Текст книги "Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности"

– Если уж «Изумруд» среди них такого шороху навел, так нашей «Валгалле» – на один зубок, – отозвался Эльснер. – Задумай господа руководители войну до победного конца, все они тут на дно и лягут. Хуже, чем наши в Порт-Артуре.

– Я бы так и сделал, – мрачно бросил Кирсанов, не отрывавший от глаз окуляров двенадцатикратного бинокля. – Подошел, расстрелял и снова ушел. Пусть потом премьеры и императоры между собой разбираются, кто и зачем…

– Позволю не согласиться, Павел Васильевич, – возразил Давыдов, неожиданно проявивший стратегический подход к вопросу. – Подобная акция, эффектная сама по себе, может вызвать совершенно неожиданные последствия в мировом масштабе. Едва ли не худшие, чем начало Мировой войны…

До причала, к которому собиралась швартоваться «Царица», было еще не меньше получаса самым малым ходом, и времени на абстрактные разговоры хватало. Когда дойдет до дела, Кирсанов праздной болтовни своим паладинам не позволит.

– И в чем же вы такие последствия видите? – спрошено было с оттенком любопытства, но и с намеком, что любой ответ будет воспринят как праздные умствования именно что строевого штабс-капитана, никак не серьезнее.

– Да вы же представьте, Павел Васильевич! Ну, расстреляет «Валгалла» с дальних дистанций весь английский флот. О стратегической пользе подобной акции спорить не буду, но вот в политическом плане! Это немедленно станет известно всему миру, подводные телеграфные кабели работают нормально. Это будет… Это будет… Ну, как падение на Землю большого метеорита…

– И что? – по-прежнему спокойно осведомился Кирсанов. Он умел себя вести и держать сообразно обстановке где угодно и с кем угодно. Всегда оставаясь самим собой. – Британский флот уничтожен неизвестно кем. Общество в ужасе, панике и ярости. На что эти чувства обратятся?

– Точнее – на кого, – вставил до того невозмутимый Эльснер.

– Это я и имею в виду, – кивнул Кирсанов. – На собственное правительство, допустившее подобное. Реального врага нет. Любая из держав от подобного обвинения легко отмажется. И будет крайне убедительна, потому что так оно и есть…

– Но если обозначится непонятная никому и угрожающая всем сила…

– Это будет лучшим из вариантов, – холодно скривился Кирсанов. – Станут не возможными никакие альянсы, поскольку никто никому отныне доверять не сможет, начнется гонка вооружений, опять же индивидуальная, прикрываемая тезисом о наличии неведомого врага, которого на самом деле все станут подозревать друг в друге. Позорно проигравшую Британию все не только перестанут уважать, все кинутся делить ее наследство… Дело в том, что подобным образом вопрос пока не стоит, а если даже и да, то не перед нами. Короче, господа, я эту тему закрываю, отвлекаться на нее можете только перед сном, если посторонние обстоятельства не помешают… – В голосе Кирсанова прозвучал оттенок, похожий на вибрацию длинной стальной полосы.

– А через двадцать минут мы пришвартуемся к берегу, и начнутся у нас совсем другие заморочки, – продолжил он «предполетный инструктаж». – Я вас прошу, Никита, уберите со своего лица печать излишней образованности и склонности к умственным упражнениям. Это не соответствует вашей легенде. Ваша ведущая черта характера – авантюризм и страсть к наживе. Вы ехали сюда, понятия не имея ни о какой войне и надеясь прилично устроиться поблизости от алмазного бизнеса. Отнюдь не копаться в шахтах, разумеется, а наняться кем-то вроде управляющего, посредника или в этом роде. Естественно, это свидетельствует о вашей наивности, но сами вы об этом не подозреваете… Считаете, что знание языка и опыт коммивояжера вам откроют все двери.

– А вам не кажется, что, узнав о войне, мы должны бы сообразить, что все предварительные планы рухнули и нам тут нечего делать, Павел Васильевич? – старательно невинным голосом спросил Эльснер. – Исходя из обычной логики – какой может быть бизнес в таких условиях?

– Так не мировая же война началась, – возразил Кирсанов. – Так себе, колониальная заварушка. В которой ты, Павел, хитрый немец, сможешь извлечь намного больше личной пользы, чем в спокойные, устоявшиеся времена. Не у нас ли сказано: «Кому война, а кому мать родна»?

