Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая"

Последний раз граф Валмон заезжал к Иноходцам еще при жизни Магдалы. До восстания все запросто ездили в гости ко всем, затем прежняя жизнь рухнула, и вот теперь пришло время убрать хотя бы часть обломков – именно так выразился Проэмперадор Юга, уведомляя командующего ополчением Внутренней Эпинэ о своем прибытии. Робер, чувствуя себя одновременно растяпой и подхалимом, раз пять проверил, готовы ли гостевые апартаменты и что творится на кухнях. Повар завязывался в узел, однако бой, который он вел, был безнадежен. Про разборчивость Валмона Иноходец слышал с детства – деда привычки «этого кошачьего Бертрама» бесили, а своих чувств старик не скрывал никогда. Герцог кромсал ножом жаренное на решетке мясо и твердил, что хоть сейчас пробежит две хорны и не заметит, а обожравшийся паштетов Валмон свалится через сотню шагов. «Я еще спляшу на справедливых похоронах, – сулил Повелитель Молний после смерти Магдалы, – не пройдет и года, как проглота задавит его собственный жир!»

Дед просчитался – плясали другие, и плясали на костях Эпинэ, но граф Бертрам в этом не участвовал, он в это время по мере сил отравлял жизнь подминавшим под себя дедовы земли Колиньярам. Не из милосердия, само собой, – поглотитель сыров не терпел, когда кто-то разевает пасть шире Валмонов…

– Ты как хочешь, – напомнил о себе и настоящем Карои, – только я тоже твой гость и к тому же посол дружественной державы. Изволь кормить.

– И меня, – поддакнул Мевен, глядя на серебряные часы, некогда преподнесенные «доблестному и благородному маршалу Рене» мастерами благодарной Паоны. – У кого-то колесо отвалилось, а мы тут погибай!

– Кошки с вами, накормлю, – хмыкнул Робер и велел подать холодного мяса, горячего хлеба и вина. Объяснять, что он переживает не за себя, а за репутацию замка, бывший Проэмперадор Олларии не стал. Алат счел бы подобное глупостью, а Иоганн, чего доброго, принялся бы утешать. Дескать, после деда и мятежа могло быть хуже… Верно, могло, только очень уж не хотелось ударить в грязь лицом.

– Любопытно, каков наследник наследника? – Мевен поискал глазами горчицу, нашел и намазал на хлеб. – Еще цыпленок или уже змеища? Робер, вы же с Волвье из одного корыта хлебали…

– Как и ты с Валме, – напомнил Эпинэ. – Тебе это помогло?

– Помогло бы, если б я вконец с вашей гальтарщиной не одурел. Так что скажешь про Волвье?

– В Лаике кормили слишком скверно, чтобы распробовать Валмона.

– И потому ты с утра тиранишь повара? Думаешь, обед рассудит?

– За обедом человека не поймешь, – усмехнулся Балинт, – только в драке! Того же Бурраза возьми…

– Не в драке дело, – запротестовал Иоганн, – и не в обеде. Змеюку главное врасплох застать.

– Ну застанешь, ну унесешь свое знание в могилу, – поддел алат, – толку-то. Вот фазанов заставать врасплох полезно… Кстати, Мевен, я так вас и не поздравил с удачным переворотом. То времени не было, то что-то мешало.

– А в самом деле, – подхватил Робер, – как вы все провернули? Я думал, ты на сторону этих г… Краклов переметнулся. Альдо ты в последнее время не жаловал.

– Не в последнее.

Виконт вгрызся в ставший темно-желтым хлеб и закашлялся, фонтаном брызнули крошки. Балинт заржал, Иноходец удивился – с чем-либо перепутать горчицу было невозможно.

– Ты что?

– Это… Это… что?! – Мевен, продолжая ронять изо рта крошки, схватился за вино.

– Горчица. – Эпинэ на всякий случай лизнул темно-желтую пасту. – Хорошая вроде бы.

