Текст книги "Разведка боем"

С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато, голова слегка кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще. Больше-то ему, не роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.

Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:

– А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец князя тьмы? Как-то странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки, без условий… Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если речь пойдет о моей душе – пожалуйста! Эту цену за освобождение Родины я заплатить согласен…

Ньюмен весело рассмеялся, хлопнул генерала по мягкому парчовому погону с черным зигзагом и тремя звездочками. Выглядел он куда пьянее Врангеля.

– Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три тонны презренного металла? Многовато будет. Да и тем более в таком варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в богословии, но думаю, что господь имел бы все основания признать сделку недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство… Помнится, в одном из Евангелий сказано: «Больше сея любви никто же не имать, да кто душу свою положит за други своя». Нет, для дьявола это была бы невыгодная сделка… – Он опять рассмеялся и начал прощаться.

– Подождите, я провожу вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.

– Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а может, вместе поедем? Там еще добавим. Я вас с женой познакомлю, с друзьями… Чудесно время проведем.

Еле-еле генерал сумел усадить разгулявшегося гостя в автомобиль. Дождался, когда скроется за поворотом отблеск фар на брусчатке, и медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни американского парохода…

ГЛАВА 4

На прием к Врангелю Новиков собрался лишь на третий день после прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было сначала хоть немного обжиться в новой для себя обстановке. Впрочем, новой она могла показаться только на первый взгляд, а чем больше он в ней осваивался, тем больше знакомых черт всплывало из-под верхнего слоя повседневности.

Мало того, что очень многое начинало восприниматься как знакомое и почти родное при воспоминании о старых кинокартинах, фотографиях, открытках, когда-то прочитанных книгах, но еще чаще Андрей испытывал пронзительно-грустное чувство узнавания эпизодов собственного детства, мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.

В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.

И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал – то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних печек во дворах, на которых тогда, по причине отсутствия газа и дороговизны керосина для примусов, готовили обеды, то надраенную бронзовую табличку «Для писемъ и газетъ» над прорезью в двери, то особой формы латунную дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной полосой и болтом для запирания на ночь… Да и просто старые, кривые, пожухлые от летней жары акации, которые с шестидесятых годов вдруг перестали высаживать на городских улицах, непонятно почему. Милые такие, трогательные детали, но за день бесцельного хождения по улицам их набиралось множество, и Севастополь в отдельных своих частях постепенно становился таким же близким, как запечатленные в памяти уголки Геленджика, Пятигорска или Сухуми… Так отчего-то нравившиеся ему в детстве именно своей «старинностью», будто он догадывался о будущем возвращении в безвозвратно потерянный для всех остальных мир.

Гораздо большим потрясением оказалось знакомство с населяющими город людьми.

Новикова поразила невероятная концентрация в не таком уж большом городе умных, интеллигентных, несмотря на тяготы гражданской войны, – независимых и гордых лиц. Только здесь он окончательно убедился, насколько изменился за послереволюционные годы фенотип народа, к которому он сам принадлежал. Ведь даже в Москве в семидесятые и восьмидесятые годы он, живший в окружении людей со сплошь высшим образованием и занимавшихся исключительно интеллектуальной деятельностью, редко-редко встречал подобное. А если и да, то как раз среди чудом уцелевших и доживших, вроде старого, как Мафусаил, преподавателя латыни…

Он даже сказал сопровождавшей его в прогулках Ирине, что Крым является сейчас неким «Суперизраилем», в смысле пропорции образованных и талантливых людей на душу населения.

– Создать здесь соответствующие бытовые и экономические условия, так Югороссия процветет исключительно за счет интеллектуального потенциала не хуже, чем Венеция эпохи дожей или Тайвань… Вон, посмотри, – он кивнул в сторону группки молодых людей в студенческих фуражках, о чем-то оживленно спорящих под навесом летнего кафе. – Из них половина наверняка будущие Сикорские или Зворыкины…

Неизвестно, из чего Новиков сделал вывод именно о таком направлении дарований этих юношей, но лица у них действительно были хорошие, открытые и умные, а главное, даже на исходе гражданской войны они оставались именно студентами, а не командирами карательных отрядов, сотрудниками губернских ЧК или секретарями уездных комитетов РКСМ. Следовательно, имели иммунитет к охватившей Россию заразе.

