Текст книги "Трудности белых ворон"

8

– Да ладно тебе, Люсь! Подумаешь, трагедия – отец ушел! Не умер ведь… Ты ж не маленькая уже, проживешь и без отца! Я вот всю жизнь без отца прожил, и ничего! – шептал в трубку ее новый знакомый.

– А ты почему шепчешь? Разговаривать не можешь?

– Могу, только тихо… Бабка Нора недавно уснула, будить не хочется. Она и без того бессонницей мучается…

– А ты что, вместе с бабушкой живешь?

– Да, с бабкой и с матерью. Вообще-то они вместе в этой комнате жили, у меня своя была. А сейчас обстоятельства изменились, я с бабкой жить буду.

– Почему?

– Слушай, а давай завтра лучше встретимся, и я тебе все расскажу…И твою проблему обсудим! Я могу прямо к тебе подъехать, могу обед приготовить, могу и с мамой твоей поговорить, если тебе так не хочется…

– Ну, хорошо, приезжай… – неуверенно протянула Люся.

– Ты когда дома будешь?

– Часов в шесть.

– Все, договорились. Я к шести и подъеду. Диктуй адрес!

А утром они с матерью дружно проспали. Шурочка заполошно бегала по квартире, путалась под ногами, все время что-то искала и никак не могла найти. Лицо ее было отекшим, волосы сухими вихрами торчали в разные стороны, под глазами образовались черные провалы. «Боже, боже, на кого я похожа!», – с ужасом причитала она, разглядывая себя в зеркало, – «И косметический лед у меня, как назло, закончился, и гимнастику сделать не успеваю… Боже, как я с таким лицом на люди-то покажусь!»

Забежав в офис, Люся, на ходу разматывая шарф, рванула к исходящему нетерпеливой трелью телефону: «Да! Здравствуйте… Помощник адвоката Петровской… Да, да. Я помню вас…Я обязательно все передам Ларисе Александровне, не беспокойтесь. Всего доброго…» Не успела она отдышаться, как телефон заверещал снова. На сей раз звонила сама Лариса Александровна, ее работодательница, адвокат Петровская – дама, приятная во всех отношениях, если по Гоголю, и обладающая всеми нужными для своей профессии качествами, если судить согласно требованиям нашего трудного времени: и суммой необходимых знаний, и напористостью, и хитростью пополам с обыкновенной женской стервозностью, и нехилыми актерскими способностями, которые все вместе и создавали классически обаятельнейший образ надежной защитницы, способной лихо разрулить любую самую сложную жизненную ситуацию – за хорошее вознаграждение, разумеется…

– Люсенька, ты почему вчера на работу не явилась? Ты только на три дня отпрашивалась, – с ходу начала выговаривать ей в трубку адвокатесса, – я тут без тебя зашиваюсь совсем…

– Да поезд опоздал, Лариса Александровна. И дома у нас неприятности – отец вчера ушел…

– Куда ушел?

– К другой женщине.

– Да что ты говоришь! Как интересно! – оживилась адвокатесса. – Я через часик приеду, и ты мне все-все в подробностях расскажешь!

Люся от всего сердца ругнула себя за болтливость – такую «манкую» тему зачем-то подкинула ей на язычок… Лариса Александровна действительно очень страстно любила обсуждать проблемы разводов, и не столько юридическую их сторону, сколько эмоциональную. Всегда давала советы своим клиентам, знакомым, знакомым знакомых, сладостно комментировала перипетии отношений бывших супругов, хотя сама замужем отродясь не бывала, а с проблемами развода сталкивалась только теоретически, так сказать, по факту, когда дело у бывших супругов доходило до раздела совместно нажитого имущества.

Включив чайник, Люся достала из шкафчика свою кружку, насыпала большую ложку растворимого кофе. Сахару в сахарнице не оказалось совсем. Ну конечно, ее ж не было три дня, а Лариса Александровна сама купить не соизволит – не царское это дело. И ни конфет нет, ни печенья. Пустые вазочки сиротливо стояли на подоконнике одна в другой, будто извиняясь за аппетит начальницы – большой любительницы сладкого.

