Текст книги "Vive le basilic!"

– Сначала вывернем наизнанку царька. Он первым навёл нас на «следы», возможно, с самого начала был заодно с грабителями.

– Я как-то не понял, что он вообще собой представляет? На первый взгляд ни рыба ни мясо, но посох у него роскошный – хоть сейчас в Оперу.

– Род их всегда тут верховодил, вот и таскает символ власти; странная штука, даже вы обратили внимание. Надо думать, осталась от каких-то древних царей. Гаррахи ж не всегда таким несчастьем были, города строили не хуже аксумитов, а нынешний заправила себе на уме, на хабашитов поглядывает. Мы местными делишками особо не интересуемся, а Хабаш с колбасниками не так уж и далеко. Если бы конвой пропал здесь, я бы знал, кого трясти.

– Так больше всё равно некого. Конечно, не моё дело, но здешнего «мэра» я бы тоже без присмотра не оставлял, охотники-то пропали.

– Почтенный старейшина отправится с нами. Соберём всех вместе и посмотрим. Святой отец тоже не помешает.

– Как бы цветы без него не завяли, – усмехнулся журналист. – А с остальными что?

– Пока ничего.

Уже в сумерках, для острастки пристрелив и зажарив несколько мелких местных коз, легионеры двинулись в «столицу». Пришлось поторапливаться – новость о рассерженных людях с ружьями не должна была их опередить.

Их всё же опередили, хоть и не так, как опасался Анри. Вернувшиеся разведчики только и смогли, что прохрипеть: «Господин капитан, всех… да… точно всех…»

Потом Тома тряс головой, глотал из чужой фляги, позабыв про свою, так и висевшую на поясе, и пытался докладывать. Его слушали и молчали, слов не находилось даже у Монье, и дело было не в смерти – с ней в Легионе давно свыклись, просто смерть всегда являлась к кокатрисам сама, а сейчас они вторглись в её владения. Когда лицо разведчика начало багроветь, капитан ровным голосом велел вернуть флягу и доложить, как того требует устав. Легионер вздрогнул, вскинул руку к кокарде и очнулся. Он был отличным разведчиком, капрал Тома, и, прежде чем погнать коня к своим, проехал главной улицей до «Пале-Рояля». И вошёл.

Налитые кровью глаза «ели» начальство, а ставший деревянным голос бубнил, что селение вырезано подчистую – люди, домашний скот, собаки, птица до последнего цыплёнка. Что мёртвые так и лежат, где их настигла смерть. Что многое сгорело, но «дворец» – нет. Что убийцы не взяли ничего даже у царька. Что чужаков не обнаружено, только следы неподкованных лошадей и стервятники. Кружат, но пока не спускаются.

– Ясно. – Пайе обернулся к Полю. – Вам лучше остаться с обозом.

– Ну уж нет! Я не для того…

– Как хотите! – Капитан приподнялся в стременах. – Вперёд. И смотреть в оба.

Легионеры входили в «столицу» с оружием на изготовку, они могли, нет, они хотели немедленно вступить в бой, а их встречала тишина, с полным правом называвшаяся мёртвой. Чадили уголья на месте сгоревших хижин, нареза́ли в небе круги падальщики, лениво гнал вдоль «виа принципалис» пыль несильный ветер. Дым и пряный аромат близкой саванны пока глушили запах мертвечины, а кровь успела свернуться и почернеть.

– Выставить посты, – хрипло, кажется, сегодня охрипли все, велел Пайе. – И со стороны озера тоже. Первый взвод со мной. Кайфах, ты со своими – тоже. Остальным прочесать деревню. Меньше чем по трое не ходить. Искать выживших, искать следы, искать… всё, что даст понять, какая чертовщина здесь творилась.

Фыркали и прижимали уши, переступая через тела, лошади, кривлялись короткие уродливые тени, порой с небес раздавался резкий птичий крик. Дорога была знакомой и единственной. От похожего на бутылку дерева к «Пале-Роялю». На полпути капитан не выдержал, закурил, и именно поэтому Поль выдернул руку из кармана, в котором держал портсигар.

Ехали молча, кто-то глядя прямо перед собой, кто-то – опустив глаза, но Дюфур заставлял себя смотреть и запоминать. Получалось с трудом, хотя за спиной медика-недоучки остался анатомический театр, а в начале репортёрской карьеры он видел трупы и «постарше», и пострашнее. Но не десятками на залитой равнодушным солнцем земле и не вперемешку с располовиненными козами и псами.

