беспричинную радость доставляли первые ноябрьские морозы. Это когда вся вода в мелких лужицах превращается в лёд, а лёд этот так замечательно хрустит под ногами. Для меня это было всегда праздником!

Сейчас для меня любое понижение температуры – это просто дополнительный расход на отопление дома. Понятно, что никакой радости от этого нету.

Но я знаю, что надо было бы мне сделать, чтобы продлить моё детское восприятие жизни на все годы взрослых мытарств и взрослой ерунды. Ведь в детстве живёшь в радостном предвкушении чего-то нового, чего-то интересного, чего-то праздничного.

Поэтому мне надо было устроиться работать на какое-нибудь предприятие компании Jack Daniels. Ведь в этой компании каждую первую пятницу месяца сотрудники вместе с зарплатой получают по бесплатной бутылке виски Jack Daniels.

И я бы с замиранием своей всё ещё детской души ждал бы этот ежемесячный праздник – первую пятницу месяца! И к этой моей детской радости ещё бы примешивалось взрослое удовольствие – получение халявы!

Всё тлен и прах!..

Кто много жил, тому уж литра мало… Затылок чешет жёстко пятерня, как говорится, сроду не бывало, – опять ответ не сходится, и непонятно, сколько будет дважды два…

Смотреть не надо вверх обдолбанною птицей, мы никогда уж больше не взлетим.

Скажи спасибо, что потихоньку как-то шебуршимся, ещё глотаем мы отечества совсем не сладкий дым.

«Всё тлен и прах!» – не раз сказал философ. Мы это знали чётко без него, ещё бы продержаться пару вёсен, а в помощь позовём мадам Клико…

Превратности любви

Какой-то драйв и всяческий мороз по коже, ведь я влюбился в барышню до сентиментальной дрожи… И даже заболел я недержанием желудка…

А барышня взглянула на меня… Уж лучше б не смотрела! Со мною вдруг случился ужаснейший запор, его б назвал я петролитным. Любовь прошла, ведь этот взгляд вдруг оказался совершенно лишним…

Опять я уезжаю на дежурство…

Опять я уезжаю на дежурство, еды мне дали для поддержки сил… И электричка ждёт меня, она отправится в четыре двадцать девять.

Но дождь на улице и холодно, июнь своей концовкой подкачал.

И говорит жена: «Надень ты кепку, раз зонтик не берёшь с собой!»

Послушно кепку надеваю, ведь выдалась такая нехорошая погода.

Жена тут замечает: «Ты в кепке этой выглядишь совсем, как Ленин!»

Я отвечаю: «Вот этого не надо, я пользу людям приношу, и называюсь я солидно – электромеханик… Причём, вдобавок, не простой электромеханик, а старший…

А должность эту, как вождь мирового пролетариата, я не понимаю… Достали эти все вожди! Уже приехали с вождями этими. Чтоб выжить, люди мучаются на двух и трёх работах!»

Ещё добавил пару слов и вышел скорым шагом, чтоб не опоздать на электричку…

Дела соседские

Забрёл на соседский участок выводок диких уток. Утка и семеро утят, прямо как в сказке. Сосед Славик начал суетиться и куда-то загонять этот выводок.

Увидев лёд во взгляде соседа Горшкова, сосед Славик сказал:

– Я им покажу дорогу на Клязьму!

Горшков промолчал. Он в своей жизни ни разу ещё не встречал приличного человека с именем Славик.

На участок Горшкова ветер принёс пяток утиных перьев. «Сожрал!» – мрачно подумал Горшков. Теперь у Горшкова появилась цель в жизни.

Осталось только организовать алиби…

Карьерный рост

«Человек привык себя спрашивать: «Кто я?» Там, учёный, американец, шофёр, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?»

Сергей Довлатов

Карьерный рост

Был у нас на Объекте один Охранник – говно говном. Жаль, что мы его не пришибли, он недорого стоил, а пакостей от него было хоть отбавляй.

Потом он исчез, но я его увидел уже на другом Объекте, рангом повыше, у него уже был пистолет на правом боку. Потом я его увидел с автоматом через плечо на ещё более серьёзном Объекте.