«Придется пить без сахара», – загрустила Люся, глядя на исходящую паром кружку. – «А без сахара я не люблю. Горько…» Что ж делать, покупка чайно-кофейных атрибутов тоже входила в ее обязанности, так что обижаться ей было не на кого. Любишь – не любишь, а выбирать не приходится…

Утро прошло в обычных суетливых хлопотах, телефонных звонках, изучении накопившихся в ее отсутствие срочных документов с приклеенными на них яркими желтыми, написанными торопливой рукой адвокатессы записочками: переделать, срочно отвезти, позвонить-уточнить, заполнить…

Наконец в офис вплыла в распахнутом черном длинном пальто, в яркой красной шляпе с широкими полями ее работодательница. «Дыша духами и туманами, всегда без спутников, одна…» – ерничая, продекламировала про себя Люся, наблюдая, как та неторопливо снимает перед зеркалом свою шляпу.

– Ну и как, притащила за ухо из Уфы своего Глебку? – насмешливо спросила Лариса Александровна, слегка повернув к ней голову. – А что у вас там с отцом произошло? Давай рассказывай, а то у меня встреча с клиентом назначена, придет скоро…

– Да чего там рассказывать, – обреченно произнесла Люся, – Глеб будет жениться на другой девушке, отец ушел к другой женщине… Обыкновенные поступки обыкновенных мужчин.

– Ну уж не скажи! Почему это обыкновенные? Это подлые поступки! Зачем вот твой Глеб тебе три года голову морочил? Чтоб ты ему курсовые писала да рубашки стирала? Использовал тебя, как дурочку последнюю! А отец? Он вас с матерью хоть с чем-то оставил? Как вы жить вообще будете?

Стоя посреди маленькой приемной, Лариса Александровна разразилась в сторону Люси яркой, страстной и по-адвокатски аргументированной речью – куда там до нее Плевако, он и рядом не стоял… В этой ее речи определенно и четко прослеживались две основные темы: Люсина глупость по отношению к Глебу – раз, и Люсина глупость по отношению к отцу – два. Первая Люсина глупость, по мнению Ларисы Александровны, состояла в том, что Люся отдала себя Глебу авансом, полный расчет с него в виде синенького штампика в паспорте так и не заполучив. Вторая Люсина глупость состояла в том, что она не решила с уходящим к другой женщине отцом самый основной вопрос – квартирный. Лариса Александровна вообще считала этот вопрос исключительно щекотливым, хитрым и решающимся всегда в сторону женщины несколько несправедливо, потому как уверена была, что все в этой жизни должно быть поровну: если у семейного мужчины вдруг неземная любовь образовалась – пусть живет в шалаше, а брошенной супруге комфорт обеспечит на оставленной жилплощади, ей и без того, как говорится, хреново. Заканчивая свою пламенную речь, она просто-таки обязала Люсю немедленно бежать к отцу и тащить его побыстрей из квартиры выписываться, пока у него чувство вины не атрофировалось полностью:

– …И нельзя медлить ни минуты! – помахала она у нее перед носом толстым пальцем с будто вросшим в него золотым кольцом с крупным бриллиантом. – Подсуетись сама, спасай свое имущество! Мать-то, понятное дело, вся в слезах и соплях сейчас, ей не до этого… И не жди, когда новой его жене тоже через полгодика квартирного комфорта захочется! Я адвокат, я знаю, что говорю, у меня опыт…

Слушая ее, Люся, как обычно, сделала для себя правильный вывод: она никогда, никогда не будет таким адвокатом, как Лариса Александровна. Никогда она не полезет в душу своему клиенту так бесцеремонно, никогда не будет шуровать там, как у себя дома. Она вообще считала, что каждый человек имеет право на три просто обязательных табу: на свою душу, на свое время и на свою пусть маленькую, но сугубо личную территорию; отец еще смеялся всегда: с такими, мол, принципами, доченька, ты никогда и замуж-то не выйдешь. Да уж. Считать-то она считала, конечно, а вот отдала же Глебу и душу, и время, и территорию…