И таких людей попадалось им достаточно много. То есть – освобождать и строить новую Россию было с кем. Оставалась главная трудность. Для решения ее Новикову предстояло вновь напрячь все свои способности психолога, а кое в чем припомнить и навыки товарища Сталина, с которым они не так давно пытались переиграть Великую Отечественную войну.

И снова они, пять мужчин и четыре женщины (из которых две являлись в какой-то мере инопланетянками), оказались вброшены волей неведомых сил и с неизвестной целью в Реальность, пока еще ничем не отличающуюся от тысяча девятьсот двадцатого года по Рождеству Христову. На самом ли деле это так или снова их окружает вымышленная кем-то действительность, еще предстояло узнать.

Удастся им воплотить в жизнь свой план или нет – пока сказать невозможно, однако делать то, что задумали, нужно в любом случае. Они, за исключением Олега Левашова, имеющего собственные взгляды на проблемы социализма, решили попытаться дать России еще один шанс.

А для этого необходимо сделать своим союзником последнего вождя антибольшевистской России – генерала Врангеля.

Безусловной удачей было то, что им удалось уйти из Замка, операционной базы пришельцев-форзейлей, не просто так, голыми, босыми и с котомкой за плечами, а вместе с пароходом, трансатлантическим лайнером в тридцать тысяч тонн, внешне похожим на знаменитый «Титаник». На «Валгалле» можно было без особых лишений прожить жизнь, оказавшись даже в мезозое. Корабль их был оснащен всякими интересными приспособлениями, вроде молекулярного дубликатора и установки внепространственного совмещения. Конечно, проще всего – удовлетвориться имеющимся и провести остаток дней в том времени, куда довелось попасть, наслаждаясь покоем, комфортом и непредставимым для всех прочих обитателей Земли богатством. Но… какой нормальный русский интеллигент оказался бы в состоянии существовать в эмиграции, зная не только то, что происходит в твоей стране в данный момент, и то, что произойдет с ней в ближайшие шестьдесят лет, а еще и сознавая, что ты в силах был, но не захотел все это предотвратить. И, таким образом, все 60 или 100 миллионов жертв (кто как считает) приходятся, прямо или косвенно, и на твой счет тоже…

Петр Николаевич оказался похож на свои фотографии не больше и не меньше, чем любой сорокалетний человек. Правда, на снимках он не пытался скрыть, что позирует все-таки для истории, а не для семейного альбома.

Разговор у них получился полезный и плодотворный, причем Новиков с долей неприятного удивления заметил, что привычки и характер Сталина застряли у него не только в памяти, но и в подсознании. То есть он, оставаясь самим собой, вел смысловую часть переговоров, а Иосиф Виссарионович словно подсказывал, как, когда и о чем умолчать, а в какой момент нанести резкий жалящий удар прямо в болевой центр партнера. Это было полезно дипломатически, но не слишком совместимо с характером Андрея.

Явившись в резиденцию Главнокомандующего под маской американца Ньюмена, Новиков понимал, что делает рискованный шаг. Мистификация такого масштаба, раскройся она раньше времени, способна была безнадежно испортить дело, но и другого пути Андрей не видел. Соотечественник, даже очень богатый, вряд ли смог бы поставить себя так, чтобы говорить с Верховным правителем на равных, а подчас и с позиции силы. Тут как минимум нужно быть князем императорских кровей, а такую роль перед бароном и гвардейским генералом Новиков исполнить не брался. То ли дело заокеанский толстосум. Его можно изображать хоть на грани пародии, руководствуясь, на первый случай, схемой милейшего графа Монте-Кристо. И личными воспоминаниями о встречах с американскими журналистами и дипломатами в Никарагуа, Панаме, Гватемале.

Первая встреча, по всем признакам, прошла удачно. Голову генералу он заморочил основательно, а любые промахи и стилевые просчеты надежно маскировал «бриллиантовый дым», точнее – блеск двадцатичетырехкилограммовых слитков южноафриканского золота. И наживку Врангель проглотил. Спать, несмотря на пожелание гостя, он до утра не будет. Новиков мог бы подробно воспроизвести ход его возбужденной мысли, все приходящие в генеральскую голову «за» и «против» и с девяностопроцентной уверенностью спрогнозировать его дальнейшие действия. Десять процентов он относил на счет издерганной за годы войны психики Верховного и «неизбежных на море случайностей».

