Текст книги "Разведка боем"

ГЛАВА 10

Новикову все же удалось уговорить друзей поближе познакомиться с жизнью местного общества. И однажды по-южному теплым вечером, напоминавшим такие же вечера где-нибудь в Ялте или Геленджике полвека спустя, они съехали на берег. Из татарских шашлычных доносился чад горящего бараньего сала, столики многочисленных кафе вдоль набережной, прикрытые пестрыми матерчатыми зонтами, все были заняты местными жителями и полуэмигрантами с Севера.

За чашкой кофе или стаканом крымского вина текли многочасовые беседы и жаркие споры о судьбах России и планах дальнейшей жизни. Не так уж сильно все это отличалось от реалий курортной жизни безмятежных семидесятых годов, если не вдаваться, конечно, в тонкости исторического момента и не обращать внимания на особенности мужских и дамских туалетов.

Заранее был заказан стол на веранде лучшего из приморских ресторанов «Виктория», откуда открывался прекрасный вид на Южную бухту, Корабельную и Северную стороны, Графскую пристань. Здесь не ощущалась утомительная духота и шум общего зала, не доносились раздражающие кухонные запахи, однако хорошо была видна сцена, на которой выступала с новой программой кабаре труппа, составленная из знаменитых в то время актеров императорских театров. Вынужденных волей обстоятельств изменить своим амплуа ради добывания хлеба насущного.

Программа, впрочем, была вполне хороша. Опять же применительно к обстоятельствам.

И вообще ничего похожего на картины пьяного разгула, истерического веселья и атмосферы пира во время чумы, с таким смаком изображаемые в любой почти книге и фильме о гражданской войне, здесь не наблюдалось.

Гости вели себя прилично, как и подобает воспитанным и достаточно состоятельным, чтобы посещать дорогие рестораны, людям. Официанты исполняли службу профессионально, вежливо и без какого-то подобострастия. Фронтовые и тыловые офицеры отнюдь не орали «Боже, царя храни» и не палили в потолок из наганов и маузеров, а если и напивались, то в пределах, допускаемых количеством просветов и звездочек на погонах. Возможно, где-то они и вели себя согласно предписанным соцреализмом канонам, но не здесь.

Так что вечер удался вполне. Особенно для девушек, отвыкших в своей почти монастырской жизни от такого количества восхищенных взглядов посторонних мужчин.

Пили за ужином исключительно марочные вина исчезнувших в годы советской власти сортов, сухие и десертные, слушали классические и цыганские романсы, а также злободневные куплеты (невысокого, надо заметить, качества), полюбовались крайним проявлением тогдашнего эротического искусства – «настоящим парижским канканом».

О сиюминутных проблемах и заботах старались не говорить, чтобы не портить впечатления от ностальгического аттракциона «Встреча с прошлым».

А может, не аттракционом это следовало назвать, а пробным погружением в подобие грядущей мирной жизни.

Расплатившись по счету, который оказался весьма солидным (не для них, а по меркам здешней, и так непомерно дорогой, жизни), вышли на бульвар.

На пароход решили не возвращаться. Как-то всем вдруг не захотелось опять оказаться внутри хоть и комфортабельной, но железной коробки, когда на берегу так хорошо пахнет поздними цветами из обывательских палисадников, успокоительно шуршат под легким бризом ветви деревьев, и от земли исходят живительные токи вместо наполняющих пространство внутри корабля электромагнитных полей.

Один лишь Воронцов сказал, что до конца своим роботам не доверяет и надолго бросать «Валгаллу» без капитанского присмотра не имеет права. Остальные, в том числе и Наташа, решили заночевать в предоставленном Врангелем под резиденцию своих советников особняке.

…Воронцов поднялся на верхний ходовой мостик парохода. Двухсотметровый корпус «Валгаллы», увенчанный посередине надстройкой размером с шестиэтажный дом, с тремя колоссальными дымовыми трубами, над которыми вздымались стройные, чуть наклонные мачты с белыми якорными огнями на реях, спокойно лежал на фосфоресцирующей глади бухты.

