Текст книги "Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности"

Глава 3

Как и прошлый раз, машина команду приняла. Только реакция на нее была другая. Дело в том, что, когда за терминалом сидел Шульгин, он уже находился в прямой, но латентной связи с локальным узлом Гиперсети, сохранившимся в поле досягаемости после «отключения» от остальных. Более того, Сашка сам являлся как бы элементом ее структуры, одним из бесчисленных атомов (нейронов, кубиков, кусочков мозаики), из которых она состояла. И в то же время – внешним по отношению к ней, Сети, эффектором.

Как писал когда-то Энгельс: человеческий разум – это высшее творение природы, с помощью которого она познает самое себя. Точно так же и безусловно материальный по отношению к окружающему миру (с точки зрения включенного наблюдателя) Сашка одновременно был симулякром, копией не живого человека, а идеи человека-Шульгина, предварительно уже воплощенной в эфирном теле. Оттого его нематериальная сущность посредством уникальных возможностей компьютера легко и просто, как обычный информационный пакет, переместилась по адресу, зашифрованному в формуле. Независимо от пространственно-временной топографической точки, в которой находилась машина, и от ее конструкции. Она при включении тоже как бы перестала быть материальной в общеупотребительном смысле.

Скуратов же был обыкновенным человеком, во плоти и крови, и, естественно, в этом качестве попасть в Гиперсеть без дополнительных манипуляций с его сознанием не мог. Но раз команда все-таки прошла, узел сети, который она активировала, отреагировал одним из бесчисленного количества вариантов образом. Он опознал сигнал, идентифицировал по широкому спектру свойств и смыслов и отразил (переадресовал) его в ту точку подконтрольного континуума, где и находился источник подобного рода конструктов.

Вместо грандиозной, едва доступной человеческому восприятию картины узла Гиперсети Скуратов увидел совсем другое. На экране после вихря разноцветных бликов и пятен, белых звездчатых искр и туманных полос вдруг сформировалась отчетливая, яркая картинка. Будто застывший кадр стереофильма.

Виктор сообразил, что сейчас смотрит как бы изнутри другого монитора, установленного в просторном, оформленном в стиле начала прошлого века помещении. Видна только часть зала или большого кабинета, та, к которой обращен экран. Угол письменного стола, кожаное кресло с высокой спинкой и пухлыми, дугой изогнутыми подлокотниками. Высокие резные потолки сложной конструкции, со свисающими в продуманном беспорядке деревянными сталактитами, снизу, как каплями воды, завершающимися матовыми светильниками. Стены орехового на вид дерева, тоже покрытые глубокой резьбой орнаментального рисунка. Часть высокого застекленного книжного шкафа.

Скуратов пожалел, что слишком острый угол зрения не позволяет прочесть, что там написано на корешках, и даже разобрать, какой используется алфавит.

В остальном же он не очень удивился: был достаточно подготовлен и сегодняшними событиями, и вообще. По всему выходило, что это как раз то место, с которым вчера уже устанавливалась связь. И где-то там находится человек или люди, с которыми Ростокин и его спутник контактировали почти два часа. Разговор, следовательно, был серьезный. Может быть, даже судьбоносный. Только для кого? Говорили долго, значит, не собирались немедленно встретиться. Из чего с неизбежностью вытекает – переместились странники по времени не туда, а в какое-то другое место, с этим, возможно, никак, кроме как через компьютер Игоря, не связанное.

Можно вообразить – в мир, технически гораздо менее развитый.

Академика, впрочем, сейчас волновало совсем не то, куда именно направил свои стопы Ростокин. Сам знает, куда ему идти и когда возвращаться. Гораздо заманчивее казалась возможность встретиться лицом к лицу с представителем параллельного времени. Встретиться и, чем черт не шутит, наладить полноценный, взаимополезный научный обмен. Поверх всех и всяческих посредников. А почему бы и нет? Если, конечно, «по ту сторону» он увидит коллегу-ученого или просто достаточно образованного человека, а не функционера служб, подобных тем, в которых работает Суздалев.

