Текст книги "Габдулла Тукай и русская литература XIX века. Типологические параллели"

Стихотворение Г. Тукая «Хөрриятә» («К свободе», 1907), как считает Г. Халит, своими свободолюбивыми мотивами и возвышенно-одическим строем напоминает пушкинскую оду «Вольность» (1817)5454
  Татарская литература начала ХХ века : очерки. – Казань, 1954. – С.117.


[Закрыть]. Для Г. Тукая, как и для А. С. Пушкина, свобода – высшая ценность бытия, имеющая всеобъемлющий, универсальный смысл: это свобода и политическая, и духовная. Свобода – это двигатель истории, в которой лирический герой Г. Тукая ищет пути к правде, справедливости, равноправию. В стихотворении татарского поэта, как и у А. С. Пушкина, разворачивается картина бедственного положения народа, которая приобретает характер вселенской катастрофы. С этой целью используются образы и мотивы, восходящие к апокалиптически-эсхатологической парадигме: затмение солнца, распад луны, трубный зов, падающие на землю звёзды, улетающая от рода людского птица Симург5555
  Симург, или Ганка, в тюркской традиции – вещая птица, обитающая на вершине горы Каф и считающаяся символом справедливости и счастья.


[Закрыть]. Знаки «конца света», последовательно отсылающие к событиям культурной мифологии, образуют символическую перспективу, указывающую на разрушение и гибель упорядоченного космоса, торжество над ним хаотических сил.

 
Өмүре әһле дөнья бунлара тәслим улынмышдыр;
Табигыйдер ки, йөрмәз бу санәмләр раһе әһдадан.
 
 
Дәниләр ашмыш әгъляйә, галиләр дөшмеш әднайа;
Ки сән лотфыңда тәфрикъ ит – аер әгъляйи әднадан.
 
 
Кыямәтдер бу көн: шәмсе хакыйкать мөнхәсиф улды;
Камәрләр иншикакъ итде, гакыллар шашты гаугадан.
 
 
Нөҗүме иттихад күкдән дүкелде йирләрә шимди;
Җиһанда хиссе инсият озак кәрратлә Ганкадан5656
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 152 б.


[Закрыть].
 
 
(Судьбы народов вершили бездушные ложные боги,
В сумрак вели их дороги, обмана исполнены злого.
 
 
Низкий и подлый – возвышен, унижен – высокий душою.
Пусть твоя воля поставит на место того и другого.
 
 
Света конец наступает, и правды светило померкло.
Луны распались, и разум затмился от трубного зова.
 
 
Звёзды единства низверглись, и, как легендарная птица,
Ты, человечность, всё дальше от рода людского!5757
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 105.


[Закрыть])
 

Перевод Р. Морана

Ю. Г. Нигматуллина констатирует: «Всю глубину отчаяния человека и общества, не получивших долгожданной свободы, выражают метафоры в стиле классического восточного романтизма»5858
  Нигматуллина Ю. Г. Типы культур и цивилизаций в историческом развитии татарской и русской литератур. – С. 113.


[Закрыть]. Она выделяет в стихотворении элементы поэтической системы, характерной для древнетюркской поэзии: изобразительность, равнозначность образов и деталей, синхронность развития лирического действия как чередования одномоментных картин и др.5959
  Там же.


[Закрыть] В последнем издании под названием стихотворения автор добавил пояснение: «Из «Мухаммадии»6060
  Искәрмә һәм аңлатмалар // Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 346 б.


[Закрыть], тем самым указав на интертекстуальные связи с мусульманской культурой, с турецкой литературой, значимые для понимания его идейной концепции».

Доисламский период истории – время войн, кровопролития и беспорядков, прямо соотносится с современной поэту действительностью. Лирический герой верит, что и для его нации наступит период благоденствия, как тогда, когда был принят ислам. Это событие оказывается равнозначным освобождению личности, обретению свободы. По мнению Ю. Г. Нигматуллиной, «главная функция лирического размышления – понять трудности пробуждения политического сознания масс. Поэтому ход мыслей лирического героя – цепь причинно-следственных связей – развивается во времени»6161
  Нигматуллина Ю. Г. Указ. соч. – С. 113.


[Закрыть].

Позиция лирического «я» Г. Тукая, раскрывающего всю остроту противоречий современной ему действительности, поначалу лишена личностных примет. Но глубина отчаяния и боли человека, судьба которого неотделима от судьбы народа, выявляет субъективно-лирическую основу гневных обличений поэта, мысль которого накаляется страстью, ужас и негодование возрастают с каждым новым разворотом картины. Уровень эмоционального напряжения в стихотворении продолжает повышаться с каждым новым циклом в развитии темы. Г. Тукай всё называет «своими именами», заключая в этих номинациях огромную взрывную силу. Зло пригвождено отточенными обозначениями: «попран закон», «как люди, и вера затоптана в прах», «звероподобные люди, как прежде, господствуют в мире», «злобно на нас нападают», «кровь нашу пьют они жадно», «стоим мы голодной толпою», «связан язык у поэта» и т. д.