– Нет, вы не чесночники, – обличил, утирая слезы, виконт, – вы горчичники… Это же порох на гадючьем яде!

– Ничего подобного. – Карои лихо сунул свой кусок мяса в предмет обсуждения. – Но мне доводилось обедать с послами Дриксен, Гаунау и Каданы. Они зовут горчицей невразумительный сладковатый крем, а вы в вашей Придде не так далеко ушли от дриксенцев. Правда, в Олларии в ходу и приличная горчица.

– В соусах! – простонал переживший потрясение Мевен. – В соусах, но чтобы прямо к мясу… Вот такое… Какое счастье, что моя помолвка в прошлом! Дораки наверняка лопают этот ужас.

– Ужас лопают они. – Робер кивнул на веселящегося витязя. – Попробовал бы ты алатские подливы!

– Еще чего! – Пострадавший в одиночку завладел кувшином. – Надеюсь, когда замок возьмет в свои ручки Марианна, гостей прекратят сжигать изнутри.

– Отдай вино, – велел Робер, – и рассказывай.

– Что?

– Что было, когда я дрых в Багерлее.

– А… – протянул и не думавший расставаться с добычей Мевен. – Что-то было, наверное. Я тоже спал… Мне велели выспаться, и я выспался.

– Да кто велел-то?

– Угадай, – потребовал Мевен. Виконт не изворачивался, просто после запитой вином горчицы он как-то развеселился.

– Регент Талига, – в тон откликнулся Карои, – но я играю нечестно.

– Разве мы играем? – удивился бывший гимнет-капитан.

– Нет, – засмеялся алат, – и да… Люди играют всегда, мужчины – со смертью, женщины – с мужчинами, но почему бы не раскрыть карты? Я знал, что на приеме, который затеял Кракл, будет занятно, потому и перестал болеть.

– Ах да, – припомнил Мевен, – вы же проболели всю Ракану…

– Не я один, – уточнил витязь, – но в каждой стране болеют по-разному.

– Балинт, – перебил Эпинэ, – значит, тебя позвала сестра?

– Инголс. Я и прежде имел с ним дело, а то, что нохская троица играет в одну игру, после суда стало окончательно ясно. Пропустить выход законного регента Талига я не мог, однако с его именем ошибся. Нет, то, что Рокэ бросился к армии, передоверив столицу ее величеству, не удивляло. Тогда. Сейчас я этого исчезновения не понимаю.

– Алва с Валме где-то на юге. – Иноходец темнить не собирался. – С дороги он прислал мне приказ… О назначении меня Проэмперадором Олларии со дня рождения Октавия.

– Ничего себе! – Мевен наконец выпустил кувшин. Пустой.

– Ворон не мог знать, что… Что сестру убьют, но после родов она всяко переставала быть регентом, так что требовалась какая-то другая власть. Кэналлиец выбрал меня. Почему-то…

– А кого еще? – пожал плечами Карои. – Выходит, Рокэ в Сагранне или, вернее, в Гайифе. Спроси у Валмона, где именно.

– Хорошо, – пообещал Робер и понял, что пора удивляться. – Ты зовешь Алву по имени?

– Он – потомок Алонсо, – напомнил алат, будто это что-то объясняло, – к тому же мы вдвоем взяли медведя и разделили его сердце. Альберт это знает. Старый хорь не зря после кончины Адгемара сунул меня именно в Олларию.

– Я дубина. – Робер оглядел стол и понял, что посылать надо не только за вином. – Жил же в Сакаци… Он ведь твой? То есть Карои…

– Сакаци принадлежит Савиньяку, но по завещанию Раймонды Алва-Савиньяк замком управляет глава дома Мекчеи. Каждый год посол Алата и владелец Сакаци подписывают прорву бумаг, чему я и обязан знакомством с Инголсом. Очень своевременным.

– А как же Карои?