– А сами-то вы, Павел Васильевич, как настроены? – спросил Эльснер. Здесь, в виду вражеской твердыни, затея представлялась ему не такой простой и однозначной, как в процессе ее подготовки.

– Соберись, барон. Смотрю на тебя и удивляюсь. Когда в Крыму высаживались, ты так не мандражил… – У жандарма начали одно за одним выскакивать слова, которых он нахватался от «старших товарищей». Что, как показалось Эльснеру, намекает на его собственное нервное напряжение, которое он старательно скрывает от подчиненных.

– Ты же из нас в самом выгодном положении. Не русский, даже не подданный Российской империи. Знакомы мы случайно, общих интересов и целей не имеем. Если и будем поддерживать какие-то связи, так только потому, что других знакомых у нас нет… Не дергайся, одним словом. Если контрразведка к нам прицепится, сдавай всех. Хитренько так, подловато. Мол, вон тот господин во Владивостоке на причале с военными моряками очень тепло прощался, так не русский ли он шпион? Про меня вообще можешь сказать, что подозреваешь в связях с шанхайским опиумным картелем. Болтай много и избыточно правдоподобно…

– Павел Васильевич, – встревоженно сказал Давыдов. – Что-то у нас предварительные наметки начинают расходиться с тем, что вы сейчас говорите…

– Знаешь, Никита, – задушевным тоном, приобняв его за плечо, ответил Кирсанов, – ты что думаешь, я совершенно железный, непробиваемый человек? Я вот тоже посмотрел картину в реальности, ваши слова послушал, и показалось мне, что игра вполне может пойти отнюдь не по нашему сценарию. Оно, конечно, век девятнадцатый – не двадцатый, и шансов у нас поболее, и запасные тузы в рукаве, а все ж может и так и так повернуться. Вот я и ввожу в схему дополнительную степень свободы…

– О чем это вы, господа, тут секретничаете? – неожиданно раздался за спиной сочный баритон всегда довольного собой человека. – Насчет поиграть в покер? Готов составить компанию. Но вы же собрались на берег здесь сойти? Или передумали?

Это подобрался к ним, бесшумно ступая мягкими туфлями, статский советник Ермолаев, Евгений Лаврентьевич, милейший человек, выслуживший на Дальнем Востоке пенсию по судебному ведомству и теперь возвращающийся в Петербург, чтобы доживать оставшиеся годы в покое и довольстве. И пенсион сам по себе неплох, и сбережения кое-какие имеются, а в случае нужды можно будет присяжным поверенным устроиться. Все ходы-выходы он знает, красноречием бог не обидел (что офицеры заметили с первых же часов знакомства), так что будущее сомнений не вызывало.

Этими и многими другими сведениями Евгений Лаврентьевич щедро делился с новыми знакомыми, за отсутствием на пароходе других достойных собеседников.

Вот и сейчас, возникнув из-за тамбура носового сходного люка, Ермолаев включился в разговор, обрывки которого уловил, приближаясь. Или подслушивал аккуратно с самого начала. Кирсанов этого не исключал.

– Да вот действительно соображаем, как нам теперь быть, в силу вновь открывшихся обстоятельств. Сходить ли на берег или продолжить путь до мест более спокойных… – ответил Павел Васильевич, не выходя из образа. – А покер так, к слову пришлось. Может, вместо серьезного дела как раз им зарабатывать придется.

– Тоже неплохое дело, если действительно туз в рукаве и шандалом по лицу получить не боитесь, – тоном знатока ответил Ермолаев. – А что вас в остальном так уж волнует? – легко переключился на следующую тему судейский. – Что вам до их войны? Призыву вы не подлежите, а до всего остального… Был бы я помоложе да не обременен семейством, ей-богу, составил бы вам компанию.

Победят англичане, присоединят к себе здоровенный кусок Африки – для налаживания единообразной власти и экономического устройства много опытных людей потребуется. Когда еще из метрополии и иных государств они сюда доберутся. А вы уже здесь. Изволили читать Салтыкова-Щедрина «Господа ташкентцы»? На новообретенных землях всегда великолепные возможности открываются. Если не зевать, конечно. Я вот тоже… Рискнул в свое время к берегам тихоокеанским отправиться, в дичь да глушь. Очень меня доброжелатели отговаривали – куда, мол, из столицы, с хорошей должности, да в дебри Уссурийского края. А в итоге я прав оказался, а не они. И выслуга шла год за три, и чины, и жалованье, и безгрешные доходы, само собой, – при этих словах он хитро усмехнулся и подмигнул. – Одним словом, не сомневайтесь, господа. Когда и ставить последний рубль ребром, как не в ваши годы?

