Текст книги "Баллады"

Замок Смальгольм, или Иванов вечер

[31]31
  Перевод баллады Вальтера Скотта «Канун Иванова дня». Замок Смальгольм находился на юге Шотландии. Принадлежал одному из родственников Вальтера Скотта.


[Закрыть]

 
До рассвета поднявшись, коня оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
Он коня, торопясь в Бротерстон[32]32
  Бротерстон – лощина в горах, находящаяся в нескольких милях от замка Смальгольм.


[Закрыть].
 
 
Не с могучим Боклю совокупно спешил
На военное дело барон;
Не в кровавом бою переведаться мнил
За Шотландию с Англией он;
 
 
Но в железной броне он сидит на коне;
Наточил он свой меч боевой;
И покрыт он щитом; и топор за седлом
Укреплен двадцатифунтовой.
 
 
Через три дни домой возвратился барон,
Отуманен и бледен лицом;
Через силу и конь, опенен, запылен,
Под тяжелым ступал седоком.
 
 
Анкрамморския битвы[33]33
  Анкрамморская битва – сражение между шотландскими войсками под предводительством Вальтера Скотта-Боклю и Арчибальда Дугласа и вторгшимися в Шотландию англичанами при деревне Анкрам-муре.


[Закрыть] барон не видал,
Где потоками кровь их лилась,
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
Где за родину бился Дуглас;
 
 
Но железный шелом был иссечен на нем,
Был изрублен и панцирь и щит,
Был недавнею кровью топор за седлом,
Но не английской кровью покрыт.
 
 
Соскочив у часовни с коня за стеной,
Притаяся в кустах, он стоял;
И три раза он свистнул, и паж молодой
На условленный свист прибежал.
 
 
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,
И присядь на колена мои;
Ты младенец, но ты откровенен душой,
И слова непритворны твои.
 
 
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;
Мне теперь ты всю правду скажи:
Что заметил? Что было с твоей госпожой?
И кто был у твоей госпожи?»
 
 
«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,
Где маяк, приходила тайком
(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам
Не прокрасться во мраке ночном).
 
 
И на первую ночь непогода была,
И без умолку филин кричал;
И она в непогоду ночную пошла
На вершину пустынную скал.
 
 
Тихомолком подкрался я к ней в темноте;
И сидела одна – я узрел;
Не стоял часовой на пустой высоте;
Одиноко маяк пламенел.
 
 
На другую же ночь – я за ней по следам
На вершину опять побежал, –
О творец, у огня одинокого там
Мне неведомый рыцарь стоял.
 
 
Подпершися мечом, он стоял пред огнем,
И беседовал долго он с ней;
Но под шумным дождем, но при ветре ночном
Я расслушать не мог их речей.
 
 
И последняя ночь безненастна была,
И порывистый ветер молчал;
И к маяку она на свиданье пошла;
У маяка уж рыцарь стоял.
 
 
И сказала (я слышал): “В полуночный час,
Перед светлым Ивановым днем,
Приходи ты; мой муж не опасен для нас:
Он теперь на свиданье ином;
 
 
Он с могучим Боклю ополчился теперь:
Он в сраженье забыл про меня –
И тайком отопру я для милого дверь
Накануне Иванова дня”.
 
 
“Я не властен прийти, я не должен прийти,
Я не смею прийти (был ответ);
Пред Ивановым днем одиноким путем
Я пойду… мне товарища нет”.
 
 
“О, сомнение прочь! безмятежная ночь
Пред великим Ивановым днем
И тиха и темна, и свиданьям она
Благосклонна в молчанье своем.
 
 
Я собак привяжу, часовых уложу,
Я крыльцо пересыплю травой,
И в приюте моем, пред Ивановым днем,
Безопасен ты будешь со мной”.
 
 
“Пусть собака молчит, часовой не трубит,
И трава не слышна под ногой, –
Но священник есть там; он не спит по ночам;
Он приход мой узнает ночной”.
 
 
“Он уйдет к той поре: в монастырь на горе
Панихиду он позван служить:
Кто-то был умерщвлен; по душе его он
Будет три дни поминки творить”.
 