– Последний настоящий Карои умер бездетным задолго до Раймонды. Мой прадед получил имя, но не замок. Слышишь? Во дворе?

– Точно, – подхватил оживившийся Мевен. – Валмоны идут на запах… Если их не приманить на жареное, они явятся на кровь…

– Надеюсь, наша кровь Бертраму без надобности, – усмехнулся, поднимаясь Робер. – И мясо вроде бы удалось.

– Удалось, – согласился алат и тоже встал. – Пошли.

На площадке третьего этажа они столкнулись с Аннибалом, собиравшимся доложить о прибытии Проэмперадора Юга, и Робер почувствовал укол совести. Иноходцу в голову не пришло бы сесть за стол без Никола, но младший Карваль сумел стать лишь капитаном Старой Эпинэ – дотошным, толковым, до ужаса похожим на брата и именно поэтому – чужим.

– Монсеньор… – Аннибал покосился на спутников Иноходца и все же закончил: – Насколько я смог понять, граф Валмон не любит, когда на него смотрят… во время переноски.

– Я бы тоже не любил. – Эпинэ вслушался в приближающиеся тяжелые шаги и остановился. – Балинт, я так и не понял, почему ты – Карои?

– Господарь решил вернуть старую славу, вот и дал одному витязю сразу имя, жену и как бы не сына…

Тяжелый топот начал удаляться – Проэмперадора уносили в помнившие королей апартаменты на втором этаже – зато на лестнице показались роскошные перья, тулья шляпы, голова, а затем и целый кавалер, весьма напоминающий Валме, каким тот разгуливал по Олларии. Узнать в нем памятного по Лаику ушастого юнца Робер не смог бы ни за какие деньги.

– Прошу простить мою нескромность. – Серж, если это был он, отвесил изящный полупоклон. – Я позволил себе отправиться на поиски хозяина без сопровождения. По поручению батюшки, само собой. Проэмперадор Юга просит его извинить и позволить ему некоторый отдых, завтра утром он будет готов ко встрече. Об ужине не тревожьтесь, у нас все с собой, более того, мы хотели бы поделиться с вами мягкими сырами. Боюсь, война в Придде может надолго лишить нас этого удовольствия.

– Спасибо, – поблагодарил Робер, чувствуя трусливое облегчение от того, что разговор откладывается, и при этом испытывая желание слегка поколотить дружелюбного однокорытника. – Но на ва… твое общество за столом мы можем рассчитывать?

– Увы, нет. – Волвье до отвращения фамильно развел руками. – Батюшка, не будь у него другого выхода, доверил бы мне деловой разговор, а ужин в кругу друзей не требует разрешений. Только в нашем с тобой случае вышло бы нечто среднее, а к этому меня, в отличие от Марселя, не допускают. Я уполномочен лишь передать слова Проэмперадора и проследить за правильной переноской сыров.

«Матушка, как вы уже знаете»… «Милая матушка, генерал Ариго…» «Дорогая матушка, в 15-й день Летних Волн на Мельниковом лугу, что на берегу реки Эйвис, наша армия дала… приняла навязанное ей дриксами сражение…»

От мысли писать набело Арно, изведя треть проэмперадорской бумаги, отказался, но с черновиками тоже не ладилось. Ли убрался, пообещав ужин, «когда закончишь». Есть пока хотелось не очень, однако само положение сразу и смешило, и бесило. «Дорогая матушка, я не стану ничего писать о сражении на Мельниковом лугу, но… но мы его почти проиграли… но дриксы почти выиграли… но все повисло на волоске…»

– Чувств ему захотелось… – пробурчал теньент, набрасывая на уже испорченном листе не то профиль Ли, не то собственный. – «Чувств и событий».

Снова пробиваться сквозь стену воды, тащить на себе недоутопленника, карабкаться по скользкому боку кургана, влезть, перевести дух и понять, что только что вытащил из болота «гуся» и вообще угодил в плен?!