От близкого берега, пыхтя машиной и густо дымя из высокой медной трубы, к борту направился катер с лоцманом и еще какими-то людьми на борту. «Царица» заходила в Кейптаун регулярно, шесть раз в год, и ее, как и капитана, хорошо здесь знали.

Челноков всегда швартовался без помощи лоцмана. Он дал короткий приветственный гудок, приподнял над головой фуражку и жестом показал, что в помощи не нуждается. Пароход уже двигался по инерции, которой как раз хватало, чтобы четко притереться бортом напротив пакгауза, в который предстояло сдать груз из самого Владивостока и попутных портов и принять новый, если таковой окажется. Рыжебородый офицер в синем кителе с серебряными нашивками на рукавах через рупор швартовку разрешил, но приказал до прихода специального комиссара никого на пирс не спускать.

Челноков выругался. Ну, начинается.

– А причальная партия как же? – как можно более ядовитым голосом осведомился он. – Кто троса на кнехты заведет? Не вы же? Давно я того бардака не видел, чтобы капитану велели швартоваться, на пирс не сходя! – Он тоже кричал в рупор, не выбирая выражений. Любой капитан дальнего плавания портовых крыс не уважал и не должен был уважать, кроме лоцмана, конечно, который тоже принадлежал к сословию. Но тот сегодня сидел тихо в кокпите катера, в происходящее не вмешивался. Роняя, тем самым, свое достоинство.

В остальном Челноков решил сделать вид, что о начавшейся войне ничего не знает, да и откуда бы ему знать? Радио, то есть «беспроволочного телеграфа», тогда и на военных кораблях не имелось, не то, чтобы на гражданских. А что там у них на портовом уровне происходит, ему как бы и не интересно. За те шесть лет, что он работает на этой линии, у кейптаунских властей никаких претензий к нему не случалось, законы и правила он всегда соблюдал свято. По маршруту в порты, объявленные на карантине, не заходил, контрабанды на борту не имеет. Место у пирса оплачено на несколько лет вперед. Так в чем же проблема?

«Царица» ошвартовалась выше всяческих похвал. Что называется – «метр в метр». Никаких отработок машиной «вперед-назад», никаких криков с мостика. Легко скользнула левой скулой вдоль кранцев и стала, как тут и была. Англичане, считая себя непревзойденными мореходами, тем не менее признавали, что насчет корабельной службы и «хорошей морской практики» русские им не уступают, что на военном флоте, что на линейном торговом. Впрочем, о том, что суда «Доброфлота» являются по исходному замыслу вспомогательными крейсерами резерва, они сомнений не испытывали.

Матросы спрыгнули на мокрый, просоленный настил из тиковых досок, мгновенно завернули шестидюймовые причальные концы восьмерками вокруг кнехтов и немедленно вернулись на борт, раз капитан приказал.

– Пар стравить до марки, котлы остановить, – приказал Челноков в машину. Следующие двое суток, а может, и больше, как с грузом решится, он в море выходить не собирался. Уголь нынче дорог, и ресурс котлов беречь следует неукоснительно, а для обслуживания судовых электросетей и донок хватало отдельного котелка, меньше паровозного. – Команде и пассажирам находиться на своих местах до прибытия спецкомиссара. – В это слово капитан вложил всю доступную ему ядовитость тона.

– Ну и что с этого будет? – спросил у Кирсанова Давыдов с долей тревоги. Они смотрели, как по пирсу в сторону парохода решительным шагом двигались означенный комиссар, ибо никем другим этот господин в сюртуке и котелке быть не мог, а также трое сопровождающих его старших унтер-офицеров в форме морской пехоты.

– Пока – совершенно ничего. Как я предполагаю, наш капитан получит соответствующий инструктаж о текущем положении и вновь установленных правилах схода на берег и поведения на оном. Возможно, нам, как желающим здесь задержаться, придется пройти какое-то собеседование. В самом худшем случае нам откажут в этом праве. Просто из вредности, поскольку ранее подобные меры практиковались лишь в случае, если в городе объявлено осадное положение.

– Совершенно верно, – подтвердил Ермолаев. – Международное право не запрещает гражданам нейтральных государств пребывание на территории стран, ведущих войну. За исключением особых случаев.

