Текст книги "Маэстро. Опера"

Маэстро
Опера
Velikaya Lives Lui Braun

© Velikaya Lives Lui Braun, 2023

ISBN 978-5-0060-3759-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Velikaya Lives Lui Braun

Маэстро

ЭПИГРАФ

 
А утром был снег, густой и белый,
Вроде весна пришла, а земля белела,
В меха горностая рядилась вся…
И вместо нежных, первых лучистых,
Апрельских подснежников, кипельно-чистых,
Снежинки в лесу распустили
Свои хрустальные листья.
Маленькие цветы
Искрящейся красоты льдинки
Раскрыли бутоны – пушинки…
Стало холодно!
Послышались стоны, скрипы,
Тяжёлых, простывших в нот хрипы.
Вы не ослышались – «НОТ!»
Штраус искал ритма ход
Потерянных партитур.
Шёл тихий и медленный интеграл,
Ногами вяз в снег, мёрз, хромал…
И минус на минус плюс не давал.
Чёрный на белом снегу концертный фрак,
Ноты своих партитур растерял,
По следу бродил, как пёс,
Надеясь на острый нос, тянул им в откос.
Иоганн шёл по пьесам,
Шёл лесом Венским,
По остротам и шуткам женским, по смеху,
Тонувшем в бокале вина…
Помада на стекле фужера, вишней таяла…
Стекавший по стеклу рубин
Рот страстный пригубил,
Тех, кто винил, кто обратил ноты в винил,
Чёрным диском пластинки закрыл
Великого гения!
По снегу и на морозце
Глазами полными слез,
Как листья, ресницы купая в росе,
Он просил меня помочь вернуть пьесы все!
Потому шёл дождь – глухою стеной,
Потому сыпал снег слишком густой,
И смешалось всё одним днём,
Иоанн закрывал меня от всех
Собственным щитом – МУЗЫКИ!
В горсти насыпал мне свои стихи музыки.
Взял батуту МАЭСТРО,
Взмахнул рукой гордо,
И снег под музыку шёл,
Он бил все рекорды,
Ходил по аккордам, мажоры дробил…
И дробью градовой грязные руки бил
Тех, кто его губил.
Падали ноты гвоздями длинными в снег,
Вонзались чёрными шляпками вверх,
Кто-то невидимый их отдавал,
Словно снег к земле прибивал.
– Верните музыку!
 

На входе в театральный зал

Великий Штраус вальсы раздавал.

Иоганн – он словно жил в этом дворце!

В каждом канделябре, каждом изразце, фреске,

В резьбе багетных рам,

Мягкой драпировке занавески, бархате кулис…

На балконах, ложах, портере

И даже в конце зала, на галере, дух его царил,

Словно он один здесь хозяин был!

Король вальсов был жив, он в вечности жил,

И, гостей усадив в зал,

Вновь и вновь классикой нот звучал!

В мелодиях живого исполнения

Мелькали альфы, домры, флейты, скрипки, смычки…

Играли музыканты в дудочки…

И дирижёр в парадном фраке,

Прошитый пульсом музыки, стопою отмерял щелчки,

Протопывая важно каблуком размеренные длительности нот,

Усиливая стуком гилли ритмичный вальса ход.

Кружились пары по фойе, по лакированной канве паркета,

И в чудных обертонах частота, как изобилья высота,

Горит на золотом сеченье и разрастается верченьем,

Раскрывая мелодий грань для каждого,

Кто хочет раскрывать в себе самом скрижали важного.

Из-под гаде, что обтянули тканью бедра узкие,

Раскрытых книзу юбок, в сборах рюшами,

Волнистых от пришитой лески в край,

Закрученную слинкою спираль,

Несли на тонких стройных ножках танцовщиц

Балетных туфель каблучки – невысокие «рюмочки»,

Сквозь своды – облучков, украшены цветами,

Порхали ножки, словно крылья бабочек летали,

Ну до чего ж легки, в сетчатых чулках,

Бабочки в капроновых сачках.

Скользило следом в пол боа, летело да мело,

Сплетенное из страусиного пера, шлейфом падало.

Раскрыли дамы веера, пером прикрывши томность глаз,

Ресниц густых, чуть прикрывал соблазн,

Изгиб у талии руки мужской придерживала кисть,

Слегка сжимала бок, как бы невидимый намек,

К себе притягивая, даму влек.

Манжет крахмальный стразом мерцал,

На запонку зацапанный кристалл дисперсию бросал!