А больше я его не видел, у меня уже не было допуска на более крутые Объекты. Наверно, этот Охранник уже на таких Объектах, а чем он вооружён, приходится только догадываться.

Я понял, что у говна единственный карьерный рост – это эволюция вооружения. Быть говном – это не мирная профессия.

Почему они не моются?..

Сколько же можно опускаться? Какое-то хаотичное и неконтролируемое падение… Как я здесь очутился? Как я докатился до такого. Какие-то кругом бывшие военные и бывшие менты… Самодовольные и глупые, словно консервы из фасоли.

Бесполезно их посылать, эффекта ноль, только лезут драться, идиоты. Они не догадываются, что я заурядный псих. Булыжник – оружие пролетариата, топор – оружие психа, случайный предмет…

Надо брать побольше еды с собой на дежурство, хоть не так всё начинает безнадёжно выглядеть, какой-то лучик появляется.

Только не гоняться за этим тараканом, пускай живёт. Никто ничего не знает про его внутренний мир. Время – пять часов пятьдесят минут, что заставило его бегать в это время по каменному полу?

Из всех знакомых – только один художник, но от него пахнет какой-то кислятиной. Почему не моются эти художники?..

Печаль моя светла…

Очень много ходьбы на работе. И работы много. Так и ходишь весь день по огромным корпусам: то ворота автоматические не работают, то воды горячей нет, то подключить что-нибудь надо, то ручку у массивных дверей оторвали, то пожарная сигнализация сработала…

Много чего на дежурстве бывает, к шести часам вечера уже измочаленный весь. Чаю выпьешь, чуть полегче станет. Потом полежишь полчаса, ещё чуть полегче станет. Потом в душ пойдёшь, под самой горячей водой постоишь, ещё чуть легче станет…

Потом плюнешь на всё и достанешь заначку, накатишь граммов триста. И сразу так хорошо станет, но грустно… Но грусть тёплая и светлая. Становится грустно, что не выпил с утра, сразу бы хорошо стало. Конечно, выгнали бы с работы, ибо всегда на виду, но это уже неважно.

И по-доброму улыбнулась!..

Изабелле Платановне шёл семьдесят седьмой год, но душой она была молода. И поэтому совсем не заморачивалась на счет своего возраста.

Вот и сегодня она собралась на свидание с молодым человеком, которого звали Фенимором Петровичем. Фенимору Петровичу недавно исполнилось семьдесят два года.

Изабелла Платановна очень тщательно собиралась на это свидание. Она подготовила свой лучший наряд, попрыскалась изысканными духами, потом почистила старательно свои зубы, точнее свою вставную челюсть.

Только вот незадача, она сослепу перепутала тюбик зубной пасты с тюбиком крема для фиксации зубных протезов «Корега». Обнаружив эту путаницу, Изабелла Платановна по-доброму улыбнулась: и на старуху бывает проруха!

Главное, душа у неё молодая! И у неё есть молодой человек – у неё есть Фенимор Петрович!

Хочу!..

День начинался обычно. Напарник уже протрезвел и сказал: «Привет!».

Он лежал на шконке. Финаретов сказал: «Здорово!» А потом добавил: «Ты будешь вставать? А то я ухожу!»..

«Нет! – сказал напарник, – я чуть позднее!» – «Хорошо, – сказал Финаретов, – счастливо!» – «Удачи!» – ответил напарник.

Было пять утра. Дежурство на этом объекте для Финаретова закончилось, ему надо было добираться до другого.

До остановки автобуса было с полкилометра по обочине шоссе. Рекламные щиты через один были пустые. «Кризис», – подумал Финаретов.

Как обычно на одной из остановок с криками «Помогите!» в автобус лезла древняя бабка с тяжёлой тележкой на колёсиках. Эта бабка уже давно всем надоела, ведь в этом первом автобусе ехали на работу, в основном, одни и те же люди.

В метро Финаретов попал в шесть часов пятнадцать минут, как всегда. Всё остальное было тоже как всегда.