Противно заскрипела на ветру запутавшаяся в опалённых ветвях старого дерева плетёнка, и тут же хрипло, грубо и при этом по-детски растерянно выругался здоровенный легионер – рядом с очередным пепелищем лежал безголовый хабашит в щегольских сандалиях, может быть, тот самый, а может, и другой, но он пытался драться – тёмная рука сжимала какое-то железо… Бедняга! Внезапно журналист понял, что крестится – впервые за чуть ли не двадцать лет, но, похоже, этого никто не заметил. Через дорогу черепахой проползла хищная тень. Почему грифы, или как их там, не спускаются? Дым?

В пыли что-то тускло блеснуло, что-то выпуклое и светлое… Не глина и не стекло… Остатки черепа с ограды. Бывшей ограды – столбы повалены, черепа-талисманы разбиты, осколки белеют на утоптанной земле, рядом нелепыми дохлыми змеями скорчились слоновьи хвосты. У входа обезглавленные тела стражей, их смешные ружья валяются рядом. Кто-то проверяет: «Успели выстрелить, капитан. Может, в кого и попали».

* * *

Внутрь «Пале-Рояля» первыми проскочили кабилы и через полминуты вышли, цокая языками: там тоже – всех. И голову старейшине снесли. Один со знанием дела уточнил: «Очень хорошо отрубили, ровно, одним ударом. Очень, очень умелая рука была».

– Какая бы рука ни была, от этой «хорошо отрубленной» ответов не дождёшься, – натужно пошутил Дюфур. – Но я бы с вашего разрешения всё-таки глянул.

– Умеете вы удивить. – Пайе запустил окурком в хвост-змею. – Признаться, думал, вас вывернет наизнанку.

– Если меня и выставили с медицинского, то уж никак не за слабый желудок. Обратили внимание на раны? Что скажете?

– Кабилы правы, мастера орудовали: ни у одного покойника нет двух ран, каждого с первого удара валили. И сабли слишком хороши – обычной здешней железякой так людей не покромсаешь.

– Но лошади некованые, – подхватил Поль, – значит, не колбасники и не наши друзья кабилы.

– И мне так думается. Аксумиты с хабашитами верхами не горазды, про гаррахов и говорить нечего. Что, репортёр, хороший материал?

– Завязка великолепна, но в конце неплохо бы ублюдков поймать. Так я могу войти?

– Идите, позже я к вам присоединюсь. Тома, проводи месье.

В прошлый раз Поля больше всего поразило, что сидели не на полу или каких-нибудь шкурах, а на обыкновенных, хоть и жутко скрипучих табуретках. Табуретки уцелели, а вот хозяева… Палачи первых Клермонов и механики Первой Республики обзавидовались бы сноровке убийц из саванны.

Поль заставил себя тронуть обезглавленное тело в богато расшитой рубахе с широкими рукавами – таких он здесь больше ни на ком не видел. В остальном гаррахский царёк ничем от своих соплеменников не отличался, разве что был малость поупитанней. А вот глаза журналист запомнил, насторожённые глаза на преисполненном чувства собственной значимости лице. Гаррах прижимал руки к груди, вздыхал и объяснял, что саванна большая, иди куда хочешь, а про Тубана он только слышал. Все слышали. Жесткий этот Тубан был и подлый, но давно. Очень.

«Мы – мирные земледельцы и охотники, – переводил Кайфах, – разбойников среди нас нет. Да, когда-то плохое случалось, но сейчас даже аргаты боятся вашего гнева и уходят на юг…»

За плечом витийствующего царька хмурился широкоплечий молчун средних лет. На боку и мощной груди красовались глубокие шрамы, выдавая охотника, да и мышц таких, ковыряясь в земле или бездельничая, не нарастишь. Ещё один, видимо жрец, маленький, худенький, с массой побрякушек на шее, груди и руках, пристроился в углу. Все были безоружными, только старейшина, начиная разговор, положил перед собой причудливый посох. Репортёру очень хотелось рассмотреть диковину поближе, теперь желание сбылось – окровавленный, но целёхонький посох валялся возле трупа, поражая тонкостью резьбы. Набалдашник в виде слоновьей головы тянул хобот к мёртвому охотнику. Этот, похоже, сопротивлялся, но непонятные враги оказались удачливей и львов, и слонов. Поль прикрыл глаза, пытаясь припомнить всех, кого видел на «приёме», если не в лицо – различать гаррахов он ещё не выучился, – то по приметам. Среди мертвецов явно не хватало «жреца», и потом – перед «банкетом» к гостям выводили каких-то детей, у старшей девочки был детёныш гепарда…

– Тома, – окликнул журналист, – вам не попадался жрец или что-то в этом роде? Сухонький такой и весь в амулетах… И, по-моему, тут не все дети.