И чёрным атласом в белеющий крахмал рукав наложил фрак,

Здесь публика совсем не для зевак,

Как-никак, знатоки пришли сюда,

Под своды дома Иоганна Штрауса.

Оперный театр, нарядившийся в бархат и золото,

В нити горного хрусталя,

В амальгаме зеркал, раскрывая фрактал,

Свою публику ждал.

Благородный цвет бордо драпировкой велюровых штор, ламбрекенов,

Кистей из бахромы, причудливости золотой канвы лоджии украшал,

И красивый оплёт в переплётах узорной тесьмы

Люрексом отливал, блеск кидая в зал.

И хоть былые времена давно свет современный залил,

Но правило осталось в этом зале – в нём Штраус жил!

Какой бы ни была на сцене пьеса,

Начало и конец в партитуре нот

Аккордом бил венец великого творца,

Кода – Иоганна Батиста Штрауса.

– S.

Батисты, батисты, как хороши эти лёгкие ткани

С вензелями инициалов маэстро

И эмблемой театра местного:

Носовые платки, шарфы и прочие нужные вещи,

Которые всегда к месту,

Можно приобрести лишь здесь,

Где обрёл своё постоянное место, дом,

Носящий великое имя гения и память хранящий о нём!

По мотивам пьесы Иоганна Штрауса «Сказки Венского леса»

Эпиграф

По каждой постановке пьесы

Отдельный флаер самостоятельную роль свою играет,

Или буклет с детальным описаньем действа,

Чтоб зритель мог, прочтя меж строк сюжет,

Открыть себе сквозь текст портал в мир закулисных сцен

И, от того внимая суть, спектакль проникновенней понимал,

Так, словно образ пьесы сам на сцене проживал!

Харизмою захватывая зал,

От линии кордебалета к сцене, на тонких ножках семеня,

На стопочках-коробочках пуант выбежала легка,

Арабеска гимнастки гибка,

Вверх взметнулась рука, и нога высоко кинута…

Балерина тонка,

Стебель цветка, держит пачку бутона удлинённой сетки подола,

Листьями, над головой овал,

Застыла, словно в этот миг её художник рисовал,

И, словно к жестам рук привязаны слова,

В стороны развела, распахнув веера, за волною пошла волна,

Озорничая так, играючи запела их,

В потоки музыки ворвался ветром стих, и зал,

Раскрывши рот, песенный нектар с губ её пьёт!

– Солнце забрезжило сквозь стволы, снимая с ветвей завес,

И песнями звонких птах мгновенно наполнился лес,

Тот, что долгую зиму стоял, словно в дремоту сник…

Но очнулся от сна лес, зевнул… заскрипел, застонал старик,

Весь пропитанный талой водицею,

Потянулся, встал, гордый лик вскинул птицею…

Огляделся вокруг – и взмахнула рука старика,

Веткой острою вверх поднята,

Дирижёрская палочка – баттута.

И машет, и машет рука,

Словно ниткой сплетает игла,

Прошивает пространство вечными узами музыки,

Вяжет крепкие узелки!

И по сцене прима сложным узором ходила,

Так, словно некто невидимый

С нею танец учил

И, заботясь о ней,

Орнамент танцевального рисунка

На этом полу начертил!

– Певчею птицей Вью птахи послушно поют

Да вьют гнезда, свои гнезда вьют.

Ныряя под арочки, под столбики, палочки,

Вкалывая стебельки, считая вслух петельки,

Закрепляя к стволам узелки, тайные крестики…

Раскинулся хор на ветвях пошаговых,

Как на певчих станках, устланных ковром зелени,

Разрастается вширь и ползёт

Партитурный ход многорядьем нот,

От самых корней до высот многозвучьем бьёт!

Ах, как была красна этой зари молодая весна,

Я и сама словно очнулась от зимнего сна.

Вьёт птица гнездо – певчая, песни поёт – девицею,

Словно хмельная весна, одурманила всех медуницею,

Напоила росою с цветка ароматной водицею.

Порхает и кружится филейное кружевцо,

Старинных узоров кордовый край,

Кружевной ткётся рай в лесу.

На воздушных петелечках,

На накидах, на фенечках,

Как паучок, птичий мелькает крючок,

За пучком пучок, соломку носит в рюкзачок.

Вьёт птица гнездо – певчая,

Льёт трели свои о любви – вечные,

Переливает по гнёздам – скворечникам,

Своим птенцам клювом ноты стучит по раскрытым устам…

Лик гордой птицы Вью лианой песни вью.

