Текст книги "Дети Времени всемогущего"

Всё было будто в пакостном сне, где ничего не понимаешь и ничего не можешь! Ухваченный за плечо Клионт шумно дышал, но вырываться не пробовал. Из носа паршивца медленно вытекала кровавая капля, и так же медленно сучил ногами на жёлтых плитах гнедой коняга – пытался встать. Внутренности храма то скрывались в похожих на бегущие через луну облака клубах дыма, то становились нестерпимо чёткими, как бывает перед грозой.

Кто-то седой и костлявый пронзительно вопил на незнакомом Тимезию языке, иногда в потоке слов проскальзывала тень смысла, но тень и есть тень, не поймаешь. Вопли накатывались друг на друга волнами, словно орал не один придурок, а несколько, и с этими криками мешался стук клинков – мечеглаз дрался с теми, кого Тимезий сдуру принимал за белобрысых. Принимал, пока не объявился настоящий титан. Копейщик отчётливо видел то, чего обычно не разглядеть, – движение клинков и рук, колыхание волос…

– Ти-ти-ме-ме-зи-зи-й-й, по-по-по-че-че-че-му-му-му-му мы-мы з-з-з-дес-с-с-с…

В самом деле, почему? Оторваться от прикрывавшего спину постамента, поднять копьё и шагнуть вперёд – неужто это так сложно? Ведь сумел же он, когда бросился к кричащему дурачку… А почему, собственно, вперёд? Пусть белобрысый дерётся с недотитанами, а им с Клионтом надо выбираться из этого треклятого храма и искать своих.

– Клио…

Себя вновь не слышно, мальчишка же, вот ведь пропасть, умудрился вывернуться. Опять! А в дальнем конце зала уже открывались большие двери, и десятка три мечников плыли на помощь своим.

– Ку-ку-да-да-да-а-а?!

Догнать паршивца, догнать и вернуть…

– Куда, осёл?!

Крик вновь становится криком, а бой – боем. Мечеглаз уворачивается, парирует удары, выкраивая доли мгновения, чтобы наносить свои. Крайний из нападающих чуть медлит, этого хватает. Звякает выпавший клинок, громыхает о каменные плиты закованное в броню человеческое тело, а титан уже отшагнул, занося меч…

– И-и-и-э-э-эх!!!

Коняга! Прямо с алтаря прыгает вперёд, вращая над головой копьё. Проносится мимо, встаёт плечом к плечу с титаном…

Несколько глухих ударов, чей-то отчётливый вопль, приближающиеся стражники… И они с Клионтом между двух огней.

* * *

– Слушай, а они ничего!

– Ничего! – согласился Асон. Теперь ему было полегче – кентавр прикрыл «звёздного» слева. После первых неудачников желающих лезть под копыта не находилось.

– А доспехи их всё равно тьфу! – не унимался Сонэрг. – Вырядились… Наши поганцы попроще были, да посмелей! До упора пёрли. Помнишь?

Асон помнил. Кентавр с ходу подметил главное: храмовые иклуты дрались лучше Идакловых и были сильней, но они берегли себя, а значит, боялись. «Звёздный» положил ладонь на холку Сонэрга. Новая передышка ему не нравилась, совсем не нравилась… Нужно было что-то решать, пока иклуты не пришли в себя окончательно. Прорываться верхом? Прорваться-то они прорвутся, только что там, за пёстрыми, как змеиная шкура, дверьми? И краснобородый… Другой раз до него будет не добраться.

– Сонэрг!

– Ась?.. Берегись!

Кентавр успел отпихнуть «звёздного» и отпрянуть. Они позабыли про охрану краснобородого, верней, не подумали, что здешним людям на своих плевать. Небольшая, но тяжёлая ваза рухнула с галереи и с грохотом врезалась в пол у ног двинувшихся было вперёд копейщиков. Серым снегом закружил взявшийся ниоткуда пепел, стало трудно дышать…

– Назад!