«По нелепой случайности я попал к дриксам. Пока «гуси» не поняли, кто я, можно было бежать, но для этого требовалось оставить Кана, а он только что спас мне жизнь. Кан так устал, что не мог двинуться с места, и я упустил время, а дальше стало поздно. Я назвал себя, но слава нашего дома не столь велика, как порой кажется; к тому же дриксы путают «С» в начале слова с «З», и у них существует преглупый обычай титулования родственников. Сын и наследник герцога Гуся у них будет граф Гусь, а брат – граф имярек Гусь. Виконт Сэ для них стал наследником графа Зэ, а графа Зэ они не знают, так что я оказался пленником довольно-таки известного в армии Бруно капитана, которого сдуру вытащил из трясины, в которую превратился Мельников луг…

«Которого – в которую» легло на пути разогнавшегося наконец пера барьером. Его следовало либо обойти, либо взять. Арно потер подбородок, прикидывая, что лучше, но тут в прихожей скрипнуло и послышались быстрые шаги.

– Если ты думаешь, что я Веннен, – не глядя огрызнулся теньент, – ты ошибаешься.

– Я так не думаю, – засмеялись сзади, – но Веннена я бы не испугался. В отличие от великого Барботты. Сударь, имею честь поздравить вас с возвращением.

– Руперт! – возопил Арно. – Ты-то что здесь делаешь?!

– То же, что ты делал еще утром, – фыркнул дрикс, с готовностью переходя на «ты». – Пребываю в плену, более или менее доброжелательном. Очень рад за твою мать.

– Угу… Хотя ты же ее не видел.

– Мы встретились в Тарме. Графиня говорит, вы с Приддом помирились, выходит, я больше вам не секундант?

Руперт огляделся в поисках куда бы сесть, и Арно решил, что это прекрасный повод прервать писания.

– Пойдем отсюда, – решил виконт. – Я просто обязан тебя угостить, а тут только чернила. Что господин Кальдмеер?

– Был здоров.

– Где он сейчас?

– В Хексберг. Мы опять встретили Вальдеса.

– Надеюсь, он вел себя прилично?

– На мой взгляд, безусловно. Вальдес приглашает посмотреть, что за Бирюзовыми землями. Не сейчас, когда кончится война…

– Сударь… – Подпиравший стену капитан «фульгатов» взял Арно под руку. – Позвольте на пару слов.

– Да?

– Приказ маршала. Вы можете выйти, лишь вручив мне письмо к вашей матушке.

На то, чтобы не выругаться, теньента хватило. Наблюдавший за разговором от двери Руппи понимающе усмехнулся. Ситуация была нелепой, но на Мельниковом лугу Арно попался еще глупее.

– Письмо сейчас будет, – бросил виконт. – Руппи, подождешь?

– В последнее время я только и делаю, что жду. – Дрикс улыбался, но что-то неуловимое в его лице отбивало охоту улыбаться в ответ. – Ожиданием больше, ожиданием меньше…

– Я быстро.

На сей раз перо скакало по бумаге с резвостью годовалого мориска. Арно валил в одну кучу смерчи, пушки, безделье, пари с «утопленником», заявившегося по душу «виконта Зэ» адъютантика, седого дрикса, здоровенного гаунау и леворукого братца. Очень хотелось написать о разговоре с Бруно – разговоре, которым теньент немало гордился, но на бумаге это выглядело бы хвастовством, особенно если Ли снабдит послание приписочкой в своем духе… Переворачивая третий лист, Арно вспомнил о двух страницах, понял, что измарал пять, быстренько дописал про почтительность и поставил вожделенную точку. Путь в таверну был свободен.

– Я правильно понял? – спросил Руперт, когда довольный собой теньент отдал письмо закатному капитану. – Ты ведь писал графине Савиньяк?

– Да, а что?

