Текст книги "Такая как есть [Запах женщины]"

10

Сейшельские острова и Швейцария, 1963–1965

Ева продемонстрировала мужу всю глубину и полноту любви в первые недели их медового месяца, который они проводили на крошечном островке на Сейшелах, в похожем на сахарно-миндальное пирожное домике, единственными обитателями которого были они сами. И в ту же ночь, душную и влажную, когда они приехали, Кристофер познал, что такое истинное наслаждение.

Ева терпеть не могла жару и влагу, мечтала только о прохладной, ароматной ванне, чтобы приготовиться к желанному моменту близости. Она поклялась, что эта ночь останется у него в памяти навсегда. Но Кристофер распорядился иначе.

– Давай поплаваем, – предложил он, снимая рубашку и сбрасывая туфли.

Пол в бассейне был выложен мозаикой – копией византийской – с изображением Нептуна в сопровождении плывущих рядом дельфинов. И когда Ева ступила на прохладный мрамор, ее муж нырнул в чистую, прозрачную глубину, к дельфинам. Вынырнув, он тряхнул головой и поторопил ее:

– Идем же!

Ева сквозь прозрачную воду видела его красивое обнаженное тело.

– Ну же… – позвал он ее снова. – Только не говори, что ты до сих пор ни разу не плавала голой.

– Но это так, – сказала Ева.

– Почему?

– Я не умею плавать.

Он замер от удивления. В том мире, в котором он жил, учили плавать точно так же, как танцевать, скакать верхом и играть в теннис.

Видя его удивление, Ева кротко проговорила:

– У меня не было времени учиться этому. Я все время работала…

И Кристоферу показалось, что Ева, несмотря на свою точеную прелестную фигурку, совершенную во всех отношениях – от пышной гривы волос до кончиков пальцев на ногах, – похожа на безутешного ребенка. И еще он подумал, что в ней есть что-то от бриллианта, игра света в котором зависит от того, какой гранью его повернуть. Он видел сказочную красавицу, опытную кокетку, чувственную роковую женщину и женщину, бесконечно увлеченную своим делом. Эта робеющая девочка – еще один из многих ликов Евы.

– Я научу тебя, – нежно проговорил он. – Это очень легко…

– В самом деле? – ее лицо озарилось радостью, как у ребенка, которому подарили необычную игрушку.

– Ну конечно… Раздевайся. Мы начнем прямо сейчас.

Ева огляделась:

– А что, здесь никого нет?

Кристофер засмеялся:

– Сейчас время ужина. Нам все приготовили, и мы сами накроем на стол. Муж и жена, которые присматривают за домом, ушли к себе. Но в любом случае, они – всего лишь прислуга. Они видят только то, что им положено видеть. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он вырос в богатой семье, где привыкли иметь дело с прислугой – то, чему Еве только предстояло обучиться. Не говоря больше ни слова, она расстегнула крючки на платье и позволила ему соскользнуть на пол. Под платьем у нее были кружевной лифчик, кружевные трусики и пояс. И под пристальным взглядом мужа она начала медленно раздеваться, словно устраивала стриптиз. Сначала она спустила шелковые чулки, потом расстегнула застежку на лифчике и повернулась к нему спиной, демонстрируя совершенной формы ягодицы. Раздевшись донага, она снова повернулась к нему лицом – чуть горделиво и в то же время застенчиво.

Кристофер почувствовал, как сердце его заколотилось в груди, как сокровенная плоть начала вздыматься.

Без одежды она была еще более соблазнительной. Ее груди были округлыми и тугими, соски, напрягшиеся из-за прохлады, темно-розового цвета. Ноги у нее оказались гораздо длиннее, чем ему казалось прежде, а треугольничек на лоне – таким же золотистым, как и ее волосы.

– Любовь моя, – он вдруг почувствовал, как пожар страсти охватил его. – Боже, ты так прекрасна… – и он, подплыв к ней ближе, встал и протянул вперед руки: —Прыгай, я подхвачу тебя!..

И Ева – с полным доверием – прыгнула вниз – в воду. Он бережно поймал ее и прижал к себе, ощутив тепло ее тела в прохладе воды. И только кончики сосков, упиравшиеся в грудь, были прохладными.