Остаток ночи Андрей провел в непринужденной, но важной для определения дальнейшей стратегии беседе с Берестиным и Шульгиным.

Прочих членов их команды происходящее, как выяснилось, волновало мало. Что и неудивительно. Это в условиях неопределенности предстоящей судьбы, когда они не знали, что и как с ними будет, проблемы грядущего дня волновали каждого, а теперь все обстояло иначе.

Наталья Андреевна с Ларисой, убедившись, что ситуация на ближайшее время определилась, полностью погрузились в предвкушение ожидающей их светской жизни. Белый Крым, перенасыщенная концентрация аристократов, включая природных Рюриковичей и иных весьма знатных особ, перспектива приключений в духе пресловутой Анжелики, а в случае неудачи нынешних планов – возможность продолжить подобное существование в любой другой точке цивилизованного мира совершенно избавили их от интереса к скучной технологии жизни. Что, с одной стороны, было удивительно, а с другой – вполне объяснимо, ибо женщины любого исторического периода, убедившись в способности близких им мужчин регулярно убивать мамонтов или обеспечивать бесперебойную оплату счетов из модных магазинов, более не считают себя обязанными руководить их повседневной деятельностью.

Левашов, заявив о несогласии с намерением своих друзей поддержать Белое движение, целиком отдался проблемам теоретической хронофизики и текущими вопросами решил не заниматься принципиально.

Воронцов продолжал исполнять свои капитанские обязанности и в нынешней Реальности испытывал интерес только к остаткам Черноморского флота, который с удовольствием бы возглавил, чтобы не допустить его бесславной гибели в Бизертской луже.

Ирина полностью разделяла нынешнюю позицию Новикова, но считала, что не вправе как-то вмешиваться в земные дела, если они ее не касаются непосредственно, а Сильвия загадочно молчала, изображая абсолютный нейтралитет.

Посему вся тяжесть активной дипломатии и практической геополитики легла на плечи Новикова, Шульгина и Берестина, которые приняли такой расклад с плохо скрываемым удовлетворением. Ведь, как известно, еще Джером Джером сформулировал, что серьезные дела лучше всего вершить втроем – вдвоем скучно, а четверо и больше неизбежно разбиваются на группы и партии…

В начале двенадцатого Новиков появился во дворце. Врангель встретил его у дверей, одетый во все ту же неизменную черкеску, хотя, с точки зрения психолога, ему следовало бы для такого случая надеть летний белый китель с одним или двумя высшими орденами.

Стол для легкого завтрака был накрыт в саду, в заплетенной виноградом беседке. Начал генерал с того, что порадовал гостя последними сообщениями с фронта. Наступление развивалось успешно, разрозненные и нерешительные попытки красных войск контратаковать были отбиты почти без потерь.

– Это отрадно, – вежливо кивнул Новиков. – И еще раз подтверждает необходимость действовать решительно и быстро. Обстановка ведь может и измениться. Принимая во внимание развитие событий в Польше. Так что чем раньше мы с вами придем к соглашению…

– Надеюсь, что так и будет. Но вы пока не изложили ваших условий, а без этого с чем же соглашаться?

Сегодня Новиков сменил маску, держался ровно, вежливо, но холодновато. Меланхолически позванивал ложечкой в стакане чая с лимоном, равнодушно жевал бутерброд с икрой. Отказался от вина и коньяка.

– Вы удивитесь, Петр Николаевич, но я не потребую от вас ничего. Да вы бы и сами могли догадаться – ну что вы, в вашем нынешнем положении, могли бы предложить мне, во-первых, настолько богатому, чтобы бесплатно предоставить вам неограниченный кредит, а во-вторых, являющемуся всего лишь частным лицом и, значит, не имеющему возможности претендовать на какие-то экономические и политические преимущества, соразмерные объему моей помощи. Я же не король и не президент… Нет, я не исключаю, что после победы не попрошу вас о некоем мелком знаке внимания. Например, пожаловать мне титул князя или сдать в аренду озеро Селигер для постройки родового замка… – Новиков развел руками, как бы давая понять, что слова его следует принимать с долей юмора.