Кентавр едва не пришиб оказавшихся за спиной иклутов – давешнего мальчишку и второго, с краденым копьём. Вторая ваза рухнула на одну из алтарных плит и разлетелась вдребезги. Асон успел вскинуть щит, закрывая не столько себя, сколько не столь расторопных соседей… Тут оно и накатило малиновой звёздной вспышкой. Понимание, что, почему и зачем. И это же понимание отразилось в глазах бородатого Тимезия – его, оказывается, звали Тимезий!

* * *

Это они, которые должны быть счастливы! Это они, за счастье которых ничего не было жаль. Это они!.. Потомки… Те, за кого он убивал. Те, за кого он умер. И не те! Подросли за прошедшие века, как же они подросли… и как же… измельчали.

Капает вода, кружится пепел… Меж рыдающим в голос Клионтом и… людьми стоит титан. Тот самый, не ошибёшься! Тимезий вспомнил и этот взгляд, и этот клинок! Полыхнул недобрый каменный глаз. Зло осклабился кентавр, ударил кованым копытом, высек искры. Кентавра Тимезий тоже видел…

– Это!.. – кричит Клионт. – Тимезий, это…

Время Всемогущее, парнишка тоже вспомнил всё! Вспомнил и понял, что они… что все было зря… зря для людей так же, как для титанов. Что не осталось… ничего!

– Мы больше не враги, копейщик. Нет, больше не враги.

Тимезий не знал языка белобрысых, не желал знать, чем и гордился. Не разбирал он и языка новых людей, но как-то понимал и их, и мечеглаза с кентавром. Только, когда перехватывает горло, не ответишь.

– Хватит! – рычит гнедой. – Пусть я ещё разок сдохну, но этих здесь не будет!

– Да, – повторяет раздельно титан. – Этих. Здесь.

Не будет.

Клионт больше не плачет. Задирает подбородок возле белобрысого. И когда только успел?! Трое готовы, а ты? Неужели трусишь? Но это ещё не конец, копейщик! Поудобней перехватить древко, встать рядом. Сколько лет ушло в песок, а они сошлись вновь, чтобы напоследок стать единым целым! Вот так. Спина к спине против оскорбивших и Время, и Небо! Против ублюдка с красной бородой, против золотых истуканов, чужих имён и чужих потомков… Не за них все было и не для них. Не для вас, предатели! Вчетвером они тут… Они тут…

– Меня зовут Асон, – говорит белобрысый. – Он – Сонэрг. Становись справа.

Тимезий кивает. Асону видней: он лучший боец. Это будет ещё один последний бой, только и всего.

Так, и что же это?! Здоровенный, стóящий с десяток Скадарий храм, а на полу – покойники, кровь, осколки… Рослые вояки, судя по раззолоченным нагрудникам – охрана разряженных недоносков, сомкнув щиты и выставив копья, отжимают к широкому постаменту конягу, светловолосого верзилу и двоих в чём-то вроде кожаных скератских доспехов. Валяется оружие, вопят и мечутся сами недоноски. Сквозняки кружат пепел, но палёным не пахнет…

Как его занесло на боковую галерею непонятного храма, Приск не думал – коменданта полностью захватила разворачивающаяся внизу схватка. Не оценить чужой выучки и умения биться в строю ветеран не мог, но и коняга с гигантом выглядели отменно: меч и тяжёлое копьё двигались так согласованно – иззавидуешься!

Коняга с удивительным искусством заплёл и отбросил в сторону сразу три нацеленных на него копья, а в образовавшуюся брешь грохнул передними копытами. Успевшего подставить щит счастливчика снесло под ноги напиравших сзади, а вот получивший удар в грудь…

– Не жилец, – пробормотал так и не разобравший что к чему Приск, глядя, как «золочёные» смыкают строй над упавшим, прикрывая товарища щитами. Слаженную ответную атаку сразу с двух сторон кентавр отбил, но бок ему, похоже, зацепили. Гигант закрутил своим мечом что-то невообразимое, снёс копейный наконечник, разрубил роскошный – кому она нужна, эта роскошь – наплечник.

