Текст книги "Перевертень"

Велимир Хлебников
Перевертень

«Мирооси данник звездный…»

 
Мирооси данник звездный,
Я омчусь, как колесо,
Пролетая в миг над бездной,
Задевая краем бездны,
Я учусь словесо.
 

1907

Гробатая явь

 
– Будрое дитя, мови:
Когда будешь червивым мешком,
Мешком туго завязанным,
Полным до краев?
– Буду любимцем звезд!
Буду, балуя, править
Звездной конницей сполохогривой.
Поклонимся, в знак внимания,
До пояса
Будрому дитяти!
 

1907

«Познал я числа…»

 
Познал я числа,
Узнал я жизнь.
Я лесть без смысла,
Я песнь немизн.
Былеликий, сны – копыта…
Милый диким бег в забытое…
Зори – лица,
Ночи – темя.
Я веселия божницы…
Улетающее стремя…
 

1907

«Времяни́н я…»

 
Времяни́н я,
Времянку настиг
И с ней поцелуйный
Создал я миг.
И вот я очнулся
И дальше лечу.
И в яр окунулся
И в глуби тону.
И крыльями слылий
Черпаю денину.
Из кладезя голубя
Черпаю водину.
 

1907

«У мравого стенанья есть левость – леуна…»

 
У мравого стенанья есть левость – леуна,
У правости земной есть ответный рок —
луна.
Я дщерь Леу́на, леуна́,
Мной с правдой левда спрядена.
Я – мнимое число.
Я – мнимого прясло.
Я отзвук мнимый звуку правому.
Я голос левый звуку истинному.
Я волос левый волосу правому.
 

<1907>

«Русалка телом голубым…»

 
Русалка телом голубым
Немоб осенних красоту
Воспеть хотела.
Туда, о, к ней! Туда, о, к ним!
И вмиг к реке! И вмиг в волну!
Туда, где рень! Туда, где пена!
Но где же цель? Но где же тело?
Но где же плен? Но где полон?
Она, она, о ужас слышу, – зеленая жена!
И вопль ее, толпа испугом —
О ужас, ужас, о сором!..
 
 
На простыне к высокому небу
Русалочьего заманника подбрасывают.
 

1907

«Я любоч, любимый любаной…»

 
Я любоч, любимый любаной,
Любеж залюбил, залюбился в любви,
Любязей любких, люблых любилой люблю,
Любрями с любкою любляться люблю,
Любязь любви, в любитвах люблю
Полюбить, залюбить,
Приполюбливать! Позалюбливать!
Нелюбины приразлюбливать люблю!
 

1907

«Я ведал: ненарекаемость Бозничего…»

 
Я ведал: ненарекаемость Бозничего,
неизбытность Полевичего,
ненасытность Огневичего,
нерассыпность Водяничего,
неувядаемость Девичьего. Я ведал
 

1907

«Быльняк зорецветный…»

 
Быльняк зорецветный
На далеве лет
Возрос на берегу реки.
Струйна река моей тоски!
Зыбкий, вивкий, перевивкий
Зыбкий в листьях жизни марев,
Стопу по степу изливкий.
 

1907

Инири́

 
Время валом смелых дел —
Берегиня милины́.
Если край инес задел, —
Вспыхнут гневным инири.
Кто понять иное смел,
Ну, пойди в чужой удел!..
 

1907

«За порохом-облаком ворог идет…»

 
За порохом-облаком ворог идет,
Из города-волода ковы несет.
Но лук натянулся, лук задрожал,
К ногам моим камнем недруг упал.
И я торжествую победу, кричу
И в долы веселые тайный лечу.
 

1907

«Огни́вом-сечи́вом высек я мир…»

 
Огни́вом-сечи́вом высек я мир,
И зыбку-улыбку к устам я поднес,
И куревом-маревом дол озарил,
И сладкую дымность о бывшем вознес.
 