А Ларисе Александровне ей очень хотелось чего-нибудь возразить, и она уже было совсем собралась это сделать, но потом передумала. Характер своей работодательницы она изучила довольно хорошо: с ней выгоднее было соглашаться, чем спорить. А лучше всего – помалкивать. А еще лучше – переключить ее на что-нибудь эдакое…

– Ой, Лариса Александровна, совсем забыла вам сказать! – перебила она ее на полуслове. – Тут вот что… Я в судебном решении ошибку обнаружила, по нашему иску взыскана меньшая сумма, чем должна быть… Вот тут, смотрите…Судья вот это и это в расчет не включила…

– Ну-ка, дай я посмотрю… Правильно…Молодец! Умница, девочка! А я не обратила внимания. Сейчас будем разбираться…Ай да Люсенька, ай да молодец…

– Лариса Александровна, а когда вы мне самостоятельное дело дадите? – осмелев от похвалы, вдруг неожиданно для себя спросила Люся.

– Что-о-о?! Да зачем тебе? Сиди, учись пока! Смотри-ка, прыткая какая. Прямо на пятки наступает! – сердито проговорила адвокатесса, тяжелой поступью направляясь к себе в кабинет. – Лучше кофе мне сделай! И в магазин сбегай, у нас сахар закончился! Дело ей, видишь ли, самостоятельное подавай…Еще молоко на губах…А туда же…

День прошел в своей обычной суете и беготне, Люся разобрала все бумаги, перепечатала – позвонила – сходила – отнесла – заполнила, и к вечеру устала так, что ноги и голова гудели одинаково сильно, требуя отдыха и еды. В конце дня позвонила Юлька, бывшая одноклассница, давняя ее приятельница.

– Люсь, ну как дела? Как ты съездила-то, расскажи! А лучше давай сегодня завалимся в ночной клуб, а? Давно ж не виделись!

– Нет, Юль, я не могу. Ко мне сегодня гость придет, парень один знакомый…

– Ого! Я вижу, у тебя дела на поправку пошли. Что, и Глеба разлюбила?

– Да нет, это не то, что ты думаешь, совсем не то!

– Ну да, ну да… Так давай завтра сходим, и парня знакомого с собой захвати! А друг у него есть?

– Юль, ты ж знаешь, я не ходок по клубам!

– А раньше с Глебом ходила…

– Это Глеб ходил, ему такие развлечения нравятся. А я так, с ним за компанию…

Она и в самом деле не любила ни дискотек, ни ночных клубов. Не любила большого скопления расслабляющихся, пьющих и танцующих под непонятную музыку людей. По ее внутренним каким-то ощущениям, это мероприятие скорее походило на бегство – самое настоящее бегство от неумения распорядиться величайшей драгоценностью – личным своим временем, которое надо тратить бережно, на себя… В мире, Люся считала, столько непрочитанных книг, великолепной настоящей музыки, да мало ли чего еще. И потом, надо же и марафет этот дурацкий наводить, яркую боевую раскраску, чтоб не оказаться случайной белой вороной, бедной родственницей на чужом празднике. А ей никогда не нравилось часами сидеть перед зеркалом, с застывшим лицом и глупо вытаращенными глазами священнодействовать кисточками, щеточками, пуховками…А Глебу, наоборот, такие девчонки всегда нравились. Такие вот, как эта парикмахерша Юлька – гибкие модные кошечки да блондиночки. Она это всегда знала. Интересно, а эта его невеста нынешняя, дочь отцовского партнера, она тоже такая? Наверное… Хотя чего это она опять о Глебе – хватит уже. И вообще, у нее сегодня гость – надо в магазин зайти, на ужин чего-нибудь прикупить. Готовое, полуфабрикатное, чтоб не возиться…

Звонок в дверь раздался ровно в шесть, когда киевские котлеты уже почти дожарились, а салат осталось только заправить майонезом. Шурочка о приходе гостя была предупреждена заблаговременно, так что возможность созерцания Молодцом-Гришковцом ее расчудесной маски вполне даже исключалась.