«Ну, так что ж, тогда, значит, повезет ему, а не мне, – подумал Скуратов. – А мне – чуть позже, надеюсь».

Слегка беспокоило, что к компьютеру с той стороны в ближайшее время может вообще никто не подойти. Терминал включился автоматом, а хозяева об этом не знают, пребывают далеко от рабочего места. Но интуиция подсказывала, что так быть не может. Кто-то непременно отреагирует на установленную межреальностную связь. Слишком важное это дело, чтобы оставлять его без контроля…

Дверь кабинета приоткрылась, в нее заглянул Суздалев. Как мол, у вас тут дела?

Виктор сделал крайне озабоченное лицо.

– Подождите минут десять-пятнадцать, если можете. У меня, кажется, начало получаться. Не отвлекайте.

Генерал понимающе кивнул и удалился.

Чтобы не терять времени зря, Виктор попытался, не выходя из контакта с неизвестным объектом, определить его параметры. Обычно это удавалось без труда, но сейчас вспомогательные программы установить адрес или какие-то другие характеристики чужого компьютера были не в состоянии. Его для них как бы не существовало вообще. Контакт поддерживался, но снова без обмена информацией. Объяснить это можно было только одним, понятным Скуратову образом: та сеть, в которую он включился, полностью взяла обеспечение канала на себя. Этакая «сфера Шварцшильда», в которую любой сигнал проходит, но назад не возвращается. Но раз он сейчас видит чужой кабинет, значит, хотя бы фотоны оттуда сюда доходят, воздействуют нужным образом на рецепторы? На них воздействуют, а на крюгеритовый мозг компьютера – нет?

Как это может происходить практически, академик не понимал. Успокаивало лишь то, что он не понимает в этом мире слишком многого и помимо поведения отдельно взятого компьютера. Например – откуда вообще взялась Вселенная и что было на ее месте до «Большого взрыва». Теория утверждает, что ничего, но ведь что-то должно было существовать, чтобы взорваться? Хотя бы килограмм динамита. Завернутого в парафиновую бумагу и снабженного этикеткой производителя и инструкцией по технике безопасности.

Пользователь на той стороне «эфирного провода» решил не заставлять вызывающую сторону мучиться в сомнениях и появился раньше, чем Скуратов, взбодрившись очередной рюмкой и чашкой кофе, сделал первую затяжку третьей по счету сигарой. Этим он превысил свой дневной лимит, но ведь и ситуация была экстраординарная.

Сначала на стене чужого кабинета мелькнула тень. Виктор напрягся. Потом из-за пределов поля обзора протянулась рука, явно человеческая, поворачивающая спинку кресла, а вслед за ней появился и сам ее обладатель. Мужчина слегка за сорок, в хорошем смысле слова «приятной наружности», то есть с правильными чертами лица, достаточно резко очерченными. Не красавчик, но и не брутальный тип, вызывающий у некоторых женщин восхищение, а у большинства мужчин настороженность и неприязнь. Одет он был в белый капитанский мундир, покроем несколько отличающийся от морских и космических нынешнего времени, но сомнений в принадлежности именно к этому виду униформ не оставляющий. Тот самый набор инвариантных признаков. Могут отличаться погоны, эполеты, нарукавные нашивки, количество пуговиц, а суть остается неизменной. Самого роскошно украшенного швейцара с адмиралом может перепутать только персонаж анекдота.

Человек улыбнулся, увидев на своей стороне экрана Скуратова, кивнул, положил на зеленое сукно стола сильные, ухоженные кисти рук. Несмотря на отполированные ногти, они наверняка были способны и подковы гнуть, и колоду карт пополам разорвать. Незаурядный, в общем, господин.

– Здравствуйте, незнакомый друг, – мягким баритоном сказал капитан. Или – действительно адмирал. Лицо у него было такое, подходящее.

– Здравствуйте, – ответил ему Скуратов и по непременной въедливости натуры осведомился: – А с чего вы взяли, что именно друг?

– Как же иначе? По этой линии может появиться только друг. Любой другой уже распылился бы на атомы или, того хуже, витал бы в окрестностях выжженной пустыни в виде мезонного облачка…

– Сурово у вас контакты с окружающими обставлены, – поморщился Скуратов.