– И только? – спросил Врангель, не приняв предложенного тона. Новиков вздохнул. Ну что, мол, с тобой поделаешь…

– Пусть будет по-вашему. Не только. В качестве ответной любезности с вашей стороны я бы просил позволить мне и моим друзьям принять участие в войне.

На лице генерала отразилось недоумение:

– Личное? И в каком же качестве?

– В двояком. Во-первых, на основании джентльменского соглашения я беру на себя обязательство оказывать вам любую финансовую и техническую помощь, а вы признаете меня своим политическим и военным советником. Разумеется, строго конфиденциально. О моем легальном статусе мы условимся позже. А так вы просто будете прислушиваться к моему мнению, а принятые нами совместно решения – оформлять в виде своих приказов. Иногда нам, наверное, придется спорить, и даже остро, но аргументированно. Без амбиций и взаимных обид.

– Н-ну, допустим, – постукивая пальцами по столу, выдавил из себя Врангель. – Дальше…

– Во-вторых, мой друг и компаньон генерал… назовем его Берестин, получает статус главного военного советника. С правами, аналогичными моим в отношении стратегических вопросов ведения кампании…

Генерал шумно вздохнул.

– Я не нуждаюсь в военных советниках. Тем более не имею чести знать названное вами лицо. В известных мне войнах такой генерал своего имени… не прославил.

– Само собой. Вы только упускаете, что были и… малоизвестные вам войны. А также и то, что не всегда одни и те же люди входят в историю под одним и тем же именем. Но это к слову. А главное – ваши слова звучали бы убедительно в случае, если бы мы с вами завтракали сейчас не в Севастополе, а в Гатчине, большевики же рыли окопы на Пулковских высотах…

– Знаете, господин Ньюмен…

– Знаю, все знаю, господин генерал. Оставьте амбиции. Или вы хотите спасти Россию, и тогда мы вместе сделаем это, или вам желательно еще пару месяцев побыть единовластным и непогрешимым правителем. Хозяин – барин, как говорится. Я могу уплыть по своим делам сегодня же. То, что вы уже получили, останется вам. На пару месяцев хватит, и в эмиграции первое время бедствовать не будете. Ну, а все остальное, включая золото, валюту, тысяч двадцать винтовок, сотню пушек, боеприпасы на полгода войны и много других интересных вещей, разумеется, уплывет со мной. Есть много мест, где на них имеется спрос…

Андрей понимал, что негоже так грубо ломать человека, с которым собираешься сотрудничать, но знал и то, что авторитарные лидеры подобного типа склонны поддаваться именно бесцеремонной и грубой силе. В этом, кстати, отличие американской (которую он в данный момент олицетворял) политики от русско-советской. Американцы давали своим сателлитам все, что они хотели, но взамен требовали безоговорочного подчинения. Посол США в любой банановой республике вел себя, как пахан в зоне, советские же вожди от лидеров стран, «избравших некапиталистический путь развития», мечтали добиться того, чего Остап так и не добился от Корейко. То есть искренней любви. На кой хрен она им была нужна – до сих пор непонятно. А взамен получали… Причем во всех «братских» странах одинаково, независимо от их географического положения и уровня развития. Дураков не любят нигде.

– Грузоподъемности моего парохода и моих связей с командованием оккупационных войск в Турции хватит и для того, чтобы за пару недель перебросить в Крым все имущество Кавказской армии, оставленное в Трапезунде, и тысяч тридцать солдат и офицеров, интернированных там же…

И замолчал, давая Врангелю время подумать и принять решение, не теряя лица. Сам налил себе полбокала чуть зеленоватого сухого вина, извлек из портсигара первую в этот день сигару.

Расчет его оказался верным. Что Врангель примет его предложение, он не сомневался, не смог угадать только, в какую форму тот облечет свое согласие. А Врангель сумел за краткие минуты проявить и самообладание, и определенное остроумие.

Барон как-то сразу согнал с лица раздражение и неприязнь, разгладил жесткие складки у рта.

– Кажется, я понял, о чем вы говорите. Вам хочется поучаствовать в своеобразном сафари? И вы согласны уплатить за это развлечение определенную сумму. Думаю, на таких условиях мы можем прийти к соглашению. Егерь находит зверя, охотник стреляет. После окончания охоты они расстаются, довольные друг другом…

– Браво, генерал, лучше я и сам не смог бы сформулировать. На том и поладим.