– Здравствуйте, молодой человек, проходите, пожалуйста, раздевайтесь! – услышала Люся из прихожей воркующий ее голосок. «Надо же, прыткая какая, успела уже и дверь открыть…» – подумала она, быстро переворачивая котлеты.

– А я Люсина мама, Александра…

– Илья Гришковец, очень приятно, Александра… как вас по отчеству?

– Зовите меня просто Сашей, Илья.

– То есть, простите, как же Сашей…

Бросив котлеты на произвол судьбы, Люся метнулась бегом в прихожую – сейчас же что-нибудь обязательно про возраст брякнет! И будет скандал. Атомный взрыв. Хиросима с Нагасаки…

– Илья, прости, я забыла хлеба купить! Ты не сгоняешь в булочную? Тут рядом – в соседнем доме…

– Люсенька, как же тебе не совестно, он же наш гость! – ласково ворковала Шурочка, кокетливо поправляя закрывающую всю правую половину лица блондинистую прядь.

– Ничего-ничего, я схожу, конечно, я быстро, – Илья коротко взглянул на Люсю, улыбнулся и исчез за дверью.

Шурочка тут же уселась перед Люсей на кухне, замолчала, скуксилась грустно и угрожающе. Лицо ее постепенно наполнялось печалью, страхом, тревогой. «Сейчас про отца заговорит…», – испуганно подумала Люся, молниеносно соображая, как бы так половчее переключить Шурочку на более спокойную тему. Скорее всего, комплиментом надо побаловать…

– Мамочка, ты сегодня сногсшибательно выглядишь, даже моложе меня! – радостно улыбаясь, сообщила она ей. И тут же получила бумерангом Шурочкин ответ, и довольно таки предсказуемый…

– А ты, милая моя, выглядишь ужасно, просто ужасно! А вот если бы ты не ленилась и слушала мои советы, то выглядела б гораздо лучше, – завела она свою обычную песню, – вот спохватишься потом, да поздно будет! А ведь это так просто, Люся! Все, что нужно для сохранения нашей молодости, находится у нас под руками! Вот из чего ты приготовила этот салат, например?

– Картошка, копченая куриная грудка, огурец, яйцо, – начала быстро перечислять Люся.

– И из всего этого можно сделать великолепную маску для лица, представь себе! Только лениться не надо!

– Мам, а куриную грудку тоже на лицо налепить надо, да? – хлопая ресницами и невинно улыбаясь, спросила Люся.

– Вот все тебе смешно! А я, между прочим, дело говорю! Вы с отцом вообще никогда, никогда меня не слушали, и вот чем все это кончилось…

Люся с тоской посмотрела на мать, ругнула про себя нехорошим словом Илью – ну где он так долго ходит, как за смертью его посылать, – булочная в соседнем дворе. И тут же улыбнулась этой своей обиде – он-то тут при чем… Чуть ли не бегом она ринулась в прихожую, когда снова раздался робкий звонок в дверь – наконец-то…

За столом Илья довольно стойко выдержал первичный Шурочкин допрос, но на одном моменте все таки сломался, – когда она, поправляя свою все время нависающую на лицо длинную челку, кокетливо потребовала определить на глаз ее возраст. Илья засмущался, посмотрел вопросительно-удивленно на Люсю и вдруг брякнул:

– Ну, наверное, вам столько же, сколько и маме моей…

Люся, весело наблюдая за его мучениями и наконец-то пожалев, тут же пришла на помощь и спросила на свою голову:

– А кто твоя мать по профессии?

– Она врач. Врач – травматолог, – совершенно без какой-либо задней мысли сообщил доверчиво Илья.

– Врач?! Надо же… – разочарованно произнесла Шурочка. И, помолчав, добавила: – Вы знаете, не люблю врачей! Это бессердечные, злые, грубые и жестокие люди, не умеющие чувствовать, ценить человека…Мы все для них только безликие пациенты, и все… Мой муж, знаете ли, тоже врач. И он так жестоко нас предал, такую нанес душевную рану – прямо ножом в сердце…

Глаза Шурочки вмиг наполнились слезами, красиво накрашенные губы жалко искривились, лицо задрожало и как будто поехало вниз, обнажив разом все свои тщательно замаскированные морщинки и безжалостно отмеченные природой годы, куда ж от них скроешься … Она быстро схватила со стола стакан с томатным соком, сделала несколько торопливых глотков, вдохнула побольше воздуха.