1907

«Мого́т подземных…»

 
Мого́т подземных,
Ярот земных
Излучена месть.
Нагот уземных,
Стыдот наземных
Излучена лесть,
Изведана сладость.
Отпита чаша.
Радость, радость,
Ты уже наша!
 

1907

Богу

 
Заря слепотствует немливо.
Моря яротствуют стыдливо.
Дитя лепотствует стеня.
И я яротствую буйливо.
Мы все твоя! Мы все твоя!
Один ты наш, один ты наш.
 

1907

«Не́умь, ра́зумь и безу́мь…»

 
Не́умь, ра́зумь и безу́мь —
Три сестры плясали вместе
В покрывальностях бездумий,
В покрывальностях невесты.
Руки нежные свились,
Ноги нежные взвились,
Всё кругом сплелось, свилось,
В вязкой манни расплылось.
 

1907

«Вьется звонкая чайка в красивой пустыне…»

 
Вьется звонкая чайка в красивой пустыне.
Я – будизны залив немостынный,
Я – немизны пролив будостынный.
Зыбки-зыбки тростники.
Улетают челноки.
Закричали рыбаки.
 

1907

«Жар-бог! Жар-бог!..»

 
Жар-бог! Жар-бог!
Я в тебя молитвой ме́чу,
Мира славный жародей!
О, пошли ты мне навстречу
Стаю нежных жарирей,
 
 
Жар-бог! Жар-бог!
Волю видеть огнезарную
Стаю дружных жарирей,
Дабы радугой стожарною
Вспыхнул морок наших дней.
 

1907

«Что у нас?..»

 
Что у нас?
Па́люба-па́губа сладкоязычная,
губови-любови дар сладкозначный.
Но кто мы?
Полюбовники-погубовники милые,
милые, милые, бедные!
Но что хотим?
Полюбы-погубы себе хотим, милые,
полюбы-погубы себе хотим, бедные.
Ну и бог с вами! Ну и деяйте
как знаете, милые!
 

1907

«Россия забыла напитки…»

 
Россия забыла напитки,
В них вечности было вино,
И в первом разобранном свитке
Восчла роковое письмо.
Ты свитку внимала немливо,
Как взрослым внимает дитя,
И подлая тайная сила
Тебя наблюдала хотя.
 

1907

«Не́голь сладко-нежной сказки…»

 
Не́голь сладко-нежной сказки,
Мленник дивных девьих ног,
Я в сетях златой повязки,
Я умру в твоих руках.
 

1907

«Зоры-позоры. Рыды-навзрыды…»

 
Зоры-позоры. Рыды-навзрыды.
Чья там головка русеет?
Чей одуванчик развеет?
Я это. Горек мне миг.
О, не избыть мне беды!
Мамо душу растоптала.
Отчим телом раздражен.
Я души не воссоздала,
Я вошла в обычай жен.
Рыды-навзрыды. Зоры-позоры.
Чья там головка русеет?
Чей одуванчик развеет?
 

1907

«Вырей свирелью воды мани́т…»

 
Вырей свирелью воды мани́т.
Вырей станицами птиц ворожит.
Ворога в ладьях украшенных в вырей стремят,
Бороды в главах устрашенных в вырей глядят.
 

1907

«В пору, когда в вырей…»

 
В пору, когда в вырей
Времирей умчались стаи,
Я времушком-камушком игрывало,
И времушек-камушек кинуло,
И времушко-камушко кануло,
И времыня крылья простерла.
 

1907

«Времыши – камыши…»

 
Времыши – камыши
На озера береге,
Где каменья временем,
Где время каменьем.
На берега озере
Времыши, камыши,
На озера береге
Священно шумящие.
 

1907, 1908

Времене́ль

 
Умночий вещих пущ
Свирелью время на́звал
И в мы, как день потуск,
Летели тиши язвы.
Он стоял у древа жизни
И свирель к устам поднес.
Замолчали укоризны,
Замолчал и в далях пес.
Нийний мир, как папороть, раскрыл
Тайны радостные крыл.
 