На сцену выходил кордебалет

В причудливых нарядах дивных птиц,

Расцветки разного пера, фантазий без границ,

Мелькали образы танцовщиков и танцовщиц

В классических движениях балета,

И они также многоголосьем подпевали

В такт приме ноты оперетты!

Давайте держать этикет

 
По программе концерта
В строгом оперном зале,
Где великие гении пьесы слагали,
На сцену важный инструмент поставлен,
Заняв своё почётное место,
На трёх коротких ногах, словно присев в плие,
Прежних веков бытие в наш мир тянул на себе,
На могучей спине форма лир,
Как и прежде, для всех оставался кумир
Эталоном классической музыки, покоряющей мир!
Замер строго и вроде шутить не привык,
Но часто с годами бывает и так,
Что в юность впадает старик…
 
 
Претерпев реставрацию, сильную декорацию,
Современный прикинув стиль,
Золочёной потали пыль по белому фраку,
Аппликацией молда по лапсердаку,
Откинув в сторону крышку – крыло,
Теперь, своим годам назло,
Подперев опорою лопасть, словно взяв в руки трость,
Сначала не спеша, как будто ног расхаживая кость,
Играл старинный королевский концертный рояль
Длинную мелодию жизни своей.
И, сохранив души мораль,
Он шёл по партитурам нот, стоявшим на резном пюпитре,
Считала такт нога с нажимом на педаль,
Делила пьяно форте то тише, то сильней,
Классический носок туфлей стремился по дороге нотной вдаль,
Петляла музыкальная скрижаль на новых обертонных виражах,
Звучала музыка в открытый портал,
Клюкою лакированной подпёртый,
Свободной птицей вылететь могла,
Раскрыв свои крыла, виртуозная рука аккомпаниатора,
Мелькала, так изящна и легка,
Что извлекала из простого клавиш ряда
Плеяды музыки, подобные блеску звёзд,
Мерцающий из нот тянулся хвост, аккордами оброс,
Он был длиною в млечный мост.
 
 
Причудливо волнуясь, плавал звук,
Звенело чудным звоном всё вокруг,
Зал театральный замер, не дышал,
И даже стены обратились в слух.
Движением одним рука сбирала в гроздья ноты,
Так виноградник жнёт лозу в разгар работы,
Сезоном давит ягод сок…
Вкус вызревшей лозы изысканно высок!
 
 
На сцену вышла, и, окинув взором зал,
Который появления певицы ожидал,
Приветствуя её, рукоплескал.
Актриса подошла к роялю, и он сильнее заиграл,
Словно на партию вокала солистку эту приглашал сам Иоганн!
И будто на плечо мужское кокетливо рукою повела,
Играли пальцы женские по лакированной резьбе
На складках у крыла…
Приласкала рояль, приручила,
Сонастроиться с ним смогла,
И голос свой на текст, что заучила,
Как микрофон, к динамикам включила!
 
 
– Поднялся голос мой, как забродивших ягод сок,
Пьянящему вину фужер высок…
Звенит особый вид стекла,
Дисперсия лучей ломает винный цвет,
Играют ноты хрусталя, высокий виден света спектр,
Меццо-сопрано мой, в напитке плещет звук,
Хмельной удар, пульсирует, тук-тук…
Волнуя кровь, озорничает в пьесе роль моя,
Игриво оживился танец,
И песню динамично пела я:
«Шель Иоганн, шерше ля фам!
Ложитесь женщине к ногам,
Как фриволитный ковричек,
Как миллиардный чек!»
 
 
Певица не стояла на месте,
А соответствуя динамике и разноплановому ритму песни,
Была жива, подвижна, эмоциональна,
Продумано ей всё, рационально!
 
 
– По шахматной доске,
Я королевой шла,
Я – партию дала,
Я – партию сдала,
Я – партию взяла!
Подайте мне карету!
Я к Штраусу поеду на бал,
Он сам мою персону приглашал!
 
 
Актриса, проследив игру по клавишам – руки,
Продолжила вещать свои стихи.
 
 
– Вниз клавесина быстро палец проскользил
И обертона ход от верха вниз скатил,
Как будто я сама желала в холл спуститься
Быстрей, чем он на самый край домчится.
Карета дверцу отворила мне,
И вот стучат колеса по земле!
 
 
На самом деле, высветил софит
На заднем плане филигранную карету,
Она подъехала, легка, воздушна, чисто облако из света,
Так, словно можно дунуть на неё,
Повозки образ разлетится, его в природе просто нету.
Карета словно наваждение,
И дива в неё отточенным движеньем заскочила,
Повозка так быстра, что вмиг
Переместилась из сюжета этой сцены в иную,
Пришедшую исходнику на смену.
Вновь зазвучал вокал!
Оркестр инструментальный подыграл.
 