– Я попытался представить, как пишу матери страницу за страницей и отправляю, не перечитывая… У меня не получилось.

– А ты представь себе старшего брата… Желательно проэмперадора.

Привычка вечером обходить замок от подвалов до башенок взялась из ниоткуда, вернее – из непривычки отдыхать. Проэмперадор Олларии тонул в счетах и жалобах, давил мародеров, совал нос в мастерские и склады, недосыпал, глотал на ходу ставший ужином обед… Порой загнанный делами Иноходец мечтал, как станет спать до полудня, есть вовремя и ни-че-го не делать. В Старой Эпинэ он мог себе позволить если не полное безделье, то нечто очень похожее, а вместо этого осматривал мельницы, объезжал виноградники, торчал на конюшнях; начинался же и заканчивался день в комнатах Октавия, где шел столь же нескончаемый, сколь и неравный бой между бывшими служанками Жозины и чужаками.

Разумеется, брат Анджело и кормилица делали все по-своему. Разумеется, Мари с Жанной дулись и жаловались. Робер, хоть и был вскормлен племянницей Жанны, монаху верил свято и держался твердо. Старухи отступали, будучи готовы наутро затеять новый бой, Эпинэ переводил дух, стоял несколько минут у колыбели и, непонятно чему улыбаясь, отправлялся к себе. Это начинало становиться ритуалом, однако сегодня слугам было не до происков врача. То, что дело худо, Иноходец понял, проводив упорно ночевавшего в старом замке Балинта. Привратник, обычно не упускавший случая сказать Монсеньору пару словечек, на сей раз изображал оскорбленную почтительность, явно набиваясь на расспросы. Робер расспрашивать не стал, но на подступах к апартаментам принца его поджидали не только Мари с Жанной, но и старший повар, приходящийся сыном одной и зятем – другой.

– Монсеньор, – возвестил владыка кухни достойным виконта Дарзье тоном, – он воняет! К утру немытыми ногами провоняет даже крупа.

– Ты о ком? – Робер потер готовый разныться висок.

– Они называют это сыром, – с отвращением объяснила Жанна. – Можно подумать, мы не видели сыра! Не будь вы нашим герцогом, я сказала бы, как эту мерзость назвал Этьен…

– Истинная правда, Монсеньор, – поддержала старую подругу Мари. – Добрый человек такое с собой не привезет.

– Добрый человек выходит к хозяйскому столу, а не гложет за закрытыми дверями всякое непотребство! – отрезала Жанна. – Помяните мое слово, нечисто с этими Валмонами – старик, может, и не человек уже…

– И трость эта его собачья. Сидит, будто на троне, а в руках палка. Его тащат, а он глядит…

– Граф устал с дороги, – сухо сказал Робер, отчетливо понимая: еще немного, и придется рявкнуть. – Сын ужинает с отцом.

– А Эпинэ для Валмонов и для сыра их вонючего нехорош, значит? – Жанна отпихнула зятя и встала перед Робером, как некогда стояла перед дедом. – Вы – хозяин, герцог, одних портретов за день не перетрешь, а для навозников этих…

– Да кто они такие, чтоб здесь свою мерзость навязывать?! – Глаза Мари нехорошо блестели. – Вас королева за главного оставила, вы принца спасли, вы – наш господин, а если что… Каштан у нас крепкий, любую тушу выдержит!

– Мари, думай, что говоришь!

– Да я-то думаю! Небось Мараниху за шкварник ухватила, пока маркиза, голубушка моя, остывала… Вот душенька ее и успокоилась! Сколь годов жаба эта ядовитая бедняжку терзала, за такое, по-хорошему, заживо б закопать, да времени не было! Чего доброго, вытащить бы суку велели прежде, чем задохнется…

– Тихо! – цыкнул герцог и хозяин, отнюдь не уверенный, что какой-нибудь слуга Проэмперадора именно сейчас не заплутал именно на этом этаже. – Хватит!