Стояночной вахтой командовал один из входящих в инвентарь корабля биороботов. По заказу Воронцова их инопланетный покровитель Антон изготовил более тридцати исполнительных механизмов главного бортового компьютера, имеющих вполне человекообразный вид, способность членораздельной речи и возможность программирования для выполнения функций любого члена экипажа, от стюарда до старшего помощника капитана.

Чтобы не нарушать какие-то их форзелианские этические нормы, Антон ввел единственное ограничение – роботы могли действовать лишь на палубе корабля и в непосредственной близости от него, не далее километра. Этим он хотел исключить возможность использования неотличимых от людей механизмов вне их прямого назначения. Своеобразный суррогат трех законов робототехники. Впрочем, со свойственной ему изобретательностью Левашов быстро нашел способ обойти запрет. Не потому, что в этом была практическая необходимость, а из принципа.

Вахтенный начальник сейчас выглядел, как типичный моряк американского флота с иллюстраций художника Луганского к собранию сочинений Жюля Верна (Москва, 1954 год).

Воронцов не испытывал желания вступать с ним в какие-то разговоры, поэтому отошел к ограждению левого крыла мостика, облокотился на фальшборт, стал рассматривать перспективу дрожащего бледными огнями по берегам бухты города, где был совсем недавно.

Наверное, проникшие в самые глубины личности рефлексы военного моряка позволили ему среагировать на внезапное изменение ситуации быстрее даже, чем несущим вахту роботам, скорость прохождения нервного сигнала у которых раз в тысячу больше, чем у человека.

В пяти кабельтовых от «Валгаллы» стоял у бочки французский контрминоносец «Лейтенант Борри». Давно устаревший кораблик, примерно класса русских послецусимских 600-тонных эсминцев типа «Финн».

Дмитрий скользнул по нему взглядом. Просто так, как по еще одному элементу окружающего пейзажа. И увидел, что миноносец снялся со швартовов и медленно движется к выходу из бухты. Без огней. Это его насторожило. Не потому, что он ощутил какую-то угрозу, а из-за нарушения незыблемого морского порядка. Еще через секунду-другую между фок-мачтой и первой трубой миноносца блеснула оранжевая вспышка.

Воронцов метнулся к двери штурманской рубки, столкнулся с роботом, который, напротив, перемещался ему навстречу, захватив своими анализаторами потенциально опасное явление.

«Вот в чем разница между человеком и компьютером, – успел подумать Дмитрий, – из одинаковых посылок мы делаем противоположные выводы».

Влетев в рубку, он с маху, всей ладонью надавил кнопку ревуна боевой тревоги.

Почти тут же пароход встряхнуло. Не очень даже и сильно. Двадцать пять тысяч тонн обладают огромной инерцией. Но у борта взлетел вверх до верхушек мачт грохочущий столб воды, смешанной с огнем и дымом.

Прозевавшие торпедную атаку роботы (в чем не было их прямой вины, готовность номер один им не объявлялась) реабилитировали себя четкостью и скоростью дальнейших действий. Еще, кажется, не опал фонтан взрыва, как на пульте вспыхнул красный трафарет: «Цель захвачена. Жду команды».

Воронцов не колеблясь нажал тангету «Огонь».

Не позже чем через секунду с левого борта беглым огнем замолотила замаскированная раструбом котельного вентилятора скорострельная стотридцатимиллиметровка.

До цели было, считая по-сухопутному, метров шестьсот, и первые же снаряды, без всякой пристрелки, сразу пошли в цель.

Но Воронцов проявил себя еще и стремительно мыслящим политиком. И его следующая команда была: «Стрелять только по корпусу под ватерлинию. Десять выстрелов – отбой».