 
– Я прибыла туда…
Где в отраженье временных зеркал
Портал открылся амальгам,
Из бесконечности, спеша ко мне,
Блик гения великого мелькал, он шёл ко мне издалека!
 
 
Мне руки целовал, великий Иоганн!
Фривольно танец он мне предлагал.
Кружились в вальсе мы,
И танцем плыл весь лес,
Вкруг выстроился весь его оркестр,
И, вместо баттута отсчитывая такт,
Шагами я за ним бежала так:
Три шага – оборот, три шага – оборот…
По сцене леса он меня ведёт.
Как будто я и он знакомы много лет
И прибыли совместно на банкет!
 
 
У примы был партнёр, и он её кружил…
Вся сцена, соответствуя стихам, подыгрывала эту пьесу им!
 
 
– Белое платье в лесу, словно акации цвет…
Ах, не шалите, МАЭСТРО, нет-нет…
Давайте держать этикет!
 
 
На авансцене варьете, подолами кружа, закрыло их,
Оборками кружев воланы юбок,
Легко взлетали ножки,
В чулочную сеть наловила прыжками блошка, взгляды,
Энергия игры сильна стоит
Когда актёр и зритель рядом, театр велик!
И подпевал кордебалет строфы последний стих!
 
 
– Белое платье в лесу, словно акации цвет…
Ах, не шалите, МАЭСТРО, нет-нет…
Давайте держать этикет!
 

Чёрная бабочка Моцарта

 
– Никто не знает наших тайн,
Когда тайком к себе маня,
В красном сюртуке ты обнял меня.
 
 
Начёс седых волос, и локонов разнос,
Жёстких, будто подморозил снег,
Приглажен и уложен сзади в хвост.
 
 
Мужчина на заднем плане, прижавшись к кулисам стоял,
И, двигаясь рядами через зал,
К нему направляясь, образ женский мелькал.
 
 
– В долину ангелов меня ты не пустил;
«Ещё не время», – говорил
И так смотрел в глаза мои,
Как будто сам боготворил оставшиеся дни.
 
 
Вся песня адресована ему лишь одному,
Как будто нет в партере ни души,
Она к нему идёт и лишь к нему спешит,
Она для него поёт песню своей души.
 
 
– Собой закрыв обрыва край, чудак!
Подумал, для меня здесь рай и так…
Фантазий длинных и картин
Мы рисовали палантин в моём саду
Росчерком длинных дуг,
Брошенных петель на этот зимний луг,
В мою остывшую постель,
В три четверти мела твоя метель,
Нотных партитур старые листы
Мне под ноги оберегом бросил ты,
Как кавалер кидает девушке цветы!
Порхала бабочка, чёрная, как ночь,
Прятала размахом крыльев на лице
Глаза великого творца,
Маскою скрывая пол-лица,
Летала с ней и я, как музыка великая твоя,
Как муза вдохновившая тебя!
 
 
Кружилась пара, казалось им, они одни на всей земле,
Лучом софита залита сцена светом, звучит любви сюита,
И, словно пара разбиваясь в дисперсию лучей,
Размножены танцующие пары,
Движеньем сгустков света пара.
Так светотехника, обретшая фантазии свободу,
Давала суперспецэффекты для народа,
Как вещь, вернувшаяся в моду,
В прочтенье новом старый стих,
Как грамотно применённая кода,
Использована в самый нужный миг.
 
 
– С переливами дудочки,
С переборами струночки,
Со слезами на скрипочках,
Прислонялась на цыпочках,
Каждой клеточкой, чуть дыша,
Слушала разговор по душам.
Так были волнительны эти слова твои.
На вытянутых петлях язык, как крючок петлял,
Нитку тянул за хвост, вязал её в складочки
С лица да с изнаночки нитками Ализе,
Через ступенек ряды крючок проложил следы,
В букеты узорные, воздушных петель окаем,
Белым цветом на руки мои намело,
Глянцевый блеск, как перчатки гипюра на ладонях невест.
А ты пел свои песни мне,
Словно прыгал по лесенкам, рвал с ветвей цветы,
Белые, как крахмальный подзор,
Как у свадебного рушника – кипенно-белый узор,
Хрустальными каплями бусины вкраплены,
Ниткою жгутиком связаны бантиком,
Расшиты в край кантиком…
Сколько ж надо считать, чтобы так украшать
Слова музыки?
Слава МУЗЫКЕ!
Мерно ноты сложить, весь рисунок сцепить,
Чтоб читаться он мог партитурою строк,
Аккуратный и сложный урок,
Взятый у МАЭСТРО между строк!
 