Замолчала, затрясла головой, точно просыпаясь, вздернула подбородок. Жанна отступила к стене, Этьен переминался с ноги на ногу, он был оскорблен за свою стряпню, только какими ножами резали спящих драгун, уж не кухонными ли? Правду Робер знать не хотел, но мало ли чего не хочешь, изволь понять наконец, как оно было. Тебе здесь жить… Хорошо, не здесь, а в старом гнезде, только от слуг и там не избавиться. Они оставались с дедом, они закрыли глаза матери…

– Мари, так это ты выдала Маранов, когда они хотели бежать?

– Берите выше! Уж я для моей госпожи постаралась… Если и были у меня грехи, в то утречко списались, так что я ей и в Рассвете послужу…

Она в самом деле сделала больше. Вешал Роже в своем старом шлеме и кирасе, но завела всех Мари. Именно она выкрикнула: «На каштан!» – не дожидаясь возвращения Никола, и ее послушали. Она была сильной, эта Мари, и она очень любила мать… Ради нее, живой, она перечила деду и грызлась с Маранами, ради мертвой – убила. Может, Левий и объяснил бы служанке, что она совершила грех, а может, напомнил бы самому Роберу, что люди исполняли свой долг, как они его понимали, только Левия за спиной больше нет. А домашние, знакомые с детства убийцы тут, и от них не сбежать, как бы ни хотелось, да и хватит Повелителю Молний бегать.

– Идите к себе, – велел Эпинэ. Нужно было что-то добавить, и он добавил: – Что сделано, то сделано. Сейчас хозяин – я, и у меня гости, извольте о них позаботиться. И хватит…

Чего именно хватит, Иноходец недоговорил, но слуги то ли поняли, то ли решили, что Монсеньор сказал все, и убрались. Робер долго слушал затихающие шаги, а потом увидел возле своих ног ветку лилий. Это не удивило – в саду их были целые заросли.

Глава 2
Талиг. Ауслезе
Старая Эпинэ

400 год К. С. 22-й день Осенних Скал

– Граф Лионель Савиньяк… – басом представлял высокие стороны друг другу Лауэншельд. – Принц Бруно…

При виде дрикса Ли немедленно захотелось стать варваром: расстегнуть мундир, упереть руку в бок, потребовать пива, рыгнуть, наконец. Так, для равновесия – уж больно суха и церемонна была физиономия победителя Вольфганга. Особенно в сравнении с портретами Фридриха, напоминавшего старшего родича, как идущий на нерест лосось – себя же мороженого. Савиньяк вежливо наклонил голову.

– К вашим услугам, ваше высочество.

В еще живой Нохе все тоже были к услугам всех. Кто до первой крови, кто – до последней.

– К вашим услугам, господин маршал. Моим спутником и свидетелем является достойный адепт ордена Славы брат Орест.

То, что Бруно взял с собой «льва», имело с полдюжины объяснений, но личная встреча именно с Орестом Савиньяка устраивала. Особенно после личной встречи с Фельсенбургом.

– Мир угоден Создателю. – Лионель улыбнулся уже привычной «закатной» улыбкой. – По крайней мере, в теории.

– Господа, – Лауэншельд был достойным подданным своего короля и посредничал со всесокрушающей якобы простотой, – прошу к столу.

Полковник мог говорить на дриксен, однако предпочел талиг. Бруно мог не понять, но понял и ответил. Это ни в коем случае не было уступкой, скорее знаком того, что старый бык не расположен к дипломатии и еще менее расположен впутывать в беседу переводчиков.

Накрытый в главном зале постоялого двора стол выдержал бы зажаренного целиком кабана, но его украшали лишь тонко нарезанный местный сыр, фрукты, оливки, а также кэналлийское и северные ягодные ликеры, уже разлитые по бокалам и рюмкам. Посторонних в просторном помещении не было – хозяин за дверью ждал вожделенного зова, охранники – как дриксенские, так и талигойские – топтались во дворе, а свитским было велено остаться во втором из двух местных трактиров. Обстановка располагала если не к убийству, то к откровенности.