В конкретно-исторических иллюстрациях своих положений Г. Тукай обращается к примерам из современной ему действительности, прямо соотнося их с событиями культурной мифологии. Поэт отсылает своего читателя к 96-му аяту суры Корана «Аль-Анбийа», в котором говорится о приближении Судного Дня и о том, что «язычники» игнорируют возможность этого события. Упоминаемые поэтом Яджу`дж и Маджу`дж – в исламской эсхатологии племена, наводящие порчу на земле, нашествие которых предвещает конец света6262
  Исламский энциклопедический словарь. – М. : Ансар, 2007.– 400 с. // http://slovar-islam.ru/books/y.html#Iadzhudzhi Madzhudzh1


[Закрыть]. Г. Тукай, с одной стороны, конкретизирует ситуацию, наполняя её актуальными аллюзиями, с другой – органически вписывает в эсхатологическую проблематику и образную систему. Опираясь на характерную для исламской эсхатологии концепцию противопоставления земной жизни Концу Света, поэт показывает проницаемость границы между мирами и зависимость второго от первого.

 
Зөбанилар, кылыч, туп, казак, мылтык, палачларла
Мөхатыз һәр җәһәтдән: сагъ вә сулдан, зир вә балядан.
<…>
Тәмамән фәсех улынмышдыр мәкаль: «Әһле йир чөн йир»;
<…>
Йидермә кяинати, сакла бу Яэҗүҗе-Мәэҗүҗдән,
Вә чәкдер сәдде Искәндәр бөтен әсхабе Думадан6363
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 153 б.


[Закрыть].
 
 
(Ружья, и пушки, и сабли, штыки, палачи и казаки
Справа, и слева, и сзади – кольцом окружают нас снова.
<…>
Попран закон: «Кто возделывал землю – тот ею владеет!»
<…>
Не отдавай нас язычникам! В Думе заставь депутатов
Вал Искандера построить – ограду от зла векового6464
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 106—107.


[Закрыть].)
 

Напряжение в лирическом сюжете нарастает, и кульминационной точкой являются восклицания, исполненные страстного порыва к идеалу:

 
Ачыл, гөлзаре әхрар! Нәгъмә саз улсын бәлабилең,
Ки истикъбале милләт раушан улсын ләйле камрадан.
 
 
Гомумән мөслимини һәр заман мәэмүре вөҗдан ит;
Азад ит сакымыз багълаян әгълялы чалмадан6565
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 153 б.


[Закрыть].
 
 
(Сад распахни свой, свобода! Да будет светлей полнолунья
Нации нашей грядущее, доля народа родного!
 
 
Совесть буди, пусть не знают оков наши ноги,
Сбей эти – словно чалмою – обвившие всех нас оковы!6666
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 107.


[Закрыть])
 

Художественная система рассмотренных стихотворений Г. Тукая вырастает на путях перекодировки в свете просветительских идей и концепций широко разработанного предшествующей традицией поэтического языка. Коранические и суфийские сюжеты, образы и мотивы прямо проецируются на реальные ситуации и события современной поэту общественно-политической действительности и наполняют их мифологическим подтекстом. Окружающий лирического героя мир со всеми присущими ему гротескными чертами включается в контекст Божественного космоса – арену борьбы Добра и Зла, Хаоса и Порядка, Света и Тьмы, демонических и небесных сил. Религиозно-мистические, эсхатологические темы и мотивы не только углубляют «просветительские» наставления и призывы Г. Тукая ракурсом иного измерения и видения событий. Между «тем» и «этим» мирами устанавливаются причинно-следственные связи. Наступление Конца Света, «последних времён» ставится в прямую зависимость от реализации просветительских проектов и преобразований.

Тема поэтической миссии

В татарской литературе начала ХХ в. складываются новые принципы образного мышления и новая философия творчества. Благодаря ряду исследований, посвящённых данной теме, можно с достаточной определённостью говорить о том, что в это время в татарской литературе формируется новая картина мира, которая находится в сложных диалогических отношениях с предшествующей художественно-эстетической традицией6767
  Заһидуллина Д. Ф. Дөнья сурәте үзгәрү: ХХ йөз башы татар әдәбиятында фәлсәфи әсәрләр : монография. – Казан : Мәгариф, 2006. – 191 б.; Нигматуллина Ю. Г. Типы культур и цивилизаций в историческом развитии татарской и русской литератур.– 192 с.


[Закрыть]. Г. Тукая, как и А. С. Пушкина, на протяжении всего его творческого пути волновали вопросы назначения поэта и поэзии, взаимоотношений поэта и общества, искусства и жизни, славы и вдохновения. В стихотворениях и А. С. Пушкина, и Г. Тукая, посвящённых теме творчества, утверждается великая миссия поэта – служить людям, нести им слово правды, обличать зло, сеять добро. Гуманистическая направленность творчества предстаёт основой пророческой миссии художника. Г. Халит полагает, что Г. Тукай продолжает пушкинско-лермонтовские традиции в осмыслении темы поэта и поэзии: «Какое сходство может быть в отношении к образу поэта у таких литераторов, как Пушкин и Тукай, относящихся к разным историческим эпохам? Без всякого сомнения, общим для них был идеал личности художника, не склоняющего головы перед жизненными невзгодами и злом, т. е. гуманистический идеал, крепко связанный с общественно-политическими обстоятельствами времени»6868
  Халит Г. Многоликая лирика. – С. 171.


[Закрыть].