– О, как здесь тепло! – Ева, восхищенно засмеявшись, набрала в горсть воды и брызнула на себя. Теперь вся она, казалось, была усыпана драгоценными камнями.

– Боже! – выдохнул Кристофер, чувствуя, как начинает пульсировать кровь в теле и испытывая слепое желание немедленно погрузиться в ее тело. – Знаешь, мы отложим уроки плаванья, – сказал он быстро, – потому что я не могу… Я хочу… ты видишь… ты видишь, что ты делаешь со мной…

Его мужская плоть напряглась, отвердела и, казалось, пульсировала. И она инстинктивно поняла, что ей надо сейчас сделать. Ева, обхватив руками его шею, обвила ногами его торс, и он вошел в нее так, как ключ входит в замочную скважину…

Кристофер чуть не задохнулся от захлестнувшего его возбуждения. Глаза его заблестели, пальцы стиснули влажные груди.

Как только Ева почувствовала первый мощный толчок, она убрала руки с его шеи и вытянула их, слегка опираясь о края бассейна. Вода смягчала обрушившиеся на нее удары. Не было никакой подготовки, никакой предварительной игры, которая завершилась бы в тот момент, когда они оба почувствовали, что готовы приступить к главному, потому что Кристофера ослепило жгучее, алчное желание, которое он спешил удовлетворить.

Но Еву возбуждало его нетерпение, ощущение ходившей ходуном воды в бассейне, которая ласкала ее кожу, но более всего плоть ее мужа, которая, проникая в нее с такой неистовой силой, пронзала словно током.

Она чувствовала, как эта энергия плавит ее, заставляя раскрываться навстречу ему, завлекая его все глубже. Быстрые, мощные толчки участились, превратились в волны, набегавшие одна за другой, и вот мощный вал взметнул ее на вершину страсти:

– А-а-а-а-а!

Голова Кристофера откинулась, когда ее потряс первый оргазм, сотрясавший ее тело. Когда подступил следующий вал, Кристофер, чей опыт общения с беспрерывно оргазмирующими женщинами был не слишком обширен, был вне себя от полноты ощущения – лоно Евы сжимало, массировало, ласкало его невероятно чувствительную плоть, доводя и его до состояния экстаза. А когда она начала круговые движения бедрами, то сжимая, то отпуская его, Кристофер пришел в неистовство. Рыча и издавая утробные звуки, он заработал, как поршень. А она встречала каждый толчок своим собственным. Он чувствовал, как нарастает страшное напряжение во всем теле. И когда Еву сотряс третий приступ оргазма, торжествующий крик Кристофера походил на агонизирующий вопль:

– Боже, а-а-а-а-а! – и перешел в долгий, медлительный стон.

Все тело его напряглось, и взрыв был подобен мощному гейзеру и вызвал такое наслаждение, что на краткий миг сознание Кристофера отключилось. Ноги его вдруг ослабли, он обмяк и погрузился в воду, задыхаясь и тяжело дыша вздымающейся грудью, с закрытыми глазами и раскинув руки, словно корабль, только что выдержавший страшный шторм.

Ева лежала на краю бассейна. Сердце ее тоже колотилось, хотя и не так сильно, как у Кристофера. Для нее это было обычное состояние – испытывать по два-три оргазма подряд. Кристофер был, несомненно, опытным любовником, но и ему было еще чему поучиться. «Я научу его всему, – думала Ева, предвкушая удовольствие. – И покажу ему, как это делается… как можно продлить наслаждение».

Успокоив дыхание, Кристофер, окунувшись с головой, вынырнул и сел рядом с нею, запечатлев благодарный поцелуй на ее чувственных губах.

– Это было нечто, моя дорогая, – проговорил он. – Я чувствовал себя настоящим львом… У меня никогда не было так, чтобы оргазм наступал снова и снова… Мне казалось, что я вот-вот умру от наслаждения. Как ты добиваешься этого?

Ева улыбнулась.

– Нам есть чему поучить друг друга, – ласково потрепав его влажные белокурые волосы, сказала она. – Ты будешь учить меня плавать, а я, надеюсь, научу тебя, каким образом доводить женщину до полного изнеможения…

На какой-то момент мужская гордость и ревность взыграли в Кристофере:

– А что это был за мужчина, который давал тебе уроки любви?