– Чту и ожидаю.

Перед тем как сесть, Бруно осенил себя знаком, Лионель слегка сощурился и неторопливо поправил одну из манжет. То, что его шпага висит на правом боку, дриксы не видеть не могли, и, собираясь на встречу, маршал заключил пари сам с собой. Если «гуси» так или иначе заговорят о леворукости, Лауэншельд получит морисские пистолеты без насечек. Из тех, что в Агирнэ делают для друзей, а не на продажу.

– Итак, – гаунау умело развернул салфетку, – мы здесь, чтобы обсудить возможность временного перемирия, считая с сего дня и до конца зимы. Мой государь полагает сию меру разумной и своевременной. Наши предки, я имею в виду предков агмов, марагов, дриксов и гаунау, избегали воевать на Изломе. Да простит меня смиренный брат, однако последние события свидетельствуют об их мудрости.

– Последние события свидетельствуют о безумии тех, кто отринул заповеди Адриановы, – не остался в долгу адепт Славы. Вид у эсператиста был деловой и настороженный, он явно присутствовал здесь не для демонстрации гусиной набожности.

– Эсператистский кардинал Талига Левий не противопоставляет учение Адриана наследию древних, – поддержал беседу Лионель. – По его мнению, отречение от так называемых духов нечистых лишило нас множества полезных знаний.

– Я разделяю эту точку зрения. – Брат Орест взял бокал с кэналлийским, и Савиньяк привычно оценил запястье собеседника. Эти руки явно держали не только четки, хотя у некоторых и четки становятся смертельным оружием. – Вы встречались с его высокопреосвященством?

– Не я. Моя мать состоит с ним в дружбе. Их связывает интерес к классической астрологии и древней истории.

– Вот как? – Бруно счел возможным взять кусочек сыра. – Я предпочитаю настоящее и хотел бы знать мнение победителя у Ор-Гаролис о том, кто же победил у Эйвис.

– Генерал Ариго считает, что побеждали вы, и я склонен с ним согласиться. Буря украла у дриксенских хронистов запись о самом большом за последние двести лет успехе.

Дядюшка Гектор наверняка ввернул бы, что выигранная генеральная баталия отнюдь не означает выигранную кампанию и тем более войну, но подобные доводы свойственны проигрывающим. Бруно в своей жизни терпел поражения не единожды, Савиньяк пока нет – и начинать не собирался.

– Я удовлетворен вашими словами. – Мороженый лосось и не думал оттаивать. – В таком случае вы должны понимать, что я не намерен поступаться тем, что добыло дриксенское оружие.

– Видимо, вы полагаете, что здешняя зима не годится для войны? – Ли отправил в рот оливку, слишком мягкую, чтобы удовлетворить Валмона или того, в ком течет кровь Рафиано. – Алонсо Алва думал иначе и сумел свое мнение обосновать.

– Разумеется, вам следует говорить именно так. – Бруно нанес очередной урон сырной тарелке. – Остается напомнить, что, не случись в Эйнрехте мятежа, наши с вами переговоры были бы невозможны при всем моем уважении к его величеству Хайнриху.

– Зачем оспаривать очевидное? Тем более что для меня оно очевидно в большей степени, чем для вас. Если б не своевременно полученные мной известия о событиях в Эйнрехте, я сейчас находился бы в Северной Марагоне во главе усиленного кавалерийского корпуса. Господин Лауэншельд подтвердит, что, действуя самостоятельно, я могу добиться многого.

– Несомненно. – Гаунау оторвался от кэналлийского, которое в последние недели успел оценить в должной мере. – Тем более что свой выбор между варитами и талигойцами мараги сделали раз и навсегда много лет назад. Не оставить ли вам то, чего не произошло, ради того, что нужно предотвратить?