 
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,
Он ужасен стоял при огне.
“Пусть о том, кто убит, он поминки творит:
То, быть может, поминки по мне.
 
 
Но полуночный час благосклонен для нас:
Я приду под защитою мглы”.
Он сказал… и она… я смотрю… уж одна
У маяка пустынной скалы».
 
 
И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,
И кипел, и горел, и сверкал.
«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?
Он, клянусь небесами, пропал!»
 
 
«Показалося мне при блестящем огне:
Был шелом с соколиным пером,
И палаш боевой на цепи золотой,
Три звезды на щите голубом».
 
 
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;
Сей полуночный мрачный пришлец
Был не властен прийти: он убит на пути;
Он в могилу зарыт, он мертвец».
 
 
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,
И увидел, услышал я сам,
Как его обняла, как его назвала:
То был рыцарь Ричард Кольдингам».
 
 
И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,
И хладел, и бледнел, и дрожал.
«Нет! в могиле покой; он лежит под землей;
Ты неправду мне, паж мой, сказал.
 
 
Где бежит и шумит меж утесами Твид[34]34
  Твид – река в Шотландии.


[Закрыть],
Где подъемлется мрачный Эльдон[35]35
  Эльдон – холм близ города Мельроз в Шотландии.


[Закрыть],
Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам
Потаенным врагом умерщвлен.
 
 
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;
Оглушен был ты бурей ночной;
Уж три ночи, три дня, как поминки творят
Чернецы за его упокой».
 
 
Он идет в ворота, он уже на крыльце,
Он взошел по крутым ступеням
На площадку, и видит: с печалью в лице,
Одиноко-унылая, там
 
 
Молодая жена – и тиха и бледна,
И в мечтании грустном глядит
На поля, небеса, на Мертонски леса,
На прозрачно бегущую Твид.
 
 
«Я с тобою опять, молодая жена». –
«В добрый час, благородный барон.
Что расскажешь ты мне? Решена ли война?
Поразил ли Боклю иль сражен?»
 
 
«Англичанин разбит; англичанин бежит
С Анкрамморских кровавых полей;
И Боклю наблюдать мне маяк мой велит
И беречься недобрых гостей».
 
 
При ответе таком изменилась лицом
И ни слова… ни слова и он:
И пошла в свой покой с наклоненной главой,
И за нею суровый барон.
 
 
Ночь покойна была, но заснуть не дала.
Он вздыхал, он с собой говорил:
«Не пробудится он; не подымется он:
Мертвецы не встают из могил».
 
 
Уж заря занялась; был таинственный час
Меж рассветом и утренней тьмой;
И глубоким он сном пред Ивановым днем
Вдруг заснул близ жены молодой.
 
 
Не спалося лишь ей, не смыкала очей…
И бродящим, открытым очам,
При лампадном огне, в шишаке и броне,
Вдруг явился Ричард Кольдингам.
 
 
«Воротись, удалися», – она говорит.
«Я к свиданью тобой приглашен;
Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, –
Не страшись, не услышит нас он.
 
 
Я во мраке ночном потаенным врагом
На дороге изменой убит;
Уж три ночи, три дня, как монахи меня
Поминают – и труп мой зарыт.
 
 
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!
И ужасный теперь ему сон!
И надолго во мгле на пустынной скале,
Где маяк, я бродить осужден;
 
 
Где видалися мы под защитою тьмы,
Там скитаюсь теперь мертвецом;
И сюда с высоты не сошел бы… но ты
Заклинала Ивановым днем».
 
 
Содрогнулась она и, смятенья полна,
Вопросила: «Но что же с тобой?
Дай один мне ответ – ты спасен ли иль нет?»
Он печально потряс головой.
 
 
«Выкупается кровью пролитая кровь, –
То убийце скажи моему.
Беззаконную небо карает любовь, –
Ты сама будь свидетель тому».
 
 
Он тяжелою шуйцей коснулся стола;
Ей десницею руку пожал –
И десница как острое пламя была,
И по членам огонь пробежал.
 
 
И печать роковая в столе возжжена;
Отразилися пальцы на нем;
На руке ж – но таинственно руку она
Закрывала с тех пор полотном.
 