Ева прижала палец к его губам:

– Разве имеет значение, кто обучил меня? Важно, чему я смогу обучить тебя…

Его матери достаточно было только взглянуть на сына – после возвращения из почти двухмесячной поездки сначала на Сейшелы, оттуда на Золотой берег в Австралию, далее – в Бали, а потом в Калифорнию, – чтобы понять, насколько он покорен своей женой. «Ева просто околдовала его, – подумала Эдит с некоторой горечью. – Я потеряла его, потеряла окончательно и безвозвратно».

– Ну как, ты счастлив? – спросила она, пытаясь сдержать свою ревность.

Кристофер, прежде чем ответить, серьезно посмотрел на мать:

– Я даже не понимал, что такое счастье, до встречи с Евой. Она дала мне то, о чем мужчина только может мечтать. Она мне и друг, и любовница, и жена. Она – воплощение женской сути и в то же время она – это она. – Он улыбнулся. – Ей очень подходит ее имя… Ева.

Как Ева и обещала, Кристофер не испытывал никакого чувства ревности к тому неизвестному мужчине, который обучил ее технике любви, – только благодарность за то, что она передала ему все, что знала. Он и понятия не имел, что занятие любовью может приносить такое эмоциональное и физическое удовлетворение. Расширение опыта в этой сфере делало и его более опытным человеком. Он хорошо понял, что Ева не будет жить по правилам, принятым в их обществе, что у нее есть свое собственное призвание, которому она будет следовать. Сначала Кристофер только посмеивался, когда Ева, описывая свою жизнь, воспринимала каждое обстоятельство, каждый случай как предопределение судьбы. А потом незаметно для себя разделил эту убежденность своей жены. Конечно, Кристофер не осознавал того, что та версия, которую Ева ему излагала, являлась, собственно, официальной версией жизни Евы Черни. Исключение составляли, пожалуй, только незначительные детали, неизвестные широкой публике. Ей удалось убедить его в том, что он единственный, кто знает о ней все.

И сама Ева ни разу не выказала никаких признаков ревности, когда они, как и положено, побывали у большинства его знакомых и друзей. Круг их был довольно тесным, и со многими из тех женщин, с которыми она знакомилась, у него были либо продолжительные, либо короткие интрижки. И ни разу Ева не испортила ему настроения, ни разу не дала ему понять, что не хотела бы встречаться с его бывшими любовницами.

– Ну как? – доверительно начал выспрашивать у Кристофера его друг Джо Харрингтон. – Так ли она хороша, как ее расписывают?

– Кто расписывает?

– Но, дорогой Малыш, ведь ты в курсе того, какой за ней тянется хвост? Не только ореол славы, но и весьма густой туманный след.

Кристофер без всякого выражения посмотрел на собеседника:

– Ева дала мне все, чего я мог желать, и даже более того. Ты даже не представляешь, когда все твои ожидания сбываются, Джо, – сказал он другу, а про себя подумал: «Они думают, что ты обжигаешь, как перец. Но завтра ты можешь быть холодной и острой, как клинок. Ты настраиваешь мое тело, как настройщик фортепьяно, и доводишь до такого состояния, когда, кажется, я готов умереть… только для того, чтобы снова чудесным образом возродиться и продолжиться в том же духе. Ты проделываешь такие вещи, от которых многие содрогнулись бы, но мы не знаем стыда. «Ничто из того, что доставляет наслаждение, не может быть грязным, – твердишь ты. – И даже то, что приносит боль, перестает быть болью, так ведь?! Радость, которую я заставляю тебя переживать и которую ты даришь мне, таится в каждой клеточке наших тел».

А после визита Евы к врачу, который удостоверил, что она забеременела, Кристоферу уже вообще нечего было желать. Подхватив Еву на руки, он закружился вместе с ней от радости.

– Но, – деликатно проговорила его мать, – хотя я очень рада – ты ведь знаешь, как долго я ждала внука, – меня беспокоит то, что Ева уже не девочка, а первый ребенок в ее возрасте…

– Еве тридцать лет, мама, – нетерпеливо заметил Кристофер. – А ты родила меня в тридцать четыре.