1907

«Умночий сияний межзвездных…»

 
Умночий сияний межзвездных,
Низлетев,
Мне подал разверстую книгу
Досмертных письмен, что прочерчены роком,
Что не ведала ржа
И не ведает лжа.
Узрел роковые зави́тки.
Что сталось со мной?
Упал и рыдал.
В тиховейности полей
Я только рыдал,
Я только рыдал…
Иное что было в мого́те?
 

1907

«Лунный свет и белая ограда…»

 
Лунный свет и белая ограда
И тополя, как стаи парусов.
Сюда ночной приходит лада —
С калитки снять ее засов.
 

1907–1908

«Стая ласточек воздушных…»
8 + а лет

 
Стая ласточек воздушных
Тонких тел сплетает сеть
И зовет тоске послушных,
Не боящихся висеть.
 

<1907–1908>

Кузнечик

 
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
Пинь, пинь, пинь! тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво.
О, озари!
 

<1907–1908>, 1912

«Мы чаруемся и чураемся…»
(корни: чур… и чар…)

 
Мы чаруемся и чураемся,
Там чаруясь, здесь чураясь.
То чурахарь, то чарахарь.
Здесь чуриль, там чариль.
Из чурыни взор чарыни.
Есть чуравель, есть чаравель.
Чарари! Чурари!
Чурель! Чарель!
Чареса и чуреса.
И чурайся и чаруйся.
 

<1907–1908>

«Зеленый леший, бух лесиный…»

Зеленый леший, бух лесиный

Точил свирель.

Качались дикие осины,

Стенала благостная ель.

Лесным пахучим медом

Помазал кончик дня

И, руку протянув, мне лед дал,

Обманывая меня.

И глаз его, тоски сосулек,

Я не выносил упорный взгляд:

В них что-то просит, что-то су́лит

В упор представшего меня.

Вздымались руки-грабли,

Качалася кудель,

И тела стан в морщинах дряблый,

И синяя видель.

Я был нена́роком, спеша,

Мои млады лета.

И, хитро подмигнув, лешак

Толкнул меня: туда?

1908

«Мы в суше сущие…»

 
Мы в суше сущие,
Сокол и сосна,
Соков со сна
Не сосущие.
 

Начало 1908

«Высь в весь вас звала…»

 
Высь в весь вас звала.
И миру мигов милый ил,
И тайна – весть в ненастье вала,
И сирый лик из лила пил.
О, этот сад пощад, отрад!
И бег, где век в наслег залег,
И сон из лон далеких жен,
И люда луды, лед и лад.
Да.
Всегда.
Жизневолосая,
Мноеволосая
Ты.
Виты
Взоры
Из мечт<ы>,
И зазоры.
 

1908

«Там, где жили свиристели…»

 
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна́,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
 

Март 1908

«Не́гошь белых дней…»

 
Не́гошь белых дней,
Мокошь дальних морей
Птиц станицы на клювах примчали.
Уносился стан певучий,
Улетали где-то тучи,
Улетали где-то дали.
 

1908

«Я любоч жемчужностей смеха…»

 
Я любоч жемчужностей смеха,
Я любоч леунностей греха.
Смехи-грехи – всё мое.
Сладок грех мне, сладко дно!
 

1908

«Облакини плыли и рыдали…»

 
Облакини плыли и рыдали
Над высокими далями далей.
Облакини сени кидали
Над печальными далями далей.
Облакини сени роняли
Над печальными далями далей…
Облакини плыли и рыдали
Над высокими далями далей.
 

1908

«Охотник скрытных долей, я в бор бытий…»

 
Охотник скрытных долей, я в бор бытий
вошел.
Плескались тайно соли, тонул и гаснул дол,
И навиков скаканье в вместилищах воды,
И любиков смеянье в грустилищах зари.
И веток трепетанье, и воздуха сиянье,
Там, где проскользнули жарири
И своим огнистым свистом
Воздух быви залили.
Тонул и гаснул дол…
И велям вейных волей весь мир —
покорный вол.
 

