Текст книги "Шведская семья Ивановых"

Лара. Ларочка. Зеленоглазое чудо. Магнит притягивающий – Ларочка. Вот мотнула головой – давай, заезжай скорее, мол, – и черные кудряшки взвились волной, затрепетали на ветру… Красиво-то как, господи!

И ведь понимал, что Лара вовсе не была такой уж красавицей. Настя гораздо красивее ее, если смотреть объективно. Да и вообще… Лара была полной противоположностью Насти, и не в лучшую сторону, если опять-таки смотреть на нее объективно. Маленькая, полноватая, ни тебе ног от ушей, ни тонкой талии… И той вдумчивой серьезности в облике тоже нет, как у Насти.

Но, видимо, что-то в Ларе другое есть… То, что его так притянуло. Да, именно притянуло и было сильнее его! Наверное, это и есть парадокс любви, когда в человеке притягивает именно то, что словами определить не можешь?

Вот про Настю можно все словами сказать, причем самыми положительными: красивая, умная, добрая, порядочная, очень ответственная, правильная… А про Лару этого и не скажешь, наверное, с такой уверенностью. Красивая? Ну… Не так чтобы… Умная? Нет, вовсе не умная. Живая, веселая, забавная, но не умная. Добрая? Что ж, может быть… Вон как искренне заявила, что сможет полюбить его детей! Насчет порядочности и ответственности тоже… Как-то не задавался таким вопросом, некогда было им задаваться, да и не хотелось в общем. А насчет правильности… Нет, Лара была вовсе неправильной, и это ему очень нравилось, кстати! Может, все и дело было в этой неправильности… Да если только вспомнить, как она заходит в спальню – в чулочках с подтяжками, в каком-то немыслимом кружевном корсете, как смотрит на него зелеными глазами, как изгибается под тягучую сладкую музыку! Ведь пошловато со стороны выглядит, если честно признаться, а глаз оторвать невозможно! Смотришь – и пропал… Пропал в этом зеленом коварном омуте… Да разве Настю можно представить в таком виде – в чулочках и корсете? И слова от нее услышать такие разве можно, что умеет нашептывать Лара в нужный момент?

Ох, прости меня, Настя, прости… Пропал я, Настя. Ничего мне не оставалось больше, как сжечь мосты…

Все это пронеслось у него в голове, пока въезжал в ворота, пока ставил машину в гараж. Лара ждала его на крыльце, протягивала радостно руки. Улыбалась. Глаза горели победным счастливым огнем. Таким ярким огнем, что страшно обжечься. Хотя… Давно ведь обжегся, чего уж там…

Обнялись молча, прижались друг к другу. Лара тихо прошептала ему на ухо:

– Как же я счастлива, Валь… Как счастлива… Идем в дом, шампанского выпьем. Я очень хочу шампанского! Отпразднуем нашу новую жизнь!

Глянула на него и тут же сникла слегка. Видимо, на лице у него было написано что-то такое, что не позволяло так бурно радоваться. И спросила торопливо, будто извиняясь за свой счастливый порыв:

– А почему ты девочек не привез, Валь? Надо было их сразу забрать…

– Хм… Сразу забрать… Да как забрать? Как ты вообще себе это представляешь? Их ведь в охапку не возьмешь и на руках не принесешь, они уже большие, свое право голоса имеют.

Сказал и вздохнул грустно. Понурился. А Лара заговорила виновато:

– Я понимаю тебя, Валя, очень даже хорошо понимаю… Но давай будем считать, что это вопрос времени, ладно? Мы их потом все равно заберем, обязательно заберем!

– Да они сами не хотят, Лар… Они сами сказали, что с Настей останутся. Будто я им и не отец вовсе… С такой легкостью решение приняли, что… Даже объяснить тебе не смогу, как мне тяжело было. Но я без них не смогу жить, Лар, понимаешь? Ну согласись, что это неправильно, в корне неправильно! Дети должны жить с родным отцом, а не с мачехой! А они… Так получается, что я не отец, а прямо подлец какой-то…

– Валь, знаешь… Я думаю, тебе с ними еще раз нужно поговорить… Так поговорить, чтобы вам никто не мешал. Чтобы никто на них не давил… Чтобы только ты и они…

– Да, да… Я тебя понял, да. Конечно, при Насте они и не могли по-другому сказать… Да, завтра я их встречу после тренировки и поговорю!

– Вот и молодец, и правильно, Валь… А сейчас пойдем в дом, а? Что-то я озябла… Ну его, к лешему, это шампанское, пойдем сразу спать. Я уже успела страшно соскучиться по тебе, Валь…

* * *

– …Пап, ну чего ты от нас хочешь? Мы что тебе, куклы безмозглые, чтобы дергать нас туда-сюда?