Да, бойцы внизу собрались отличные, но сама драка коменданту нравилась все меньше. Расфуфыренные столичные цацы одурели и только квохтали, а безобразие следовало прекратить. Приск так и скомандовал:

– Пр-р-рекратить!

Окрик вышел так себе, не сравнить с обычным. Внизу не услышали.

– Вы у меня остановитесь, – пробурчал ветеран, выискивая что-нибудь похожее на гонг. – Умники…

– Приказ коменданта! – со смешком откликнулся знакомый голос. Как же, найдёшь тут своих! У балюстрады торчал лысый сенатор лет на десять постарше самого Приска. В церемониальных одеждах и при всех регалиях, хоть сейчас к императору. Изломанные брови, родинка на виске… Знакомое лицо, даже слишком. Папаша Тита, надо полагать!

– Какое зрелище! – Спентад-старший нависал над перилами. – Судя по декорациям, не обошлось без Фертаров, только при чём здесь эти оборванцы?

– Я было решил, «лохмачи», – признался Приск, – но морды не скератские.

– Больше похожи на стурнийцев…

– Они-то похожи… А задницы в раззолоченных мешках откуда?..

– Понятья не имею. – Сенатор до невозможности знакомо пожал плечами. – Скорее всего они нам снятся, вернее, мне… Но я рад такому сну. Что до задниц, это, видимо, предупреждение, ниспосланное свыше. Если Агриппа не соизволит наконец…

Спентад прервал сам себя. Одна из «задниц», бесновавшаяся на ступенчатом возвышении, ткнула дурацким жезлом вверх, и копейщики попятились, давая четвёрке у постамента больше простора. Заскрежетало. Орудовавшие на нижней галерее «золочёные» переваливали через балюстраду большие каменные вазы. Приск видел, как те наклоняются и валятся вниз, как следом тянется светящийся звёздный хвост. Грохнуло, но как-то странно, будто дальний гром зарычал. Веером взлетели осколки. То ли «золочёные» не рассчитали, то ли постамент, у которого шла драка, тянул к себе камни, как чинуши – казённые деньги, но странную четвёрку даже не зацепило, только чудной, налетевший сразу со всех сторон ветер подхватил обернувшийся жёлтой отрамской пылью пепел. Мальчишка внизу вздрогнул и запрокинул голову. Приск поймал полный ярости и надежды взгляд…

– Небец ушастый!

– Время Всемогущее!..

Тит!.. Дослужился-таки… Дослужился и умер своей смертью… А теперь встал как миленький! Потому что нужно…

– Комендант… – Тит провёл рукой по лицу. – Это же наши…

Галерею наполняли такие знакомые звуки: приглушённый шорох, стук дерева и лязг железа – когорта строится в боевой порядок. Не вся когорта, не больше половины. Знакомые лица, боевые доспехи, только раны исчезли вместе со смертью. Вот мы и встретились, ребята… Вот и встретились там, где нет Времени… Или есть?

– Эгей! – сжимает кулаки Медант. – Чего ждём?..

А нечего ждать! Гарнизон Скадарии готов выполнить приказ, и комендант знает, что приказывать. Внизу шум и крики, внизу – бой, надо спешить.

– Мы идём, ребята! Мы уже идём! – Приск больше не оборачивался, он и так знал: и Сервий, и Руфин, и этот неуёмный коняга – они здесь, в строю, и им тоже всё ясно…

* * *

Гротерих отчаянно старался оживить онемевшую руку. Рёту случалось принимать на щит всякие удары – и секир, и палиц, и боевых молотов, но это копыто было пострашнее всего. Затылок, которым «Вечнозвёздный» приложился о каменный пол, тоже болел, но меньше – крепостью черепа северянин гордился заслуженно.