На эскалаторе, когда Финаретов переходил с Арбатской на красную ветку, на станцию «Библиотека имени Ленина», он увидел мужчину в светлой рубашке и в мятых льняных брюках лет пятидесяти.

У мужчины были усы, замечательные усы, густые и седые. Эти усы уютно располагались над верхней губой. Они красиво и конструктивно подчёркивали подбородок.

Финаретову прямо стукнуло: «Хочу такие усы, именно такой формы и текстуры!»

Начавшийся день заиграл новыми красками и гранями, у Финаретова появилась цель, ради которой стоило жить и бороться.

Когда люди бывают искренними?

В щекотливых контактах с обширной Вселенной я всегда остаюсь в дураках. Лишь затею я акт альтруизма, как мой имидж теряет размах!

Начинают все пальцами тыкать и кричать: «Какой же ты лох! Делать людям хорошее – дикость! Ближе к телу ведь свой кошелёк!»

Почему же люди обычные, как хоронят друг друга, роняя слезу, говорят: «А Петрович был очень приличным, он в беде помогал, не просил за услуги он мзду! Были б все как Петрович, мы бы жили давно уж в раю!»

А потом добавляли и это:

«А в награду за щедрость получил он смертельный инсульт!

Ведь ему говорили: «Не делай добра. В простоте своей детской, сердечной, не получишь и зла в этой жизни, весьма скоротечной!»

Из японского, про бабочку…

Нечеловеческий фотограф снимал пейзаж, любуясь сакурой, как вдруг какой-то человек залез в кадр.

В этот момент нечеловеческий фотограф удачно выхватил выражение то ли мордочки, то ли лица бабочки на розовом фоне цветущей сакуры.

Нечеловеческий фотограф так рассердился, что догнал этого человека и немного его побил.

Но это не помогло, ведь бабочка уже улетела…

Привычка опасаться

Советский человек имел одну замечательную черту: он постоянно чего-то опасался. Он опасался империалистов и боролся с их происками, он переживал за свободу Анджелы Дэвис, ещё он опасался всякого дефицита и запасался всякими предметами ширпотреба.

Вот и Филимон Потрясиков, который трудился внештатным литконсультантом на складе бракованной обуви, начал опасаться того, что Муза покинет его и он перестанет писать свои замечательные стихотворения.

Чтобы этого не произошло, Филимон поставил на свой смартфон приложение «Привычки».

Это приложение помогало закрепить какую-нибудь привычку.

Например, если человек каждый день делает зарядку или каждый день напивается в зюзю, то через три недели у него всё это надёжно закрепляется.

А Филимон записал себе простую привычку – писать каждый день какой-нибудь текст, чтобы не зависеть от внешних обстоятельств: от вдохновения, от атмосферного давления, от цен на липовый мёд и прочих факторов изменчивого мира…

И у него стало получаться. Он каждый день писал какой-нибудь мадригал или сонет, какое-нибудь философическое размышление или лирическое признание в любви к какой-нибудь не очень полной женщине или в любви к природе.

Иногда он писал бодрый призыв к созидательному и полезному труду на благо общества, а иногда он писал рассказик про ёжиков, ему нравилась активная жизненная позиция этих существ, ведь во время занятия сексом ёжики очень громко сопели, пыхтели и фыркали.

И каждый день он отмечал у себя в приложении, что текст написан. Приложение рисовало всякие графики и показывало этими графиками, как закреплялась привычка писать каждый день текст. Как говорится, ни дня без строчки!

Если быть честным, то в глубине души Филимон Потрясиков опасался, что если он не будет писать каждый день, то его или оштрафуют, или посадят на пятнадцать суток, или лишат премии на работе, или поместят его фотографию без головного убора на цеховой доске позора.

Филимон был бывшим советским человеком, поэтому и опасался. Ведь приложение «Привычки» – это своеобразный юридический документ и обязательство, а всех юридических дел Филимон страшно боялся. Вот такое у него было непростое советское наследие, можно даже сказать, что фобия…

Но зато Филимон теперь не зависел от капризной субстанции, так называемого вдохновения, и спутницы вдохновения, некой Музы.