 
Есть монахиня в древних Драйбургских стенах[36]36
  Драйбургские стены – аббатство в Шотландии.


[Закрыть]:
И грустна и на свет не глядит;
Есть в Мельрозской обители мрачный монах:
И дичится людей и молчит.
 
 
Сей монах молчаливый и мрачный – кто он?
Та монахиня – кто же она?
То убийца, суровый Смальгольмский барон;
То его молодая жена.
 

<июль> 1822

Торжество победителей

[37]37
  Перевод баллады Шиллера «Праздник победы» на сюжет, почерпнутый из «Илиады» Гомера и «малых» поэм о Троянской войне.


[Закрыть]

 
Пал Приамов град[38]38
  Приамов град – Троя, последним царем которой был Приам.


[Закрыть] священный;
Грудой пепла стал Пергам[39]39
  Пергам – крепость в Трое.


[Закрыть];
И, победой насыщенны,
К острогрудым кораблям
Собрались эллины – тризну
В честь минувшего свершить
И в желанную отчизну,
К берегам Эллады плыть.
 
 
Пойте, пойте гимн согласный:
Корабли обращены
От враждебной стороны
К нашей Греции прекрасной.
 
 
Брегом шла толпа густая
Илионских дев и жен:
Из отеческого края
Их вели в далекий плен.
И с победной песнью дикой
Их сливался тихий стон
По тебе, святой, великий,
Невозвратный Илион[40]40
  Илион – другое название Трои.


[Закрыть].
 
 
Вы, родные холмы, нивы,
Нам вас боле не видать;
Будем в рабстве увядать…
О, сколь мертвые счастливы!
 
 
И с предведеньем во взгляде
Жертву сам Калхас[41]41
  Калхас – верховный жрец Аполлона, прорицатель, участник Троянской войны.


[Закрыть] заклал:
Грады зиждущей Палладе[42]42
  Паллада (греч. миф.) – богиня мудрости и войны.


[Закрыть]
И губящей (он воззвал),
Буреносцу Посидону,
Воздымателю валов,
И носящему Горгону[43]43
  Горгона (греч. миф.) – крылатое чудовище, повергающее людей в ужас.


[Закрыть]
Богу смертных и богов![44]44
  Бог смертных и богов – Зевс; на его щите была изображена голова Горгоны.


[Закрыть]
 
 
Суд окончен; спор решился;
Прекратилася борьба;
Все исполнила Судьба:
Град великий сокрушился.
 
 
Царь народов, сын Атрея[45]45
  Сын Атрея – Агамемнон, царь Микен.


[Закрыть]
Обозрел полков число:
Вслед за ним на брег Сигея[46]46
  Сигей – мыс у входа в Геллеспонт, ныне Босфор.


[Закрыть]
Много, много их пришло…
И незапный мрак печали
Отуманил царский взгляд:
Благороднейшие пали…
Мало с ним пойдет назад.
 
 
Счастлив тот, кому сиянье
Бытия сохранено,
Тот, кому вкусить дано
С милой родиной свиданье!
 
 
И не всякий насладится
Миром, в свой пришедши дом:
Часто злобный ков[47]47
  Ков – заговор, коварное намерение.


[Закрыть] таится
За домашним алтарем;
Часто Марсом[48]48
  Марс (рим. миф.) – бог войны.


[Закрыть] пощаженный
Погибает от друзей
(Рек, Палладой вдохновенный,
Хитроумный Одиссей[49]49
  Одиссей – царь Итаки.


[Закрыть]).
 
 
Счастлив тот, чей дом украшен
Скромной верностью жены!
Жены алчут новизны:
Постоянный мир им страшен.
 
 
И стоящий близ Елены
Менелай[50]50
  Елена – жена царя Спарты Менелая.


[Закрыть] тогда сказал:
Плод губительный измены –
Ею сам изменник пал;
И погиб виной Парида[51]51
  Парид (Парис) – сын троянского царя Приама. Похищение Парисом Елены, по преданию, вызвало Троянскую войну.


[Закрыть]
Отягченный Илион…
Неизбежен суд Кронида[52]52
  Кронид – Зевс, сын Крона (Кроноса, Хроноса – греч. миф.), бога времени.