– Надеюсь, наш случай – не особый? – сказал Кирсанов.

– Не хочу вмешиваться в чужие дела, – осторожно ответил статский советник, – но если бы англичане узнали о некоторых подробностях вашего появления на борту «Царицы»…

– Но вы же им не скажете? – мягко осведомился Давыдов.

– Да помилуй бог, о чем вы говорите? – взмахнул рукой Ермолаев. – Будто я не понимаю! Двадцать лет беспорочной государственной службы… Но вот кто-нибудь еще…

– Будем надеяться на лучшее, – улыбнулся Давыдов.

– И не нужно думать о других хуже, чем о себе, – добавил Эльснер. – Вы на берег собираетесь, если выпустят?

– А как же! Две недели под ногами твердой земли не чувствовали. Да и ребятам Африку показать! Такое, может, раз в жизни выпадает.

– Вот и хорошо. На прощанье в ресторане посидим, выпьем чего нибудь за взаимную удачу… Отведаем тушеный хобот слона или омлет из страусиных яиц.

– Только я еще попросил бы вас, господа, – вдруг сказал Кирсанов, – накрепко запомнить, что мы практически незнакомы, за исключением общения за табльдотом и карточным столом. Имена друг друга еще кое-как помним, но и только. Правильно, Евгений Лаврентьевич? – обратил он холодный синий взгляд к Ермолаеву. – Я ведь не знаю о парочке прошлогодних судебных процессов насчет дележки лесных концессий, справедливое решение которых и позволило вам прикупить очень приличный домик с видом на стрелку Васильевского острова?

Статский советник вздрогнул и под сюртуком покрылся потом. Как раз об этом эпизоде ему вспоминать хотелось меньше всего.

– Да о чем вы говорите? – сглотнув слюну, ответил тот. – Действительно, совершенно запамятовал, как вас там…

– Очаровательно. Я тоже ну совершенно не помню, какой у вас теперь адресок поблизости от Таврического сада… – простодушно улыбнулся Кирсанов.

Даже Давыдову с Эльснером его усмешка показалась неприятной. Хотя могли бы и привыкнуть за столько лет. Да нет, жандарм, он и есть жандарм. Строевым офицерам такого не понять.

– Посему, господа, предлагаю разойтись. Вас, Евгений Лаврентьевич, наверняка допрашивать не будут. Ну а если что – в картишки по маленькой от скуки перекидывались. От Владивостока с ними, после Шанхая и со мной тоже. И все. Ваша супруга тем более ничего о нас не знает. Да так ведь оно и есть…

На палубах места было много, и каждый нашел себе занятие, чтобы скоротать время до завершения формальностей. Давыдов устроился в буфетной за большой кружкой пива, Эльснер занял шезлонг на шканцах, откуда удобно было рассматривать в бинокль панораму города и порта, а Кирсанов переместился поближе к капитанской рубке, где уединился Челноков с комиссаром. Вдруг да удастся услышать или увидеть что-нибудь интересное.

Статский советник поспешил в свою каюту, раздумывая по пути: на беду или к счастью свела его судьба с загадочным попутчиком. С одной стороны, неприятно, что знает он подозрительно много. Каким это, интересно, образом, мог прослышать о доме в Петербурге? Следили, значит, «голубые мундиры» за ним не один месяц и не один год? Само по себе не так это и удивительно – должность Ермолаев занимал видную, и «власти предержащие» чиновников его ранга без внимания не оставляют. Но вот каким образом пути его и этого господина пересеклись именно здесь и для чего была продемонстрирована излишняя осведомленность – он понимал не до конца. Не иначе, Третье отделение имеет на него серьезные виды, иначе б ни чина ему не дали, ни пенсиона. «Уволить без объяснения причин» – и это еще в лучшем случае.

Правда, с опаской подумал Ермолаев, а не будет ли ему поручено выполнение какого-нибудь опасного задания в самое ближайшее время? Контрабанду, к примеру, на берег пронести или еще чего похуже? Да нет, это вряд ли, на такое дело проще матроса обычного нанять…

Ну, посмотрим, посмотрим.