В ранней лирике А. С. Пушкина поэт предстаёт в облике то «меланхолического певца», то безмятежного эпикурейца, воспевающего радости жизни, то «бедного стихотворца», то «философа ленивого», то «смелого жителя небес», воспаряющего к солнцу, то «друга человечества», потрясённого при виде всепроникающего невежества, то трибуна, открыто выражающего стремление «воспеть свободу миру», «на тронах поразить порок». Это разнообразие ролей отражает напряжённые поиски юным поэтом своей дороги в искусстве и жизни.

В произведениях Г. Тукая 1905—1907 гг., по наблюдениям Г. Халита, преобладает тенденция к идеализации призвания поэта. Для лирического героя стихотворений «Газетным наборщикам», «О перо!», «Поэт и голос» и др. поэт – «избранник Всевышнего», получивший свой дар от Божественной силы6969
  Халит Г. Многоликая лирика. – С. 166.


[Закрыть]. Для Г. Тукая неприемлемы встречающиеся в произведениях А. С. Пушкина иронические отзывы о деятельности стихотворца (см., например, «История стихотворца»), поскольку поэтическое слово отождествляется с Божественным. Но для Г. Тукая, как и для А. С. Пушкина, важна просветительская направленность творчества, напоминающая о себе каждый раз, когда речь идёт о всесилии слова, его способности преображать человека и окружающую его действительность. Показательна в этом плане чрезвычайная продуктивность светоносных образов в лирике Г. Тукая. Так, в стихотворении «Пушкинә» («Пушкину», 1906) он сравнивает стихотворения классика русской литературы с ярким солнцем – источником жизни и света, символом демиургической силы космического разума. Н. М. Юсупова, анализируя традиционную для татарской литературы систему символов, отмечает, что распространённый в арабо-мусульманской поэзии образ солнца являлся символом божественного величия7070
  Юсупова Н. М. Космогонические символы в лирике Г. Тукая // Филология и культура. – 2014. – № 1 (27). – С. 155.


[Закрыть]. В данном значении он функционирует и в этом произведении Г. Тукая:

 
Нә шагыйрьдер у кем әшгар аңа Мәүлядан ихсандыр.
 
 
Кәсавәт кәлмәйер кальбә, – сәнең шигърең мөнафиһа,
Нәчек кем шәмсә каршы парлайыр дөнья вә мафиһа.
<…>
Кәлер рәүнәкъ колүбә сүзләреңдән, җанә сайкаллар!7171
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 84 б.


[Закрыть]
(Бог столько сил в тебя вложил, исполнил вдохновенья!
 
 
Моя душа не знает тьмы: ты жизнь в неё вселяешь,
Как солнце – мир, так душу ты стихами озаряешь!
<…>
От слов твоих исходит свет, и ты в веках прославлен…7272
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 59.


[Закрыть])
 

Перевод С. Ботвинника

В татарском литературоведении данное произведение рассматривается как написанное в жанре оды (мадхии7373
  Мадхия (араб. – ода, хвалебное стихотворение, панегирик) – жанр восточной поэзии; лирическое стихотворение, написанное в честь важного исторического события или какого-либо известного человека с перечислением и восхвалением его достоинств и заслуг (Татарская энциклопедия : в 6 т. – Казань : Ин-т татарск. энциклопедии АН РТ, 2008. – Т. 4. – С. 16).


[Закрыть]). Светоносные образы соответствуют жанровой эмоции восторга перед творениями великого русского поэта. Сравнения Пушкина и его произведений с солнцем, творений поэта с цветами, плодами деревьев, соловьями создают ощущение величия, грандиозности, всесилия гения, определяют принадлежность его сочинений к категории прекрасного. Р. К. Ганиева отмечает: «Бакча, чәчәклек, былбыллар, төрле-төрле яктылык сурәтләре ярдәмендә Тукай романтикларча Пушкин поэзиясенең матурлык эстетикасы үрнәге («рәүнәкъ-гүзәллек, нур чәчү») икәнлеген күрсәтергә тырыша»7474
  Ганиева Р. К. Духовный мир поэта (из материалов, подготовленных для энциклопедического словаря-справочника «Габдулла Тукай»). – Казань : ТаРИХ, 2002. – С. 11. (На татарском языке).


[Закрыть] («Тукай, подобно романтикам, с помощью образов сада, цветов, соловьёв, разных источников света пытается показать, что поэзия Пушкина является образцом эстетики красоты («озарение красотой, светом»)»7575
  Подстрочный перевод, выполненный автором монографии.


[Закрыть]).

Высокой тональности восхищения соответствует и принцип эмоциональной градации, когда каждый новый поворот темы, поднимая дух лирического «я» вверх, способствует эмоциональному сгущению, концентрации высокого. Т. Н. Галиуллин подчёркивает: «Тукай аны нәзыйрсыз (тиңдәшсез) шигырь дип күтәрү белән генә чикләнми, сынландыру-чагыштыруларны куерта, тыгызлый барып, синең, илһамны Алладан алган, якты кояш кеби шигъриятең алдында «агач һәм таш» биергә мәҗбүр була, «Сүзләреңнән күңелгә хушлык, җанга яктылык килә», ди. Кыскасы, ул Пушкинга карата хөрмәте, соклануы, иҗади мәхәббәте гадәттән тыш көчле булуны яшерми. Пушкин – Тукай өчен олы, үрнәк алырдай шагыйрь»7676
  Галиуллин Т. Н. Ступени поэзии : литературно-критические статьи.– Казань : Магариф, 2002. – С. 35. (На татарском языке).