– Ты мой последний ребенок. До того у меня уже было трое.

– Что с того? У Евы прекрасное здоровье. Я тоже немного волнуюсь, но, думаю, все будет в порядке.

– Но ведь она, конечно же, снова займется своей работой.

– Ева не тот человек, который способен сидеть, сложа руки. Она будет работать, пока может. Не тревожься, мама, – сказал Кристофер тем голосом, которым он заговаривал, когда начинал закипать.

И мать перевела разговор на другую тему. То, чего не знал ни он, ни его мать, так это то, что ребенок, которого она ждет, – не первый в ее жизни.

Ева мечтала о сыне. И насколько ей была ненавистна мысль о первом ребенке, настолько ее воодушевляла мысль о рождении второго, потому что это был ребенок Кристофера. К тому же это сразу сильно укрепляло ее позицию. Ей не составляло труда догадаться, что Эдит Бингхэм отнюдь не в восторге от выбора ее сына. Она бы с удовольствием предпочла первую жену Кристофера, эту совершенную пустышку, поскольку, как она говорила своим дочерям, – «Барбара все-таки нашего круга». Но так или иначе, а Эдит была в восторге от того, что станет бабушкой и что в семье, возможно, появится наследник.

– Не стоит волноваться, – сказала Шарлотта матери. – У этой женщины все пройдет, как надо.

Ева находилась на шестом месяце беременности и много времени отводила прогулкам от виллы «Парадиз» к Женевскому озеру, отдыхая от суеты. Теперь она работала неполный день. Ребенок сейчас был ее главным делом.

В тот день Кристофер отправился в Париж рано утром. Там должен был состояться благотворительный матч. Кристофер был членом команды по водному поло. Дворецкий доложил Еве, что какая-то дама ожидает Еву внизу в холле.

– Кто она такая? Как она представилась?

Ева почему-то решила, что это одна из ее бывших служащих. Ей ни с кем не хотелось иметь дела, не хотелось нарушать покоя, а думать только о каких-то красивых вещах и о будущем сыне.

– Она не сказала, мадам. И заявила, что должна увидеться с вами. Что это очень важно, – он помолчал. – Она пришла с ребенком.

– Ребенок?

«При чем тут ребенок? Неужто у Кристофера есть на стороне ребенок?» – подумала Ева.

– Отошлите ее, – проговорила Ева твердо.

– Я пытался, миссис. Она заявила, что если вы не пожелаете встретиться с нею, то она сообщит свою историю газетчикам.

«Значит, начнет требовать денег, – с тоской подумала Ева. – Всегда так. Публичность мне, конечно, ни к чему. Все эти посетители знают, как я не люблю давать поводы для всяческих публикаций».

– Хорошо, – сказала она раздраженно, – проводите ее ко мне.

Когда Ева увидела, кто стоит перед ней, ее на какой-то миг охватил такой ужас, что руки сами инстинктивно схватились за белую вазу, стоявшую на столе. В эту секунду прошлое, которое она так тщательно выскоблила из памяти, снова вернулось к ней. Усилием воли она заставила себя оставить вазу, но пальцы ее снова сжимались в кулаки. Ева спрятала руки под плед, который укрывал ноги, и холодно проговорила:

– Мне бы следовало догадаться. – Это была Мэри Брент. За руку она держала девочку, однако же не глядя на нее, словно можно было таким образом вычеркнуть ее из жизни.

– Ну вот, – провозгласила Мэри, – настало время ответить за содеянное. Я привела твою ублюдочную дочь. – И, вырвав руку девочки, она толкнула ее вперед, так что та споткнулась и упала на колени.

Оттуда, снизу, девочка наблюдала за двумя женщинами, с ненавистью смотревшими друг на друга. На одну – с перекошенным от ненависти лицом, и на другую – такую красавицу, какой Алекс никогда в жизни не видела, – с ледяной маской на лице, словно и не заметившую ее появления.

– Мы пришли к соглашению, – проговорила эта холодная маска.