1908

«Охотник скрытных долей, я в бор бытий…»

 
Охотник скрытных долей, я в бор бытий,
Дохла и пуста твердь протянулась целуемая,
Голуботелая одуванчикокосая,
Чьи волосы золота волосы,
Овеклые слезы остеклянелые,
Чьи голосы володы голоса,
Застыли нетленными,
Зовем их, слепые, —
вселенными… вселенными…
 

<1908>

«Осин серебряные бревна…»

1

 
Осин серебряные бревна
Сумрак пронзили седой.
И стоят две водяные царевны, —
Одежды зеркальной водой.
 

2

 
Они, серебряною зыбью
Замутив реки залив,
Ночью купая тело рыбье,
От ткани тайну оголив,
 

3

 
Одели свой передник
Из тонких водных трав.
Молчит их собеседник,
Любви ночной устав.
 

4

 
Сияют лебеди, как свечи,
И конь с челом воинственным
Ступает издалеча,
Как жрец любви таинственный.
 

5

 
Священно-смуглые лопатки
Цветком венчанного коня
И в переливчатые складки
Упала наземь простыня.
 

6

 
На травы и подковы
Упали чистые покровы
С добычи тучных ног —
То радости чертог.
 

7

 
Не две восковые свечи прудов —
Лебяжья думает чета.
О, белые тени белых лугов!
О, белая ночь и высота!
 

<1908>

«На просторе между двумя тучами…»

 
На просторе между двумя тучами,
довольно узком,
Облачки с криком: лови!
Гонялись друг за дружкой.
Но тучи сердились,
Тучи шептали: смирно! ви!
(Они дурно выражались по-русски.)
И облачки уселись рядом,
И все вместе помчались к новым ядам.
 

1908

«Мне видны – Рак, Овен…»

 
Мне видны – Рак, Овен,
И мир лишь раковина,
В которой жемчужиной
То, чем недужен я.
В шорохов свисте шествует стук вроде Ч.
И тогда мне казались волны и думы —
родичи.
Млечными путями здесь и там возникают
женщины.
Милой обыденщиной
Напоена мгла.
В эту ночь любить и могила могла…
И вечернее вино
И вечерние женщины
Сплетаются в единый венок,
Которого брат меньший я.
 

1908

«Любеницы устами касались…»

 
Любеницы устами касались
Задремавшего парня в лесу
И водили по векам заснувшего палец,
Шевелили-любили красу.
 

1908

«Я и ты были серы…»

 
Я и ты были серы…
Возникали пенные женщины из тины.
В ни было более истины,
Чем… меры.
 

«В даль бежит вода…»

 
В даль бежит вода.
Высоки́ тростники.
Небо величаво.
Конь опустил повода.
Взоры быстры́ и дики́.
На пле́чах небыль
Дивной чары.
Людеголосо поет нежить.
Мир быви небывь нежит.
 

1908

«Девически милые речи…»

 
Девически милые речи,
Где слово скрывает,
Где взоры манят,
Где чайностей тайное вече,
Где детскостям гаснущий вечер,
Где тайности чаек
Во взорах шалят.
 

1908

«Люди склонились над бездной…»

 
Люди склонились над бездной,
Забыт ими пращур надзвездный.
Стонет молчание в возгласах вёсел.
Стали рабами ремёсел.
О, этот тел буй
Забыли вы, русские,
И уначальности целбу,
Те, кого взоры тусклые.
 

1908

«Богоокий говор тишин…»

 
Богоокий говор тишин
Прошила ты словом – умри!
И когда я промчался звездной путиной,
Мне сказала: гори!
 

1908

«Немь лукает луком немным…»

 
Немь лукает луком немным
В закричальности зари.
Ночь роняет душам темным
Кличи старые: гори!
Закричальность задрожала,
В щит молчание взяла
И, столика и стожала,
Боем в темное пошла.
Лук упал из рук упавном,
Прорицает тишина,
И в смятении державном
Улетает прочь она.
 