– Иначе и нельзя. Но раз вас, как такового, защита пропустила, что толку думать об ином варианте?

– Трудно спорить. Но все равно настораживает.

– А вы наплюйте. В вашем прекрасном мире, насколько я в курсе, колючую проволоку разных модификаций до сих пор производят и заборы из мономолекулярных нитей.

– Может быть, оставим эту тему? – предложил Виктор, чувствуя, что дебют партии проигрывает. Да и неудивительно. Логик умеет переспорить противника (такого же коллегу в пиджаке с галстуком и пачкой страниц, покрытых тезисами) за трибуной симпозиума или в реферативном журнале, а если оппонент стоит напротив тебя с автоматом на ремне через плечо, покуривает сигаретку и разговаривает на ином металанге,[17]17
  Металанги – языки более высоких семантических уровней по отношении к общеупотребимым. Условно каждый следующий уровень по сложности на порядок выше предыдущего. Так, например, фраза, произнесенная на металанге третьего уровня, потребует в сто раз больше времени для переложения на первый и т. д. Популярный пример: «Рецессивная аллель влияет на фенотип, только если генотип гомозиготен». Чтобы сделать ее полностью понятной (на уровне свободного оперирования) для человека с начальным образованием, необходимо вначале изложить ему курс общей биологии, а затем и генетики. Что займет минимум сто учебных часов.


[Закрыть] тут труднее сохранять академическую невозмутимость.

– Оставим с удовольствием. Перейдем к конкретике. Меня зовут Антон, я в данный момент являюсь Руководителем межвременной структуры, в просторечии именуемой Замком. Одновременно другом вашего друга Игоря, априори – и вашим. Нет возражений? Продолжим. Замок с его интеллектуально-техническими возможностями можно рассматривать как организующее и связующее звено между всеми взаимодействующими в настоящее время реальностями. Потому вы, при воспроизведении обнаруженного вами пароля, попали не куда-нибудь еще, а именно на центральный процессор. И мы имеем удовольствие с вами беседовать и видеть друг друга.

Скуратов назвал себя и заверил Антона в тех положительных эмоциях, что он испытывает, познакомившись со столь достойной фигурой. В середине XXI века в моде снова были цветистые словесные конструкции и любовь к изысканному церемониалу. В каждой общественной страте и сословии церемониал вырабатывался и культивировался свой, но был и некий универсальный, позволявший осуществлять равноправное общение между как угодно далеко отстоящими друг от друга группами общества.

– Взаимно. Но не пора ли перейти к делу? Я обычно не придаю значения мелочам, однако хочу обратить ваше внимание, что сейчас мы с вами тратим невероятное количество энергии, и неизвестно, где и каким образом проявится гениально сформулированный вашим соотечественником постулат: «В каком месте чего прибавится, в другом столько же и отнимется». Хорошо, если она берется непосредственно от Солнца, а если из другого источника? Могут быть последствия. Итак, что побудило вас установить со мною прямой контакт?

– Исключительно профессиональное любопытство, – честно ответил Виктор. – Мой друг Игорь, которому я подарил и отформатировал машину, поддерживающую нашу связь, не успел, а может быть, и не имел возможности сообщить мне об открытых им межвременных взаимодействиях. Ваша (или его) формула попала ко мне почти случайно, вот я и не удержался…

– Опрометчиво, – без всякой иронии в голосе сказал Антон. – Не могу сказать точно, сколько людей пострадало от невинного желания узнать, для чего к гранате колечко привешено. Но много. Сам видел, и неоднократно.

– Могу представить, – кивнул Виктор. – Но у нас не тот случай. Прежде всего, я хочу разыскать исчезнувшего при странных обстоятельствах друга, ну и разобраться, что же такого нового научилась делать придуманная мною машина. Для подобных экзерсисов я ее не предназначал.

– Один персонаж тоже не догадывался, что с помощью изобретенной им мясорубки не только фарш для котлет делать можно. Да было уже поздно….[18]18
  См.: А. и Б. Стругацкие «Трудно быть богом».