[Закрыть] («Тукай не ограничивается только тем, что поднимает его на уровень неповторимого стиха, но, сгущая приёмы выразительности (олицетворения и сравнения), говорит, что солнечная поэзия, вдохновлённая Аллахом, заставляет «дерево и камень» танцевать, слова поэта радуют душу, озаряют её светом. Таким образом, он не скрывает своего уважения, восхищения, чрезмерной творческой любви по отношению к Пушкину. Пушкин для Тукая – великий, образцовый поэт»7777
  Подстрочный перевод, выполненный автором монографии.


[Закрыть]).

Ю. Г. Нигматуллина выделяет три значения, в которых выступает образ солнца в стихотворении «Өмид» («Надежда», 1908): это символ мысли-разума, истины и вдохновения, неиссякаемой творческой энергии поэта7878
  Нигматуллина Ю. Г. Национальное своеобразие эстетического идеала. – Казань, 1970. – С. 174—176.


[Закрыть]. В суфийской литературе путь познания, который проходит суфий, рассматривается как приближение к солнцу (Аллаху). В ряде стихотворений Г. Тукая развёртывается тема эквивалентности «творчества» и «горения» как приближения к Божественному. Мотив горения раскрывает состояние высшего творческого напряжения, духовного энтузиазма и воодушевления:

 
Заманың инкыйлабатыйна бән һәр дәмдә калканым;
Бәхак бән нар сачар әтрафә бер атәшле вулканым.
Чәкәм дине мөбиннең бән тәдәннисенә аһ-ваһлар,
Идәм бән башка милләтең тәрәкъкыйсенә ваһ-ваһлар7979
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 58 б.


[Закрыть].
 
 
(Как вулкан я силён и огонь в моём сердце пылает!
Я щитом предстаю на путях суетливых времён.
Только плачет душа, что в народе так тускло мерцает
Веры чистый огонь, той, которой уж мир пробуждён8080
  http://gabdullatukay.ru/rus/index.php?option=com_content&task=view&id=290&Itemid=37


[Закрыть].
 

«Шагыйрь вә Һатиф» («Поэт и небесный голос»), 1906) Перевод Н. Ахмерова

Эстетико-художественный дар в ряде стихотворений Г. Тукая осмыслен в образах света, огня, пламени:

 
Күкрәгемдә минем шигырь утым саумы?!8181
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 225 б.


[Закрыть]
 
 
Огонь поэзии, гори в душе моей!8282
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 153.


[Закрыть]
 

«Поэт», 1908. Перевод А. Чепурова

Архетипическая память, связанная с символикой огня и света, имеет принципиальное значение для метафорической и обобщённо-философской трактовки сущности и назначения поэтического творчества. Таким образом акцентируются божественное происхождение литературы и божественная сила слова, способного совершенствовать людей и вести общество к миру и свободе. Дума о возможностях слова, его способности возрождать к жизни в стихотворении «Китап» («Книга», 1909)8383
  Название стихотворения уточняется следующим образом: «Аз гынасы русчадан» («Некоторые строки с русского»), так как оно является авторским переводом стихотворения русского поэта Н. И. Позднякова (1857—1910) «Книга» (Искәрмә һәм аңлатмалар // Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда / Габдулла Тукай. Академик басма. – 2 т. : шигъри әсәрләр (1909—1913) / төз., текст., иск. һәм аңл. әзерл. : З. Р. Шәйхелисламов, Г. А. Хөснетдинова, Э. М. Галимҗанова, З. З. Рәмиев. – Казан : Татар. кит. нәшр., 2011. – 317 б.).


[Закрыть] высвечивает картину душевного состояния человека, измученного борьбой, не находящего себе места в мире, одинокого и страдающего:

 
Һич тә күңлем ачылмаслык эчем пошса,
Үз-үземне күрәлмичә, рухым төшсә,
Җәфа чиксәм, йөдәп бетсәм, бу башымны
Куялмыйча җанга җылы һичбер төшкә;
 
 
Хәсрәт соңра хәсрәт килеп алмаш-алмаш,
Күңелсез уй белән тәмам әйләнсә баш,
Күзләремдә кибеп тә җитмәгән булса
Хәзер генә сыгълып-сыгълып елаган яшь…8484
  Тукай Г. М. Әсәрләр: 6 томда. – 2 т. – 49 б.


[Закрыть]
 
 
(Когда душа измучится в борьбе,
Когда я ненавистен сам себе,
Когда я места в мире не найду
И, утомясь, проклятье шлю судьбе;
 
 
Когда за горем – горе у дверей
И ясный день ненастной тьмы темней;
Когда в печали белый свет не мил,
Когда не станет сил в душе моей…8585
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 204.