Этого хватило вполне. Вспыхнувшие прожектора раненой «Валгаллы» осветили несчастный миноносец. Мощные, изготовленные в конце двадцатого века снаряды, предназначенные для борьбы с суперсовременными фрегатами типа «Шеффилд» и крылатыми ракетами, в клочья разнесли его правый борт от форштевня до мидельшпангоута. Из машинного отделения струей хлестал перламутровый в галогеновом свете пар. «Лейтенант Борри» быстро кренился и садился носом. И лишь сейчас на его палубе вспыхнуло освещение и зазвенели сигналы водяной и пожарной тревоги.

Еще через минуту загорелись боевые огни линкора «Генерал Алексеев», почти тут же – фортов крепости.

– Прямо тебе – Порт-Артур в январе четвертого года, – успокаиваясь, проронил Воронцов. – Так что у нас случилось?

Робот, демонстрируя хорошую морскую выучку, четко доложил свою точку зрения на инцидент.

– Вот мудаки, – почти беззлобно выругался Дмитрий в адрес своих комендоров. – Могли бы торпеду еще на ходу расстрелять. Но тут скорее я виноват. Всему учил, а такого не предусмотрел…

И тут же стал вслушиваться в корабль. Вроде бы самого страшного не случилось. Ни треска ломающихся переборок, ни гула разливающейся по отсекам воды. И палуба не кренится под ногами. А самое главное – роботы из нижних помещений не подают сигналов тревоги.

Воронцов вызвал на дисплей компьютера информацию о полученных «Валгаллой» повреждениях.

Пароход не подвел. Многослойная, титаново-керамическая, усиленная кевларовыми прокладками бортовая броня выдержала удар 450-миллиметровой торпеды. Отмечался только прогиб листов, деформация ближних к месту взрыва шпангоутов, незначительное смещение на фундаментах котлов и машин.

Мостик и палуба в течение следующих пяти минут заполнились вырванными из постелей офицерами резервного взвода, пока еще остававшегося на корабле.

– Постройте людей на корме, – приказал Воронцов взводному командиру. – Только сначала пусть приведут себя в порядок. Срок – пять минут. А у меня и без этого забот хватит.

Воронцов, отставной капитан-лейтенант советского ВМФ, старший помощник капитана стотысячетонного балкера флота торгового, не имея, в отличие от Новикова, высшего психологического образования, практическими основами этой науки владел виртуозно.

– Принять в отсеки левого борта пять тысяч тонн воды, крен довести до пятнадцати градусов, дифферент на нос до пяти… – отдавал он команды центральному компьютеру. – Зажечь дымовые шашки за второй трубой. Потребовать с берега буксиры, семафором и гудками подавать сигналы «Терплю бедствие».

Пусть те, кто организовал предательскую атаку, считают, что цель их достигнута. Хоть на первое время. А там будем разбираться.

…Особняк стоял в глубине сада, отделенный от тихой окраинной улицы оградой из местного камня-ракушечника. Принадлежал он адмиралтейскому чиновнику довольно высокого ранга, предусмотрительно отбывшему со всем семейством за границу еще весной, и был временно секвестрован для нужд штаба флота, почему и сохранился почти неразграбленным.

Десять его комнат были богато и со вкусом обставлены модерновой мебелью, напоминали о недавней спокойной и размеренной жизни. В них еще не выветрились запахи непременного утреннего кофе, хозяйского табака, мастики для натирания полов, а в женских помещениях – каких-то тогдашних благовоний.

Хозяин, судя по фотографиям на стенах, был человек положительный и не чуждый сибаритства, даже в парадном мундире выглядевший благодушно. Жена и три дочки, не отличаясь красотой, смотрели с группового овального портрета на нежданных гостей доброжелательно, с одинаковыми непринужденными улыбками.

– Тоже вот, жили люди, – элегически заметил Шульгин, когда дамы разошлись по спальням, а они вчетвером решили завершить вечер, как встарь, пулечкой до двадцати, чтобы не засиживаться слишком долго.