[Закрыть] Относительно вашего друга могу сказать, что он до настоящего момента пребывает в полном здравии, и при желании ничто не препятствует вам с ним увидеться. Да и насчет разного рода машин я смог бы вас просветить, невзирая на то что ваша цивилизация существует на сотню лет впереди… нашей и достигла необыкновенных высот во многих отраслях знаний.

– Нужно ли так понимать, что вы меня в гости приглашаете? – спросил Скуратов, и при этих словах у него вдруг определенным образом замерло, а потом заныло сердце. Будто из горячей парной в ледяную прорубь окунулся.

– Именно так. При более тесном и не ограниченном временем общении вы сможете значительно расширить круг своих познаний. Да и нам во многом оказаться полезным. А то у нас только один гениальный инженер имеется, из восьмидесятых годов двадцатого столетия. У него таких институтов, как ваш, в распоряжении не имелось, однако в походных условиях и из подручных средств устройство для совмещения пространства-времени собрал. На пятьдесят парсеков устойчиво работает…

– Не может быть!

– Захотите – увидите, – почти равнодушно ответил Антон.

Скуратова терзали противоречивые чувства. То, что он сейчас разговаривает с помощью обыкновенного компьютера с человеком из иной реальности, – несомненный факт. Мистификацией это быть никак не может. Что Ростокин на той стороне уже бывал и сейчас там же находится – тоже. Из данной посылки вытекает, что слова Антона насчет СПВ вполне могут оказаться правдой. Познакомиться с неизвестным гением – да за это можно все отдать! Как если бы Виктору предложили лично обсудить загадочные изобретения и прозрения с самим Леонардо да Винчи.

– Наш Олег, кроме всего прочего, еще и дубликатор любых материальных предметов изобрел. Путем рекомбинации атомов помимо ядерного или термоядерного синтеза. При комнатной температуре и напряжении бытовой электрической сети. Забавно?

– Вы что, Мефистофеля из себя изображать взялись? – подсевшим голосом спросил Скуратов.

– Ни в коем случае. Какое может быть «совращение», если вам стоит нажать кнопку «Выход» и наше общение закончится? Свобода воли в самом наглядном ее проявлении. Игорю я передам, что вы им интересовались. В положенное время он вернется и, уверен, ответит на все ваши вопросы, подтвердив заодно, что я вас не соблазнял, не обманывал… Просто информировал.

– Подождите. А как будет выглядеть… Ну, если я соглашусь… Туда, к вам…

– Технически – проще некуда. Открою портал – вы шагнете. И все.

– А – обратно? У меня ведь институт, лекции. И… Да сами понимаете!

– В любой момент по вашему желанию. Если есть неотложные дела… – Антон, выдерживая интригующую паузу, потянулся к правому ящику стола, за которым сидел, достал сигару, очень похожую на те, что курил Скуратов, повертел в пальцах. Смешно, но сейчас Виктору, страстному любителю и ценителю сигар, захотелось узнать, что она собой представляет, даже больше, чем все остальное.

Принцип психологического замещения.

– Это у вас какая? Кубинская?

– Что вы! Настоящая трихинопольская. На открытый рынок попадает крайне редко. Знатоки разбирают на месте. Но я не закончил – если есть неотложные дела, сможете вернуться домой прямо в момент отправления. Плюс-минус десять минут. Принцип неопределенности, сами понимаете…

– Плюс – ладно. А минус? Это же удвоение выйдет, парадокс, – уцепился за частность Скуратов, чтобы хоть немного оттянуть главное решение.

– Всякое бывает, – с откровенной усмешкой ответил Антон. – Неизбежная на море случайность. Так вы, это, как у нас говорят, определяйтесь. Хотите – добро пожаловать. Нет – честь имею. У меня сейчас фидеры в разнос пойдут…

«А, черт, была не была! – мысленно махнул рукой Виктор. – Каждому из нас судьба обязательно стучится в дверь, только мы в это время обычно сидим в соседнем кабачке…»

– Две минуты – можно?

– Две – можно.