– Мам, не надо, прошу тебя… – тихо сказала Люся, бросив виноватый взгляд на Илью, – у тебя тушь потечет…

– Да, да, конечно, – Шурочка глубоко и прерывисто дышала, подняв к потолку глаза, старательно махала перед ними маленькими ручками с идеальным маникюром, на секунду прижимала указательные пальцы к нижним векам, и снова махала ручками… Лицо ее вмиг покрылось красными пятнами, дрожащие губы искривились непроизвольно в жалкую извиняющуюся улыбку.

Быстро соскочив со стула и закрыв лицо руками, она на подгибающихся ногах пошла в свою комнату, неся в себе непролитые пока слезы. Илья обалдело смотрел в ее горестную спину, с трудом пытаясь проглотить подступающий к горлу комок жалости.

– Ну вот, сходил в гости… – улыбнулась ему виновато Люся. – Сам напросился, терпи. У нас теперь вот так. У Шурочки трагедия жизни, что ж поделаешь!

– А почему ты ее Шурочкой называешь? Она мама твоя…

– Да потому что она Шурочка! Ты сам не видишь, что ли? Маленькая сорокапятилетняя Шурочка, взрослый ребенок, оставшийся без опекуна и попечителя… И плачет она от страха, как плачут потерявшиеся на улице дети, а вовсе не потому, что отец так уж сильно ей нужен!

– А тебе ее не жалко разве?

– Да жалко, жалко, конечно…

Илья почувствовал, как растет, свивается нервной спиралью Люсино раздражение от этих его вопросов и понимал – правильно оно и растет. Иногда вопросов лучше не задавать, даже самых правильных и хороших. Иногда гораздо лучше бывает взять да помощь свою предложить…

– Люсь, а можно, я к вам приходить буду?

– Зачем?

– Мне очень хочется вам помочь! Вернее, маме твоей.

– Ой, можно подумать… Да всех твоих лампочек, вместе взятых, и на неделю не хватит, уж поверь мне! Шурочка, она свое дело знает!

Люся грустно рассмеялась, и тут же, сама испугавшись своего смеха, зажала рот ладонью, бросив быстрый взгляд в сторону комнаты, куда только что удалилась вместе со своим горем Шурочка. Отведя руку, тихо попросила:

– Пойдем-ка лучше в мою комнату… Услышит еще, не дай бог…

Идя следом за ней по большому коридору, Илья подумал – как хорошо все-таки, что она сама ему позвонила. Иначе пришлось бы идти в деканат да выпрашивать ее адрес – там же архивы остаются…Он еще тогда, в поезде, решил для себя, что обязательно, обязательно найдет эту девушку. Так надо было. Потребность вдруг взялась такая странная, и откуда бы, вроде…Самая же обыкновенная девушка, ничем таким особенным не примечательная… Зайдя вслед за ней в комнату, он снова внимательно взглянул ей в лицо, будто пытаясь найти ответ на свой вопрос. Люся улыбнулась насмешливо:

– Эй, а ты чего так на меня смотришь?

– Как? – засмущался тут же Илья.

– Да слишком уж заинтересованно, прям как большой мужик…

– Нравится – и смотрю! Знаешь, я целый день про тебя сегодня думал.

– А вот этого не надо, и не начинай даже! – Резко обернулась к нему Люся. – Я на пять лет тебя старше, ты маленький еще для меня, понял?

– Да я не к тому… – окончательно смутился Илья и замолчал. Увидев огромный книжный стеллаж, занимающий всю стену от пола до потолка, с преувеличенным вниманием начал рассматривать корешки книг.