– Точно, месье! Может, прячутся? Попы, они ведь дошлые, хоть наши, хоть тутошние…

Жрец, двое мальчишек лет семи-восьми и девочка, так и не расставшаяся со смешным пятнистым «котёнком», нашлись между стеной «дворца» и чем-то вроде сарая. Смерть добралась и сюда. Кажется, дольше всех жил маленький гепард, жил и полз, оставляя кровавый след, и пасть его была оскалена.

– Что тут у вас? – раздражённо окликнул Пайе.

– Те, кого не хватало в залах. Это будет паршивый фельетон, капитан. По правилам принцесса должна уцелеть…

– Значит, сёстры нашего дофина тоже не знали правил. Как и революционный трибунал… Что думаете? Куда они собирались? Угол глухой, если бежать, так к озеру.

– Потеряли голову от страха?

– Может быть. И всё-таки… Тома, Кайфах!

Искали человек двадцать, но обнаружил тайник Тома – простенький, достойный туземцев тайник-колодец с обшитыми досками стенами. Судя по всему, разбойники до него не добрались. Капрал, довольный своей находкой, приволок верёвку. Кабилы страховали сверху, разведчик возился внизу, потом крикнул, что нашёл пропавшее золото. Вместе с кокатрисскими карабинами и всяческим любезным сердцу гаррахов барахлом.

* * *

Выбравшийся из тайника капитан хмуро обронил, что казначейские печати на мешках не тронуты. Находка была важной, необъяснимой и… единственной. Доклады обшаривавших «столицу» легионеров разнообразием не отличались и ничего хорошего не принесли. Как и ничего нового.

– Капитан, ни одного живого…

– Младенцев – и тех кого порубили, кого оземь. И стариков, где кто был…

– Слепого и одноногого помните? Как сидел на своём месте, так и развалили от плеча. И живность тоже…

Анри кивнул. Поль зачем-то поднял гепардика и положил рядом с девочкой. Над головой опять проплыл стервятник. Сволочь.

– Хоронить некогда, – бросил капитан, хотя Поль ничего не предлагал. – С ума с ними сойдёшь. Если разбойники приходили за золотом, почему не взяли? Не нашли? В стойкость покойников я не верю, да и не пытали их, и конвой был перебит по-другому…

– А в стойкость нашего гаррахского друга вы верите? Может, побеседовать с уважаемым представителем местной власти ещё разок?

Побеседовали. Разговор принёс не больше пользы, чем предыдущие. Перепуганный ещё сильней, хотя, казалось, сильнее некуда, старейшина, как заведённый твердил: «Я же говорил, они безжалостные, я же говорил… несчастный мой дядя… несчастные родичи… никого не оставили… А вы не верили… Они есть, есть, есть!.. Видите что творят?! Вы должны их поймать, а вы нас мучаете…»

– Поймать их мы и в самом деле должны, – прервал поток сетований Пайе. – Хотя бы для того, чтобы понять, с кем связались. Не с покойниками же, в самом деле!

– На обычных бандитов, – заметил Дюфур, – мягко говоря, не похоже.

– А кто говорит про обычных? Запугали гаррахов извергами, перерезали свидетелей. Теперь поди докажи, что убийцы белые или кабилы… Что такое, Тома?

– Господин капитан, нездешнего нашли. Вроде охотник вот из его деревни…

– Живой?

– Какое там!

– Сюда его!

Само собой, покойника Поль не узнал. Пайе запоминал местных лучше, но он и болтался по саванне не первый год.

– Родич старейшины. Когда мы у них появились, я его точно видел.

– Выходит, сразу же сюда двинул, – сделал вывод Дюфур, – надо думать, без отдыха шёл. И что-то не верится, что сам так старался, скорее наш почтенный старец его с предупреждением отправил.

– А мы сейчас спросим. Кайфах…

Кабил повысил голос, тон его стал визгливо-угрожающим. Гаррах замотал головой и залопотал что-то возмущённое, но Поль повидал слишком много шулеров, сутенёров и грабителей, чтобы устыдиться.

– Мой хороший знакомый комиссар Бонне́, – припомнил репортёр, – кстати, очень душевный человек, считает, что вид места преступления на преступников действует благотворно. Может, спустить этого господина в тайник? Для начала на часок?