Сбитого с ног и оглушённого, его отволокли в сторону. Откуда-то взялся Гай, но чем он мог помочь? Когда сверху снова полетели вазы, Гротерих сидел, привалившись к стене, разминал руку и пытался понять, что же такое в проклятом храме творится. Невозможно быстрый и ловкий великан – прямо тебе отродье Фенгла, а уж коняга… И ведь видел же рисунки, да не верил, думал – выдумки. Только раньше не врали, не то что сейчас…

– Управляется с копьём лучше старого Френга, – нехотя признал северянин, хотя Гаю что Френг, что не Френг…

– Ты видел, откуда они взялись?

– Вылезли прямо из ничего… Ну то есть совсем из ничего. – По крайней мере в этом, как его, «кентауре» рёт не сомневался. Он прикидывал, как обойти великана, вот и смотрел в нужную сторону. – Там, понимаешь ли, зарябило, ну, как… Одним словом, вроде…

– Сволочи! – Вскочивший Гай не слушал. – Разбили… И эти тоже… Не вышло у нас ничего…

– Да ладно, не в могиле слава!.. Фенгл всё знает, и это тоже…

Рёт поднялся на ноги; голова уже совсем не кружилась, а стоя было видно не в пример лучше. Парни снова смыкали строй, к ним присоединилась бóльшая часть тех, кто стоял у входа в храм. Значит, сумасшедшие у алтарей держатся.

– Останови их! – вдруг заорал Гай. – Останови своих! Вы… мы не должны их трогать!.. Никого!

– Наше дело наёмное, – не слишком уверенно откликнулся Гротерих. – Приказано.

– Кем?! Сволочью этой краснобородой? Сенатом? Да кто они такие, чтобы… Время Всемогущее!..

Из-за окольчуженных спин вновь прогремел тот самый чужой клич. С верхней галереи полузнакомым сигналом откликнулась боевая труба, и тут же над балюстрадой поднялась и закачалась огромная вызолоченная статуя, из тех, что обожал Мирон. Под дружный вопль жрецов и сенаторов истукан рухнул вниз, заставив рётов попятиться.

– Гротерих! – Гай в восторге сжал плечо ошалевшего северянина. Хорошо хоть здоровое. – Даже если здесь все разнесут, я это… нарисую!

– Нарисуешь, нарисуешь… Этих уродов и вчетвером не поднять, разве кто-то вроде… Слушай, кто же там, наверху?! И сколько их?!

Ульвингу тоже это хотелось знать, и он с пятёркой мечников уже мчался к лестнице. Не успел. Сверху пятились поднявшиеся раньше. Пятились, выставив копья навстречу какой-то угрозе.

* * *

Прояви раззолоченные задницы твёрдость и вели страже сразу же атаковать, та бы подчинилась, так ведь нет… Насвятотатствовали, голубчики, дождались божьей кары и обделались, а охрана затевать новую драку не рвётся – смотрит себе на начальство и ждёт. Задницы видят, что стража – в сомнениях, и трясутся ещё сильнее. Так все и стоят – легионеры у лестницы, а напротив эти… храмовые.

– Что делаем, сенатор?

– Знакомимся, комендант!

– С этими? «Золочёными»?

– Нет, с четвёркой у алтаря.

Приск поискал глазами Сервия. Тот был там, где дóлжно. Как и прежде.

– Знаешь, что делать? – Помощник кивнул, комендант привычно расправил плащ и лишь сейчас понял, что плащ – парадный. Значит, тогда его переодели? Это ж надо умудриться – умереть и не заметить…

– Идём, комендант?

– Идём, сенатор!

Вперёд, меж двух застывших шеренг – высокой, раззолоченной, и стальной, пониже. Чеканя шаг, словно во время триумфа. Странно они, должно быть, выглядят… Шальной неотвязный коняга, ветеран в начищенном доспехе и сенатор с имперским Роем на груди. Сенатор… Едва не зарыдавший на стене отбившейся Скадарии мальчишка. Твой, без тебя постаревший, не тобою зачатый сын, и плевать, кем он послан – Временем, судьбой, этим их Небом…

– Убить! Убить их! – не выдерживает ублюдок на верхотуре. – Его… этого лысого, с «пчёлами»… Тысяча… три тысячи золотом и виноградники!