[Закрыть])
 

Перевод М. Петровых

На этом жизненном фоне воздействие слова сравнивается с приобщением к иному, космическому измерению мира, в котором есть «путеводная звезда», исторгающая поэта из круга жизненной суеты:

 
Рәхәтләнеп китә шунда җаным, тәнем,
Шуннан гына дәртләремә дәрман табам;
 
 
Укып барган һәрбер юлым, һәрбер сүзем
Була минем юл күрсәткүче йолдызым;
Сөйми башлыйм бу дөньяның ваклыкларын,
Ачыладыр, нурланадыр күңлем, күзем;
 
 
Җиңелләнәм, мәгъсумләнәм мин шул чакта,
Рәхмәт әйтәм укыганым шул китапка;
Ышанычым арта минем үз-үземә,
Өмид берлән карый башлыйм булачакка8686
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда / Габдулла Тукай. Академик басма. – 2 т.: шигъри әсәрләр (1909—1913). – Казан : Татар. кит. нәшр., 2011. – 49 б.


[Закрыть].
 
 
(Я исцелён, я счастлив, я живу.
Я пью тебя, отрада из отрад.
 
 
И слово, мной прочтённое тогда,
Встаёт как путеводная звезда,
Бесстрашно сердце, радостна душа,
И суета вседневная чужда.
 
 
И, вновь рождённый чистою мечтой,
«Спасибо» говорю я книге той.
И, распрямлённый верою в себя,
Я вдаль гляжу с надеждою святой8787
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 204.


[Закрыть].
 

Таким образом, слово, открывая в жизни прекрасное, становится той силой, которая противостоит несовершенству и дисгармонии бытия.

В середине 1820-х гг., как установлено в литературоведении, в поэзии А. С. Пушкина формируется художественный концепт поэта-пророка, получивший последовательное воплощение в тройственном образе: пророк Корана, пророк Библии (Исаия) и Дельфийский жрец8888
  Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина. – СПб., 1999. – С. 244.


[Закрыть]. Образ пророка и пророческое вдохновение получают в творчестве русского поэта двойственную проекцию – сакральную и демоническую. Б. М. Гаспаров приходит к выводу, что «в поэзии Пушкина конца 1810-х – первой половины 1820-х гг. мощное развитие получил образ героя-демиурга, раздираемого противоречиями, соединяющего в себе черты мученической святости и демонизма»8989
  Там же. – С. 327—328.


[Закрыть]. Однако романтические аспекты мессианистических образов и мотивов совмещаются с «классицистическими» парадигмами, сопрягающими исторические и литературные события с космическим и метафизическим планами божественного миропорядка, а также взаимодействуют с традициями вольнодумного острословия эпохи рококо и русского апокалиптического мышления. Синтез разных по своему происхождению, идеологической направленности, жанровым и стилевым модусам художественных систем определяет, как показывает Б. М. Гаспаров, новую гибкость стилей и жанров, новую смысловую глубину поэтического слова и образа в творчестве Пушкина9090
  Там же.


[Закрыть].

В лирике Г. Тукая получает развитие тема большого общественно-политического значения художественной литературы, призванной служить делу возрождения татарского народа.

 
Ушбу милләт ертыгының җөен җөйлим, —
Җебем – кара, инәм каләм булсын имди9191
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда / Габдулла Тукай. Академик басма. – 1 т. : шигъри әсәрләр (1904—1908). – 55 б.


[Закрыть].
 
 
(Прорехи нации родной я все зашью.
Чернила – нить моя, перо – игла теперь9292
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 39.


[Закрыть].)
 

«Дустларга бер сүз» («Слово друзьям»), 1905. Перевод С. Олендера

Отвечая на угрозы сильных мира сего, поэт утверждает основные принципы своей деятельности:

 
Язам, юк, туктамыйм мин һич, алардан бер дә кот чыкмай;
Нидәндер җаннарым бу куркулардан бер дә сызланмай9393
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 104 б.


[Закрыть].
 
 
(Нет, писать не перестану, их нисколько не боюсь,
Не пугают их угрозы, не страшит их злобный лай9494
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 69.


[Закрыть].)
 

«Сорыкортларга» («Трутням», 1906). Перевод С. Ботвинника

Продолжая пушкинские традиции в трактовке высокого призвания поэта, Г. Тукай освещает эту тему применительно к конкретным обстоятельствам современной ему татарской литературной жизни, причём не без горечи и скрытой иронии: «Дөньяда торыйммы?» дип киңәшләшкән дустыма» («Приятелю, который просит совета – стоит ли жить на свете», 1907), «Бер татар шагыйренең сүзләре» («Размышления одного татарского поэта», 1907) и др.

В стихотворении «Приятелю, который просит совета – стоит ли жить на свете» поэт противопоставляет высокие социально-нравственные идеалы: честь, справедливость, истину – низкой действительности:

 
Читен тормыш! – Капиталга чукынмасаң,
Хәзрәтендә тезләр чүгеп укынмасаң;
Тор, рәхәтлән, кәп-кәкрене туры дисәң,
Истибдадның намусына тукынмасаң!
 
 
Зинһар, иптәш, хаклык сөйгән булып йөрмә,
Ялган сөйлә, күрмә зиндан, күрмә төрмә;
Тип! Дөньяда ач-ялангачларны белмә,
Иске дөнья тузанын ит күзгә сөрмә!
 