Переводчик кивнул и с явным удовольствием перевёл. Старик запричитал с новой силой. Теперь он требовал миссионера, чтобы поклясться ещё и чужому богу.

– Всё равно соврёт, – поморщился Дюфур. Пайе пожал плечами и опять спросил про разбойников. Старейшина закатил глаза к стервятникам и разразился очередной речью. Нет, сказать, где надо ловить извергов, он не может. Вот не знает, и всё. Есть старый город в скалах, может, там… Или ещё дальше, в джунглях… Никто ничего не видел, убивают они всех, вот и всё. Муж сестры младшей жены здесь оказался? Нет, не знаю, ничего не знаю!..

– Не знает он!.. – Пайе уже не пожал, передёрнул плечами и повернулся к Кайфаху. – Расспросите хорошенько. Главным образом про тайник, но ещё один труп мне не нужен, от него точно толку не добьёшься. Монье, проследите.

– Да, капитан, – неожиданно чётко откликнулся доктор.

Кабилы оживлённо заговорили на своём языке; казалось, они обсуждают поход в скобяную лавку. Рядом с недовольным видом рылся в карманах капитан.

– Дюфур, – окликнул он, – не желаете помочь доктору?

– Не так чтобы очень.

– Тогда идёмте. В этой мертвецкой делать больше нечего. Налёт был вчера под вечер. Уйти могли далеко, а у нас лошади не поены. Становимся лагерем и думаем. Закурить не дадите?

Лагерь разбили на старом месте, но когда это было сделано, занятый своими мыслями Дюфур не заметил: журналист бился над загадкой Тубана, и отнюдь не из желания обойти капитана. Извергов нужно было найти и перестрелять, как бешеных собак, второе не представляло труда, первое казалось почти невыполнимым. Следов за пределами «столицы» не осталось, а старейшина, несмотря на кабильские методы, молчал, то есть твердил в перерывах между воплями, что аргаты есть, будто в этом кто-то сомневался, и умолял от них избавить. Через полчаса он потерял сознание, и Монье остановил допрос.

Сперва притихший, а потом разбушевавшийся миссионер налетел на Пайе, требуя предать тела земле. Капитан выслушал и внезапно согласился. Лошади отдыхали, люди угрюмо, но безропотно стаскивали трупы в ямы, из которых гаррахи брали глину. Когда все было кончено, за дело взялся «мракобес», и доктор не сказал по этому поводу ни единого слова.

Бормочущий монах в коричневой рясе, подпевающие ему кокатрисы и кружащие над ними всеми стервятники казались бредовой фантазией; Поль не выдержал и, проявив малодушие, убрался в лагерь, где продолжил ломать голову. Если конвой перебили аргаты, как добыча оказалась в тайнике? Аргаты сговорились с жрецом, а тот присвоил добычу? Но для чего в таком случае истреблять всю деревню, причём в иной манере, чем легионеров? Хорошо, пускай ограбление и резня напрямую не связаны: конвой ограбили гаррахи, приплетя мёртвого аргата для отвода глаз, а «столицу» вырезали заделавшиеся всадниками аксумиты или сорвавшие с лошадей подковы кабилы, только зачем?! Золото? Про него, похоже, никто, кроме хозяина тайника, не знал…

– Сатанинские происки! – Святой отец честно исполнил свой долг, но теперь его трясло. – В диких землях дьявол силён, как в древности, до того как…

– Ахинея! – Доктору тоже было не по себе, но, ярый сторонник просвещения, он не желал обнаруживать своё состояние в присутствии мракобеса. – Что за манера всюду совать если не бога, то сатану? Приберегите ваш бред для туземцев, они…

Вспыхнул спор, пустой, как прения в Национальном собрании. Дюфур отошёл и вытащил блокнот. Он предпочитал записывать впечатления по горячим следам, а впечатлений, мягко говоря, хватало. В сумерках явился капитан, и почти сразу же вернулись обшаривавшие окрестности разъезды – им не удалось найти даже конских яблок.

Ночью со злости хватившему одеви журналисту снились убитые. Они уходили в страну мёртвых по новому мосту инженера Вебера – сотен шесть гаррахов, семеро аксумитов, один – всё-таки один! – хабашит в своих сандалиях, козы, псы, куры…

Во главе процессии опирался на «слоновий» посох безголовый царёк, следом плечом к плечу, будто гренадёры на параде, маршировали охотник, хабашит и охранники «Пале-Рояля» с антикварными ружьями. Девочка несла гепардика, тот вырывался и рычал на поджарых деревенских псов. Мели золу шаммы аксумитов, старухи-горгульи с хохотом тянули плетёнку, на которой важно сидел одноногий…

– Эгей, месье!