Кирсанов и сам до конца не знал, для чего применил против судейского столь острый прием. Он и без этого не предполагал, что Ермолаев собирается сдать его команду англичанам. Правда, жена его, Полина Ивановна, внушала долю опасения. До чрезвычайности разговорчивая дама, кто знает, где и как скажет неподходящие слова. А теперь-то супруг ее прижмет так, что не пикнет, раз все семейное благополучие под угрозой. С другой стороны, сработала профессиональная привычка. Оказавшись за одним столом с перспективным объектом, сознавая некоторую шаткость собственного положения (эта высадка с яхты на пароход, как ни крути – серьезная засветка), Кирсанов немедленно начал действовать. Связался по рации с Сильвией и попросил в течение суток собрать всю возможную информацию по Ермолаеву, капитану парохода, его штурманам, грузовому и пассажирскому помощникам.

Тут необходимо отметить, что после рейда Шульгина, Левашова и Новикова на Валгаллу и проведенной там с Дайяной работы имевшиеся в распоряжении Сильвии и Олега Шары снова начали действовать, как и раньше. То есть восстановился канал между ними и интеллектроникой Базы, непонятным для непосвященных, но вполне пригодным для реального использования образом. Ответ Павел получил через несколько часов, и он его вполне удовлетворил. С такими возможностями жандармская служба не тяжкий труд, а одно сплошное удовольствие.

Он не представлял пока, зачем и в каком качестве сможет оказаться полезным статский советник, но ежели придется вновь оказаться в Петербурге – знакомство невредное. Короче – там видно будет.

По прошествии получаса или чуть больше капитанский вестовой пригласил господ пассажиров, желающих сойти на берег, прибыть в салон с паспортами. Первыми именно Кирсанова и его спутников, поскольку для них Кейптаун является конечным пунктом.

Павел Васильевич вошел с полной небрежностью, стянул с рук светло-серые лайковые перчатки, бросил их в шляпу, едва склонил голову в приветствии, сел в кресло напротив комиссара. Капитан стоял у иллюминатора вполоборота, курил сигару и делал вид, что происходящее его совершенно не касается.

– Будем знакомы – Сидней Роулз, – представился англичанин, – как вы уже наверняка слышали – специальный комиссар губернатора Капской колонии сэра Хатчинсона.

Видно было, что, согласно морской традиции, он не отказался от капитанского угощения, отчего несколько раскраснелся. Удобно устроился на диване, дымил русской папиросой.

– Питер Сэйпир, – в свою очередь назвал себя Кирсанов. – Негоциант…

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Несколько секунд комиссар рассматривал не слишком, похоже, знакомый ему документ, богато украшенный символикой в иберийском и латиноамериканском духе. – А вот тут написано… – провел пальцем по каллиграфически выписанным строчкам Роулз.

– Ах, не затрудняйте себя, – махнул рукой Павел Васильевич. – Все равно вы мое имя и фамилию правильно не выговорите, так давайте уж так.

– Отчего же не выговорю? Мне приходилось встречаться с людьми самых разных наций. Пинхас Шапиро, – без акцента произнес он. Я даже фамилию «Пшибышевский» в состоянии произнести…

– Примите мои поздравления.

– Да и вы английским владеете – дай бог каждому, – не остался в долгу комиссар. – И много еще языков знаете?

– С десяток – свободно, на двух десятках читаю и понимаю устную речь. Кое-как могу объясняться.

– Замечательно! Вот кому я всегда завидовал – музыкантам и полиглотам!

Кирсанов скромно потупился.

– А почему «гражданин Уругвая»? – продолжал допрос комиссар.

– Страна красивая, климат хороший, законы необременительные, – с улыбкой ответил Кирсанов. – Я там всех знаю, меня все знают, лишних вопросов не задают…

– Согласен, иногда это очень удобно. Зарабатываете за границей, тратите дома, и действительно – никаких вопросов.

– Да что вы говорите, было бы что тратить! Имей я приличную государственную службу, примерно как у вас, кто б меня заставил мотаться по миру? Здесь купи, там продай, а баланс подведешь и сам себя спрашиваешь – ну и к чему тебе вся эта головная боль?

Сверкнувший на безымянном пальце правой руки перстень с бриллиантом в десяток каратов несколько разрушал выстраиваемый образ, но так и задумывалось. Какой же из него был бы еврей, если б не жаловался на тяжелую жизнь и плохо идущие дела? По крайней мере, принять господина Сэйпира за чьего угодно шпиона было трудно. Слишком он демонстративен для девятнадцатого века. И как бы получше выразиться – самодостаточен. Это в двадцатом научились работать на контрастах, да и то… Вот в качестве объекта для вербовки он мистеру Роулзу наверняка показался перспективным. Кирсанов бы и сам, поменяйся они ролями, не упустил бы подобный шанс. Хороший петушок, жирный, перспективный…

– Ну а к нам зачем? – сочувственно кивнув, спросил Роулз. – Война здесь сейчас, знаете ли. Не самое лучшее время для ведения дел.