Шуточная, озорная песенка!

 
В Шопена я влюбилася,
В шопенку нарядилась я!
Пуанты привязала на носки,
Атласной ленты завязала узелки,
Подъёмом встав на «пятаки», —
Хорош изгиб моей стопы.
 
 
Прыжки мои воздушны и легки…
Чередованием ноги, батманы высоки…
Корсет тугой стянул сутажом бюст,
Живот, прилипший к пояснице, почти пуст,
Тонка, подобно длинной спице, кажусь,
Вся, как струна, натянута в колки – стою
И даже выдохнуть боюсь.
 
 
Резинки, буфы, сеточки…
Всё взято на заметочку!
Поднята грудь, китовый держит ус,
На авансцену гордо двигаюсь!
 
 
Пошёл пробег на полуносках,
Раскрыты ноги в длинных бросках…
Иллюзии парящий полёт…
С одного края сцены в другой – перелёт,
Словно птица в межсезонье клином режет небосвод.
 
 
Зависанье на миг,
Потом присест – плие,
И арабеской на земле замерла!
Фарфоровая статуэтка в платье белом
Застыла, онемела…
Не шелохнётся, как окаменела…
И вновь игра очей, улыбки,
Отточены движения, ужимки…
 
 
– Для Фредерика я на сцене примою
Под музыку его танцую балериною!
 
 
И музыка плакала, каплями капала,
Дождиком по щекам тушь с ресниц смазала…
Минор – минор, минор – минор…
Грустно катился в симфонию – соль,
На низкой ноте до
Качал мою кровать…
Куда теперь мне от стыда глаза девать?
Когда ж успела я влюбить тебя в себя,
Себя тебе отдать?!
 
 
Не уставая открывать весь нотный ход,
Как будто пробовал на слух
И примерял порядок нот…
МАЭСТРО! До которых можно пор?
Ах, ну давайте же быстрей
По мостовой гоните резвых лошадей!
 
 
Стучал – стучал, стучал – стучал.
Как конь копытом землю бьёт,
Так и рука творца брала с меня аккорд!
Кричала я, что было сил…
Мой голос перепрыгнул клавесин!
 
 
Для Фредерика я на сцене примою
Под музыку его танцую балериною!
 

Крокодил – сатира

Были волнительны и БАХОМ упоены

Этой весны вешние дни.

Малый великому подражал,

В пюпитр зажатый нотный лист слегка дрожал.

На фундаменте залитом под огромный торговый дом

Оркестр выстроен ряд за рядом.

Импровизирована сцена…

Ну, кто же классику, как в цирке на арену?

Вышёл дирижёр, поправил строгий фрак,

Поклон отвесил он для уличных зевак,

Встряхнула голова лохматый чуб,

Взлетела баттута,

Солист запел и подыграла ВИА музыка:

Та-та-та-так, та-та-та, та-ди!

Старый клавир

На сцене дама в пурпурно-красном,

В ней всё кричит о нраве страстном!

– Постепенно пробуждая страстность чувств,

Я по ступеням клавиш фортепиано мчусь,

Размах диапазона так высок,

Пульсирует взволнованный висок…

И сердца стук тревожит мой сосок, и отдаётся в слух,

Как будто шепчет мне на ушко, а вдруг?

Приёмы духовных кантат,

Симфоний больших длинный ряд,

Нотную россыпь плеяд, искусство фуг и травиат…

Познал клавиры пожелтевший старый ряд.

Сердечно и возвышенно, играю честно роль свою,

На высшей ноте драматизма, ему лишь я солирую.

С его столкнувшись магнетизмом,

С присущим даме артистизмом,

Пришёл к концу прочтения с листа масштабный первый том,

Который мне ещё потом хотелось видеть тиражом,

С персональным автографом, чиркнутым аэрографом.

Каллиграфическим почерком, в множестве точек и прочерков,

В конце каждой части, чтоб был хорал…

И темперирован клавир, в сопрано голос поднимал,

И оперная дива голосила во всех комбинациях клавесина,

И было б много прочего… кой-чего… Кой-чего, кой-чего!

Туча

 
Ветер тучу терзал, признавался в любви ей, мучал…
И в страстных объятьях стонала влюблённая туча…
В эти мгновения любви откровения
Стала она большою водою беременна.
 