 
Лязем түгел инсаф, вөҗдан – бер данә дә,
Һич кирәкми гайрәт итмәк, мәрданә дә;
Килешмидер Коръән уку, тәсбих әйтү
Фәхеш-вәхшәт берлән тулган бер ханәдә
 
 
Тор дөньяда: иманың сат, вөҗданың сат, —
Шулай торсаң, гомрең үтәр бигрәк ансат;
Алдаучылар, кяферләргә дөнья җәннәт, —
Гомрең үтсен рәхәт-рәхәт, ансат-ансат9595
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 178 б.


[Закрыть].
 
 
(Жить тяжко, если ты не молишься мошне,
Поклоны ей не бьёшь, не предан ей вполне.
Блаженствуй, если ты – реакции слуга,
«Прямое» говоришь о явной кривизне.
Забудь об истине. Любить её – к чему?
Лги, чтобы не попасть за истину в тюрьму.
Кути! Голодных – прочь! Раздетых – прочь!
Прах мира для очей ты преврати в сурьму.
 
 
Что справедливость, честь? Кто здесь им будет рад?
На нужды общие зачем бросать свой взгляд?
Пристойно ли читать молитвы и Коран
В жилищах, где царят бесчинства и разврат?
 
 
Живи! И совесть ты и веру продавай!
И, поступая так, все блага дней познай!
Пусть бытие твоё в усладах протечёт:
Плуту и лживому на этом свете – рай!9696
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 121—122.


[Закрыть])
 

Перевод К. Липскерова

Поэт и его окружение изображаются как порождение противоположных сфер общественной жизни – высокой и низкой. На вопрос: стоит ли человеку жить на свете? – поэт отвечает: жить стоит для того, чтобы выполнить своё предназначение – «вместе с истиной быть до конца миров». Эта творческая установка является способом противостояния окружающей действительности, которая трагически отпала от идеала. На истину возлагаются особые надежды. Она понимается как некая абсолютная, готовая и привилегированная точка отсчёта, приобщение к которой может изменить мир к лучшему.

Через произведения и А. С. Пушкина, и Г. Тукая проходит мотив свободы творчества и гордой независимости поэта от его общественного окружения. Характерно в этом плане стихотворение Г. Тукая «…гә (Ядкяр)» («На память», 1908), типологически сходное с сонетом А. С. Пушкина «Поэту» (1830). Призывая поэта «не дорожить любовию народной», лирический герой А. С. Пушкина основывается на представлении о пророческой («Пророк»), жреческой («Поэт») миссии художника, который произносит свой «высший суд» над миром с позиций запредельного этому миру знания:

 
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум…
<…>
…Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд9797
  Пушкин А. С. Сочинения : в 3 т. – М. : Худож. лит., 1985. – Т. 1. – С. 474.


[Закрыть].
 

Г. Тукай, как и А. С. Пушкин, был убеждён в том, что истинный поэт обречён на одиночество и отверженность, поэтому обращается к нему с призывами:

 
Шагыйрем! Кодсиятең булсын синең күңлеңдә сер;
Дөньядан шагыйрь икәнеңне яшер, дустым, яшер.
 
 
Белмәсеннәр – кайсы җирдән агыла бу кодрәтең,
Син, ләтыйф тәннәр кеби, күрсәтмәгел чын сурәтең.
 
 
Һәрвакыт, һәр җирдә син башка киемнәргә төрен:
Йә җүләр бул, йә мәзахчы бер кеше төсле күрен9898
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 313 б.


[Закрыть].
 
 
(О поэт, храни прилежно чувства тайные твои,
От людей своё призванье утаи ты, утаи!
 
 
Пусть останется неведом им могущества исток,
Чтоб никто из них увидеть образ истинный не мог.
 
 
Ты всегда имей в запасе сотни всяческих одежд,
То безумным представляйся, то шутом в кругу невежд9999
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 179.


[Закрыть].)
 

Перевод В. Тушновой

Развивая тему противостояния сильно и тонко чувствующей личности бесчувственному и равнодушному обществу, лирический герой Г. Тукая советует поэту скрывать под маской «тайные чувства», «истоки» своего могущества, сокровенные глубины своего «я». Возникает антитеза между ничтожными качествами людей и Божественной, священной природой поэтического дара:

 
Читкә бор – сүз килсә каршыңда шигырьләр бабына;
Иптәшең шагыйрь генә бассын аяк михрабыңа.
 
 
Итмә үз тормышны; тап башка җиһан, башка хәят;
Дөньяның буш шау-шуы шагыйрьгә чит, шагыйрьгә ят100100
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 313 б.


[Закрыть].
 
 
(А поэзии коснутся – на другое спор сверни,
Чтоб в святилище поэта не могли вступить они.
 
 
Ты живи своею жизнью, избегая суеты, —
Шум бесплодный чужд поэту, от него скрывайся ты!101101
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 179.


[Закрыть])
 

Исключительная роль творца, создающего свои произведения в согласии с высшими ценностями, высвечивает в образе поэта черты, возвышающие его над обыденностью:

 
Баш имә – зур син – бу әдна җанлылар дөньясына;
Падишаһ син! Бик кирәксә, баш исен дөнья сиңа102102
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 313 б.


[Закрыть].
 
 
(Не сгибайся! Ты огромен в этом мире мелкоты.
Падишах ты! Пусть в поклоне мир согнётся, а не ты103103
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 180.


[Закрыть].)
 