1908

Зеленое коло

 
И ведьма в час, когда лучи светлы,
Под гнетом яростной метлы
Летела.
«Не знаю, песнь каких немизн,
Но знаю четко – я не жизнь», —
Пропела.
О, взметенные развейности!
Тихоструйностынь свирельностей!
О, взведенные небдейности!
 

1908

«О женщины! О меньший брат…»

 
О женщины! О меньший брат,
Вас надо брать,
Какие вы есть,
Или время выест
Жизни сочный и веселый плод,
Что качается всегда над рекой,
Где мысль о бессмертии в нерадостный
брег плот,
На стеблях мигов,
Всегда чуждых игол.
И там, где женщины, мы всегда с ними.
Мы вами, в вас лучшее с влаги жизни снимем.
Ах, нам несказуемо милый сон издавна
снится!
И мила мигов малых колесница!
 

1908

«Мы, воины, во и́ный край уверовав…»

 
Мы, воины, во и́ный край уверовав,
Суровой ратью по лону вод текли.
Шеломы наши не сверкали серые,
Кольчуги тускло отражались в них.
Пищали вспыхнули огнем.
Мы знали, – верой и огнем
Рати серые согнем.
Моряной тихо веяло,
И, краше хитрых крас,
Над нами реял
Наш незлобивый тихий Спас.
 

1908

«Я славлю лёт его насилий…»

 
Я славлю лёт его насилий,
Тех крыл, что в даль меня носили, —
Свод синезначимой свободы —
Под круги солнечных ободий,
Туда, под самый-самый верх,
Где вечно песен белый стерх.
 

1908

«Я забывал тебя во всяком взоре…»

 
Я забывал тебя во всяком взоре,
Я зрил твое в зазоре,
Но знал, что я – уж не я,
И ты моих снопов жнея.
Лия пустотность в алчность ям,
Я отдавался всем змеям.
Я был угрюм и одинок,
Вия страстей сквозной венок.
Но кто мой дух в моей пустыне?
Уж черная кошка визжит на тыне
Се строгая глядит совесть.
Так пыльное ведет колесо в весь.
Благословляй или роси яд,
Но перед взорами одна,
Зовет морского дна
– Россия.
Пребудешь темным ликом
Всегда – везде – для всех великим.
 

1908

«В высь весь вас зва́ла…»

 
В высь весь вас зва́ла
И милый мигов миру ил.
И в сласти власть ненастья вала.
И вечером затянутый стан жил.
Он жил, как древнее свиданье,
Лобзаньям не отдавший дани.
Когда, узнав свирепый мед,
Он синий к небу водомет.
Он пролил слезы рос,
Вновь воскресив вопрос:
– Не та ли?
Глаза светали.
 

1908

«Гроб…»

 
Гроб
Грёб
Добролюбиво,
Не покладая рук,
Граблями дев бесолюбивых,
Которым чорт не брат, но друг.
 
 
Гроб грёб трудолюбиво,
Грабитель вод к тиши ревнивых,
Граблями дев бесолюбивых,
Которым бес не зять, не брат,
Но вдруг,
Ни дать ни взять,
Внезапный милый, тесный друг.
 
 
Гроб грёб яснолюбиво,
Не покладая рук,
Граблями дев бесолюбивых.
 

1908

«Небес хребты…»

 
Небес хребты
Одел мехами сверк.
Двуясный ясень мерк.
Были не пройдены пути.
Но видны, видны путы,
И некуда идти,
И челны наши утлы.
 
 
Три чала
Причалят
К лодкам, боль
Кричала
Кричалой
Глоткой голь.
 
 
Молот
Раз пять
Опустился.
«Распять!» —
Клик вонзился.
«Молод!..»
 

1908

«Из мешка…»

 
Из мешка
На пол рассыпались вещи.
И я думаю,
Что мир —
Только усмешка,
Что теплится
На устах повешенного.
 

1908

«Ты была на шумком сборище…»

 
Ты была на шумком сборище,
Где смеялись не смеясь.
Уносил я из позорища
Нитей тонких мысли вязь.
Крутился смутный тел вихорь,
И снежным тетеревам мечты
Нещадный горла вил хорь.
И вознесла тогда меч ты.
Вмиг переоценив темь цен,
И, с полом скован столбняком,
Плясвоперого дятла долбни кол
Осиновый тонул в безнадежном мертвеце.
 