 
Росла туча вширь и толстела,
Кое-как на небе висела, охала,
Громыхая на всех, наполняла пространство вздохами,
Трудно ходила, и все говорили: «Ползёт она».
А ведь просто была туча пузатая!
 
 
И отошла вода, хляби раскрылись все,
Реками бурными разрешилась туча,
Пустила по земле водные кручи,
Реки несутся могучие.
 

Белый стих

 
Словно графилка ликовала,
Тональности штрихи вела,
Волшебных сколков перемычки
Ажурной техникой плела.
Жар-птицу мелом рисовала,
В штрихах узорного пера —
Белого платья паву
В наряде воздушных нитей боа.
 
 
Посланий верности скрижальной,
Преодолев спиральный круг,
В чернильницу для молока
Макала птица белый клюв,
И, расплескав любви плеяды
Меж строк запрятавшихся букв,
Писала тайные признанья,
Словно клевала белых мух.
 
 
Недосказанность письменами
В зеркальных растрах намекнула
Дисперсией красивых снов,
Песней белоснежной про любовь.
Летела жар-птица
По синему небу облачным мелом,
Скульптурный белый горный бут
На сколке каменных пород
Оттенком меловой пастели чертил
Из тонких граней перламутра
Пера волшебного настил.
 
 
Кипенно-белым боа,
Мерцающего серебром,
Взмахнула снежными крыльями,
Словно белым в ночи веером,
Холодом повеяло морозное перо, запорошило,
Эгретка в сколке брошкою взъерошена.
 
 
Как метель стелет в степь,
Как невеста готовит постель,
Нарядилась жар-птица смелая
В платье невесты белое – белый стих!
 

Каркаде

 
Куст каркаде тихо стихал, теряя листвы крахмал,
Темнело перо листа, бросая цветы с куста.
Каркаде увядал, цвет алый его опадал,
Словно цветами считал он
Свои прожитые года, что пошли в никуда.
 
 
Пали в лету багровым огнём и над землёю нависли
На прямом коромысле чёрные ноты.
Ноты восьмушки надели гилли
И степом дроби забили.
 
 
И побежали ноты,
Словно на нитках боты в разгар сезонной работы.
Раз, и раз, и… танцем на барабане
Такт каблучки отбивали.
Круглые башмачки на перемычке – вешалочки,
Как ёлочные игрушки на хвойной веточке.
 
 
Раз и! Дружно шагали
Носками и пяточками, звонко о пол стучали.
Выбили музыки красный флажок,
И микрофон-лягушка словно сорвал цветок!
 
 
Фибра, звуки измерив, ими окрасила мели…
Раз и! Заплескался берег красных чернил,
Жёлтую сердцевину сцены окружил.
Раз, и раз, и… – раз за разом повторяли гилли,
И лягушка квакала, цветы рвала,
Лапками своими букет собрала.
 

Рисунок

Рисую в небе кистью облака:

Пышною хлопковой ватою

Снятое с мальвы платье в её час заката,

Так бела, скинув слепой курак,

Словно сбросив пиджак с плеча,

Линт сгоряча головку макнул в цинк

И выстрелил белым пухом

В синеву небесных чернил.

Цветок из облаков, чистый, словно мел, – бел.

Из бутонов мальвы висла,

На длинных стеблях повисла.

Букетная снежура в сини зимнего вечера

Перламутровой пылью подсвечена.

Белое золото вечности,

Цветком к цветку,

Флейц белую дыгыль ткёт,

Снуёт по живому холсту,

Словно тычется в пустоту

Невидимого полотна портняжья игла.

Всё шьёт да шьёт, стежок к стежку, ровный шаговый ход,

Топчет стальной костыль стёганую подстёжечку,

Чтоб облачить в наряд горные гряды,

Выгнувшие острые хребты.

Снег чистый, густой идёт и идёт…

И игла оставляет свой след на чистом белом полотне.

Какая в небе снежура, она не смотрит в календарь,

И по апрелю разгулялся морозный волевой Январь.

Метёт и стелется порошей, дороги снегом устилает.

Как будто под ноги любимой, дроблёный жемчуг посыпает.

Пыльцой мерцающей искрится, морозной крошкою горит

Раскиданный по белу снегу слюды жемчужной маргарит.

На ледяных кристаллах льдинки поблескивают серебром,

И многогранные снежинки кружат над чудо посохом.

Идёт Мороз! Его шаги по всей большой земле слышны.