– Но это соглашение закончилось вместе со смертью моего сына. Мне ни к чему этот выродок. И я не буду держать ее у себя в доме ни единой минуты. Она твоя дочь. Она всегда была только твоей дочерью и останется ею. Ты ее мать. И мой сын не имеет к ней никакого отношения. Он не ее отец. Поэтому она должна быть здесь, с тобой. Здесь и останется. – Мэри Брент улыбнулась торжествующе.

Девочка в ужасе закрыла глаза.

– Здесь – это значит здесь. Я не позволю ее вытолкать отсюда. И кое о чем позаботилась, прежде чем прийти сюда. Я повидалась с одним джентльменом. Он настоятель лютеранской церкви, к которой я принадлежу. Я рассказала ему все о тебе и о твоем ребенке. Он будет позванивать время от времени – по своему усмотрению. И если ребенка не окажется в доме, если девчонка не будет жива-здорова, он позвонит мне, и тогда я все сообщу прессе. И тебе это не понравится, так ведь?

Женщина-маска хранила молчание.

– Ты должна понести наказание за содеянное – шлюха в красивых перьях… Я оставила все необходимые бумаги пастору. И если ты не выполнишь моих условий, твое имя будет красоваться на первых страницах всех газет. Ты ведь всегда этого хотела! Подумай, чем это грозит тебе сейчас, при твоем новом замужестве. Все увидят твое настоящее лицо, а не то, что ты нарисовала. Смотрите, какая красавица! Теперь-то ты не посмеешь отшвырнуть то, в чем не нуждаешься. Думаю, что не посмеешь, потому что хорошо знаю, какой предусмотрительной ты умеешь быть. И если ты не будешь заботиться о девочке, пастор позвонит мне – и ты представляешь, какой скандал разразится.

– Не забывай, – проговорила женщина-маска свистящим шепотом, – я больше не несчастная беженка.

– Я прекрасно знаю, кем ты стала. Ты шлюха, которая заставила моего сына жениться на себе, а потом сбросила ему на руки свое отребье. Ты заплатила ему, но не думай, что я собираюсь вернуть тебе хотя бы пенни из этих денег. Они все истрачены.

– Старая лгунья, – проговорила женщина.

– Тогда попытайся отнять их у меня! Подай в суд!

Молчание, воцарившееся в комнате, словно придавило девочку к ковру. Она не могла вынести тяжести той ненависти, которой были наполнены эти две женщины, и беззвучно заплакала. Слезы закапали на пальто – она осознала, что ненавидевшая ее женщина теперь бросает ее другой, которая не желает даже взглянуть в ее сторону. «Папа, – мысленно взмолилась она. – Папочка, где ты?»

Она видела, как ноги в больших кожаных туфлях тяжело зашагали к двери, и тотчас бросилась за уходящей Мэри Брент:

– Пожалуйста, не оставляйте меня… Я не могу здесь оставаться… Пожалуйста, возьмите меня с собой… Я буду хорошо вести себя, обещаю… И не буду плакать… пожалуйста, не оставляйте меня здесь…

– Иди к своей шлюхе-матери, – Мэри Брент оторвала пальцы девочки от своей юбки. – Пусть она ухаживает за тобой, это ее обязанность.

– Она даже не хочет смотреть на меня. Пожалуйста… не оставляйте меня здесь. – Перспектива остаться в этом чужом доме, с этой незнакомой женщиной, полной ненависти и враждебности, ужаснула девочку. Ее плач переходил в истерику, всхлипывания становились все громче и громче. Что она такого сделала, что вызывает такую ненависть, почему все отворачиваются от нее? Она так старается быть хорошей и плачет только в кровати, когда ложится спать и когда никто не может увидеть ее слез. Почему же никто не любит ее? Почему они говорят так, словно она неодушевленный предмет, который ничего не слышит, не видит и не чувствует…

– Ты остаешься здесь! – выкрикнула Мэри. И, уже держась за дверь, закончила, обращаясь к Еве: – Запомни, я буду следить. – И дверь за ней захлопнулась.

«Спокойно, – сказала Ева самой себе, бережно поглаживая ладонями выступающий живот. – Спокойно… – она закрыла глаза, глубоко вздохнула, устанавливая сбившееся дыхание и прислушиваясь к тому, как все ровнее и ровнее начинает биться ее сердце. А потом, по-прежнему не глядя на всхлипывающую девочку, сжавшуюся у двери, она вытащила руки из-под пледа и постучала пальцем по столу:

– Отойди от двери, – сказала она. И голос ее был таким, что девочка отшатнулась от косяка.