– Они и сейчас где-нибудь живут, и даже, наверное, неплохо. Статский советник, да по интендантской части, вряд ли с пустыми карманами уехал…

Электричество в этот удаленный от центра район провести в царское время не успели, и играли они при свечах, задернув шторы. Новиков терпеть не мог ощущения, которое возникало, когда он находился на свету, а в окна, тем более первого этажа, заглядывала ночная тьма. Чтобы не было душно, открыли дверь в коридор, ведущий на обширную веранду.

– Что-то тревожно мне, – сказал вдруг Шульгин, только что успешно сыгравший мизер. По традиции за это дело выпили по рюмке «шустовского».

– Чего тебе-то тревожиться? Амнистер, и уже под закрытие идешь… – спросил Левашов, тасуя карты. – Вот я на шести застрял, и никак.

– Не в том счастье. А в воздухе такое что-то… Как перед грозой. Пойду-ка я осмотрюсь во дворе.

– Воров боишься?

– Знал бы чего – сказал. – Сашка вышел из комнаты.

– Вообще-то он прав, – заметил Берестин. – Неплохо было бы охрану при доме иметь. Глушь тут, и время военное.

– Да чего там, – отмахнулся Левашов. – Кому мы нужны? А если и что, так четыре мужика, вооруженные… Не Чикаго же здесь…

Оружия у них действительно было достаточно. Возвратившись с фронта, и Новиков, и Шульгин с Берестиным оставили здесь всю свою амуницию, включая и автоматы с солидным запасом патронов. Да еще и в карманах у каждого было по пистолету.

– А хорошо на дворе, – сказал, возвратившись, Шульгин. – Тишина, и полынью пахнет…

Еще через полчаса встал из-за стола Левашов. Гальюн здесь располагался в дальнем углу сада, куда вела узкая дорожка из плитняка.

«Вот вроде бы богатые люди, – думал он про хозяев, – а в доме не сообразили ватерклозет соорудить. Летом-то ничего, а зимой не набегаешься…»

У перил веранды он остановился, залюбовавшись пересекающим угольно-черное небо Млечным Путем. И не услышал, вернее, не обратил внимания на едва слышный из-за треска цикад шорох за спиной.

Чья-то рука с размаху опустилась ему на лицо, зажимая рот. Олег ощутил тупой толчок в спину и мгновенную острую боль под сердцем.

Инстинктивно он резко присел, выворачиваясь из захвата, и, уже теряя сознание, изо всех сил закричал.

Негромкий вскрик Левашова услышал только Шульгин. И тут же включилась его инстинктивная боевая программа. В подобных случаях он оценивал обстановку и собственные действия только задним числом.

Взмахом руки он погасил все три свечи в канделябре и стремительно метнулся к выходу. Не поняв сразу, что происходит, но зная, что Сашка ничего не делает зря, Берестин потянул из наплечной кобуры «стечкин», а Новиков стал нашаривать в темноте лежавший на диване «АКСУ».

Шульгин приостановился у выходящей на веранду двери. В голубоватом смутном свете ущербной луны заметил в трех шагах от себя бледную двоящуюся тень. Кто-то стоял за растущим посередине веранды старым абрикосом.

«Стрелять? Не стоит…» – Он остановил дернувшуюся было к карману руку и с почти неуловимой для постороннего взгляда скоростью прыгнул вперед. Развернувшись в полете, приземлился позади прячущегося за деревом человека, коротким тычком выпрямленных пальцев под ребра опрокинул его на кафельный пол веранды. От момента, когда он услышал вскрик Олега, прошло едва ли больше пяти секунд.

Со стороны моря донесся мощный даже на расстоянии взрыв. И тут же, словно это было сигналом, по всему саду загремели выстрелы. Целились в него, Шульгина, и по окнам дома.

«Черт, фонаря нет», – посетовал Сашка. Рядом с ним, отбивая пластами толстую морщинистую кору, ударило в дерево сразу несколько пуль. Присев на корточки, Шульгин тоже выстрелил трижды, каждый раз на два пальца правее вспышек, и, вопреки тому, что от него ждали нападавшие, рванулся не назад, к дверям, а навстречу неприятелю, в темноту сада.