Люся тоже молчала, усевшись с ногами на свой диванчик, покрытый ярким мохнатым пледом. Возникшая неловкость грозила уже перейти в гибельно-затянувшуюся паузу, и вдруг разрушилась сама собой, рассыпалась самым чудесным образом – она поняла вдруг, что никакой такой неловкости на самом деле и нет, что ей очень хорошо просто так сидеть и молчать в присутствии этого странного мальчишки… Легко молчать. Так очень редко бывает. Шла от него какая-то простота человеческая, теплая, обаятельная абсолютно ненавязчивость, как будто его здесь и нет совсем. Идет себе тихонько мимо стеллажа, рассматривает внимательно корешки книг, будто и ее здесь тоже нет. И никакой такой неловкости, судя по всему, точно так же и не чувствует…

А Илья и впрямь ее не чувствовал. Он просто-напросто тихо про себя радовался тому обстоятельству, что Люся-то, оказывается, те же самые книжки читает. Те же, те же, родимые, на полках стоят, что и у них с бабкой…

К литературе у него было свое, довольно трепетное и предвзятое отношение, воспитанное бережно бабкой Норой – на классике в основном. Поэтому предпочитал Илья литературу «верикальную», как он сам для себя ее определил, то есть бессюжетную почти, как движение некое вверх-вниз, от неба до самых глубин, от анализа к синтезу, вроде как ни о чем и обо всем, о главном, глазу невидимом. Остальную литературу – стрелялки-убивалки там всяческие – он считал «горизонтальной» и для себя утомительной, детективно-активный событийный ряд всегда раздражал его своей какой-то суетливостью и коммерчески-алчной направленностью. Теперь, обнаружив на полках Люсиного огромного стеллажа любимые свои «вертикальные» книги, он вздохнул облегченно – слава богу, наш человек…

– Эй, ты чего молчишь? – тихо спросила Люся, нарушив все-таки эту легкую паузу. – В книги уткнулся и молчишь… Ты читать любишь, да?

– Люблю, конечно, – улыбнулся, обернувшись к ней, Илья. Хотя сейчас никто не читает, правда? Не модно. Все только в компьютерные игры пялятся часами. Ты знаешь, я ведь тоже пробовал эксперименту ради – чуть не заболел! Такое чувство потом было, будто мне в мозгах каждую извилину вазелином промазали, все время хотелось по душ залезть и промыть их холодной водой… Даже страшно стало – а вдруг эта дурь из меня уже и не выйдет никогда?

Люся рассмеялась легко. Захотелось почему-то подойти и потрогать-погладить его белые длинные, слегка вьющиеся, как у малого ребенка, волосы. Он и впрямь был похож на ребенка. Или на непуганого лесного олененка с влажными и наивными очами, в которых переливалась, мелькала временами грустная, пришедшая уже взрослость – притягивающая, останавливающая взгляд. Будто не хотела грубая мужская порода входить-поселяться в этом мальчишке, оттягивала время, жалела его и вздыхала – пусть еще на воле побегает… И лицо такое тонкое, одухотворенное – сейчас такие лица в большом дефиците, одно на тысячу. И взгляд пронзительно-теплый. Марсианский просто, отогревающий. Посмотришь, и жить хочется, и верить хочется в свой розовый камень самости и отсутствие черных дырок и скознячков… Ей даже подумалось вдруг – может, он вообще гуманоид какой?

– Слушай, Люсь, ты извини, мне позвонить надо, бабку проконтролировать, она там одна совсем… – вывел ее из задумчивости его тихий голос.

– Да ради бога. Мне выйти, что ль?

– Нет, нет! – доставая мобильник, испуганно замотал он головой. – Я только голос ее услышу, и все…А то мало ли… Сейчас, я быстро! Извини…

– Ага, давай…

– Норочка! Ну как ты? – тут же тихо заговорил он в трубку. – А давление? Да? Плохо…Ладно, я приеду скоро! Да, в гостях… Да, Норочка, у девушки…Как ты догадалась? А-а-а… Ну все, лежи давай, я скоро. Двери сам открою… Пока…

– Что, болеет? – участливо спросила Люся, глядя в его огорченное лицо.

– Ну да, давление вот подскочило… Прямо беда с ней! Переволновалась вчера очень, и спала плохо…

– А что случилось у вас?