Наблюдая Врангеля, разговаривая с ним уже второй день, Новиков вдруг понял, что все это время он понимал генерала неправильно. Попав в плен навязанных литературой и историческими исследованиями стереотипов, он не уловил в нем главного. Врангель ведь по натуре – авантюрист и романтик. Учился в престижном Горном институте, потом вдруг пошел вольноопределяющимся в гвардию, сдал экзамен на офицерский чин, с блеском окончил Академию Генерального штаба, в тридцать семь лет стал командиром кавалерийской дивизии, умело и рискованно сражался во главе Кавказской армии, в сорок лет свалил Деникина и стал Верховным правителем, в момент, когда не оставалось надежд не то что на победу, а и на то, что Слащев удержит крымские перешейки, лютой зимой, в чистом поле, с горсткой офицеров и юнкеров. Что же это, как не авантюризм пополам с неукротимой верой в свою счастливую звезду?

Вот на этих чертах его характера и надо играть, а не убеждать его с позиций американского прагматизма!

Новиков придвинул кресло к столу, подался вперед и даже поманил генерала рукой, приглашая его к себе поближе.

– А знаете, Петр Николаевич, я теперь, пожалуй, раскрою вам свою главную тайну. Она проста, хоть и не совсем обычна по нашим меркам. Я ведь тоже по происхождению русский. Тут вы почти догадались. Иначе зачем бы мне, в самом деле, тратить деньги на столь сомнительное дело? Проницательный вы человек. Другого я бы еще долго морочил болтовней про бескорыстную мечту о спасении чужой страны. Да кому мы нужны, кроме нас самих! Все эти иностранцы только радуются гибели настоящей России. А с большевиками они договорятся. Вот и нам нужно договориться, пока не поздно.

Он еще налил себе в бокал шампанского, залпом выпил (это тоже входило в рисунок образа).

– А откуда столько денег, спросите вы. Отвечу. В Америке о таком не принято спрашивать, а здесь можно. Никаких страшных тайн и старушек-процентщиц. У нас сейчас какой год, двадцатый? Ну вот, значит, в самом конце девяносто девятого мы с друзьями, четыре гимназиста последнего класса, юноши с романтическими настроениями, сбежали из дома. Поездом до Одессы, пароходом до Каира, оттуда в Кейптаун. Великолепное путешествие, доложу я вам. Англо-бурская война, как вы помните, всеобщий подъем, песня еще была: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» Да, повоевали. Мой друг Алексей Берестин, которого я вам в советники предложил, до фельдкорнета дослужился. Это у нас корнет – обер-офицерский чин, а у буров фельдкорнет – почти генерал. Но война и сама по себе дело не слишком чистое, а там… Причем с обеих сторон. Буры – они колонизаторы и расисты еще почище англичан. В общем, когда дело к концу пошло, решили мы, что с нас хватит. Тем более с кафрами местными подружиться успели. Мы-то, русские, народ ужасно жалостливый и склонный ко всяким инородцам с сочувствием относиться, как к братьям меньшим. Они это оценили…

Импровизация увлекла самого Андрея. Он повторял сейчас кое-что из того, что рассказывал при вербовке капитану Басманову, и попутно добавлял новое, компилируя ранее читанные авантюрные романы и свои еще детские фантазии. Получалось, именно за счет этого, убедительно. Он не излагал заученную легенду, а словно бы вспоминал, привирая по ходу, как это свойственно охотникам и солдатам. Врангель, стихийный психолог, поскольку вождь по призванию, обратил на это внимание и поверил, особенно по контрасту с прежним, как бы заранее отрепетированным поведением странного гостя.

– Короче, – продолжал Новиков, – отступили мы на север, с месяц прожили у кафров в деревне, и они, наконец, то ли в благодарность, то ли чтобы от нас отделаться, показали нам дорогу к тамошнему Эльдорадо. Про Клондайк знаете? Полная ерунда тот Клондайк. Столби участки, потом неделями промывай песок… Мы нашли ЖИЛУ! Вы б ее видели! Самородки – от фунта до пуда. И их там было… Тонны и тонны! Забота одна – как все вывезти. Но сейчас не об этом. Чтоб не думали, будто я так, болтаю, я вам самородок подарю. Вы ж горный инженер, вам интересно будет, он у меня вместо пепельницы в каюте стоит. Восемь фунтов и сколько-то унций, а по форме – будто морская раковина. В самый раз, одним словом. Ну так вот, разобрались с золотом, почувствовали себя состоятельными людьми, решили заняться алмазами. В Южной Африке их тоже навалом. Буссенара читали? А когда деньги несчитаные имеются, все остальное – вопрос техники. Сейчас мы владеем десятью месторождениями с урожайностью до пяти тысяч каратов в год с каждого.