– Какого дьявола?

– Капитан велели! Сенсация, говорят, а газетчик наш дрыхнет…

Поль продрал глаза и сел. Светало, было зябко, вдали кто-то надсадно вопил. Птица?

– Лодка приплыла, – торопливо объяснил кокатрис, – а в ней рыбак. Раненый… Может, хоть с ним повезёт?

Выживший свидетель! Свидетели находятся всегда – комиссар Бонне знал, что говорит. Теперь появится хоть какая-то ясность… и материал для очерка.

– Капитан ждать не будут.

– Ясное дело!

Натягивая второй сапог, Дюфур понял, что про девочку с гепардом не напишет ни строчки, хоть это и пришлось бы по вкусу публике, чёрт бы её побрал. Будут шелестеть страницами по кофейням, ахать, не верить, с умным видом объяснять «феномен». Морды самодовольные, хватит с них обезглавленного царька, тем паче посох, если верить капитану, и впрямь допотопный. Из этого посоха и жреца можно сделать конфетку…

* * *

Рыбак – старый, беззубый, в чисто символической набедренной повязке, трясся от страха и потери крови. Молчать он не собирался, напротив, но после первых же слов Кайфах выпучил глаза и обернулся к Анри. Капитан, в свою очередь, подался вперёд:

– Что? Я правильно понимаю?

– Да, господин.

Раненый оказался не здешним, а из «мусорной кучи». Деревушку постигла та же судьба, что и «столицу», только не вчера, а днём раньше. Дрожа и плача, старик вспоминал, как со своими сыновьями и сыновьями младшего брата отправился на рыбалку. Им повезло – наловили много, полные лодки. Поплыли домой. По тихой воде гребли себе и гребли, хорошо всё было, пока не увидели над деревней столб дыма. Рыбаки заторопились, и тут загорелось сразу в нескольких местах. Сыновья и племянники так спешили добраться до своих домов, что на мелководье опрокинули лодку и побежали к деревне по воде, а он, старый, замешкался, да и улова жаль было. Пока возился, от деревни, как злые духи, всадники налетели. Лошади белые, шаммы красные и сабли блестят… Страшно!

Самый младший из сыновей как закричит: «Тубан!» Про аргата все знают: добра от него не жди, а толку от немощного никакого… Он лодку развернул – и от берега; грёб и слышал, как кричат, умирая, сыновья. Убийцы и за ним погнаться пытались, коней в воду направили, но он далеко уже отплыл. Дротик вот метнули… Никогда не думал, что можно так далеко, но ведь не зря говорят – у Тубана каждый силён, как буйвол, и ловок, как обезьяна, вот и попали…

Потом назад смотрел – горело всё. Целый день прождал в лодке посреди озера. Ночью вернулся. Думал, кто-то остался, только никого живого не нашёл. Идти берегом страшно: всех убивали, и его захотят убить, чтобы уже до конца. Забился в тростники, сидел там, потом набрался духу и поплыл к соседям, а там…

Рыбак ещё что-то лопотал, отбиваясь от доктора, а перед глазами Анри стояла карта. «Мусорную кучу» – самую северную, сожгли первой, на следующий день добрались до «столицы», выходит… на очереди Сен-Бабуин?!

– Мы разминулись с бандой прошлым утром, – капитан отвернулся от уже не нужного свидетеля, – но мы шли кратчайшим путём. Дозоры, хоть и были усилены, ничего не заметили, значит, аргаты сделали немалый крюк, а это – время! Мы можем успеть.

– Должны успеть! – заявил Монье, которого никто не спрашивал и даже не собирался. Анри, во всяком случае, точно.

– Повозки оставляем, рыбака тоже, но старосту – в седло. – Капитан давно так никого не ненавидел, как гаррахского хитреца, но не биться же в конвульсиях при подчинённых. – Слышишь, умник? Если вдруг знаешь, как ещё сократить дорогу, есть смысл нам сказать. Теперь на кону уже твоя деревня.