Распластавшись горизонтально, перелетел через балюстраду, упал на четвереньки, с быстротой краба боком отбежал в буйную поросль золотых шаров.

Из проема двери короткими очередями, прикрывая его, застучал автомат.

Тактический перевес перешел теперь на сторону Шульгина. Только патронов в его «беретте» оставалось всего пятнадцать. И запасной обоймы в карманах не оказалось. А нападение осуществлялось крупными силами. По вспышкам направленных в сторону дома выстрелов он насчитал семь человек. Восьмой валялся на веранде. Наверное, были и еще, с другой стороны сада и на улице.

«У ребят патронов завались, надо, чтобы они не давали этим головы поднять…» – подумал Сашка. Но Берестин с Андреем сообразили это и без него. Новиков продолжал бить короткими очередями из проема двери, а Алексей перебежал в конец коридора и открыл фланговый огонь. Вот в чем просчитались организаторы налета. Они ожидали, даже в случае утраты внезапности, что им ответят максимум три пистолета, и сейчас были в растерянности, приняв выстрелы «АКСУ» за пулеметные. А это совсем другое дело – атаковать через открытый двор под огнем двух ручных пулеметов. Через минуту к двум автоматам присоединились еще два. Проснулись и вступили в бой Ирина и Сильвия, имевшие спецподготовку не хуже, чем у «зеленых беретов».

Привстав на колени, Шульгин, как на траншейном стенде, начал посылать пулю за пулей в заранее отмеченные по отблескам дульного пламени цели.

– Сашка, ложись! – услышал он перекрывший грохот перестрелки командирский голос Берестина.

Разрывая тьму оранжевым огнем, одна за другой полыхнули три гранаты. Раздался отчаянный вопль смертельно раненного человека.

Еще через несколько минут бой прекратился.

В «тревожных чемоданах» нашлись сильные аккумуляторные фонари, вроде тех, которыми пользуются путевые обходчики.

– Седьмой, – сказал Новиков, за ноги подтаскивая к веранде последний труп. – Остальные, похоже, сумели сбежать…

Пока они осматривали поле боя, Ирина с Сильвией, не замечая, что выскочили из постелей в ничего не скрывающих прозрачных ночных рубашках, хлопотали вокруг Левашова. Наташа, сама вся в крови от многочисленных, но мелких порезов – ее осыпало осколками оконного стекла, – успокаивала рыдающую и рвущуюся из ее объятий Ларису.

Длинный морской кортик вошел Олегу в спину по рукоятку, к счастью – на два пальца ниже, чем требовалось для мгновенной смерти, и браслет-гомеостат показывал, что он еще жив, а, значит, к утру будет в полном порядке.

Неудобством, которое могло иметь роковые последствия, было то, что по неизвестной причине браслеты не поддавались дублированию. Очевидно, они были квазиживыми объектами, дубликатор же, хотя и мог воспроизводить органику, но только мертвую, например, консервы или фрукты. И имеющиеся три гомеостата, хоть и передавались из рук в руки тем, кто в данный момент находился в зоне максимального риска, не могли обеспечить должной защиты каждому и постоянно. Вот как сейчас. Попади убийца чуть-чуть точнее, и спасти Олега уже бы не удалось.

– Неужели все напрочь мертвые? – спросил Берестин, осматривая тела. – Слишком ты, Саша, метко стреляешь!..

– Ты бы сам поменьше гранатами швырялся. Наташку вон посекло… Да вот этот, кажется, еще дышит, – показал Шульгин на кудрявого, пронзительно-рыжего парня в черной толстовке, с развороченным осколками животом.

– Тогда давай быстрее, оживи его чуток, порасспрашиваем…

Через полчаса к дому на «додже» примчалась высланная Воронцовым группа поддержки из шести офицеров в касках-сферах и бронежилетах. Еще через пятнадцать минут – конный взвод врангелевского личного конвоя.