Причем алмазы не технические, а ювелирные, почти каждый можно сразу в перстни вставлять… Живи и радуйся. Но мы же молодые тогда были, едва за двадцать, и вдруг стали богаче Креза. Даже неизвестно, насколько богаче. Если бы выбросить все нами добытое на рынки, получилось бы, как у испанцев в ХVI веке – под американское золото элементарно не нашлось в Европе товаров. И тогда мы решили просто жить. То есть использовать свои деньги для обеспечения интересного и абсолютно свободного существования. Но большие деньги имеют загадочное свойство – они как бы деформируют вокруг себя реальность…

Новиков и сам не заметил, как начал говорить серьезно, то есть в аллегорической форме излагать Врангелю некую философскую квинтэссенцию того, что произошло с ними на самом деле. Да и неудивительно. Генерал был первым посторонним человеком в этом времени, с кем ему довелось беседовать на подобные темы. Причем личностью Врангель был далеко не ординарной. Независимо от оценки, данной ему не слишком добросовестными интерпретаторами истории.

– Деформируют реальность… Или, проще сказать, наличие возможностей, выходящих за пределы нормы, как бы повышают уровень этой самой нормы. Да вы и по себе можете судить – с человеком вашего возраста и профессии, но застрявшим в подполковничьем чине, и приключения случаются соответствующие, примеры сами придумайте, а вот вы стали генерал-лейтенантом, и вокруг вас завертелись совсем другие шансы. Один знакомый поэт так выразился: «А рядом случаи летали, словно пули… Одни под них подставиться рискнули, и ныне кто в могиле, кто в почете…» В общем, не успели мы обратить какую-то мизерную долю наших сокровищ в доллары и фунты, приобрести приличные дома и замки, пароход вот этот – подвернулась информация о сокровищах ацтеков. Снова совсем как в романах. А романы, кстати, тоже не на пустом месте создаются. Был я знаком с одним настоящим американцем, писателем, рассказывал ему о своих приключениях, Джек Лондон его звали, так он, творчески их переработав, именно роман и написал. «Сердца трех» называется. Увлекательный, хотя там многое совсем по-другому изложено, и главных героев он американцами сделал. Но в основе все верно. В общем, собрались мы, поехали. И нашли, что тоже поразительно. Правда, заодно пришлось почти год в Мексике повоевать. У них, как вам известно, тоже гражданская война происходила. То на одной стороне мы сражались, то на другой. Пока нужную нам провинцию и от тех и от других освободили. Проникли в затерянный в джунглях древний город. А там…

Врангель не сразу стряхнул с себя навеянное рассказом Новикова наваждение.

– Да, есть многое на свете, друг Горацио… Так, а что же сюда вас привело? Внезапно пробудившийся патриотизм? Желание, подобно Кузьме Минину, достояние свое на алтарь отечества положить?

– И это тоже, несмотря на ваш скептицизм. Но – не только. Я же намекнул – вокруг нас все время странные события происходят. Недавно нам стало известно, что в России в определенном месте хранится нечто настолько заманчивое… Вот угадайте, ваше превосходительство, к чему такому могут стремиться люди вроде нас, если и так в состоянии купить любой мыслимый товар или услугу. Подумайте, подумайте, Петр Николаевич, а я пока покурю.

– Так что же? – спросил генерал, не расположенный играть сейчас в загадки.

– А вот, например, здоровье можно купить за самые большие деньги, когда его уже по-настоящему нет, или тем более вечную жизнь?

Новиков, попыхивая сигарой, насладился реакцией Врангеля на свои слова.

