Текст книги "Сияние первой любви"

Через полчаса мучительного ожидания она уже сама себя ненавидела. Фу, какое унизительное положение – сидеть и ждать неизвестно чего. Никогда в таком положении не была, фу!

Через час Татьяна решила встать и уйти. Тем более мамаши стали поглядывать на нее подозрительно, шушукаться меж собой. Да, надо встать и уйти, хватит сидеть! Надо пойти к машине, сесть за руль и уехать отсюда в свою счастливую жизнь и никогда больше сюда не возвращаться. Никогда! Все, хватит с нее. И пусть иллюзия останется иллюзией, пусть иногда приходит ощущение, что она стоит на берегу в кольце Сережиных рук и улетает в бесконечное счастье, невозможное и непереносимое… Пусть будет, жалко ей, что ли? А сейчас надо уйти.

Видимо, провидение услышало Таню и испугалось, что и впрямь она уйдет. Потому что аккурат в этот момент во двор въехала синяя «Тойота», остановилась у того самого подъезда. Из машины вышел Сергей – Татьяна сразу его узнала…

Нет, не сказать, чтобы он вовсе не изменился. Изменился, и даже очень.

Был красивый парень, стал красивый мужик – высокий, сухопарый, почти седой. Но даже седина его не портила, наоборот, придавала обаяния зрелой мужественности. Движения его были неторопливы, уверенны. Вот слегка повел плечами, избавляясь от напряжения, потом будто вспомнил что-то, потянулся в салон, открыл багажник. Одновременно с открывшейся крышкой багажника с переднего сиденья машины вышла женщина – полноватая, в строгом сером костюмчике, с озабоченным лицом. Не сердито озабоченным, а привычно, скорее. Стало быть, это и есть жена Тамара, про которую Лариска сказала, что она скромная, добрая и отзывчивая. Действительно, тут и без Ларискиных пояснений можно обойтись – сразу бросается в глаза и скромность, и доброта, и отзывчивость.

Сергей и Тамара вместе склонились над багажником, вместе вытащили из него какие-то пакеты. Потом Сергей попытался перехватить из рук Тамары и ее пакеты тоже, но она не отдавала, сопротивлялась с умоляющей улыбкой, говорила что-то быстро. Наверное, хотела разделить с мужем ношу, беспокоилась, что ему одному тяжело будет. Ну да, а как еще-то? Она ж добрая и отзывчивая, она мужа когда-то спасла. До сих пор, наверное, спасает и оберегает. Спасительница.

Таня вдруг явственно уловила эту нотку ревнивой злобы, прошедшую горячей иглой по собственному смятению. И попыталась ее уничтожить – какое она имеет право на ревность, да еще и злобную? Она вообще здесь не для того, чтобы ревновать…

А для чего? Чтобы любоваться на их семейную идиллию? Все равно ж нельзя сейчас подойти к Сереже и обнаружить себя! И что она скажет Тамаре? Мол, случайно по двору шла и вдруг увидела – опа, моя первая любовь нарисовалась! Надо же, какая счастливая случайная встреча! Вы знаете, Тамара, у нас ведь большая любовь была, и я даже обещала муженьку вашему, что обязательно дождусь его из армии…

Тем временем Сергей и Тамара скрылись за дверями подъезда. Таня выдохнула с трудом – ну, вот и все… Теперь можно спокойно вставать и ехать восвояси. Переждать, когда нервная дрожь пройдет, и ехать. И ругать себя последними словами – зачем, зачем затеяла всю эту шпионскую историю? Чего добилась-то? Ну, увидела Сергея. И что? Да ничего, собственно…

Тем временем Сергей снова выскочил из подъезда, подошел к машине, снова открыл багажник. Видать, забыл что-то.

Внутри у Тани будто колокол бухнул – давай, иди, подойди к нему! Иначе потом и впрямь будешь маяться незавершенностью!

Она встала со скамьи – внутри все тряслось от волнения. Пока шла к машине, Сергей успел нырнуть головой в багажник, искал там что-то. Подошла сзади, окликнула тихо:

– Сережа…

Он застыл на секунду. Потом распрямился, оглянулся недоверчиво и немного испуганно. Наверное, решил, что ему привидением из прошлого прилетел знакомый голос.

– Здравствуй, Сережа. Ты меня не узнаешь?

На сей раз голос ее звучал увереннее. Наверное, его реакция помогла – недоверчивая и немного испуганная. Если испугался, значит, помнит.

– Узнаю, конечно. Таня… Таня, это ведь ты?

– Я, Сереж.

– Таня! Боже мой… Неужели это правда ты? Какая ты стала…

– Какая, Сереж?

– Красивая. Очень красивая. Но ты и раньше была красивой, что я говорю… Но что ты здесь делаешь? Как ты здесь? Какими судьбами?

– Тебя жду, Сереж. Не буду врать, что я здесь случайно. Я тебя вычислила и приехала, чтобы… Чтобы просто посмотреть на тебя. Я не знаю, зачем это мне, Сереж. Сама себе не могу объяснить, но… Я ведь не знала ничего. Я вообще про тебя ничего не знала…

Татьяна и сама не слышала, что лепечет. Причем бессвязно лепечет, не отрывая взгляда от его лица. И еще что-то лепетала такое же бессвязное, и он внимал этому лепету, будто все понимал правильно, и даже головой кивал в унисон. И ничего не говорил, молчал. Только сглатывал удивленно, и она видела, как нервно дергается кадык на его шее. И продолжала лепетать, и не могла остановиться:

– Мне очень надо было тебя увидеть, Сереж. Я не знаю зачем. Наверное, чтобы просто постоять рядом. Как тогда, помнишь? На обрыве. Постоять, и все… Понимаешь?

Он кивнул невразумительно, потом опять сглотнул, потом произнес тихо и хрипло:

– Тань, мне сейчас ехать надо. Детей из школы забрать. Они там стоят, ждут меня… Дай мне свой телефон, я позвоню!

Сергей выудил из кармана джинсов телефон – Татьяна видела, как дрожала его ладонь. И автоматически принялась проговаривать цифры своего мобильного, как заклинание. Он остановил ее нервно:

– Погоди, я не успеваю. Сначала давай. Все, я записал. Я позвоню тебе, Тань…

Захлопнув багажник, он быстро сел за руль, быстро завел машину, рванул с места. Таня осталась стоять, смотрела ему вслед. Потом шагнула назад, споткнулась о бровку тротуара, едва устояла на ногах. Огляделась, с трудом соображая, где находится ее машина. И медленно побрела к ней, неся в себе непонятно что – то ли стыд, то ли обескураженность этой нелепой встречей.

Уехал. Уехал! Даже не сказал ничего. И номер телефона взял только ради приличия. Уехал, почти сбежал! А она надумала себе бог знает чего… Стояла перед ним, лепетала всякую глупость. А он просто стоял и боялся, что Тамара на них из окна смотрит! Вот так тебе, наивная мечтательница, получи свой урок! Не надо гоняться за иллюзиями родом из юности, надо жить своим зрелым счастьем и радоваться!

И ладно. И она таки будет радоваться. Успеет еще домой приехать вовремя и ужин для мужа приготовить. И не будет ждать никакого звонка. Честное слово, не будет!

* * *

Легко обещать самой себе – не буду ждать звонка… А если не получается? Если не хочешь, а ждешь? И вроде вопросы задаешь себе правильные – она мне нужна вообще, эта нервотрепка? – а все равно ждешь, все равно нервничаешь…

И все из рук валится. Хотела мясо в духовке запечь – и забыла вытащить вовремя. Такая досада взяла – хоть плачь! Так старалась, колдовала над этим мясом, новый рецепт в Интернете выискивала… Хотела вкусным ужином Валю поразить. Да и самой отвлечься хотелось, и свое маленькое предательство кухонной суетой прикрыть. Хотя, может, оно вовсе и не маленькое, если по большому счету. Но кто эти счета будет предъявлять? Только она сама себе может. Потом, когда душа успокоится, а голова будет соображать в привычном режиме.

Да, потом. А сейчас никакой самоанализ не поможет. Сейчас главное – с ума не сойти от ожидания звонка…

Валентин открыл дверь, прокричал громко с порога:

– Тань! У нас горелым пахнет! Что у тебя случилось?

– Да ничего! – неожиданно для себя злобно огрызнулась Таня, выглядывая из кухни. – Про мясо в духовке забыла, вот чего!

– Ах ты, моя хозяюшка… Она мясо к ужину хотела запечь… С лимоном и розмарином, как я люблю, да?

– Нет, я новый рецепт в Интернете нашла… Но теперь уж без разницы, с чем оно было, с лимоном или с розмарином! – с досадой проговорила она, доставая из духовки противень с мясом. – Теперь все равно несъедобное… Видишь, как подгорело!

– А по-моему, ничего страшного, – добродушно проговорил Валентин. – Ну, подгорело слегка…

– Ой, Валь! Не надо меня утешать! Вечно ты…

– А я и не думаю тебя утешать, с чего ты взяла? Я вообще люблю слегка подгорелое мясо! – не сдавался в своем любящем оптимизме Валентин. – Да ради того, что жена к моему приходу с ужином подсуетилась, я могу что угодно съесть! Хоть горелое, хоть сырое!

– Да ладно! – охладила его пыл Таня, стараясь убрать из голоса раздражение. – Можно подумать, я никогда тебя с ужином с работы не встречала! Можно подумать, только сегодня у тебя праздник! А в остальные дни я на диване валяюсь и сериалы смотрю, ага!

– Да ладно, не злись… Я ж не виноват, что у тебя мясо подгорело. Тем более я не голодный, мне с клиентом пришлось в ресторан идти, так что…

– Ты же обещал горелое съесть! И не только горелое, а даже сырое! Только что!

– Ну, если надо, могу и съесть… – растерялся Валентин.

– Да ну тебя! Надоело! Разговариваешь со мной, будто я нервнобольная! Из какой-то ерунды целую теорию выстроил, чтобы продемонстрировать свое благородство! Не надо мне ничего демонстрировать, Валь, ради бога! Я вовсе не нуждаюсь в твоем… В твоих…

– Тань… – перебил он ее тихо, глядя с улыбкой. – Что с тобой, Тань? Чего ты так на меня злишься? Что-нибудь случилось, да? На работе неприятности? Лучше возьми да расскажи, вместе придумаем что-нибудь…

– Да ничего у меня не случилось, все как обычно! – Таня вывернулась из рук мужа, который попытался ее обнять. – И вовсе я не злюсь, не придумывай!

– Но я же слышу… Ты ведь знаешь, как я всегда очень хорошо тебя слышу… А сегодня от тебя током бьет, с места сшибает. И для критических дней вроде рановато…

– Валь, прекрати. Все у меня хорошо, правда. Просто…

– Просто настроение плохое, да? – отошел на шаг назад Валентин.

– Чего ты пристал ко мне? Нормальное у меня настроение! Все, надоело, хватит!

Валентин хотел еще что-то сказать, но Татьяна вдруг замерла, как гончая, еще и палец вверх подняла, прислушиваясь. Потом рванула бегом в гостиную – на журнальном столе исходил позывными ее мобильник. Схватила его, глянула на дисплей… И выдохнула разочарованно. Мама звонит. Всего лишь мама.

– Да, мам… – произнесла недовольно и тут же пожалела о том, что вовремя не смогла справиться с напряжением. Потому что мама молчала, посчитав ее недовольство за оскорбление.

– Я тебе помешала своим звонком, да, дочь? – произнесла она сдержанно и тут же добавила, не дожидаясь ответа: – Если ты не можешь со мной разговаривать, то Валентина позови… Может, ему интересно будет узнать, как у ваших детей день прошел в гостях у бабушки с дедушкой. Или ему это тоже неинтересно?

– Ну, мам… Не начинай, пожалуйста, ладно? Ну что я такого сказала? Откуда такие выводы?

– Оттуда. Я твоя мать, мне достаточно твоей первой интонации в разговоре, чтобы…

– Все, мам, все! Прости! Я поняла, я не права была! Просто очень сегодня устала, и… И вообще, у меня голова очень сильно болит…

– Про больную голову ты мужу рассказывай, а мне не надо. Я же чувствую, что дело вовсе не в больной голове. Что у тебя случилось, Тань?

– Да ничего не случилось! Говорю же – устала!

– Но я же чувствую…

– Мам! Как там Егорка с Даней? – постаралась перевести разговор на другие рельсы Таня. – Вы с папой еще не устали от них? Может, забрать?

– Да ну, не говори ерунды! Как мы можем устать от собственных внуков? – тут же охотно переключилась мама. – У нас сегодня был замечательный день! Егорка с дедом на футбол ходили, а мы с Данечкой в зоопарк. Представляешь, там у слонихи Маши слоненок родился, и в этот день его как раз предъявили обществу. Такая прелесть, ты бы видела! Правда, слониха Маша все время пыталась отгородить его от людских глаз. А он, наоборот, все время на авансцену стремился. Такой забавный, прелесть! У Даньки только и разговоров теперь – о слоненке. Даже хотел тебе позвонить, но я не дала. Ты ж на работе, тебе некогда. И Валентину некогда. Занятые люди… А ты говоришь – забрать! Что они у вас делать станут? Весь день дома сидеть и вас дожидаться?

– Так я ж хотела их в летний лагерь отправить…

– Еще чего, в летний лагерь! Да ты телевизор включи, послушай! Там каждый день про эти летние лагеря такие страсти-мордасти рассказывают! Нет, в лагерь – ни за что! Только через мой труп! И отцов труп тоже можешь рядом с моим положить, поняла?

– Да поняла, поняла… – поспешно согласилась Таня. – Только я же в хороший лагерь хотела отправить, мам! В такой, где с детьми ничего не случается! И Егор просился, у них полкласса в тот лагерь уехали…

– Ну, знаешь… – фыркнула мама. – Сегодня не случилось, а завтра возьмет и случится. Тут ведь не угадаешь…

– Да я понимаю. Но все равно так нельзя, мам. В лишней опеке тоже нет ничего хорошего.

– А кто говорит о лишней опеке?

– А как это называется, по-твоему?

– Ну ладно, Тань… О чем мы спорим? Мальчишкам у нас хорошо, мы с дедом каждый день новую программу развлечений придумываем… И сами заодно развлекаемся и молодеем!

– Да, молодцы… Спасибо вам большое.

– Тань, а я вообще чего звоню-то… Может, на ужин к нам приедете? До выходных еще далеко, а мальчишки соскучились…

– Нет, мам, поздно уже, – мягко отказалась Таня. – Валя только что с работы пришел, устал. Давай завтра, а? Вот завтра – обязательно.

– Ну, завтра так завтра…

– Хорошо, мам, договорились. До завтра. Пока.

– Постой, Тань… – остановила ее мама. – И все-таки не нравится мне твой голос! Такое чувство, будто ты торопишься разговор завершить.

– Ну, ты опять, мам… Не начинай сначала, а? Все у меня в порядке, все хорошо, все замечательно.

– Может, с Валей поссорилась? Хотя как с ним можно поссориться? Он молится на свою жену, как на икону. Хороший у тебя муж, цени свое счастье.

– Я ценю, мам.

– Вот и цени…

– Ну все, мам, пока… До завтра… Егора с Данькой целуй. Пока, пока!

Таня торопливо нажала на кнопку отбоя, словно боялась, что мама задаст следующий вопрос про «плохой» голос. Не отпуская телефона из руки, поплелась на кухню. Валентин сидел на стуле, свесив руки, и глядел в окно. Повернулся к ней, спросил тихо:

– Что, мама твоя звонила? Как там Егорка с Данькой?

– Да все нормально… Егорка с дедом на футбол ходил, а Данька в зоопарке на слоненка любовался. Слониха недавно родила слоненка, и сегодня его предъявили обществу. Так мама сказала.

– Понятно… Я с ними сегодня так и не пообщался. Видел в телефоне вызовы, но времени совсем не было, чтобы перезвонить.

– А мне они вообще не звонили… – вздохнула Таня. – Тебя больше любят, чем меня.

– Это что, претензия? Или жалоба?

– Это констатация факта. И это правильно, наверное. Мальчишки должны больше к отцу тянуться, чем к матери. Деда они тоже больше любят, чем бабушку.

– Да ну, ерунда… – отмахнулся Валентин. – С чего ты взяла?

– Ну… Мне так кажется.

– А я могу поспорить с тобой на эту тему!

– Давай не сейчас, ладно?

– Почему не сейчас?

– Потому что у меня голова болит. Потому что у меня мясо сгорело. И вообще… Я сегодня очень устала, вот почему!

– Да ладно, не злись.

– Я не злюсь!

– А я вижу, что злишься. – Валентин пристально посмотрел на жену. – Что случилось, Тань?

– О боже… – закатила глаза Таня. – Опять по тому же кругу. Сколько можно повторять – ничего не случилось! Ни-че-го! И отстань от меня уже!

Она сердито развернулась, ушла из кухни, сжимая в ладони плоское тельце телефона. Так и ходила с ним, пока не улеглась спать.

Долго лежала с закрытыми глазами – не спалось. Будто со стороны наблюдала свою нелепую встречу с Сергеем, его удивленный взгляд, испуганное лицо. И пыталась понять, отчего так муторно на душе. Ведь хотела увидеть? Увидела. И поняла вроде – совсем другой человек. Сережа – да не Сережа. Вроде и не чужой – и в то же время чужой. Вроде она должна успокоиться и угомониться, но не получается. Может, завтра получится? Завтра закрутит в делах новый день и некогда будет маяться дурью. Тем более Сережа не позвонил… Может, он для этого сказал – позвоню, чтобы она отстала? Фу, как все неловко получилось…

Он позвонил на следующий день, ближе к обеду. Деловито назначил встречу, даже не спрашивая, удобно ли ей назначенное время и место. Но ей было уже все равно – что удобно, что неудобно… Сколько можно мучиться неизвестно чем, в конце концов?

Она пришла на встречу. Конечно же. Хотела для себя выяснить все – раз и навсегда. Вот спроси ее тогда – что конкретно выяснить? – не ответила бы. Да и не выяснила ничего, по сути… Потому что не до выяснений им было. Потому что бросило их навстречу друг другу с той самой силой, которая рассуждать не умеет. И не умеет ничего выяснять. Накрывает с головой и властвует, и не то чтобы рассуждать да анализировать, она просто дышать не дает. И потащило их той самой силой неведомо куда… И время понеслось…

В горячечных встречах понеслось, в поцелуях, объятиях. Бурно. Сумбурно. В первое время им и не до разговоров было – бросались друг на друга, как ненормальные. И жадно вбирали в себя время, отведенное для встречи. Меняли явки, адреса, гостиничные номера, какие-то съемные квартиры… И опять Татьяна задавала себе те же самые вопросы – что происходит? Они оба сошли с ума? Но ведь надо же подоплеку какую-то подвести под это сумасшествие! Признать, что меж ними происходит, все своими именами назвать.

Только какими такими именами? Что это? Компенсация непрожитой когда-то юной любви? Той самой любви, которая жила без них сиротой, потом взрослела, будучи сиротой, а теперь мстит за свое неприкаянное сиротство?

Однажды Таня, лежа на спине и выплывая из очередного горячего обморока, спросила тихо:

– Что между нами происходит, Сереж? Ты можешь мне объяснить?

– Могу… – так же тихо ответил он. – Я люблю тебя, Танька, вот и все объяснение. Как увидел тогда, во дворе… Помнишь, ты подошла и окликнула?

– Помню, конечно…

– Ну вот. Я увидел тебя и сразу понял, что люблю. Как тогда… Так ясно вдруг открылось. Я ведь не забыл ничего. А ты?

– И я…

– Кстати, а как ты в моем дворе оказалась?

– Как-как. Я ведь объясняла тебе…

– Когда? Не помню!

– Да там, во дворе, когда подошла! Я тебе так и сказала – вычислила, мол. Посмотреть хотела. Просто посмотреть, рядом постоять…

– Серьезно? А я не помню. Я вообще не слушал, что ты там лепетала. В голове будто колокол звенел – Танька! Танька! Это же Танька! А как ты меня вычислила, кстати?

– Я в Озерки ездила, как настоящий сыщик. По следу шла. Вот и вычислила.

– Ну да? Правда?

– Правда, конечно.

– Тань, а повтори мне еще раз, что ты там, во дворе, лепетала.

– На бис, что ли?

– Ага… Очень хочется еще раз услышать.

– Ну, я тебе пыталась объяснить, почему хотела тебя увидеть. Понимаешь, меня все эти годы ощущение одно преследует, покою не дает… Будто я стою на обрыве, в кольце твоих рук, и такое внутри счастье, что перенести его невозможно. Я не могу объяснить, что это такое, но… Больше я такого ни разу не испытывала, ни при каких обстоятельствах. Много всякого счастья было, но такого… Нет, не могу объяснить…

– Да я понимаю, Тань. Со мной приблизительно то же самое все эти годы происходило.

– Правда?

– Правда.

– Наверное, это я виновата в том, что поверила в твою смерть. Не надо было верить. А я поверила. И не знала все эти годы, что ты живой. Ты был для меня просто памятью, а это ощущение, которое время от времени накатывало, – миражом, осколком от несбывшегося. Я как солдат жила, вернувшийся с войны, – с осколками. Вроде и все хорошо, и счастье бытия внутри и снаружи, а осколки своей жизнью живут. А почему ты меня не нашел, Сережа? Я-то понятно, не знала… Но почему ты меня не нашел?

– Я нашел. В тот день у тебя аккурат свадьба происходила. Ты такая красивая была – глазам больно. А я… Чего я? Доходяга доходягой. Только-только из инвалидной коляски вставать начал.

– И ты все видел и не подошел?

– Не-а. Не подошел. Зачем праздник портить?

– Дурак ты, Сережа. Да я бы не вышла замуж, если б ты объявился, понимаешь ты это или нет? Да я бы за тобой на край света пошла! Хоть какой бы ты был, какая разница!

– Мне есть разница, Тань. Я не хотел быть обузой. Я ведь еще долго потом в себя приходил. Годы прошли, пока я…

– Понятно. Значит, Тамаре быть обузой ты не испугался, а мне испугался, да?

– Ты сейчас глупые вопросы задаешь, Тань. Очень глупые.

– Да почему? Почему они глупые?

– Потому. И вообще, Тань… Давай договоримся на будущее – ни о моей жене, ни о твоем муже мы никогда говорить не будем. Ни в какой ипостаси. Ладно?

– Хорошо., – упавшим голосом проговорила Таня. – Согласна. Только все же ответь мне на один вопрос, Сереж. Только на один, и все! Скажи… Твоя жена тебя очень любит, правда?

– Да. Любит. Очень любит.

– А ты счастлив, что тебя любят?

– Не знаю. Наверное, счастлив по-своему… А ты разве нет? Ведь твой муж тоже тебя любит?

– Да. Очень любит. А только меня часто эта любовь раздражает, честно скажу, хоть тебе мой ответ и не понравится. Я думаю, что и у тебя такая же ситуация.

– Тань… Моя жена и твой муж не виноваты в том, что так все сложилось. Такая судьба, значит, ничего не поделаешь. Надо уметь с благодарностью принимать любовь. Кто-то из мудрых и знаменитых когда-то сказал – любовью оскорбить нельзя… Не помнишь, кто это сказал?

– Нет, не помню. Значит, ты с благодарностью принимаешь любовь Тамары, я правильно поняла?

– Тань… – взмолился Сергей. – Мы же договорились…

Но Таня наклонилась над его лицом и, пристально вглядываясь в глаза, настойчиво продолжала:

– Она ведь ухаживала за тобой после госпиталя, правильно? Она тебя на ноги подняла? Да еще и полюбила великой любовью, правильно? Как все это не принять с благодарностью?

– Да, все именно так. Как было все это не принять с благодарностью – ты это хочешь от меня услышать? Да, Тамара подняла меня на ноги, она меня спасла, она меня вернула к нормальной жизни. Да если бы не Тамара, был бы я сейчас инвалидом, никому не нужным, только и всего. Это Тамара всех знакомых на уши подняла, лучшим специалистам деньги платила, в долги залезла…

– Сереж! Но если б я тогда знала! Я бы тоже…

– Да, ты не знала. Я и сам тогда себя не знал, ни имени своего не помнил, ни прошлого. Сколько времени прошло, пока вспомнил… Да меня мать родная не узнала, когда в госпиталь за мной приехала! А ты говоришь… Нет, я бы не хотел, чтобы ты меня видела таким, каким я тогда был. А Тамара… Ее ведь мама о помощи не просила. Она сама так решила, понимаешь? Решила меня выходить, спасти… Мы с детства знакомы, моя мама дружила с ее матерью. Потом у Тамары мать умерла, и мы с мамой остались для нее самыми близкими людьми. Она была мне как сестра… Наверное, это судьба, Тань. Как случилось, так случилось. Она меня спасла, и я…

– Понятно. И ты на ней женился из благодарности.

– Да при чем тут благодарность! Ты же не знаешь, как все это было! Как мать моя мучилась со мной, с инвалидом, в коммуналке… Ты хоть представляешь себе, что это такое – ухаживать за инвалидом в коммуналке? Когда один общий туалет на четыре семьи, одна ванная комната… А Тамара настояла на том, чтобы я к ней переехал. Почти силой меня к себе увезла. Она тогда одна в трехкомнатной квартире осталась, родители уже умерли… Она меня тогда спасла, да…

– А мама, стало быть, в коммуналке осталась?

– Да ты знаешь, сколько раз Тамара настаивала на том, чтобы мама жила с нами? Но разве ее убедишь… Ни в какую не соглашается! Хочу, говорит, чтобы у меня свой угол был. Пусть никаковский, но свой… Она вообще такая по характеру, ничего с ней поделать нельзя. И вовсе не из-за Тамары… Наоборот, она ей очень благодарна и очень ее любит.

– Да, все Тамаре кругом благодарны. Ты благодарен, мама благодарна. – хмыкнула Таня. – Одна большая общая благодарность на всех…

– Тань, к чему ты клонишь, не понимаю?

– Да все ты понимаешь, Сереж… И знаешь, как эта благодарность называется?

– Да я знать не хочу, как она называется, Тань! Потому что я действительно ей благодарен! Да, моя любовь к ней зовется благодарностью, но это ничего не меняет по сути. Я никогда не смогу причинить ей боль…

– Ты уже причиняешь ей боль, Сережа. Тем, что находишься рядом со мной.

– Все, Тань! Хватит! Больше мы к этой теме не возвращаемся! Никогда! Договорились?

Он произнес эти слова таким тоном, что Таня вдруг испугалась. И прошептала в ответ тихо:

– Да, Сережа, договорились…

Сережа вздохнул, повернул к ней голову, улыбнулся. Потом сел на постели, наклонился, выудил мобильник из кармана брошенных на пол джинсов, произнес удивленно:

– Ого… Уже девять часов! Как время летит – с ума сойти…

И, обернувшись к Тане, спросил деловито:

– Ты первая в душ? Или я первый?

– Давай вместе…

– Нет уж, дудки. Если вместе пойдем, то может случиться, что мы до утра из этой квартиры не выйдем. Давай я первый, ладно?

– Ладно, иди…

– Ты что, обиделась на меня?

– Да прям…

– Тогда обещай мне, что мы к этой теме никогда больше возвращаться не будем!

– Но я же сказала. Иди…

Они и впрямь больше не возвращались к этой теме. Никогда. Встречались урывками, на разговоры время не тратили. Действительно – зачем его тратить, когда оно само по себе драгоценно? Зачем заниматься бесконечным анализом того самого ощущения, которое вернулось из прошлого? А оно вернулось, и в этом сомнений не было. Только вот что дальше с ним делать…

А ничего не делать! Просто жить и радоваться. Сережа прав – они теперь несвободны, они теперь не те юные и крылатые, от земли не оторвешься, не полетишь. Только и остается – просто жить. Жить, как в той песне: «мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино… мы как птицы садимся на разные ветки и засыпаем в метро…»

Оказывается, обман – это тоже форма жизни. Вон как романтично можно преподнести!

Однажды удалось вырваться на целое воскресенье. С утра и до вечера. Весь день вместе – какое счастье! После обеда разомкнули объятия в очередном гостиничном номере на окраине города, Татьяна произнесла тихо:

– Сереж, я сейчас умру от голода… Утром убежала, не успела позавтракать. Пойдем в кафе, пообедаем? Где-нибудь на террасе устроим себе праздник?

– Шашлычок под коньячок, вкусно очень? – пропел он в ответ грустно.

– Ну да… Можно и шашлычок под коньячок, я не против.

– Что ж, идем…

Они уселись на террасе близлежащего кафе, за дальним столиком. Вкусно пахло шашлычным дымком и жареной картошкой, августовский день был сухим, но не знойным, солнце ласково заглядывало под навес, будто боялось помешать их уединению.

Подошедший официант усмехнулся понимающе относительно шашлычка и коньячка, но в рамках дозволенного усмехнулся, и даже приятно было, что он понял их правильно.

Потом они сидели молча, смотрели друг на друга. Сережа протянул руку через стол, чтобы взять ее руку, наклонился, приник губами к тыльной стороне ладони. Народу на террасе об эту пору было мало, и они не прятались, не хлопотали лицами, чтобы изобразить холодное приличие. Вскоре подошел официант, и все же пришлось разомкнуть ладони, освободить место для тарелок. Выпили коньяку – голова у Тани закружилась от первого глотка. А может, от счастья закружилась. И Таня засмеялась тихо, откинув голову.

– Ты чего? – спросил Сережа, тоже улыбаясь.

– Да так… – пожала плечами Таня. – Просто мне очень хорошо сейчас, и все. И времени впереди еще много. И прятаться не надо. И коньячок под шашлычок – вкусно очень. Или как там? Наоборот? Шашлычок под коньячок?

– Ешь давай! – рассмеялся Сережа. – Ты же есть хотела!

– Успею… Я тебе говорила, что очень люблю тебя, Сереж?

– Таньк… Давай и в самом деле поедим, иначе я сейчас встану и уволоку тебя обратно в номер. Ты этого хочешь, да?

– Хочу…

– А как же шашлычок и коньячок?

– Да ну их…

Они захохотали, и Сергей снова потянул руку через стол, чтобы прикоснуться губами к тыльной стороне Таниной ладони. Потом произнес строго:

– Ешь! Иначе в голодный обморок упадешь!

Мясо оказалось очень вкусным и сочным, и она увлеклась на какое-то время гастрономическим удовольствием, пока не почувствовала в этой идиллии что-то лишнее. Да, было что-то лишнее, довольно неприятное, нагло вторгающееся на их общую территорию. Будто это лишнее сверлило ей затылок…

Обернулась автоматически и тут же споткнулась о взгляд незнакомой женщины, внимательно и жадно ухватившей глазами ее лицо. И пробежал по спине холодок – стало неловко и неуютно, будто эта женщина наверняка знала о них то, чего знать не полагается.

Может, эта женщина – просто любопытствующая завистница? Сидит в компании женщин, скучно ей и злобно. И тоже любви хочется. А тут перед глазами – такая сцена. Раздражает, наверное?

Она еще раз обернулась – теперь женщина рассматривала Сережу. Но любопытства на ее лице не было, а было что-то другое. Злорадство, скорее. Ничем не прикрытое.

– Сереж… – тихо позвала Таня. – Посмотри, пожалуйста, за тот столик.

Она чуть повела глазами, указывая ему направление. Он глянул, и лицо его изменилось – ушли в один момент из него все радостные краски, и блеск в глазах потух, и появилась в них нехорошая и обидная для нее пугливая озабоченность.

– Что, Сереж? – спросила Татьяна, не удержалась. – Ты эту женщину знаешь, да?

– Знаю. Это приятельница Тамары, они когда-то вместе работали.

– И что теперь делать? Она ведь явно тебя узнала.

– Я не знаю, Тань. Ничего не делать. Съедим свой шашлык, выпьем коньяк и уйдем.

– Ты боишься, что она расскажет Тамаре? Может, стоит подойти к ней, попросить? По-моему, ничего особенного в этом нет. Или хочешь, я попрошу? Женщина женщину быстрее поймет… Хочешь?

– Тань, не суетись. Пусть это будет моя проблема, ладно?

– Да пожалуйста… Я же как лучше хотела. Я ведь за тебя переживаю, только и всего.

Она замкнулась, обидевшись. И даже не на его грубоватое «мои проблемы» обиделась, а на саму реакцию. Выходит, для него опасность, что Тамара узнает, гораздо важнее того, что меж ними происходит? И надо весь этот прекрасный день по такому принципу перечеркнуть, да? И как тут не обидеться, интересно? Где столько самообладания и холодного разума взять?

Наверное, надо было все-таки поискать в себе это самообладание. В руки себя взять. Наверное, надо было сделать усилие и понять Сережу, да. Но как же оказалось трудно сделать это усилие, как трудно оказалось наступить на горло собственной песне! Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино! Мы, как птицы, садимся на разные ветки! Шашлычок и коньячок, вкусно очень!

Остаток дня получился скомканным, заполненным Сережиной озабоченностью и Таниной обидой. А может, это и не обида была, а банальная ревность.

Да, ревность. Надо назвать вещи своими именами. И такая сука эта ревность, прости господи, никак от нее не отвяжешься!

Татьяна ревновала Сережу к Тамаре, и это была правда, и это было стыдно, и ничего с этим нельзя было поделать. В какую одежду ни ряди эту правду, но присутствие Тамары в жизни Сережи мешало Татьяниному счастливому ощущению. Тому самому ощущению, которое вернулось и без которого другой жизни просто не было.