Прочесывание местности ничего, разумеется, не дало. Пленный, придя в сознание, показал, что в налете участвовало двенадцать человек, друг с другом якобы малознакомых. Половина – бывшие матросы-анархисты, другая – из разгромленного Слащевым отряда бандитствующего «капитана» Орлова. Руководил всем человек лет сорока, по виду грек или обрусевший татарин. Звали его Иван Степанович, но имя, конечно, вымышленное. Сам «язык», задыхаясь и всхлипывая, говорил, что пошел на акцию не из идейных соображений, а за большие деньги. Причины налета не знает, ему сказали, что «надо кое-кого пощупать на предмет золотишка и камушков». В подобных делах он участвовал и раньше, когда грабили особняки и дачи московских и питерских богатеев…

Убедившись, что по горячим следам выяснить ничего не удастся, пленного, перевязав, отдали в контрразведку для дальнейшей разработки.

Когда вернулись на «Валгаллу», уложили Левашова в лазарет для окончательного выздоровления, узнали здешние новости и рассказали Воронцову о своих делах, Новиков зашел в каюту к Сильвии.

Она только что вышла из ванной и встретила его в пушистом банном халате.

– Что, леди Спенсер, напугались маленько?

Сильвия пожала плечами, села на диван, поджав голые ноги.

– Вы пришли, чтобы спросить именно это?

– Не только. Я хотел узнать ваше мнение – данная акция, ее можно считать тем, что вы подразумевали, или это на самом деле инициатива местных бандитов?

– Не знаю. Если бы только нападение на дом, а ведь одновременно и попытка взорвать «Валгаллу»… Но даже если сейчас и вправду самодеятельность, она вытекает из обстановки. Кто отдал команду французам, мы выясним, но исполнитель не мог действовать самостоятельно. Вы поедете к Врангелю с протестом?

– Через час. Переоденусь в визитку и отправлюсь.

– Возьмите с собой меня. Я буду вам полезной. Тем более что генерала Перси я знаю лично. Возможно, он скажет что-нибудь интересное…

– Слушай, – перешел Новиков на «ты». (Он вообще очень тонко чувствовал грань, как, когда и к кому следует обращаться.) – Я тебя возьму. Поговорим. Только как ты это понимаешь – в Лондоне сейчас живет одна леди Спенсер, здесь – другая? Я не вникаю в тонкости парадоксов времени, меня интересует практическая сторона. Вдруг генерал Перси видел тебя перед отъездом в Россию и очень удивится твоему здесь присутствию или нам вдруг придется послать тебя в Лондон с дипломатической миссией, как оно будет?

– А пусть тебя это не волнует. Я разберусь. Скорее всего, Антон был прав, с момента вашего перехода сюда, там, – она показала рукой на запад, – меня более не существует. Но исчезла я из той Реальности всего месяц назад – когда Шульгин забрал меня в Замок.

– Ну и умеете вы заморочить мозги простому человеку, – искренне возмутился Новиков. – Однако сейчас ты меня интересуешь как личность, присутствующая здесь. Сообрази – почему именно французы устроили эту пакость? Они же вроде лояльнее относились к Врангелю, чем англичане. И вообще – это же додуматься нужно – так открыто напасть! Или крыша у них поехала, или ждать не могли?

– На дураках воду возят, – переставив ударение с третьего слова на второе, ответила Сильвия, показав тончайшее владение русским языком. – А удивляешься ты зря. Расчет был не так уж и глуп. Представь – был бы вместо «Валгаллы» обычный пароход. От торпеды или даже двух он затонул бы почти мгновенно. Миноносец вполне мог после выстрелов незамеченным проскользнуть в море. А одновременно в доме перебили бы нас. И все! Если бы даже Врангель назначил расследование, оно постепенно заглохло бы, ничего не дав. О последствиях акции можешь сам судить. Нет, не дураки здесь работали…