Когда вошел дворецкий, Ева проговорила:

– Эта девочка останется здесь на некоторое время. – Она по-прежнему не смотрела на дочь. – Накормите ее и приготовьте комнату. Из тех, что находятся на самом верху. И пришлите ко мне Элен.

– Да, мадам.

Дворецкий подошел к девочке, но та отпрянула от него.

– Иди с ним, – проговорила женщина. – Сейчас же! – Она только чуть-чуть повысила голос, но девочка тотчас взяла протянутую руку дворецкого.

Ева слышала, как затихают всхлипы. И вот наконец в комнату вернулась тишина. Ева прикрыла глаза, пытаясь снять волнение. Бесшумно вошла Элен – ее домоправительница.

– Тут появилась девочка, – проговорила Ева, – она здесь пробудет некоторое время. Надо, чтобы кто-нибудь присматривал за нею. Кого бы ты могла предложить?

– Может быть, Урсулу, – не выдавая своего удивления, предложила Элен… – Она сама из большой семьи и умеет хорошо обращаться с детишками.

– Тогда позови ее ко мне. Приготовьте для них обеих комнаты. Где-нибудь в дальней части дома, чтобы их присутствие не беспокоило меня. На самом верху. Позже я подумаю о постоянной няне. Посоветуйся с Жаком.

– Хорошо, мадам, – Элен оглянулась. – А у девочки есть какие-нибудь вещи?

– Понятия не имею, – проговорила Ева раздраженно. – Если нет, тогда подумай, что ей нужно. Реши сама все эти вопросы, только держи ее подальше от меня, ты поняла?

– Да, мадам, – Элен снова помедлила. – А как зовут девочку?

Ева ответила не сразу, а потом проговорила безразличным тоном:

– Брент. Александра Брент.

Ева ничего не стала рассказывать мужу, поскольку хорошо знала, насколько мало его интересует то, что творится в доме. Есть такой сорт людей, которые совсем не задумываются над тем, что происходит вокруг них. Его заботило только, не помешает ли плохая погода его занятиям спортом, отглажены ли у него рубашки и вкусно ли приготовлена еда. Ева также знала, что никто из прислуги не осмелится ничего рассказывать ему о происшедшем. Ева сама вела дом, точно так же и сама управляла свими предприятиями. Требования она предъявляла высокие, но и платила хорошо. «Пусть думают, что хотят, – решила она. – Дом достаточно большой. Верхние этажи – а девочку поселили на последнем, – как зарубежные страны, очень далеки и от меня, и от Кристофера. Скорее всего, он и понятия о них не имеет. Девочку не будет видно и слышно. А когда я смогу обдумать все спокойно, то решу, что делать дальше. А сейчас главное – это мой будущий сын. Я не могу себе позволить нервничать из-за всего этого».

Несколько дней спустя Урсула – девушка со свеженьким личиком, которая должна была присматривать за Александрой, – подошла к Элен.

– Меня очень беспокоит девочка, – сказала она. – Она не ест, не разговаривает. Сидит на одном месте и плачет по ночам. Все время. Я еще никогда не видела такого несчастного ребенка.

– А у нее есть игрушки?

– Да. Я купила ей куклу, несколько головоломок и цветных карандашей для рисования. Она даже не взглянула на них.

– Пойду, посмотрю, что с ней.

Алекс сидела в кресле. На ней было новое красивое платье, ее каштановые волосы были аккуратно причесаны. Но она была бледна и безучастна ко всему. Элен приложила ладонь ко лбу девочки. Температуры у нее явно не было.

– Иди сюда, – мягко попросила Элен, – ты даже не попробовала такой вкусный завтрак. Разве тебе не нравится мусли? Может быть, тебе чего-нибудь хочется? Я обещаю тебе, никто здесь не обидит тебя. За тобой будет присматривать Урсула. Она очень славная, ты увидишь.

Девочка продолжала сидеть, глядя в одну точку. Обе женщины переглянулись.