На странице большого настольного блокнота академик написал крупными буквами, адресуясь к Суздалеву: «Георгий, я отправился за Ростокиным. Не обижайтесь. Скоро вернусь. Наверное. Ваша теория подтверждается. На всякий случай передайте в мой институт, что я срочно вылетел в спецкомандировку. Заместители знают, что делать. Справятся. Вам обещаю отчитаться по прибытии. Ни в коем случае не позволяйте никому прикасаться к компьютеру. Если не вернусь через час, опечатайте квартиру. Но никаких других активных действий. Скуратов».

– Так. Я готов. Что дальше? – вытирая пот со лба, спросил он у Антона.

– Да ничего. Добро пожаловать…

Экран монитора распахнулся на два метра вверх и вширь. Виктору осталось только опереться о край стола и перекинуть ноги на ту сторону. Перешагнуть порог.

…Перешагнуть порог. Ступить за ограду. Выйти за рамки. Совершить волевое усилие, как при первом прыжке с парашютом. Выпить стакан холерных вибрионов для подтверждения собственной теории…

Тысячекратно люди совершали подобные поступки: из научного интереса или для самоутверждения. Случаи исполнения воинского или гражданского долга пока не рассматриваем, там совсем иные мотивации.

Виктор пересек границу, и зияющий квадрат за спиной мгновенно стянулся к размерам нормального монитора, на котором секунду продержалось изображение опустевшего кабинета Ростокина. Потом исчезло.

«И все-таки слаб ты, братец, в коленках, – самокритично подумал Скуратов, чувствуя, как сердце пульсирует прямо под горлом. – Засиделся в кабинетах. Игорь небось так не мандражил, погружаясь в неведомое».

И сразу же натура взяла свое. Кому приятно признавать себя слабаком? Немедленно возникли оправдания и «смягчающие обстоятельства». Ростокин, как всем известно, не кем иным, как профессиональным искателем приключений, никогда себя и не мыслил. То, что для других смертельный, ничем не оправданный риск, для него – лишний повод пощекотать свое самолюбие. Нельзя же равнять каскадера и кабинетного ученого. И так далее в этом же роде.

Но главное все же заключалось в том, что Виктор, с теми или иными издержками, преодолев инстинкт самосохранения и всякие другие инстинкты и фобии, стоял сейчас посередине помещения, расположенного неизвестно в какой точке мирового континуума, и смотрел в глаза первому в своей жизни потустороннему существу, какой бы смысл в это слово ни вкладывать.

– Добро пожаловать, – широко улыбаясь, повторил Антон с совсем другой интонацией и протянул руку. – Рад видеть в гостях у нашего сообщества очередного смелого и талантливого человека. Присаживайтесь, – указал он на кресло по другую сторону стола. Или, если хотите, можем пройти в более удобное место. Этот кабинет оформлен в соответствии со вкусами людей иной культуры и иной эпохи. Мне он кажется слишком… казенным для приватной беседы.

– Какой эпохи? – спросил Скуратов. – По-моему, она от нашей не слишком отличается. И казенного я вижу очень мало. Скорее наоборот.

– От вашей – наверное. Здесь все примерно так, как и у вас, это ведь стиль девятнадцатого века Главной исторической последовательности, не искаженный более чем веком войн и революций, политических и культурных. Ваша развилка образовалась приблизительно в году девятьсот четвертом-пятом и сохранила гораздо больше исходных черт, чем последующие…

– Развилка – это очень интересно… – Виктор уже успел охватить взглядом помещение, в котором они находились, и составил о нем свое впечатление. Но ему хотелось увидеть как можно больше в то короткое время, что доведется здесь пребывать.

Что же кажется естественным этому человеку, определенно не соотносящему себя с ГИП? Понять его отстраненность было несложно. Семантика и семиотика как таковые не относились к сфере непосредственных интересов Скуратова, но в качестве инструментов высшей логики он ими владел в достаточной степени.