[Закрыть],
Всё блюдет с Олимпа[53]53
  Олимп – гора в Греции, считавшаяся священной.


[Закрыть] он.
 
 
Злому злой конец бывает:
Гибнет жертвой Эвменид,
Кто безумно, как Парид,
Право гостя оскверняет.
 
 
Пусть веселый взор счастливых
(Оилеев сын[54]54
  Оилеев сын – Аякс, один из участников Троянской войны.


[Закрыть] сказал)
Зрит в богах богов правдивых;
Суд их часто слеп бывал:
Скольких бодрых жизнь поблёкла!
Скольких низких рок щадит!..
Нет великого Патрокла[55]55
  Патрокл – друг Ахиллеса, один из героев Троянской войны, убитый Гектором.


[Закрыть];
Жив презрительный Терсит[56]56
  Терсит – воин-данаец, избитый Одиссеем за словесные оскорбления Агамемнона.


[Закрыть].
 
 
Смертный, царь Зевес Фортуне[57]57
  Фортуна (греч. миф.) – богиня судьбы.


[Закрыть]
Своенравной предал нас;
Уловляй же быстрый час,
Не тревожа сердца втуне.
Лучших бой похитил ярый!
 
 
Вечно памятен нам будь,
Ты, мой брат[58]58
  Ты, мой брат… – Обращение Тевкра Теламонида к памяти брата, Аякса Теламонида.


[Закрыть], ты, под удары
Подставлявший твердо грудь,
Ты, который нас, пожаром
Осажденных, защитил…
Но коварнейшему[59]59
  Коварнейший – Одиссей, получивший после смерти главного героя Троянской войны, вождя ахейцев Ахилла (Ахиллеса), его доспехи.


[Закрыть] даром
Щит и меч Ахиллов был.
 
 
Мир тебе во тьме Эрева![60]60
  Эрев (Эреб) – в античной мифологии царство мертвых, погруженное во мрак.


[Закрыть]
Жизнь твою не враг отнял:
Ты своею силой пал,
Жертва гибельного гнева[61]61
  Жертва гибельного гнева – Аякс Теламонид покончил жизнь самоубийством, так как тщетно добивался получить щит и меч Ахиллеса, доставшиеся Одиссею.


[Закрыть].
 
 
О Ахилл! о мой родитель!
(Возгласил Неоптолем[62]62
  Неоптолем – Пирр, сын Ахиллеса, убивший Приама и его сына Полита.


[Закрыть])
Быстрый мира посетитель,
Жребий лучший взял ты в нем.
Жить в любви племен делами –
Благо первое земли;
Будем вечны именами
И сокрытые в пыли!
 
 
Слава дней твоих нетленна;
В песнях будет цвесть она:
Жизнь живущих неверна,
Жизнь отживших неизменна!
 
 
Смерть велит умолкнуть злобе
(Диомед[63]63
  Диомед – царь Аргоса.


[Закрыть] провозгласил):
Слава Гектору[64]64
  Гектор – сын Приама и Гекубы, убитый Ахиллесом.


[Закрыть] во гробе!
Он краса Пергама был;
Он за край, где жили деды,
Веледушно пролил кровь;
Победившим – честь победы!
Охранявшему – любовь!
 
 
Кто, на суд явясь кровавый,
Славно пал за отчий дом,
Тот, почтённый и врагом,
Будет жить в преданьях славы.
 
 
Нестор[65]65
  Нестор – царь Пилоса, известный своей мудростью.


[Закрыть], жизнью убеленный,
Нацедил вина фиал
И Гекубе[66]66
  Гекуба – жена троянского царя Приама, потерявшая в Троянской войне мужа и сына.


[Закрыть] сокрушенной
Дружелюбно выпить дал.
Пей страданий утоленье;
Добрый Вакхов дар вино:
И веселость и забвенье
Проливает в нас оно.
Пей, страдалица! Печали
Услаждаются вином:
Боги жалостные в нем
Подкрепленье сердцу дали.
 