– Что, опять усомнились в моей нормальности? И снова зря. Пора бы уж привыкнуть. Неужели вы думаете, будто такого умного человека, как вы, я стал бы сказками морочить? Или, прожив двадцать лет вдали от Родины, именно сейчас голову и на самом деле немыслимые деньги просто так, ради абстрактной идеи, на кон поставил? Большевики мне категорически не нравятся, и Россию от них, не считаясь с затратами, избавить нужно, что мы с вами, даст бог, сделаем. Однако жизнь, пусть не вечная, но неограниченно долгая, цель куда более заманчивая. А способ ее обеспечить как раз и хранится в той части России… И я с вами этой тайной поделюсь. Нет-нет, сейчас никаких подробностей. Достаточно вам будет знать, что не только капиталы мы наживали, по Африкам и Америкам скитаясь, но и многими тайнами допотопных (в буквальном, хронологическом смысле) жрецов и мудрецов овладели. Эзотерическими, как принято выражаться, знаниями. Я вот, к примеру, не только осведомлен, что после перенесенного в прошлом году тифа вы до сих пор еще не оправились, и ноги у вас отекают, и сердце частенько перебои дает… Я и день вашей безвременной кончины знаю… Нет, вы еще поживете, и не год, и не два, но куда меньше, чем следовало бы…

Врангель на слова Андрея отреагировал спокойно. Человеку военному и мужественному, если бы он и поверил предсказателю, куда важнее узнать, что его не убьют в ближайшие дни, а что там через годы будет… Совсем несущественно.

– Вы не тревожьтесь, болезнь вашу мы вылечим. Быстро и навсегда. Тогда до глубокой старости проживете, если несчастного случая не приключится… Сегодня же вечером, если позволите, нанесу вам визит в сопровождении некоей молодой дамы, в совершенстве владеющей искусством древних магов. Она за один сеанс вас полностью излечит. Под наблюдением вашей супруги и личного врача, если угодно, чтобы лишних разговоров не было.

Расчет Новикова был в принципе беспроигрышный. Сколь бы скептически ни был настроен человек, он вряд ли откажется от шанса на излечение от мучительного недуга, тем более если чувствует, что болезнь серьезна, а врачи обыкновенные могут лишь облегчать страдания.

Ну а после успешного сеанса терапии Новиков рассчитывал повести свою политику по распутинской схеме. Маг, целитель, да еще и финансист сможет добиться политических успехов в пока еще крошечной белой России куда быстрее, чем апеллирующий к чистому разуму и здравомыслию заокеанский советник. Вам тут, чай, не Швейцария.

– А вот когда все у нас будет в порядке, и в личных отношениях, и на фронтах, тогда и к Главной тайне обратимся. Удивительнейшая, я вам скажу, история. Во всех отношениях невероятная, но процентов на девяносто подлинная…

– Вы мне тогда еще вот какой момент проясните, – не утратил скепсиса генерал, – для чего все так сложно? Сами же говорили, что большевики куда практичнее нас, несчастных идеалистов. Приехали бы к ним в Москву под той же самой личиной, что и ко мне явились, предложили им сумму в тысячу раз меньшую, и они бы вам позволили делать, что заблагорассудится. Искать свое тайное сокровище в тверских лесах или устроить раскопки на Красной площади… Особенно, если бы вы еще и протекцию в деловых кругах Америки посулили…

– Упрощенно рассуждаете, Петр Николаевич. Мало того, что с большевиками мне по чисто эстетическим соображениям сотрудничать не хочется, так они, исходя из своих моральных принципов, с куда большей вероятностью шлепнули бы меня у первой подходящей стенки, нежели отпустили восвояси с добычей…

– А у нас того же не опасаетесь? – Губы Врангеля чуть скривились в намеке на усмешку.

– У вас – нет. По ряду причин. В том числе и потому, что у меня имеется небольшая личная гвардия. Несколько десятков бойцов, но таких, что каждый стоит взвода, если не больше, а отряд целиком – как бы не дивизии. Красные мне со своим вооруженным отрядом к ним приехать не позволят, а у вас… Мои ребята и на фронте полезными будут, и от разных других неожиданностей подстрахуют. Я их вам покажу в деле, сами поймете.

– Иностранный легион?

– Нечто вроде, хотя там и русских много. В случае необходимости я с этим войском и без вашей поддержки до Москвы и дальше смог бы прорваться, где по-тихому, где под повстанцев или бандитов маскируясь. Но если с вами вместе, да попутно и гражданскую войну прекратить – гораздо полезнее будет.