– Ей обязательно нужно бывать на свежем воздухе, – сердито проговорила Урсула. – Нельзя же постоянно сидеть в комнате. Почему ей нельзя погулять в саду?

– Так приказала мадам, – отрезала Элен. – Мы обязаны выполнять указания мадам.

– Но почему ее заперли здесь? И кто она такая?

– Не суй нос, куда не следует. У тебя есть работа, за которую платят хорошие деньги, надеюсь, ты хочешь ее сохранить?

Урсула кивнула.

– Вот и не лезь не в свои дела.

Но чтобы все-таки удовлетворить любопытство девушки, она проговорила:

– Наверное, эта девочка из обедневших родственников мадам. Наверное, осталась без родителей. – Она взглянула на Урсулу. – Девочка просила чего-нибудь? Или спрашивала о ком-нибудь?

– Нет. Я не слышала ни единого слова от нее.

– Может, она не понимает тебя? – И домоправительница снова обратилась к девочке тем же доброжелательным тоном. – Скажи нам, чего ты хочешь?

– Я хочу домой, – выговорила девочка тоненьким голоском.

– А где твой дом?

– Южный Уимблдон. Акация-авеню, дом номер двадцать семь…

– А кто там живет?

– Мама моего папы.

– А где твой отец?

– Умер… – и девочка всхлипнула. – Она сказала мне, что мой папа умер и что она больше не хочет жить со мной. И привезла меня сюда. Но я хочу домой. Я не хочу здесь оставаться.

– А где твоя мама?

– Папа сказал мне, что она на небесах, но…

– Но что?

Девочка покачала головой. Она боялась, что если она упомянет о той женщине внизу, которая так невзлюбила ее, то ее накажут.

– Вот видишь, – проговорила удовлетворенная домоправительница. – Это сиротка, бедная маленькая девочка. – Она взглянула на жалкое заплаканное личико и решила: – Давай спустимся на кухню. Если мы хорошенько попросим, может быть, миссис Бюншли приготовит вкусные тосты и нальет горячего молока. Только не шуми, хорошо? Мадам отдыхает, и мы не должны беспокоить ее.

– Я умею быть тихой, – сказала девочка. – Папа научил меня никого не беспокоить.

– Вот и умница. Тогда идем.

Они тихонько спустились по лестнице, которая вела прямо на кухню, откуда доносились вкусные ароматные запахи. Миссис Бюншли – шеф-повар, – полная, по-матерински приветливая женщина, заботливо захлопотала вокруг девочки. Скоро у нее уже были готовы тосты с маслом и цветочным медом. Девочка с удовольствием съела два.

– Ей плохо одной-то, без людей, – сказала миссис Бюншли сочувственно. – Ей нужна хоть небольшая, но компания, да, милая?

Девочка кивнула, продолжая отпивать молоко из кружки. Ей и вправду было так хорошо сидеть за большим деревянным столом, где эта уютная добрая женщина-повар, с маленькими сияющими глазками и ласковым голосом, излучала такое же тепло, как и большая плита, стоявшая посередине кухни.

С тех пор Алекс большую часть времени проводила на кухне. Миссис Бюншли позволяла ей брать кусочки теста и лепить из них пряники в виде человечков. Алекс с удовольствием помогала миссис Бюншли – чистила картошку или шелушила горох. Домоправительница постоянно была начеку, и при малейшем оживлении в той части дома, где жила мадам, тотчас давала знать об этом, и девочка поднималась к себе наверх. Алекс полюбила и Урсулу, которая радовалась представившейся возможности жить в таком доме, и увлеченно разгадывала вместе с девочкой головоломки, и рисовала вместе с ней человечков. Однажды она принесла ей книжки – уже ненужные ее младшим братьям и сестрам – и поняла наконец, чем можно порадовать девочку.

– Она – молодец, уже умеет читать, – сообщила Урсула остальной прислуге. – Отец научил ее.

– Такая умная девочка и так быстро учится всему, – заметила миссис Бюншли.

Какое-то время они все гадали, кто же эта девочка, кем приходится хозяйке и почему оказалась на вилле, но поскольку мадам ни разу даже не спросила про нее, Элен решила, что Алекс и в самом деле какая-то очень дальняя и бедная ее родственница.