– Да ничего особенного, просто переселение небольшое. Раньше у Норочки в комнате мама жила, а теперь вот я буду… Вчера к нам мамин друг, наконец-то, совсем перебрался. Жить у нас теперь будет. Он хороший мужик, я за нее рад… Вот и пришлось менять дислокацию: я – к бабке, мать – в мою комнату. Да я не против, мы с ней, с бабкой, дружно живем! Только в последнее время сдала она очень, болеет все. Как бабки Виры не стало – они сестры-близнецы, всю жизнь вместе прожили, – так и она гаснуть начала, как свеча на ветру…

Илья грустно вздохнул и снова медленно двинулся вдоль стеллажа, внимательно рассматривая корешки книг. Люся следила за ним задумчиво, думая про себя – никакой этот мальчишка вовсе не гуманоид, маменькин сынок просто. Или бабушкин внучек. Илюшенька-душенька, глупенький и наивный. И все его добрые порывы да рассуждения про лампочки, дырки и сквознячки будут в этом жестоком мире без надобности…

– Люсь, а это кто? – вдруг тихо и удивленно спросил Илья.

Дойдя до конца стеллажа, он во все глаза уставился на большую фотографию: на фоне желто-красных осенних деревьев улыбающаяся счастливая Люся, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, весело выглядывала из-за плеча отца. Между ног у них, зарывшись в осенние листья, лежал довольный Фрам, свалив набок свой огромный красный язык.

– А-а-а… Это мы осенью в лес ходили, листья пинать… Хорошая фотография, правда?

– Это же Андрей Васильевич…

– Ну да, это Андрей Васильевич Шувалов, мой отец… А что? Откуда ты его знаешь?

– Отец? Он – твой отец?! Не может быть…

– Почему это? Да объясни толком! Чего ты на меня глаза вылупил?

– Понимаешь, Люсь, это ведь он – друг моей матери… То есть муж… Или нет, я не знаю, кто… Это он вчера к нам переселился…

– Иди ты… – испуганно соскочила с дивана Люся. – Как это… А ты ничего не путаешь? Может, похож просто?

– Нет… Я его давно знаю! Он к нам пять лет уже приходит.

– Ах, вот оно что… – помолчав, вдруг злобно протянула Люся. – Теперь понятно. Значит, твоя мать и есть та самая роковая врагиня-разлучница…Эк же меня угораздило, а? Никого больше не догадалась в гости пригласить, только тебя вот… Бывает же…

Она снова замолчала, села обратно на тахту в прежнюю свою позу, подогнув под себя ноги, задумалась. Потом, словно пересилив себя, тихо и грустно произнесла:

– Счастливый же ты, Молодец-Гришковец… У тебя и мать, и бабка, и отчим душевный теперь есть… А у меня – только Шурочка. Несправедливо, однако.

– Люсь, я же не знал…

Илья растерянно развел руки в стороны, стоял перед ней соляным столбом и не мог произнести ни слова. Мыслей в голове было много, конечно, но только они никак не желали складываться в какие-либо слова и предложения. Хотелось почему-то попросить прощения, будто именно он один и виноват был в сложившейся дурацкой ситуации. Так и не найдя нужных слов, он сделал большой шаг в ее сторону, наклонился к лицу и проговорил тихо-просяще:

– Люсь, а можно мне завтра прийти?

– Нет, не надо. Иди домой, Илья. И не приходи сюда больше. Никогда не приходи, – отворачиваясь от его склоненного к ней лица, зло проговорила Люся.

– Почему?!

– Да потому! Не дай бог, еще и Шурочка пронюхает, чей ты сын…Да и мне, знаешь ли, тяжело будет тебя здесь видеть.

– Люся, я все равно приду. Я помогать вам буду! Ты прости меня…

– Да за что?

– За маму… Люся, можно, я завтра приду? А мама твоя ничего не узнает! Можно, Люся?

– Иди, Илья.

– Люся, ну послушай…

– Господи, да уйдешь ты или нет сегодня?! Делай что хочешь, зануда! Только сейчас уйди, ладно? Уйди, прошу тебя!