1908

«Но кто он, око темноты?..»

 
Но кто он, око темноты?
Кто просветил молчание песней?
Зём в восхищенье ник, но ты
Втори́ла песнью диких весен,
Ты воспевала сон ночей,
И поцелуй не мнимо чей,
И упоение борьбой,
И возглас милый, старый: бой!
Тогда воскресли небеса,
Тогда рассмеялся голос, – бог
И совесть снова нам веса́,
Расцвел, кто древле был убог.
 

1908

«Всё озаря…»

 
Всё озаря
Всходит заря.
О, этот меч воинствующего утра!..
И восхищенные орлы.
И смерти чуд раб
Срывал недель своих венец.
И прожитому кинул «нет!»,
И зева волка рощи воев
Угрюмо заблестели вои.
 

1908

Скифское

1

 
Что было – в водах тонет.
И вечерогривы кони,
И утровласа дева,
И нами всхожи севы.
 

2

 
И вечер – часу дань,
И мчатся вдаль суда.
И жизнь иль смерть – любое,
И алчут кони боя.
 

3

 
И в межи роя узких стрел —
Пустили их стрелки —
Бросают стаи конских тел
Нагие ездоки.
 

4

 
И месть для них – узда,
Желание – подпруга.
Быстра ли, медленна езда,
Бежит в траве подруга.
 

5

 
В их взорах голубое
Смеется вечно вёдро.
Товарищи разбоя,
Хребет сдавили бедра.
 

6

 
В ненастье любят гуню,
Земля сырая – обувь.
Бежит вблизи бегунья,
Смеются тихо оба.
 

7

 
Коня глаза косы,
Коня глаза игривы:
Иль злато жен косы
Тяжеле его гривы?
 

8

 
Качнулись ковыли,
Метнулися навстречу.
И ворог ковы лить
Грядет в предвестьях речи.
 

9

 
Сокольих крыл колки,
Заморские рога.
И гулки и голки,
Поют его рога.
 

10

 
Звенят, звенят тетивы,
Стрела глаз юный пьет.
И из руки ретивой
Летит-свистит копье.
 

11

 
И конь, чья ярь испытана,
Грозит врагу копытами.
Свирепооки кони,
И кто-то, кто-то стонет.
 

12

 
И верная подруга
Бросается в траву.
Разрезала подпругу,
Вонзила нож врагу.
 

13

 
Разрежет жилы коням,
Хохочет и смеется,
То жалом сзади гонит,
В траву, как сон, прольется.
 

14

 
Земля в ней жалом жалится,
Таится и зыбит.
Змея, змея ли сжалится,
Когда коня вздыбит?
 

15

 
Вдаль убегает насильник.
Темен от солнца могильник.
Его преследует насельник
И песен клич весельный…
 

16

 
О, этот час угасающей битвы,
Когда зыбятся в поле молитвы!..
И темны, смутны и круглы,
Над полем кружатся орлы.
 

17

 
Завыли волки жалобно:
Не будет им обеда.
Не чуют кони жала ног.
В сознании – победа.
 

18

 
Он держит путь, где хата друга.
Его движения легки.
За ним в траве бежит подруга —
В глазах сверкают челноки.
 