– Неужели прямо-таки и война? Первый раз слышу. И с кем же? Неужели с бурами? Так и не договорились, значит? Шанхайские газеты писали что-то, но я всерьез не воспринял. Меня тогда больше занимали маньчжурские дела и так называемые «боксеры», они же «ихэтуани». Поэтому я быстренько свернул кое-какие проекты и взял билет на первый же пароход. Да и что мне какая-то очередная колониальная заварушка? Империя, над которой не заходит солнце, – и отсталые фермерские республики! Смешно и сравнивать. Разберетесь как-нибудь. Не в первый раз, насколько я знаю историю.

– Рад бы разделить ваш оптимизм, но сейчас положение на фронтах складывается не совсем удачно. Сойдете на берег – сами все узнаете. А может, не станете сходить? Поищете местечко поспокойнее?

– Нет уж, нет уж, сэр Сидней. Тем более интересно. Раз война, так ведь и возможности! Кто-то наверняка решит что-то продавать, кому-то непременно потребуется что-то купить. Вашу армию не заинтересуют поставки уругвайской и аргентинской говядины «франко-порт»? Опять же кожи. Это я пока так, приблизительно. Можно будет рассмотреть и другие варианты… Вы же тут наверняка всех знаете. Обычно я предлагаю посреднику три-пять процентов, но, учитывая особые условия и ваш высокий статус, можем поговорить и о десяти. Так как?

Энтузиазм и напор Сэйпира начали утомлять комиссара.

– Заберите, – протянул он паспорт. – Сход на берег и пребывание на территории владений Ее Величества разрешаю. Однако не самое удачное время и место вы для своих негоций выбрали, мистер Шапиро, – сокрушенно покачал головой Роулз.

– Времена не выбирают, в них живут и умирают, – к случаю процитировал Кирсанов слова какого-то поэта из будущего в собственном переводе на английский.

Чем и хороши были времена до начала Мировой войны, что тогда «белые люди» располагали полной свободой передвижения по всему земному шару, ограниченной лишь финансовыми возможностями и инстинктом самосохранения. А в остальном – хоть истоки Нила отправляйся разыскивать, хоть золото на Клондайке мыть – твое личное дело. Вот и специальный комиссар не нашел оснований воспретить ступить на капскую землю явному, без микроскопа видно, авантюристу. Так на таких авантюристах вся мировая цивилизация строилась.

– Это вы очень тонко заметили, – согласился Роулз. – Постараюсь запомнить. На прощание хочу вас предостеречь: попытка самостоятельно проникнуть в зону боевых действий может закончиться весьма плачевно. Если вы попадете в руки буров, вас вполне могут посчитать шпионом, со всеми вытекающими последствиями. В руки британских солдат – то же самое.

– Да что же я, совсем дурак, сэр Сидней? – искренне удивился Кирсанов. – Зачем мне на передовую? Все настоящие дела делаются исключительно в тылу. А в порядке личного одолжения – какой отель в городе посоветуете?

– С этим сейчас сложно. Слишком много беженцев с севера и из Наталя.

– Но за хорошие деньги…

– За очень хорошие деньги вы наверняка сможете устроиться в отеле «Добрая Надежда». Это в самом центре, на Сесилс-роуд. Возьмете кеб или рикшу – довезут.

– Премного вам благодарен. Освободитесь – заходите. Побеседуем более предметно.

Вся эта трепотня, грубо выражаясь, потребовалась Кирсанову не только для того, чтобы завязать с комиссаром деловые отношения (но и это тоже). После столь насыщенного общения он явно будет гораздо более рассеян и занят посторонними мыслями, когда на собеседование явятся Давыдов и Эльснер. В чем в чем, а в людях знакомого склада характера полковник разбирался.

Уходя, Кирсанов неуловимым движением воткнул в полу сюртука комиссара сантиметровую булавку с головкой в половину рисового зерна. За время членства в «Братстве» он научился пользоваться техническими средствами из далекого будущего с той же привычной непринужденностью, что с лупой и иными инструментами криминалиста начала века. С помощью этого «маячка» он в любой момент найдет Роулза, где бы тот ни находился.