– Отправляйся в свой балаган, – бросает на ходу бывший младший трибун. – Фигляр…

Легионеры готовы к бою, но стража не нападает. Старший, седоусый здоровяк, смотрит то на ублюдка в венке, то на чужаков, думает… А ты бы на его месте не думал?! К ветерану, придерживая руку, подбегает воин помоложе, что-то быстро говорит. Тит не смотрит, идёт дальше. К тем, с кого всё началось. Молча идёт. Пустая болтовня – это для в который раз опаскудившегося Сената. Вечность, богов, империю или носят с собой, или нет.

Это Время тебя назвало… Это Время… Время… Время…

Стучат, точат камень капли. Стучит в висках кровь… Стучат копыта. Кружит пыль пахнущий степью ветер. Это Время…

Кто метнул нож, Приск не заметил, а Медант не успел… Только подхватил на руки падающее тело. Белая тога, красная кровь, золотой имперский Рой…

– Как же… не к месту.

Это Время… Время… Время…

Медант, держащий Тита на вытянутых руках. Опустившие копья шеренги. Чужой темноволосый парень с явно не своим мечом. Издевательский блеск алмазов на рукояти ножа. Подлого, придворного – вояки с такими не ходят.

– Приграничным гарнизонам… стоять до последнего… а помощь будет… Прокуратор обещал… твёрдо.

Он слышит это? Слышит оттуда? Или это бредит Тит? Но при таких ранах не бредят!

– Повиновенье… – выговаривают губы Приска. – Повиновенье сенатору!

– Нет, – успевает поправить Тит Спентад. – Гарнизон… Приказ коменданта…

Тогда тоже был нож или всё же стрела? Не запомнить своей смерти и увидеть её снова. Не в степи, здесь… Не свою, больше чем свою.

– Я – Гай, сын Публия Фульгра. – Давешний чужак. Чего-то хочет… – Я с вами… Я владею мечом!

– Давай в строй.

Неполная когорта против гарнизона, армии, целой империи, или что там осталось от Стурна, – это меньше чем ничто. Но не когда она там, где дóлжно. Неполная когорта… Только одна. И ещё этот Гай, и четвёрка, продержавшаяся до прихода негаданной подмоги. Негаданной, но так бывает. У каждого – своя Скадария, не отдавать же её… всяким задницам!

– Да поможет нам… – А кто? Время Всемогущее, допустившее такое, или этот самый Небец… то есть Небо… – Эгей, трубач, «Во славу Стурна»!

Боги смотрят. Боги плачут. И ещё иногда они гордятся.

 
На исходе лета
Умирают звёзды
На груди рассвета
(Кровь на чёрных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)
Утирает небо
Слёзы звездопада,
Смотрят камни слепо…
(Кровь на мёртвых ивах…
О, как низко кружит коршун торопливый!)
На исходе лета
Все слышней в таверне
Смерти кастаньеты.
(Кровь на чёрных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)
В кронах рыжих сосен
Задохнулся вечер.
Так приходит осень.
(Кровь на мёртвых ивах
О, как низко кружит коршун торопливый!)
На исходе лета
Заблудилось сердце
Между тьмой и светом.
(Кровь на чёрных крыльях…
Кто напомнит песню, что ветра забыли?)
 

К вящей славе человеческой
Роман

Льву Вершинину

Автор благодарит за оказанную помощь Александра Бурдакова, Егора Виноградова, Ирину Гейнц, Дмитрия Касперовича, Даниила Мелинца, Ирину Погребецкую и Михаила Черниховского.