1908

«Бобэо́би пелись губы…»

 
Бобэо́би пелись губы.
Вээо́ми пелись взоры.
Пиээо пелись брови.
Лиэээй – пелся облик.
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
 

<1908–1909>

«Меня окружали степь, цветы, ревучие…»

 
Меня окружали степь, цветы, ревучие
верблюды,
Круглообразные кибитки,
Моря овец, чьи лица одинообразно-худы,
Огнем крыла пестрящие простор удоды —
Пустыни неба гордые пожитки.
Так дни текли, за ними годы.
Отец, далеких гроза сайгаков,
Стяжал благодарность калмыков.
Порой под охраной надежной казаков
Углублялся в глушь степную караван.
Разбои разнообразили пустыни мир,
И вороны кружили, чуя пир,
Когда бряцала медь оков.
Ручные вороны клевали
Из рук моих мясную пищу,
Их вольнолюбивее едва ли
Отроки, обреченные топорищу.
Досуг со мною коротая,
С звенящим криком: «сирота я»,
Летел лебедь, склоняя шею
Я жил, природа, вместе с нею.
Пояс казаков с узорной резьбой
Мне говорил о серебре далеких рек,
Порой зарницей вспыхнувший разбой, —
Вот что наполняло мою душу, человек.
 

1909

Заклятие с мехом

 
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами,
что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных —
смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно,
смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей,
Смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
 

1909

«Город, где люди прячутся от безумия…»

 
Город, где люди прячутся от безумия,
И оно преслудет города, как лицо убитой
С широко раскрытыми зрачками,
С немного приподнятыми кудрями.
Город, где, спасаясь от сластолюбивых коз,
Души украшают себя шипами
И горькими ядами, мечтая стать
несъедобными.
Дом, но красивое, красивое где?
Город, где в таинственном браке и блуде
Люда и вещи
Зачинается Нечто без имени,
Странное нечто, нечто странное…
Город, где рука корзинщика
Остругивает души от листьев и всего лишнего,
Чтобы сплести из них корзину
Для ношения золотистых плодов? рыбы?
Или грязного белья каких-то небесинь?
Что тонко ощущено человеком
у дальнего моря,
Возвещающим кончину мира
С высокой сосны,
Так как уходит человек
И приходит Нечто.
Но таинственным образом
Колышки, вошедшие в корзину,
Относятся надменно над вольными лозами,
Так как признали силу плетущих рук
за свою собственную.
Город, где…
 

<1909>

Перуну

 
Над тобой носились беркута,
Порой садясь на бога грудь,
Когда миял[1]1
  Миял – миновал.


[Закрыть] ты, рея, омута,
На рыбьи наводя поселки жуть.
Бог, водами носимый,
Ячаньем встречен лебедей,
Не предопределил ли ты Цусимы
Роду низвергших тя людей?
Не знал ли ты, что некогда восстанем,
Как некая вселенной тень,
Когда гонимы быть устанем
И обретем в времёнах рень?
Сил синих снём,
Когда копьем мужья встречали,
Тебе не пел ли: «Мы не уснем
В иных времен начале»?
С тобой надежды верных плыли,
Тебя провожавших зовом «Боже»,
И, как добычу, тебя поделили были,
Когда взошел ты на песчаной рени ложе.
Как зверь влачит супруге снеди,
Текущий кровью жаркий кус,
Владимир не подарил ли так Рогнеде
Твой золоченый длинный ус?
Ты знаешь: путь изменит пря,
И станем верны, о, Перуне!
Когда желтой и белой силы пря
Перед тобой вновь объединит нас в уне.
Навьём возложенный на сани,
Как некогда ты проплыл Днепр, —
Так ты окончил, Перунепр,
Узнав вновь сладость всю касаний.
 

<1909–1910>

«Мы желаем звездам тыкать…»

 
Мы желаем звездам тыкать,
Мы устали звездам выкать,
Мы узнали сладость рыкать.
Будьте грозны, как Остра́ница,
Платов и Бакланов,
Полно вам кланяться
Роже басурманов.
Пусть кричат вожаки,
Плюньте им в зенки!
Будьте в вере крепки,
Как Морозенки.
О, уподобьтесь Святославу —
Врагам сказал: «Иду на вы!»
Померкнувшую славу
Творите, северные львы.
С толпою прадедов за нами
Ермак и Ослябя.
Вейся, вейся, русское знамя,
Веди через сушу и через хляби!
Туда, где дух отчизны вымер
И где неверия пустыня,
Идите грозно, как Владимир
Или с дружиною Добрыня.
 

<1910>