– Я готов, – заверил Лионель, – времени у нас и впрямь мало. Ваше высочество, нам следовало бы поспешить.

Бруно вновь взялся за спасительный сыр; отвечать он не торопился, и Савиньяк знаменитого «гусака» понимал. Еще бы! Узнать о перевороте, отправить Рейфера то ли поддержать союзников, то ли взять под охрану дороги и магазины, нарваться на китовников и получить предложение о перемирии от заклятых врагов. Такое своевременное, такое подозрительное. Тут сколько сыра ни сжуй, не хватит.

– Если о ком-то не говорят, что он левша, значит, он не подает к тому повода, – прервал становящуюся нелепой паузу монах. – Маршал, почему вы начали носить шпагу на правом боку?

– Все очень просто. – Бруно понимает, то есть думает, что понимает, зачем перемирие Хайнриху, но талигойцам он верить не может. – Когда при армии находятся двое близнецов в одинаковом чине, возможна путаница. Во избежание ее я перевесил оружие на правый бок, благо я одинаково владею обеими руками.

– Вот как? – «поддержал» беседу фельдмаршал.

Паршиво, если Лауэншельд не ошибся, решив по итогам первых разговоров, что Бруно держит китовников за обычных мятежников. Принц и в Хайнрихе-то видит не варвара, а быстрого на решения хитреца, вступившего в союз со Штарквиндами против Марге.

– Один из наших братьев обладает теми же способностями, – припомнил монах, несомненно понимавший больше фельдмаршала и еще более несомненно – не спешивший этим пониманием с ним делиться.

Бруно вынул белоснежный платок и промокнул губы. Все разговоры об Изломе фельдмаршал, по мнению посредника-гаунау, считал прикрытием и уж точно был не в силах принять важности варитских суеверий для еретика-олларианца, хоть бы и левши.

– Шпагу, бокал и перо обычно держат в одной руке, – ледяным тоном заметил он, – но смена рук меняет почерк. Будет ли правомочна ваша сегодняшняя подпись?

– Будет, ведь за нее отвечают моя шпага и моя кровь. Ваше высочество, я не воспользуюсь оказией выбить вас за Хербсте.

– У вас этого и не выйдет. Сейчас талигойские силы уступают дриксенским, но вы знаете о наших трудностях, и будет странно, если не попытаетесь использовать их в своих целях. Вы сами заговорили о Северной Марагоне. Можно, не вступая в серьезные бои, разбойничать на дорогах, проводить рейды в Гельбе, уничтожать обозы… Это очевидное решение, вы же вместо этого предлагаете перемирие. Я не могу понять ваших побудительных мотивов, а без этого разговор становится бессмысленным.

– Значит, – уточнил Савиньяк, – полковник Лауэншельд не убедил вас в серьезности наших намерений?

– Полковник Лауэншельд почти убедил меня в том, что это сделаете вы.

– Постараюсь оправдать его доверие, но сперва я хотел бы понять, кого представляет ваше высочество.

– Дом Зильбершванфлоссе и Южную армию кесарии. – Бруно держался все так же холодно, но сыр на его стороне стола почти кончился. Впрочем, на стороне Лионеля заканчивались оливки. – Я готов подписать перемирие, но не прежде, чем вы развеете мои сомнения. Ваше предложение слишком привлекательно и своевременно, чтобы такой старый лебедь, как я, склевал подобный хлеб. Если вы искренни в своем желании, у вас должны быть серьезные причины, а я таковых не вижу.

– Если ныне находящийся в Талиге граф Глауберозе пожелает присоединиться к вам, вы получите прекрасную возможность сравнить события в Эйнрехте с событиями в Олларии. Я не начну диверсий на ваших коммуникациях и тем более не буду штурмовать Мариенбург с Доннервальдом прежде, чем наведу порядок внутри Кольца Эрнани.