– Вы мне непременно расскажете об этом подробнее, поскольку я такие вещи до сегодняшнего дня воспринимал только в качестве голых абстракций. «Что было бы, если…» Распространенный в кругах любознательных, но недостаточно образованных людей вопрос. Студенты второго-третьего курса его особенно любят. Я всегда на него отвечал однозначно: «Ничего! Что случилось, то случилось. Иначе каждый спрашивающий попадает в ситуацию сороконожки. Если бы я пошла не с седьмой левой, а второй правой ноги, куда бы я пришла?»

Антон, вместо ответа озарил гостя очередной своей улыбкой, набор которых у него был практически бесконечен. Для любого человека и любой ситуации – своя. Наиболее соответствующая моменту и настроению партнера.

– Тогда – прошу, – указал он на дверь. – Все-таки адмирал Григорович, Управляющий морским министерством после Русско-японской войны, и его поклонник, адмирал Дмитрий Воронцов, член нашего «Братства» и первооткрыватель пути в Замок, обладали слишком тяжеловесными вкусами, оборудуя такой вот кабинет. Александр Иванович Шульгин, генерал-лейтенант совсем других ведомств, уважает ранний модерн, в чем я с ним почти солидарен. Ну а уж если мы коснемся лично моих пристрастий и привычек… – Антон откровенно рассмеялся. «Радостным детским смехом».

Это выглядело одновременно и демонстративно, и естественно, так что Виктору стало совсем неуютно. Медленно, исподволь, но до него начало доходить, что это только у себя дома он – нобелевский лауреат и неопровержимый авторитет во всех образованных кругах. А здесь он попал в ситуацию, где единственным условием выживания являются только составляющие твоей личности.

Что-то всплыло в памяти из ранее читанных книжек или со слов того же Ростокина, приспособленного ко всему. «Да на хер кому твое высшее образование, – крикнул сержант и больно двинул доцента локтем по зубам. – Ты ленту, гад, продерни, продерни! И стреляй. Глядишь, отобьемся…»

Каким-то труднообъяснимым образом Виктор приложил эту сентенцию к себе. И сразу осознал, что прямо на глазах, как мякина при молотьбе, отлетают от него привычки и манеры лауреата и академика, остается только то, что было десять, а то и пятнадцать лет назад. Когда они с друзьями и не думали о чинах и званиях, нынешних и грядущих, сплавляясь на катамаранах по перекатам рек Горного Алтая.

Удобно, конечно, чувствовать себя мировой знаменитостью и властителем судеб научных сотрудников и аспирантов, но – не на этом же все замыкается.

– И каковы же ваши пристрастия и привычки? – стараясь попасть в тон предложенной, веселой и необязательной манере, спросил Виктор. – Хотя бы – не как у людоедов Папуа – Новой Гвинеи?

– Моментами – гораздо хуже, – согнав с лица улыбку, ответил Антон. – Вам бы они наверняка показались чересчур экзотическими… Так пойдем?

Они проследовали пару сотен метров по длинному и узкому переходу без окон, неярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра. Несколько раз пересекли полукруглые площадки, с которых то вверх, то вниз уходили лестницы, прямые и винтовые. На одной из них Антон указал, что надо спуститься. Под ногами негромко загудел металл ступенек ажурного литья. Скуратов, придерживаясь рукой, заглянул через перила. Глубоко. Не меньше десяти этажей, как ему показалось, а скорее всего – и больше. Спираль лестницы терялась в сумеречном свете. Захотелось плюнуть вниз, посчитать секунды, пока долетит до дна колодца.

«А может, и не долетит. Нет здесь никакого дна. Вот я уже почти персонаж готического романа», – подумалось Виктору.

Наконец в очередном коридоре, тремя витками ниже, Антон толкнул дверь, ничем не выделяющуюся среди многих, встреченных по пути. Они очутились в небольшом холле с глубокими стегаными креслами, пепельницами на гибких параболических ножках, очень близкой к оригиналу копией «Бульвара капуцинок в Париже» напротив входа. Окон здесь тоже не было. Свет, по спектру соответствующий гамме зимнего пасмурного дня, источали полускрытые за драпировками стен матовые колонки, отчего в помещении было особенно уютно.