Фигура «поэта» в стихотворении предстаёт одновременно великой и трагической. Мотивы беззащитности творческой личности перед людьми, которые «камнем сердце ранят», неоценённости труда поэта вносят щемящую эмоциональную ноту в финал стихотворения:

 
Таш йөрәкләр кырсалар күңлеңне – түз, эндәшмә син;
Эшләре шул: болгасыннар әйдә зәмзәм чишмәсен!104104
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 1 т. – 313 б.


[Закрыть]
 
 
(Если камнем сердце ранят, будь, мой друг, как камень нем,
Значит, дело их такое – пусть мутят святой Зямзям!105105
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 180.


[Закрыть])
 

Противопоставляя слову молчание, которое соотносится с внутренним миром человека, его душой, лирический герой Г. Тукая утверждает суверенность и недоступность «я» поэта для посторонних. Молчание поддерживает «поэта» в его одиноком противостоянии «толпе». Г. Тукай обращается к форме наставления. Значимость высказываемых суждений подчёркнута восклицательной интонацией поэтических предложений, использованием глаголов в повелительном наклонении, что придаёт урокам и поучениям Г. Тукая обязательный характер.

Стихотворение «Вакъты гаҗезем (Көнлек дәфтәремнән)» («В часы раздумий (Из дневника)», 1909), подобно «Осени» (1833) А. С. Пушкина, воспроизводит творческий процесс, как он протекал у Г. Тукая. Одним из самых важных побудительных мотивов к творчеству назван поиск истины:

 
Юк әле миндә хәкыйкатькә вөсул,
Әллә нигә айрылалмый уң вә сул.
 
 
Йа Ходай! Кайчан чыгармын шөбһәдән?
Кипми ник шөбһә тире бу җибһәдән?106106
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 47 б.


[Закрыть]
 
 
(Много истинных мыслей в душе перебрав,
Сомневаюсь я всё ещё – прав иль не прав?
 
 
Боже! Истиной благостной горе развей!
И сомнения пот осуши поскорей!107107
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 202.


[Закрыть])
 

Перевод В. Ганиева

Изображение того, как мучительно трудно найти истину и выразить её в слове, определяет содержание стихотворения Г. Тукая о сущности творчества и роли художника.

В стихотворениях А. С. Пушкина «К***» («Я помню чудное мгновенье», 1825) и Г. Тукая «Иһтида» («Постижение истины», 1911) раскрывается особый бытийный статус состояния любви-вдохновения: любовь и творчество представлены как две стихии, объединённые принадлежностью к сфере возвышенного, Божественного и нуждающиеся друг в друге. Лирический герой стихотворения «Постижение истины» уподобляется Меджнуну, потерявшему рассудок из-за любви к Лейле. Для него, как и для героя поэмы Низами, любовь – «высшая цель в этом мире». Используя суфийскую символику, Г. Тукай отождествляет любящего человека со свечой, воск которой тает от огня страсти:

 
Миңа ул бер вә бар, көчле вә һәйбәтле санәм булды;
Аңар хәмдем, салатымны ирештергән каләм булды.
 
 
Мәхәббәттән эреп шәмдәй үзем, күңлемдәге гөлләр
Янып җиргә сыгылдылар, һавага очтылар көлләр108108
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 186 б.


[Закрыть].
 
 
(В ней я видел одной воплощение сущего мира,
Я молитвы слагал для неё – божества и кумира.
 
 
Как свеча я растаял, цветы, что я в сердце лелеял,
Почернели, сгорели, и ветер их пепел развеял…109109
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 248.


[Закрыть])
 

Перевод Р. Морана

Этот мистический опыт, ведущий к полной диссоциации и деперсонализации, становится этапом в духовной эволюции лирического «я» и необходимой предпосылкой творчества. Мысль, знание, ум поэта несут в себе божественное начало, поэтому они наделяются способностью изменять предначертанное, освещать путь не только верующего человека, но и наций и народов:

 
Килеп чыкты хәзер фикрем кояшы золмәт артыннан,
Түгел инде вакытлы, мәгънәсе юк хискә мин корбан.
 
 
Шөкер булсын, хәзер алдымда бер нурлы хәят инде,
Теге мәзкүр пот алдында табынганнан оят инде.
 
 
Җиңел уй, йөз кызарткыч төрле хисләр, сезгә мең ләгънәт!
Яшә, тугъры караш, төпле гакыл, меңнәр яшә, хезмәт!110110
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 187 б.


[Закрыть]
 
 
(Солнце мысли моей из-за облака вырвалось, к счастью:
Я не скован уже мимолётной, бессмысленной страстью.
 
 
Слава Богу, опять предо мною светлеет дорога,
И теперь я стыжусь, что я в идола верил, как в Бога.
 
 
Чувства, мысли пустые – проклятия шлю вам без счёта!
Здравствуй, ясность ума, здравствуй, истина, здравствуй, работа!111111
  Тукай Г. Стихотворения / пер. с татар. – С. 249.