Часть первая
Муэнская охота
Муэна
1570 год

Дрожащее марево окутывало полусонную от зноя Муэну, а солнце было белым и злым. Средь выгоревших холмов торчали недвижные руки мельниц. Ветра не чувствовалось, даже самого жалкого. Поднятая множеством копыт дорожная пыль превращала грандов, солдат и слуг в серых мельников. Что поделать, на дорогах в августе все кони сивы, а все всадники – седы. Недаром в эту пору путешествуют ночами, но солдату не ослушаться приказа короля, а любящему мужу – супруги, особенно если та готовится дать жизнь наследнику.

Тридцатипятилетний Карлос-Фелипе-Еухенио, герцог де Ригáско, маркиз Вальпамарéна, полковник гвардии и кавалер ордена Клавель де ла Сангре, выразительно вздохнул и поправил прикрывавший нижнюю часть лица шёлковый шарф. Никто не виноват, если Инес вбила в свою головку, что лишь молитва Пречистой Деве Муэнской спасёт её от смерти родами. И уж тем более никто не виноват, что прошлую ночь они провели не в молитвах. Увы, уступив вечерней звезде и брошенным к её ногам розам, Иньита поутру почувствовала себя дурно.

Объявив себя великой грешницей, дурочка отказалась от завтрака, ограничившись водой из колодца, и потребовала запрягать. Сопровождающий герцогиню врач-ромульянец укоризненно качал лысой головой и предрекал всевозможные осложнения. Инес плакала, Карлос покаянно молчал и вспоминал малышку Ампаро, которой интересное положение не мешало плясать с кастаньетами ночи напролёт. Правда, Ампаро была не герцогиней, а хитаной. Когда плясать стало невозможно, она исчезла, не простившись и не взяв ни золота, ни подарков. Карлос так и не узнал, кому дал жизнь, сыну или дочери. Что ж, не он один. В адуарах[10]10
  Адуáр – табор.


[Закрыть] голубой крови не меньше, если не больше, чем в жилах самых важных из грандов, а кичливым донам не дано знать, кто же они на самом деле. Сам Карлос, по крайней мере, за добродетель всех своих прародительниц не поручился бы. Может, он и был прямым потомком Адалида, а может, его предок плясал на площадях фламенко, и сеньора в шелках не устояла…

Белая дорога вильнула, огибая очередной холм с очередной мельницей, как две капли воды похожей на предыдущую. Не паломничество, а дурной сон, в котором гонишь коня вперёд и стоишь на месте. Стоять на месте… Этого де Ригаско не терпел с детства, хотя возвращений не любил ещё больше. Карлос со злостью вгляделся в раскалённые небеса, усилием воли спустился на землю и обнаружил, что и там есть место хорошему.

Стройная девушка замерла на обочине, разглядывая всадников. Ей было не больше шестнадцати, и как же она была хороша даже в этой пыли! Герцог оглянулся на карету – белые занавески были плотно задёрнуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у неё были чёрными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное пёрышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?

– Куда идёшь, мучача[11]11
  Мучача – обращение к девушке.


[Закрыть]?

– На праздник, мой сеньор, – белые зубы, коралловые губки, – в Сýргос.

– И много там ваших?

– Много, мой сеньор. – Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолётная, вроде и видел, а вроде и нет.

– Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… – Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у неё или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей – матерям.

– Ей около тридцати, – твёрдо произнёс герцог, – она повыше тебя. На левой щеке у неё родинка и ещё одна над верхней губой.

– В нашем адуаре две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.

– А в других адуарах? – потянул нить разговора Карлос.

Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.

– Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.

– Здесь вам ничего не грозит. – Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остаётся в крови надолго. Навсегда.

– Мигелито так и сказал. – Девушка шагнула назад, она хотела уйти.

Герцог оглянулся – карета с белыми занавесками спокойно катилась вперёд. Две женщины – навеки твоя и чужая…

– Как тебя зовут?

– Лола, мой сеньор.

– Мы ещё увидимся, Лола! – Кольцо с рубином угольком взмыло в горячий воздух и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет – это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!

– Да благословит вас Пречистая! – Алый цветок возникает из пыльного омута, рука сама его подхватывает. – Вас и вашу сеньору, если она у вас есть…