* * *

Шли почти весь день и всю ночь, чередуя кентер и рысь, чтобы лошади хоть немного перевели дух. Больше Дюфур в «коротких» кабилах не сомневался – обычная кавалерийская лошадь подобного марша просто не выдержит, так не всё ли равно, на сколько корпусов чистокровная верховая опередит того же Набукко на скачках? Ипподромы далеко и от озера Иоланты, и от превратившейся в гонку за смертью жизни.

С рассветом к журналисту пришла твёрдая уверенность, что сегодня они наконец настигнут «Тубана» и разберутся, кто, что и зачем. Главное – вцепиться в горло и не отпускать. Бесполезные метания чуть ли не по всему нагорью осточертели и кокатрисам, и столичному щелкопёру, да и невозможно забрать найденные деньги и оставить в покое убийц.

Высыхала роса, испуганно вскидывая изящные головы, разбегались газели. Возле россыпи красноватых камней Поль узнал дорогу. Сам, без подсказок. Скоро будет «львиное» дерево, а за ним – невысокая гряда, с которой можно разглядеть рощу и деревню за ней.

Для очистки совести журналист проверил выданные ему карабин и револьвер, не такой, конечно, штучный, как у капитана, обычный армейский «ле галль». Изрядно потёртый, много повидавший, накладки на рукояти все в щербинах… Будем надеяться, не подведёт, но в следующий раз с чужим оружием он не сунется ни в саванну, ни в джунгли, ни в эту, как её, сельву.

– Вы, месье, не сомневайтесь, – успокоил так и державшийся рядом с репортёром Тома. – Хорошо бьёт, без осечек.

– А кто сказал, что я сомневаюсь?

…Они ещё не перевалили гряду, когда небо испачкали первые клубы дыма. Позади отчаянно завопил ехавший на одной лошади с Кайфахом старейшина, и понеслось.

Легионеры стремительно меняли походный порядок на боевой. Молча, но всё равно было ясно, насколько все ждут схватки. Поль читал на загорелых физиономиях не только облегчение, но и насторожённость: люди бывалые, они отлично представляли, с кем связываются. Само собой, представлял это и капитан:

– Два десятка вправо, к зарослям. Перекроете путь на равнину.

Поль торопливо повернул рыжего вслед за лейтенантским конём, но Пайе, кажется, замечал всё.

– Дюфур, назад! Не сметь самовольничать.

Пришлось подчиниться, спасибо, при старейшине не оставили.

– Вперёд, и да здравствует Легион!

Галопом они взлетели на гребень. Когда, сменив аллюр, пошли вниз, Поль схватился за бинокль, разглядывая охваченную суетой деревню. Издали и с высоты зрелище не казалось ни страшным, ни хотя бы настоящим. То ли игра в солдатики, то ли бульон с клёцками.

– Ага, заметили!

– Оно и к лучшему!

Белые лошади, красные плащи… Разбойники не были трусами и решились на открытый бой. Навстречу легионерам выкатилась целая орава, но открытая схватка с великими рубаками в планы Пайе де Мариньи явно не входила. Зачем, спрашивается, цивилизованным людям даны карабины?

– Отлично. Отсюда и перестреляем, никуда не денутся.

Это понимал даже Дюфур – сейчас разбойники минуют рощу, от которой до легионеров ещё скакать и скакать. Под огнём. И не скроешься – других укрытий здесь нет. Разве что одумаются и повернут. Нет, домчались до деревьев и пропали в блёклой зелени.

Легионеры ждали, и Поль ждал вместе с ними. Стучало, отсчитывая мгновения до первого выстрела, сердце. Журналист сжимал карабин, прикидывая, насколько предстоящее труднее охоты на фазанов. Если труднее.

Сердце стучало, мгновения бежали, а бандиты так и застряли в роще.

– Поторопим их. Огонь!

Залп, затем другой… Из зарослей вылетает нечто мелкое с тонкими рогами и, вытянув шейку, огромными прыжками уносится в саванну. Аргаты не показываются и не стреляют. В деревне тоже стихло, к ней медленно, шагом, приближаются два кокатрисских десятка, сверху их видно просто отлично. Где же разбойники?

Ещё залп по роще, и ещё – патронов много, чего жалеть? Поль тоже стреляет, потом берётся за бинокль. Словно в глаза вспархивает птица с огромным красным носом. Всё… Нет! От деревни в обход рощи скачут двое в мундирах. Никто не вылетает им наперехват, не гремят из зарослей и выстрелы.

Мрачный капрал соскакивает с коня, отдаёт честь, докладывает:

– Да чтоб я здесь сдох, господин капитан, только эти черти пропали… Напрочь.