Четыре ступеньки полукруглого подиума, и Антон ввел Скуратова в бар, в свое время придуманный и оформленный Шульгиным. С полудесятком витражей, изображающих девушек в натуральную величину, разной степени полуобнаженности, весьма привлекательных и крайне эротичных. У одних это выражалось позой, у других – исключительно выражением лица. К подобному жанру Виктор был неравнодушен, тем более панно были исполнены в стиле гиперреализма, то есть выглядели подлиннее, чем обычная фотография. Но в упор пялиться на красоток он не стал, сохраняя респектабельность. Достаточно так, мельком поглядывать, будто бы невзначай.

Антон указал на одну из глубоких ниш в стене, где помещался столик и два удобных дивана, словно в купе вагона первого класса. Прямо напротив оказалась прелестная всадница, скачущая на зрителя по южнорусской степи. То ли спасаясь от погони, то ли преследуя. На гнедом коне великолепных статей. Лицо у нее было красивое, бесшабашно-радостное, выражающее упоение бешеным аллюром. Пышные темно-русые волосы встречным ветром вытянуты почти горизонтально. Из одежды – только длинные ажурные чулки и туфельки на умопомрачительно высоких и тонких каблуках. К широкому атласному поясу по-немецки, слева пристегнута треугольная кобура «парабеллума» с откинутой крышкой.

Скуратову тут же пришел в голову вопрос, которым неизменно задавался каждый, кому довелось видеть это произведение искусства.

– Извращенец, – фыркнул он, кивая на панно.

– Кто?

– Автор картины. Сам бы попробовал с версту проскакать в подобном виде…

– Творцу виднее. Откуда мы знаем, может, у нее на чулках изнутри замшевые вставки, а на седле – бархатная подушка. И шенкеля,[19]19
  Шенкель – внутренняя поверхность голени и колена, с помощью которых всадник, собственно, держится в седле и управляет лошадью. Стремена сами по себе для этого не предназначены, и если «облегчаться» от них, а не от шенкелей, последствия могут быть самыми неприятными.


[Закрыть] как у древнего скифа. Те вообще без стремян обходились. Другое дело – пояс. Как он не съезжает? Пистолет тяжелый.

– Кожаный, наверное. А сверху – для красоты аппликация.

– Вполне возможно, – согласился Антон.

– А интересно, прототипа у этой дамы нет ли?

– Прототипы у всех есть – просто так, из головы, даже Микеланджело никого не писал.

Порассуждали немного на эту тему, для разрядки, и чтобы приспособиться к стилю общения друг друга.

– Есть хотите? – вдруг озаботился хозяин. – Можете заказать, что заблагорассудится, у нас есть абсолютно все.

– Абсолютно?

– Именно так, и не фигурально, а буквально…

– Нет, я не голоден, а вот кружечку хорошего пива – с удовольствием.

– Хорошего – это расплывчато. Сорт, цвет, место производства… Желаете карту напитков посмотреть? – Антон потянулся к толстой, как телефонная книга Нью-Йорка, книжке меню.

– Не надо. Пусть будет темное мюнхенское, нефильтрованное. Крепкое.

– Один момент… – Антон повозился у дверцы в стене, дождался короткого мелодичного звонка, открыл и выставил на стол две высокие фарфоровые кружки, увенчанные шапками пены.

– Вуаля!

Виктор попробовал. На самом деле – изумительное пиво. Ему доводилось пить такое несколько лет назад, в старинной частной пивоварне, когда читал лекции в баварском университете.

– Вы прямо волшебник. И все это – за сто лет до моего времени? Пожалуй, наша развилка оказалась не самой удачной, если мы так отстали…

– Не огорчайтесь, – успокоил его Антон. – Здесь, где находимся мы, – безвременье. К подлинно исторической жизни имеющее весьма опосредованное отношение. За бортом же все выглядит несколько иначе. Да я вам покажу. Лучше один раз увидеть…

– Подождите, Антон, подождите. Слишком вы форсируете… Перед тем как окончательно погрузиться, я хотел бы выяснить – в чем заключается ваш интерес – и оговорить базовые, так сказать, условия сотрудничества и, э-э, гарантии, что ли…

– Гарантии, гарантии… Вы же очень умный человек, Виктор. Какие могут быть гарантии в мире, находящемся вне любой, чьей бы то ни было юрисдикции? Не более, чем мое честное слово. Ну и Ростокин сможет его подтвердить…

– Тогда я бы хотел сначала переговорить с Игорем, а потом уже…

– Это мы сделаем. Не прямо вот сейчас, но в обозримые сроки…

Скуратов опять ощутил знобящий холодок между лопаток. Начинается!