 
Вспомни матерь Ниобею[67]67
  Ниобея (Ниоба) – жена фиванского царя Амфиона. За насмешки над Латоной, матерью Аполлона и Артемиды, последние истребили семерых сыновей и семерых дочерей Ниобы.


[Закрыть]:
Что изведала она!
Сколь ужасная над нею
Казнь была совершена!
Но и с нею, безотрадной,
Добрый Вакх недаром был:
Он струею виноградной
Вмиг тоску в ней усыпил.
 
 
Если грудь вином согрета
И в устах вино кипит:
Скорби наши быстро мчит
Их смывающая Лета[68]68
  Лета (миф.) – река в загробном мире.


[Закрыть].
 
 
И вперила взор Кассандра[69]69
  Кассандра – дочь Приама и Гекубы, прорицательница.


[Закрыть],
Вняв шепнувшим ей богам,
На пустынный брег Скамандра[70]70
  Скамандр – река около Трои.


[Закрыть],
На дымящийся Пергам.
Все великое земное
Разлетается, как дым:
Ныне жребий выпал Трое,
Завтра выпадет другим…
 
 
Смертный, силе, нас гнетущей,
Покоряйся и терпи;
Спящий в гробе, мирно спи;
Жизнью пользуйся, живущий.
 

1828

Суд Божий над епископом

[71]71
  Перевод баллады английского поэта Р. Саути на тему средневекового предания.


[Закрыть]

 
Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.
 
 
Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
 
 
Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
 
 
Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
 
 
«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет» –
Так говорил изумленный народ.
 
 
К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.
 
 
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края…
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.
 
 
Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны:
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».
 
 
В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.
 
 
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
 
 
Он обомлел; он от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
 
 
Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
 
 
Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит.
«В Рейнской башне спасусь», – говорит.
 
 
Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.
 
 
В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.
 
 
Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.
 
 
Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим;
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
 
 
Смотрит он… кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
 
 
Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник… а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.
 
 
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
 
 
Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?
 
 
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.
 

1831

Кубок

[72]72
  Перевод баллады Шиллера «Водолаз».


[Закрыть]

 
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
 
 
Так царь возгласил, и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»
 
 
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье – на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»
 
 
И все безответны… вдруг паж молодой
Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу[73]73
  Епанча – широкий длинный плащ.


[Закрыть], и снял пояс он свой;
Их молча на землю кладет…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»
 
 
И он подступает к наклону скалы
И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела,
Как будто гроза, наступая, ревела.
 
 
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?
 
 
И вдруг, успокоясь, волненье легло;
И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева…
 
 
И он, упредя разъяренный прилив,
Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, –
Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла;
Его не спасет никакая уж сила.
 
 
Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
«Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.
 
 
«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! –
Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.
 
 
Немало судов, закруженных волной,
Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
С ее неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.
 
 
И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.
 
 
Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
И борется, спорит с волной…
И видят – весь берег потрясся от клича, –
Он левою правит, а в правой – добыча.
 
 
И долго дышал он, и тяжко дышал,
И божий приветствовал свет…
И каждый с весельем: «Он жив! – повторял. –
Чудеснее подвига нет!
Из темного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».
 
 
Он на берег вышел; он встречен толпой;
К царевым ногам он упал
И кубок у ног положил золотой;
И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.
 
 
«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле…
И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
 
 
Стрелою стремглав полетел я туда…
И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.
 
 
Но богу молитву тогда я принес,
И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.
 
 
И смутно все было внизу подо мной
В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.
 
 
Я видел, как в черной пучине кипят,
В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.
 
 
И был я один с неизбежной судьбой,
От взора людей далеко;
Один меж чудовищ, с любящей душой,
Во чреве земли, глубоко,
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немого.
 
 
И я содрогался… вдруг слышу: ползет
Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».
 
 
Чудесен рассказ показался царю:
«Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морского».
 
 
То слыша, царевна с волненьем в груди,
Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
Подобное кто совершит?
И если уж должно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младого».
 
 
Но царь, не внимая, свой кубок златой
В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».
 
 
В нем жизнью небесной душа зажжена;
Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…
 
 
Утихнула бездна… и снова шумит…
И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
И бьет за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно –
А юноши нет и не будет уж вечно.
 

<1825>–<март>1831