[Закрыть])
 

«Солнце мысли» – возвышенно-идеальное, духовное начало, с помощью которого осуществляется познание мира, противопоставляется витально-экзистенциальной сфере чувств, имеющих деструктивно-разрушительный характер. Р. К. Ганиева, анализируя данное стихотворение, приходит к следующему выводу: «Нәтиҗә ясап шуны әйтергә мөмкин: беренчедән, шигырьдә акылны хискә каршы куеп, Тукай Урта гасыр мөселман әдәбиятларында бик тә киң таралган әдәби-эстетик кануннар белән бәхәскә керә. Икенчедән, шагыйрьнең әсәрдә беренче карашка әллә ни күзгә ташланмаган, эчкәрерәк яшеренгән Л. Н. Толстой фәлсәфи-этик карашларын да алга сөргәнлеге сизелеп тора. Мәгълүм булганча, рус язучысы мәһабәт шәхеснең, аеруча ир-егетләрнең, халык файдасына булган иҗтимагый әшчәнлегенә аяк чала дип исәпләде. Күп кенә шигырьләрендә Толстойның бу фикерен Тукай да уртаклашты. Шагыйрьнең сөю хисләреннән бигрәк Акыл белән Хезмәтне өстен күрүе милләт хадиме булу идеалын яклавы рус әдәбиятының йогынтысы белән дә аңлатыла иде»112112
  Ганиева Р. К. Духовный мир поэта (из материалов, подготовленных для энциклопедического словаря-справочника «Габдулла Тукай»). – С. 38. (На татарском языке).


[Закрыть] («Подытожив, можно сказать следующее: во-первых, противопоставив в стихотворении разум чувству, Тукай вступает в дискуссию с художественно-эстетическими канонами, широко распространёнными в средневековых мусульманских литературах. Во-вторых, чувствуется выдвижение на первый план скрытых в подтексте философско-этических взглядов Л. Н. Толстого. Как известно, русский писатель считал, что любовь мешает человеку, особенно мужчине, заниматься общественной деятельностью во благо народа. Во многих своих стихотворениях Тукай соглашается с этой точкой зрения писателя. Влиянием русской литературы можно объяснить предпочтение, которое поэт отдаёт Разуму и Труду перед чувством любви, поддержку идеала слуги народа»113113
  Подстрочный перевод, выполненный автором монографии.


[Закрыть]).

А. М. Саяпова обнаруживает в стихотворениях Г. Тукая «О, эта любовь!», «Постижение истины» суфийскую символику, давшую ключ к эмоционально-интуитивному постижению тайны мира: «…как суфий любовь к Богу выражает через любовь к женщине, так и Тукай любовь к музе своей черпает из любви к женщине земной, реальной или воображаемой. Образ свечи-огня переосмысливается Тукаем как символ высшей Божественной силы, одаривающей творческой силой, а мотылёк стремится к её огню не для того, чтобы, сгорев в пламени, слиться с Божеством и ощутить своё с ним единство (кульминация единства – «небытие в Истине»). Мотылёк стремится зажечь свет в своей душе, уподобиться Божественному творчеству»114114
  Саяпова А. М. Тукай и Дардменд: к проблеме суфийских традиций в творчестве поэтов // Тукай и духовная культура ХХ в. : материалы науч. конф., посвящённой 110-летию со дня рождения Г. Тукая. – Казань, 1997. – С. 112.


[Закрыть]. Таким образом, если в суфийской поэзии парные образы-символы «свеча – огонь» выражали абстрактную, мистическую идею достижения состояния единения с Абсолютом, то у Г. Тукая они используются не в мистическом, а в философско-экзистенциальном смысле.

Поэт Г. Тукая оказывается вовлечённым во вселенский конфликт борьбы добра и зла, света и тьмы, истины и лжи. И. Пехтелев обращает внимание на то, что в стихотворении Г. Тукая «Пәйгамбәр (Лермонтовтан үзгәртелгән)» («Пророк (по Лермонтову, с изменениями)», 1909) переплетаются и пушкинские, и лермонтовские мотивы одновременно115115
  Пехтелев И. Тукай и русская литература. – С. 106.


[Закрыть]. Одним из компонентов образа пророка у Г. Тукая, как и у его предшественников, является бегство от людей, удаление в пустыню. Г. Тукай подхватывает пушкинскую тему космической необозримости мира, открывшейся преображённому сознанию пророка: это все сферы бытия – явное и сокрытое, прошлое и будущее, высота и глубина («дно морей» и свет «больших и малых звёзд»).

 
Итәм тагать, күзем, күңлем тәмамән гарше әгъляда.
Күз алдымда күрәм мең-мең кадәр яшьрен җиһаннарны,
Күрәм булган, буласы барча яхшы һәм яманнарны.
Күрәм гъаден, сәмуден, бар булып үткән халыкларны,
Күрәм диңгез төбен, уйнап-йөзеп йөргән балыкларны116116
  Тукай Г. М. Әсәрләр : 6 томда. – 2 т. – 15 б.


[Закрыть].
 
 
(Смиряюсь я, глаза и сердце моё возносятся ввысь.
Перед собою я вижу тысячи сокрытых ранее миров,
Вижу всё бывшее и будущее добро и зло.
Вижу рай, вижу все жившие когда-то народы,
Вижу дно морей, вижу рыб, плывущих там играючи.)
 

Подстрочный перевод И. Пехтелева117117
  Пехтелев И. Тукай и русская литература. – С. 107.


[Закрыть]

Сила, глубина и всеобъемлемость полного и самозабвенного созерцания, в котором участвуют различные силы человеческого духа («глаза», «сердце»), – свойства поэтического дара, определяющие гармонию Творца с природой, мирозданием: