Текст книги "Это моя правда"

– И что мне теперь делать? – спросила она, глупо моргнув. – Ждать, когда умру?

– Ну зачем же ждать… Будем что-то предпринимать потихоньку. Время идет, медицина вперед движется. Вот в Израиле, например, хорошую методику по вашему случаю выработали… У них аппаратная терапия очень хорошая, у нас такой нет.

– Значит, вы советуете мне ехать в Израиль?

– А почему нет? Если средства позволяют… Я со своей стороны могу к ним в клинику позвонить, договориться насчет вас…

– Хорошо. Я подумаю. Спасибо. А сейчас… Можно я домой пойду? Что-то мне как-то… Не по себе… Мне как-то привыкнуть надо, принять…

– Да. Сейчас можете идти. А через неделю мы вас еще раз обследуем, договорились? Подумаем, посмотрим, выберем курс лечения…

– Курс лечения? Но ведь вы только что сказали: ничего нельзя сделать!

– Я говорил, что случай неоперабельный… Но, кроме операции, есть другие методы лечения…

– Которые мне не помогут, да?

– Ну… Я бы не стал утверждать столь категорично… Всякие бывают случаи…

– Спасибо, я поняла. Я пойду… Мне на воздух очень хочется, извините…

Не пошла она больше в ту больницу. Ни через неделю, ни через месяц. И не сказала никому ничего… И Диме тоже. Хоть он и приставал к ней с каждодневными расспросами:

– Да что с тобой происходит, Тань? На диете сидишь, что ли? Не ешь почти ничего, похудела… Не надо тебе никакой диеты, слышишь? Ты и без того худая и звонкая, и даже наоборот, тебе пара лишних килограммов не помешает! Слышишь, что я говорю, Тань?

– Слышу, Дим… Слышу…

– А почему тогда отворачиваешься? Даже плакать вон собралась… Ну что я тебе обидного сказал, что? Ну да, худоба тебе не идет… Разве это неправда?

Да ты хоть в зеркало на себя глянь, на кого стала похожа, ужас! А лицо? Круги такие под глазами образовались, и взгляд такой, что меня иногда оторопь берет! Что с тобой, Тань?

– Да ничего, все со мной в порядке, отстань…

– Ну да, отстань… А что с твоим голосом, ты сама себя слышишь? Ты же хрипеть стала, как пьяный боцман… То хрипишь, то сипишь… Горло болит, что ли?

– Да. Горло болит.

– Ну так сходи к врачу…

Она поежилась, вздохнула, помаялась… И решилась. Проговорила тихо и очень тоскливо:

– Была я уже у врача, Дим… Рак у меня, понимаешь? Неоперабельный рак гортани…

– Как это – рак? Ты что? Откуда?

– Да если б знать, откуда он берется, Дим…

– Так… Погоди, Тань, погоди… Я что-то никак не врубаюсь. Надо ведь делать что-то срочно, а, Тань? Что можно сделать, ты у них узнавала?

– Врач говорит, в Израиль надо ехать. Они там якобы хорошо с этой проблемой работают…

– Ну так поезжай, чего ждешь-то?

– Дорого, Дим…

– Еще чего! И не думай даже об этом! Найду я денег, что ты! Если надо, из бизнеса вытащу или у отца попрошу! Давай завтра же иди к врачу, узнавай все, что надо! Куда лететь, к кому… На какой счет деньги перечислять…

Господи, как же она тогда ему была благодарна за такую реакцию! Так смотрела на него в этот момент, как на спасителя-избавителя… Вот он каков, ее муж! Взял и развел беду руками! Не чужая ведь беда-то… С женой беда… А она думала, он прижимистый и ни за что не станет деньги из оборота изымать! Ведь только-только бизнес в гору пошел!

С тех пор она и начала ездить регулярно в ту самую израильскую клинику. Хорошая клиника, ничего не скажешь. И врачи хорошие. Хотя операцию и они делать не стали, лечили другими методами. Как объяснил ей Давид, русскоговорящий израильский врач, надо подождать еще немного… Вот-вот должны появиться новые лекарственные способы, которыми ее случай из неоперабельного можно перевести в операбельный… А пока просто придерживать процесс надо, чтобы дальше не развивался. И ждать…

Вот она и ездила. И придерживала. И ждала. Оказалось, это не так и дорого – просто придерживать… Сама по себе операция дорогая была, а «придерживание» она одна вытягивала, своими средствами. Копила эти средства весь год и ехала…

А Дима ее бросил в первый же год болезни. Вот так просто взял и бросил. Зря она тогда им восхищалась, зря поверила, что он ее беду руками разведет. Чужая беда для него оказалась. А чужую, ее же как бы шутейно разводят, не всерьез…

– Понимаешь, Тань… Я должен быть честным с тобой. Не хочу ходить вокруг да около, скажу все как есть. Ты ведь умная, ты поймешь. Ты умная и очень сильная, я знаю. Давай с тобой серьезно поговорим, а? Как два разумных человека, которые уважают друг друга.

– Говори, Дим… Я слушаю, говори.

– Только заранее тебя прошу: не настраивайся враждебно, ладно? Просто постарайся меня понять…

– Да говори уже, господи! Хватить меня предисловиями мучить!

– Да, я скажу. Просто еще добавить хочу… В предисловие… Наверное, ты меня после этого разговора все-таки подлецом будешь считать. Предателем. Но ведь у предателя есть своя правда… Это честная правда, Тань.

– Дим, не тяни… Говори все как есть. Хотя… Я понимаю тебя, кажется. Ты хочешь уйти от меня, да?

– Ну почему сразу уйти… Это как-то однобоко звучит, неправильно.

– А как звучит правильно?

– Нам надо расстаться, Тань. Мы оба с тобой не виноваты, что все так получилось… Не я от тебя ухожу, это обстоятельства так сложились. Ничего не поделаешь, так получилось, да.

– Что получилось? Получилось, что я заболела?

– Ну да… Только не смотри на меня так, пожалуйста! Я бы мог вообще не начинать этого разговора, чтобы вот так, глаза в глаза… Мог бы тебе позвонить или письмо написать, к примеру… Я же честно хочу, Тань! Чтобы ты меня поняла! Мы не можем быть больше мужем и женой, Тань! Что это за жизнь, когда… Когда я прикоснуться к тебе лишний раз боюсь? Вернее, не то чтобы боюсь… А не могу просто.

– Брезгуешь, что ли?

– Нет, что ты! Не то… Просто… Притяжения больше нет, сама понимаешь. Жестоко тебе все это говорить, конечно… Но и ты меня тоже пойми! Я же мужчина! И я вовсе не должен… Ведь тебе не нужна от меня жертва, правда? Чтобы я жил рядом с тобой евнухом? И жалость моя тебе не нужна? Я ведь знаю, какая ты гордая на самом деле…

– Да, Дим… Не продолжай больше, не надо. Я все поняла. Я сейчас соберу свои вещи и уйду. А разводом, бумагами там всякими… Сам займись, ладно? Мне как-то не до бумаг сейчас…

– Конечно, конечно! Я сам все сделаю… И уходить тебе вовсе не обязательно, живи в этой квартире, сколько тебе понадобится. А я к родителям перееду…

По тому, как Дима быстро отвел глаза, она догадалась, что нет у него необходимости к родителям переезжать. Потому что появился уже другой адрес для переезда. То есть другую себе нашел. Здоровую. По отношению к которой здоровое притяжение есть. Во всех отношениях честное…

– Нет, Дима, я перееду. Сегодня же. У меня ж есть своя квартира. Правда, не такая комфортная, но своя. А сейчас, Дим, уходи… Уходи, я вещи собирать буду. Не хочу тебя больше видеть, уходи…

– Все-таки ты обиделась на меня, Тань! А я ведь честно все сказал, как есть! Что может быть выше честности в отношениях?

– Да куда уж выше, конечно…

– Ты думаешь, я тебя предал, да? Но я вовсе не собираюсь тебя бросать в этом, как его… В человеческом смысле. Если будут нужны деньги, я дам, Тань. На лечение или на билеты в Израиль… Ведь тебе еще понадобится туда лететь, верно?

– Да. Понадобится. Но я сама справлюсь, Дим. Отныне я только сама… Ничего мне от тебя больше не нужно.

– А вот это ты зря. Это уже гордыней попахивает. Давай отделим мух от котлет, ладно?

– Давай… Давай отделим здоровое притяжение от брезгливости. Это уж и впрямь как котлеты и мух…

– Но тебе же действительно деньги понадобятся, правда? И потому знай, я готов…

– Сама справлюсь, Дим. Не надо.

– Да как, как ты справишься?

– Как-нибудь. Бабушкин дом в деревне продам.

– Так это ж копейки… А если операцию все же назначат? В Израиле это дорого…

– Ну, до операции еще дожить надо. И все, и хватит, уходи уже… И не звони мне, ладно? Вообще исчезни из моей жизни. Мне так легче будет, Дим. Уходи…

Потом, где-то через полгода, она снова его увидела: встретила случайно на улице. Дима был с молодой женщиной – красивой, стильно одетой, и выражение лица у нее было такое… самодовольное. Вот она я, мол, какая. С высокой степенью притяжения.

А еще было что-то хищное в ее лице. Взгляд цепкий. Зверь, а не женщина. Пантера. Такая ухватит – не выпустит. И сам Дима как-то потерялся на фоне этого хищного взгляда. Понуро выглядел. Впрочем, ей уже все равно было, как он там выглядел…

Это первое время она мучилась, в себя прийти не могла. Казалось, Димина брезгливость вошла в нее и живет, уходить не собирается. Нет хуже ощущения, когда женщина сама к себе испытывает брезгливость…

Оля тогда ее очень поддержала, возилась с ней как с маленькой. И Наташка все время звонила… Если б не девчонки, так и не вышла бы из того ужасного состояния.

А еще ей очень Давид помог, израильский врач. Она тогда в клинику прилетела за очередной ремиссией, и Давид встретил ее вопросом:

– Что случилось, Танечка? Ты какая-то другая… Совсем пала духом, да? Но ведь глобального ухудшения нет… Все скорректируем…

– Меня муж бросил, Давид… Сказал, что я его больше не притягиваю как женщина.

И расплакалась от души. Впервые расплакалась так, будто слезы несли ее не вниз, в темную пропасть депрессии, а, наоборот, наверх выносили – к свету.

Давид ей не мешал, сидел, опустив полноватые плечи, крутился туда-сюда на офисном стуле. Потом встал, принес воды и салфетки, протянул ей – тоже молча. Снова сел на стул и через минуту проговорил тихо:

– Ну все, все… Поплакала, и хватит. Не ты виновата, что муж слабаком оказался. Ведь он слабак и не любил тебя вовсе. Зачем тогда о нем жалеть? Как там у вас говорится – с глаз прочь, из сердца вон?

– С глаз долой… – автоматически поправила она, утирая глаза салфеткой.

– А, вон как… Я русский совсем забыл, надо же. Меня сюда в девятилетнем возрасте родители привезли. Мы в Таганроге жили…

– Ну что ты, Давид! Ты очень хорошо говоришь по-русски! И ты такой… Добрый очень. И врач хороший. Я рада, что попала именно к тебе…

Давид кивнул головой, улыбнулся смущенно. Наверное, не особо привык к комплиментам. Да и на врача он как-то не был похож. А может, она его так воспринимала уже… Не как врача, а как дальнего родственника. Казалось, он и к ней относился как к родственнице, всегда виделись в его глазах грустная забота и жалость. А врачи ведь не умеют жалеть… Им это мешает, им отстраненность нужна, чтобы проблему пациента острее видеть.

Вот и у Давида тоже… Наверняка у него таких «родственниц» – в базарный день по рублю ведро. И тем не менее… Очень уж хотелось, чтобы проявлялись эти забота и жалость. С ними как-то легче было, что ли…

А какую радость она услышала в голосе Давида, когда он недавно ей позвонил! Конечно же, она была очень осторожной, эта радость, изо всех сил сдерживаемой. Но тем не менее – была, точно была!

– Танечка, здравствуй! У меня для тебя хорошая новость! Только сегодня узнал! Наконец-то появилась возможность перевести твой случай из неоперабельного в операбельный! Давай собирайся срочно и прилетай! И сообщи мне обязательно дату прилета, я день операции назначу! Там ведь еще на подготовительный период время надо учесть… Ну? Что ты молчишь, Танечка? Совсем растерялась, так я тебя пригорошил?

– Правильно говорить «огорошил»… – поправила автоматически и, не дав ему ответить, спросила быстро: – А сколько денег надо на операцию, Давид? Много?

– Да, я ж про деньги забыл… Конечно, это недешево. Это новый вид операции, сама понимаешь… И не я определяю денежное выражение… Да, это много, наверное. Но ведь жизнь дороже, правда?

– Да, жизнь дороже, Давид. И все-таки сколько?

Давид назвал сумму, и Таня только охнула тихо, прижав пальцы ко рту. Но тут же собралась, заговорила деловито:

– Я постараюсь достать деньги, Давид… Я прилечу, да. Как только куплю билет, сообщу тебе сразу. Спасибо, Давид…

– Да, Танечка, до встречи! Все будет хорошо, слышишь? После операции ты будешь здорова, Таня, обещаю тебе… Я очень этого хочу, Танечка! Прилетай быстрее!

– Да… Да, я постараюсь… До встречи, Давид!

Легко сказать – постараюсь. Да только что от этих стараний зависит? Где ж денег-то взять? Но ведь надо где-то их взять, как ни крути…

Странно, почему она раньше о деньгах не думала. Поддалась глупому суеверию – нельзя, мол, заранее беспокоиться, вперед паровоза бежать… Да и не верилось уже, если честно, что дело когда-нибудь дойдет до спасительной операции.

Но ведь дошло дело! А денег нет! И бабушкин дом в деревне давно продан, и деньги на поездки в Израиль растрачены… Квартиру, что ли, продать? Единственный оплот, что от родителей достался? А где она жить будет, интересно?

Хотя и не в этом дело, где жить… Нашла бы, где жить! Главное, здоровье бы вернулось, а дальше… Дело ведь в том, что все равно быстро продать квартиру не получится. А деньги прямо сейчас нужны…

Первым делом она рассказала о своей проблеме Оле с Наташкой. Наташка тут же вызвалась с мужем поговорить, с Денисом. И поговорила, конечно же, в тот же вечер и поговорила. Потом объясняла ей виновато, опустив глаза:

– Понимаешь, Тань… Денис рад бы помочь, но у него своих денег нет… А у отца он просить не станет даже, потому что это бесполезно. Он все равно не даст. Господи, Тань, да если бы у меня бы эти деньги, да я бы сию секунду… Ты же знаешь…

– Знаю, Наташка. Вообще-то я на твоего Дениса и не надеялась. Сразу было понятно, что не даст…

– Да он бы дал, Тань, если бы у него были! Он любит меня, он бы все сделал, о чем бы я ни попросила! Но отец… Отец не даст… Своего дела у Дениса ведь нет, он у отца в фирме работает и полностью от него материально зависит…

– Ладно, Наташка, не расстраивайся. Ничего, я разберусь как-нибудь. Знакомых всех обзвоню, соберу понемногу…

– Так немного и я дам, Тань! Сколько у меня на карточке есть, я все тебе переведу!

– Да ну… Не надо. Твой Денис узнает, сердиться будет.

– Нет, не будет! Скажи мне номер карты, я переведу!

– Давай до завтра оставим, Наташ. Сейчас поздно уже. А завтра еще поговорим, хорошо?

– Да… До завтра, Тань…

А назавтра все решилось само собой, как манна небесная посыпалась прямо в руки. Утром ей позвонил Дима, бывший муж…

– Тань, привет! Проснулась уже? Давай собирайся быстренько, позавтракаем вместе. Жду тебя в кафе около твоего дома, где мы познакомились, помнишь? И учти, у меня мало времени! Так что бегом!

– Не поняла… Что значит – бегом? И с какого перепугу я должна с тобой завтракать?

– Да потому, что я дома не успел позавтракать! А к тебе у меня дело есть! Причем срочное! То есть для тебя оно срочное… Давай, давай, хватит сердито в трубку вздыхать! Жду!

Нет, торопиться она не стала, конечно же. Еще чего. Срочное дело у него, надо же! Сейчас прям бегом побежит, ага…

Дима сидел за столиком, с аппетитом ел глазунью. Обмакивал краешек тоста в желток, откусывал деловито. Она вдруг вспомнила – да, он так всегда глазунью и ел… Сначала растекшийся желток собирал хлебушком, потом до белка добирался. Надо же, какая въевшаяся привычка…

Но сердце у нее все равно не екнуло, хоть глаз эту привычку и отметил. Подошла к столику медленно, села на стул с достоинством, закинув ногу на ногу. Спросила сухо:

– Ну? Чего звал?

Он глянул коротко, хмыкнул, отставил от себя тарелку. Спросил деловито:

– Завтракать будешь? Чего тебе заказать?

– Не буду. Я на минуту. Говори, чего надо, да я пойду. Некогда мне тут с тобой…

– Ну, хорошо… На минуту так на минуту. Можно и за минуту вопрос решить. Собственно, я уже и готов… Сейчас, только кофе допью, ладно?

– Да какой вопрос, говори уже, Дим! Я не понимаю, в какие игры ты играешь, честное слово! Вроде мы давно уже чужие друг другу люди…

– Ну, может, я для тебя чужой, а ты для меня – нет… Ты мне не чужая, Танюха. Вот только не понимаю, что ж ты так со мной… Я ж тогда еще говорил: обращайся, я всегда тебе помогу! А ты…

– Погоди… Что-то я не понимаю, о чем ты…

– Да все о том же, Танюх! Почему сама у меня денег не попросила? Почему через подругу решила… Самой что, слабо?

– Тебе что, Оля позвонила?! Или Наташка?

– Ну да! Оля твоя звонила. А ты не в курсе, что ли?

– Нет, не в курсе… Она мне ничего не сказала, правда…

– Что ж… Хорошая подруга, значит. Беспокоится за тебя, суетится. Только она не смогла точную сумму назвать… Все говорила что-то про операцию, что очень надо, но дорого… Вот я и решил у тебя спросить, чтобы обойтись без посредников. Говори, сколько надо. Не бойся, я не испугаюсь. У меня деньги есть. Бизнес хорошо идет, к тому же наследство от дяди неплохое получил…

– Нисколько не надо, Дима. Я не возьму. Сама справлюсь, не надо.

– О-о-о… А вот это уже вполне ожидаемо, да! Умирать буду, а от предателя помощи не приму, правильно?

– Да, Дим. Именно так. Не приму.

– А вот это уже гордыня, матушка… Гордыня… Та самая что ни на есть…

– Я тебе не матушка. Я тебе всего лишь бывшая жена. Понимаешь? Быв-ша-я. Этим все сказано, Дим.

– Понятно, что ж… Все-таки ты на меня обижаешься. Все-таки не простила, да?

– Нет. Я не обижаюсь. Правда.

– Да ладно… Если честно, я и сам до сих пор подлецом себя чувствую, а уж ты… О тебе и говорить нечего. Но теперь у меня появилась возможность преуменьшить свое самоощущение, вот в чем дело. Я уже не буду подлецом в такой степени, правда? Так что я себе этим помогаю, не тебе… Устроит такая интерпретация, надеюсь?

Она только засмеялась тихо, глядя ему в глаза. Вот ведь как умеет все вывернуть, поганец…

Дима истолковал ее смех по-своему. То есть как согласие. Допил свой кофе, проговорил деловито:

– Значит, так… Сегодня же скинешь мне на почту реквизиты этой больницы израильской, я сам с ними спишусь. Счет выставят на мое имя, я все оплачу. На все про все уйдет один день. Или пару дней, может… Устроит такой расклад, Тань?

Она снова улыбнулась, кивнула головой. Наверное, надо было ему слова какие-то хорошие сказать… Да просто поблагодарить… Он ведь вовсе не обязан был, правда?

Конечно, слаще было бы отказаться, это да. Встать и уйти гордо. Но сладость – вещь ненадежная. Сиюминутная эта сладость, как и сама гордость. Да и какая может быть гордость, когда очень жить хочется?

Да, надо бы что-то сказать ему такое – проникновенно-благодарственное… Но вместо это спросила вдруг тихо:

– Как ты живешь, Дим, расскажи? Ты счастлив, надеюсь?

– Ну, если тебе это интересно, Тань… Давай пооткровенничаю немного. Если в двух словах… Не сказать, что я очень счастлив. Вот с тобой точно был счастлив, да… А теперь – не знаю… С одной стороны, все хорошо вроде, и в то же время чего-то главного нет. А с тобой все было главным, понимаешь? Или… Зря я тебе все это говорю, да? Тебе неинтересно, наверное.

Она пожала плечами, и жест получился какой-то двоякий: то ли подтвердила, что ей неинтересно, то ли попросила продолжить.

И Дима понял ее жест по-своему, посмотрел на часы, проговорил деловито:

– Ладно, мне пора… Сегодня еще дел по горло. Значит, я жду от тебя реквизиты больницы… Деньги сегодня же постараюсь перечислить, можешь билет покупать. Может, тебе и на билет денег подкинуть, у меня есть с собой?

– Нет, на билет не надо. На билет у меня есть.

– Ну, все тогда… Пока, Тань. Надеюсь, все закончится хорошо. То есть… Операция пройдет хорошо.

– Пока, Дим… Спасибо тебе…

Он уже шел между столиков, быстро и важно, и чуть не сшиб с ног попавшуюся навстречу официантку с подносом. Да, весь он в этом – я иду, расступитесь… Ничуть за эти годы не изменился. Господи, как же она его любила, если вспомнить… А сейчас смотрит в спину и ничего не чувствует, кроме благодарного недоумения: ишь, благородный какой оказался, решил бывшей жене помочь! Такой вот я… Непредсказуемый! Внезапный и противоречивый! Иду – и расступитесь!

Она даже хмыкнула вслух, вспомнив про эту сцену. И сощурилась от солнца, яростно пробивающегося сквозь сосновые стволы.

– Тань… Ты о чем сейчас думаешь, а? О чем-то своем, наверное? Поговори со мной, пожалуйста! – услышала она Наташин голос и отвернулась от окна, тихо вздохнув.

Машина бойко бежала по шоссе, и солнце уже прыгало по верхушкам деревьев. День обещал быть жарким. Почему все самое плохое случается в такие хорошие дни?

– Да ни о чем особенном не думаю, Наташ… Так, вспомнилось просто. Как мы с Димой поговорили, когда он помощь свою предложил…

– А Олька молодец, правда? Взяла и позвонила ему, рассказала о твоей проблеме! Вот я бы не догадалась ему позвонить! Я вообще какая-то… Неповоротливая в этом смысле. Как провалилась в свое счастье, так в нем и барахтаюсь. И про маму совсем забыла, долго к ней не приезжала… Она совсем себя плохо чувствовала, наверное, а я даже не знала. Нет, не так… Я знала, конечно, только на потом все откладывала… Денис так не любит, когда я из дома уезжаю… Ну почему все так получается, Тань, скажи? Почему счастье людям глаза застит? И что теперь будет с мамой… Мне страшно, Тань, страшно…

– Ладно, не паникуй раньше времени! Вот приедем, узнаем все, тогда и будем что-то решать! Сколько нам еще до твоего Бережного ехать?

– Да где-то полчаса еще…

– Это мы что, уже два часа в пути?!

– Ну да…

– Ничего себе я задумалась! Ты не устала за рулем, Наташ? Может, я поведу?

– Нет, я сама… И впрямь немного осталось… Скоро уже с трассы на проселочную дорогу свернем. Почти приехали…

⁂

– Наташенька! Здравствуй, моя милая! Давно как не виделись…

Доктор Петров шел по коридору, расставив руки, словно собирался заключить ее в объятия. Но так своего намерения и не донес. Когда подошел к ней вплотную, опустил руки, проговорил виновато:

– Да, Наташенька, что ж… Обрадовать мне тебя нечем. Конечно, мама твоя будет жить, но… Сама понимаешь, возраст у нее. Еще и время было упущено, долго она одна пролежала. Соседка ведь только утром ее обнаружила, а инсульт ночью случился, по всей видимости. А при инсульте главное, чтобы помощь оказать вовремя. Да что я тебя учу, ты ж сама медик, все прекрасно понимаешь! Так что не буду тебя обнадеживать, Наташенька, трудные тебе предстоят времена…

– Да. Я понимаю, Дмитрий Алексеевич. А где мама сейчас?

– В палате лежит, под капельницей… Да что теперь толку от капельницы? Теперь только уход нужен…

– Я понимаю, да… А сколько вы ее в больнице продержите?

– Так сама понимаешь, долго держать не можем. Но недельку пролежит, я думаю. Максимум две… Это все, что я могу, Наташенька. Не мной такие правила придуманы. Потом уж сама решай, что да как. Можешь, пока мама в больнице, сиделку ей подыскать. Хотя сейчас это большая проблема – найти хорошего человека, чтобы за лежачим больным присматривал. Редко кто за такое берется. Если уж только по большой нужде.

– Нет, что вы… Я сама буду за мамой ухаживать! Я… Я к себе ее заберу. С мужем поговорю…

Стоящая рядом Таня хмыкнула тихонько, но она услышала, глянула на Петрова быстро, будто хотела проверить, услышал ли он тоже Танино хмыканье.

Услышал, наверное. Вздохнул тяжело, головой покивал. И проговорил как можно более оптимистично:

– Ну-ну. Если так, то конечно. Поговори с мужем, Наташенька. Это было бы хорошо, если бы мама с тобой рядом жила. Ей сейчас не столько хороший уход нужен, сколько любовь близкого человека. Ну что такое сиделка? Это ж проформа одна бездушная… Пришла, накормила, помыла и ушла. Денег себе заработала. А когда любовь и сострадание есть, это уже другое… А согласится муж-то, Наташ?

– Конечно, согласится! Что вы! Как он может не согласиться?

Получилось не так чтобы очень уверенно, а как-то возмущенно даже. Преувеличенно возмущенно. Мол, как вы смеете сомневаться в доброте и порядочности моего мужа? Потому, может, так и получилось, что сама не уверена была…

И глаза стали тут же наполняться слезами, как доказательством собственной неуверенности. Почувствовала, как Таня сжала ее пальцы, слегка потянув их вниз. Таким образом поддержать решила. Не смей плакать… Держись!

– Ой… А это Таня, моя подруга… Знакомьтесь, Дмитрий Алексеевич! – представила она Таню запоздало.

– Очень приятно, что ж… Вы уж, Таня, помогите нашей Наташеньке справиться с бедой-то… – улыбнулся Петров, слегка тронув Таню за предплечье. И улыбнулся так, что Таня вдруг смутилась, проговорила тихо:

– Конечно, помогу… Вот сама выкарабкаюсь и обязательно помогу, что вы…

– Тане серьезная операция предстоит в Израильской клинике, завтра она туда улетает… – пояснила Наташа, смахивая со щеки слезу.

– Ах вот в чем дело… Ну что ж, девушки, держитесь, что я еще сказать могу? Ничего больше и не могу… А хотелось бы, что ж. Я ведь всю жизнь женские беды близко к сердцу принимал…

– А можно мне к маме, Дмитрий Алексеевич? – тихо спросила Наташа.

– Так можно, отчего ж нельзя. Только она спит и долго еще будет спать. Ты бы лучше времени не теряла, Наташенька, а поехала бы домой, с мужем поговорила. Место бы обустроила в доме для мамы… Всякие принадлежности для обихода купила… Там ведь много всего надо, сама понимаешь. А потом бы и за мамой приехала, чего ей тут лежать? С тобой рядом ей лучше будет…

– Хорошо, Дмитрий Алексеевич, я так и сделаю. Но все равно пойду хоть гляну на маму…

Мама лежала на больничной кровати, маленькая, худенькая, будто вытянулась вся от перенесенного страдания. Хотя, наверное, она ведь и не почувствовала ничего… Просто упала. И лежала, не приходя в себя, пока ее тетя Настя не обнаружила.

Села рядом с кроватью, взяла в руки безжизненную мамину ладонь, проговорила тихо:

– Мама, мамочка… Прости меня, пожалуйста. Это я виновата, что так все случилось. Я тебя бросила одну, счастья своего захотела… Прости меня, прости!

Показалось, что мама улыбнулась. Или она так хотела, поэтому и показалось… Ничего мама сейчас не слышит, не чувствует. Еще и непонятно, какой она будет, когда в себя придет. Может вообще ее не узнать…

Обратно в город машину вела Таня, не дала ей сесть за руль. И хорошо, что не дала. Можно было наплакаться вдоволь, отвернувшись к окну.

И когда наплакалась, легче не стало. Сидела, опустив глаза, теребила мокрую от слез салфетку, сдерживала последние всхлипы. Потом вздохнула тяжело…

– Что? Боишься с Денисом разговор начинать, да? – спросила Таня, глядя на дорогу.

– Боюсь… Ты знаешь, боюсь. Нет, вообще-то он добрый, он хороший… Только эгоист ужасный, ты же знаешь.

– Да знаю, знаю… – вздохнула Таня. – Что есть, то есть, даже и спорить с тобой не буду. Про таких, как твой Денис, говорят – с серебряной ложкой во рту родился. Дальше своей потребности ничего не видит, не чувствует. Мой ведь Дима такой же, в принципе… Хотя я сейчас не имею права о нем так говорить, сама понимаешь. А вот твой Денис… Не знаю, как он себя в этой ситуации поведет.

– Вот и я не знаю, Тань…

– А если он откажется маму в дом взять, что будешь делать? Сиделку искать?

– Нет. Не буду я никого искать.

– А как тогда?

– Я сама в Бережное уеду, сама буду за мамой ухаживать.

– Но ведь Денису это вряд ли понравится…

– И что? – сердито обернулась Наташа к Тане. – Я теперь всегда должна делать то, что ему понравится? Кто я ему вообще? Наложница, что ли? Не жена, а Шехерезада какая-нибудь?

– Ну, чего ты на меня-то взъярилась? Я ж просто предположения строю, пытаюсь выход найти…

– Да, конечно. Извини, Тань… Просто я и впрямь боюсь и не знаю даже, с чего разговор с Денисом начать. Не знаю… А вдруг он… Ведь это его дом, зачем ему моя мама парализованная…

Махнула отчаянно рукой и снова заплакала, утирая щеки вдрызг растерзанной салфеткой.

Таня только вздохнула, глянув коротко на подругу. И произнесла тихо:

– Возьми хоть салфетку другую, у меня в сумке есть… И вообще… Ну его на фиг, твоего Дениса, Наташ! Перестань реветь, не стоит он этого!

– Да я не из-за него сейчас… Мне маму жалко… Она ж так хотела, чтобы я была счастлива замужем! Так хотела…

– А ты разве не счастлива?

– Так до сегодняшнего дня думала, что очень счастлива… А теперь… Ты знаешь, Тань, я ведь точно знаю, что он мне скажет. Просто дословно знаю…

– Ну ладно, не забегай вперед! Может, ты о нем сейчас плохо думаешь, а на самом деле… Как говорится, поживем – увидим! Я вот тоже думала о Димке плохо, а он… Он мне жизнь спасает, можно сказать…

– Ой, Тань, погоди! У меня телефон в сумке звонит! Это Денис! Где моя сумка, Тань?

– Да вон, на заднем сиденье… Легок на помине, надо же…

Наташа быстро нашла телефон и даже успела слегка встряхнуться, и голос вышел довольно спокойным, без слезных ноток:

– Да, Денис… Да, была в больнице… Я уже обратно еду, Денис. Как скоро? Да где-то через час примерно… Да, поняла, ты дома будешь меня ждать… Давай тогда дома и поговорим, ладно? Ну все, я скоро…

Оставшуюся дорогу они молчали. Наташа сидела, нахмурив лоб, думала о чем-то сосредоточенно. Когда показались первые городские строения, Таня произнесла деловито:

– Я выйду сейчас у супермаркета, а ты дальше одна поезжай. И держись с достоинством, Наташ… Не давай себя в обиду, поняла? И позвони мне вечером, расскажи, как с Денисом поговорила.

– Хорошо. Я обязательно позвоню, Тань.

– Ну, ни пуха ни пера…

– К черту! То есть спасибо тебе, конечно. И давай, чтобы все хорошо было, чтоб операция твоя удачно прошла, слышишь? Не увидимся ведь до твоего отъезда уже… Счастливой тебе дороги, Тань! Все будет хорошо, вот увидишь!

– Да, все будет хорошо. Давай, Наташ, с богом… Надеюсь, он нас не оставит.

– Да, Тань, с богом… Счастливо тебе…

⁂

Денис встретил Наташу с недовольным лицом. Впрочем, тут же постарался убрать свое недовольство, спросил участливо:

– Как мама? Что врачи говорят? Надеюсь, она скоро поправится?

– Да ничего хорошего не говорят, Денис… – произнесла она устало. – Это ж инсульт, что там может быть хорошего?

– Ну, я ж не медик, я не знаю… И долго она будет в больнице лежать?

– Нет. Недолго. Скоро уже выпишут.

– Почему? Ее что, лечить не собираются? Сама же говоришь, что ничего хорошего!

– А от чего лечить? И без того уже ясно все… Мама вряд ли после инсульта поднимется. Время было упущено, чтобы оказать помощь… Теперь за ней только уход нужен, постоянный уход, понимаешь? Она ведь сама ничего не сможет… Даже с постели встать не сможет… Все очень сложно, Денис, понимаешь? Очень сложно. И я тут подумала… Может, моя мама…

Наташа остановилась, не решаясь произнести нужные слова. Будто через пропасть надо было перепрыгнуть, так страшно было. Глядела на Дениса испуганно, будто ждала, что он сам их скажет, эти слова. Но он проговорил совсем другое:

– Я такой голодный, Наташ! Давай с тобой потом об этом поговорим, а? Чуть позже… Давай уже ужинать будем? Кое-как тебя дождался…

– А Аня разве не приготовила ничего? Я ж ее просила!

– Не знаю. Может, и приготовила. Я на кухню не заглядывал.

– Почему?

– Так я тебя ждал…

– А разогреть сам не мог, что ли? Это ж так просто!

– Но ты ведь все равно бы приехала, правда? Тем более я не люблю один ужинать… Привык уже, что мы вместе! Разве это плохо, скажи? Можно ведь так трактовать, что мне без тебя даже кусок в горло не лезет! Разве тебе это не нравится? А я думал…