И вот наступил день, когда Алекс заметила, что в доме происходит что-то необычное. Какое-то возбуждение, связанное с той женщиной, которую она почти никогда не видела, но чье присутствие постоянно ощущалось. Встав коленями на подоконник, Алекс выглянула из круглого окошка, расположенного как раз над входом в дом, и увидела подъехавший к дому белый фургон. Задние дверцы его распахнулись, и два человека вбежали в дом, держа в руках что-то узкое и длинное, а когда появились снова, она увидела на каталке фигуру, завернутую в одеяло. Заметив медно-золотистые волосы, Алекс быстро отпрянула назад, но никто и не подумал смотреть вверх, суетясь вокруг машины, которая почти сразу тронулась с места.

Через некоторое время Урсула взяла ее с собой вниз, где царило большое возбуждение. Жак, привратник, человек добрый, хотя державшийся очень важно, позволил ей спуститься с ним в большой прохладный подвал, откуда он взял несколько бутылок, стоявших рядками на стеллажах.

На вопрос удивленной Алекс Жак ответил, что в этих бутылках особенное вино, которое называется шампанским, и оно понадобится для того, чтобы отпраздновать важное событие.

– Сегодня у вас праздник? У кого-то день рождения? – спросила Алекс.

– Именно так. И если ты будешь хорошей девочкой, тебе тоже дадут попробовать глоточек.

Алекс сначала хотела сказать, что ее день рождения был две недели назад, но раздумала, поскольку боялась сделать хоть что-нибудь, что могло бы привлечь к ней внимание. Раньше, когда был жив папа, перед ней в день рождения ставили торт со свечками и дарили подарки. А в этот раз никто и не заметил, что ей исполнилось уже шесть лет.

Она была рада, что ей позволили сидеть на кухне и общипывать петрушку, когда дверь отворилась и вошел высокий светловолосый мужчина. Он выглядел очень оживленным и радостным.

– У меня родился сын! – объявил он. – Семь фунтов и две унции весом!

Со всех сторон раздались поздравления. Кристофер Бингхэм, довольный и радостный, с гордостью оглядывал собравшихся. Ему хотелось сообщить эту счастливую для него новость всем, даже слугам. С Евой все в порядке, мальчик крепкий и здоровый. Кристофер был на седьмом небе от счастья – только что его поздравила мать. Теперь в семье есть наследник.

«С того самого дня, как я встретил Еву, – распираемый счастьем, думал Кристофер с изумлением, – жизнь будто сама собой вошла в положенное ей русло».

Тут его взгляд натолкнулся на Алекс. Он шутливо округлил глаза и спросил:

– А кто это пришел к нам? – его не столько интересовал ответ, сколько желание разделить со всеми свое счастье.

Наступило короткое молчание, которое прервал Жак, ответивший неторопливо:

– Эта одна из младших сестриц Урсулы. Она пришла ненадолго навестить нас.

– Урсулы?

Жак указал пальцем на испуганную горничную.

– Ах, да!.. – Кристофер вспомнил, что несколько раз эта девушка попадалась ему в доме. – Что ж, пусть и она тоже выпьет за моего сына… Пусть все выпьют за здоровье моего сына, Жак!

– Шампанское уже поставлено на лед, сэр.

– Отлично… принеси и наверх пару бутылок после того, как вы разопьете парочку здесь. Мне хочется, чтобы все запомнили этот счастливый день.

Налили – на самое донышко бокала – и Алекс. Пузырьки газа ударили ей в нос, и она чихнула, рассмешив Кристофера Бингхэма.

Когда он ушел, Урсула спросила испуганно у Жака:

– Как ты думаешь, он обратил на нее внимание?

– Сомневаюсь, – спокойно проговорил Жак, устанавливая на подносе бутылки, которые собирался отнести наверх. – Сейчас его мысли находятся далеко отсюда.

– А если да, тогда нам придется сообщить мадам о том, что мы сказали хозяину, – миссис Бюншли покачала головой. – Мадам родила ему сына. Она так рада, что ей ни до кого нет дела. Да и к тому времени, как она вернется из родильного дома, хозяин позабудет обо всем.