Он сейчас почувствовал себя еще хуже, чем Воронцов, впервые очутившийся в Замке. Тот, по крайней мере, добровольно согласился принять участие в своеобразной игре-эксперименте, и с Антоном был раньше знаком, и, что немаловажно, характер имел военно-морской, закаленный с восемнадцати лет «тяготами и лишениями воинской службы». Ему и терять по большому счету было нечего. Кроме жизни. Но так вопрос не стоял.

– Обозримые – это как?

– Как только сумею его разыскать. Это может занять не один час.

– Он сейчас так далеко?

– Достаточно далеко. В Южной Африке в 1899 году.

Скуратов удивленно почесал бороду.

– И вправду… Что же он там делает?

– Очевидно, решил пойти по стопам своего любимого Стенли. Знаете, в освоенных нами мирах совсем не осталось неисследованных мест. В вашем – тем более. Но там хоть можно удовлетворить тягу к неизведанному в межзвездных полетах. А на благоустроенной Земле ХХ века, – произнеся это слово, Антон то ли иронически, то ли печально улыбнулся, – человек с характером вашего друга может найти себя только в военных авантюрах или в большой политике. Политика по очевидным причинам ему заказана, а войны и революции успели надоесть. Вот и потянуло его с товарищами в мало пока освоенную реальность…

Скуратов все еще не мог свыкнуться с тем, что этот интересный человек говорил. Слишком просто у него выходило. Захотел Игорь перебраться из второй половины XXI века в первую треть ХХ – пожалуйста. Захотел вернуться на денек домой – никаких проблем. А теперь вот отправился аж в XIX – и опять это звучит так, будто из Москвы в Вологду на свою дачу съездить в выходной день.

Но ведь по всем физическим и иным законам это абсолютно невозможно. О возникающих при подобном допущении парадоксах Виктор знал побольше других. Разумеется, мысль о возможности создания хроноквантового двигателя и использование его для межзвездных полетов двадцать лет назад казалась столь же абсурдной. Поколения физиков и просто людей, мечтавших о Млечном Пути, Туманности Андромеды, хотя бы Проксиме (она же – Ближайшая) Центавра, отчетливо сознавали, что мечты – мечтами, а суровая действительность не оставляет никаких шансов.

Скорость света есть скорость света, константа! Исходя из преобразований Лоренца, формул Эйнштейна и прочих максвеллов, даже и пытаться не стоит ее достигнуть. Бесконечное возрастание массы и так далее. Взамен – если кому-то такое на самом деле захочется осуществить – десятилетия полетов в вакууме на кораблях, обязанных нести миллионы тонн горючего и припасов, чтобы в итоге убедиться, что цель того не стоила.

И вдруг, буквально в одночасье все изменилось. Скуратову с Ростокиным было тогда как раз достаточно лет, чтобы и понять перспективы открытия и воспринять его легко, без потрясения основ. Как их деды согласились с возможностью, а потом и необходимостью трансатлантических воздушных перелетов. Тогда люди получили возможность добираться реактивным самолетом из Москвы до Нью-Йорка или Токио быстрее, чем поездом из Петрограда в Ялту. Теперь – до Веги или Антареса, как на экраноплане из Одессы в Сидней.

Но… Снова то самое «но»! Наверное, есть какой-то возрастной рубеж. Виктор его преодолел и теперь уже с большим трудом пытался заставить себя поверить в то, что время стало столь же доступным, как и пространство. Захотел – из Москвы в Антарктиду сегодня же, захотел – из 2056-го в 1899-й!