Полька смотрела исподлобья, глаза у нее были злыми. Ему даже показалось – ненавидящими. Но ничего не сказал, не стал возмущаться. Хотя где-то в глубине подсознания это самое возмущение вовсю бунтовало – да как ты смеешь, бессовестная, на меня так смотреть! Ведь я тебе отец, а не чужой дядька!

– Пап, и правда… – тихо произнесла Оля, коротко взглянув на сестру. – Зачем ты так маму обидел? Что она тебе плохого сделала? Она так плакала вчера… Мы пытались ее отвлечь как могли, а она все равно плакала…

– Да не обижал я ее, Оленька… Просто вам не понять еще всего… Вот подрастете, тогда и поймете.

И сам поморщился от этого жуткого штампа – подрастете-поймете! Будто слов других не нашел! Но, черт возьми, и впрямь никаких умных слов не находилось, чтобы им объяснить… Чтобы поняли… Или их просто на свете не существует, подобных слов? Что бы он сейчас ни сказал, все будет звучать не в его пользу?

– Да как, как же не обижал, что ты говоришь такое, пап! – Полька тут же зацепилась за его слова. – Мы же слышали, как ты с мамой разговаривал! И что ты ей сказал, тоже слышали! Мы же за дверью стояли! Ты сказал маме, что не любил ее, а женился для того, чтобы у нас мама была! Это что, по-твоему, не обидно? Ты нас с Олькой совсем, что ли, за дурочек считаешь, пап?

– А ты в курсе, Полюшка, что подслушивать разговоры взрослых нехорошо? Кто тебя этому научил? Да как вам не стыдно вообще? Стоять за дверью и подслушивать!

– Ой, вот давай ты не будешь сейчас нас воспитывать, а? – поморщилась в ответ Поля. – Нашел время… И вообще! Неужели ты сам не понимаешь, что когда взрослые плотно закрывают все двери, когда сами организуют запрет, очень хочется этот запрет нарушить! Так и тянет его нарушить, пап… То есть пойти и подслушать…

– Методом от противного, что ли? – Валентин грустно усмехнулся. – Подростковое провокативное поведение сыграло свою роль?

– Ой, да какая разница, пап, что оно там сыграло… Дело ведь не в этом!

– А в чем, Поль?

– А в том, что ты сейчас просто пытаешься с темы соскочить. Мы тебе про маму, а ты нам в ответ – как не стыдно подсушивать… Что, западло в своей подлости признаться по отношению к маме, да, пап?

– Поля… Что за слова такие? Чтобы я больше не слышал ничего подобного! И что значит – признаться в подлости? Ну какой такой подлости, Поль… Просто так бывает в жизни, понимаешь? Когда приходит время что-то менять…

– Ну так и меняй на здоровье свою жизнь, чего ты от нас-то хочешь? Нас вполне все устраивает на данный момент. Тем более ты ведь сам для нас маму выбирал когда-то, как выяснилось! Мы еще малявки были, сами выбирать не могли. И спасибо тебе, что именно такую нам маму выбрал… Нас все устраивает, понимаешь? Мы ее любим… И она нас тоже любит. Так чего от нас хочешь теперь? Чтобы мы одобрили твое предательство по отношению к нам?

– Я вас не предаю, Поля, о чем ты… Более того, я хочу, чтобы вы жили со мной… Так и должно быть в принципе, ведь я ваш отец!

– Ну ладно, ты отец, ты нас не хотел предавать… А с мамой почему так поступил?

– Потому… Потому что я полюбил другую женщину, так получилось…

– Она что, лучше нашей мамы, по-твоему?

– Нет, не лучше. Ну, как вам все это объяснить, я не знаю… Никто никого не лучше и не хуже. Просто природа так распоряжается человеком, когда он может кого-то разлюбить, кого-то полюбить… Да, никто никого не лучше и не хуже.

– Нет уж, не надо, папочка. Мы знаем, что наша мама лучше, и ты нас в обратном не убедишь! – решительно провозгласила Полька и обиженно поджала губы, отвернувшись в сторону.

– Да как ты можешь так говорить, Поль… Ты ведь даже не знаешь ее… Ту женщину, которую я полюбил…

– Не знаю и знать не хочу! Зачем мне ее узнавать, скажи?

– Ну, затем хотя бы, что это моя женщина… Надо уметь уважать чужие чувства, доченька.

– Вот именно – чужие! Сам так сказал! Для нас с Олькой твои эти чувства – чужие! Вот которые к маме были – они не чужие, да…

– Поля, Поля… Какая же ты растешь… Уж слишком категоричная. Надо уметь уступать, Поль. Давай так… Вы хотя бы познакомитесь для начала… Сейчас поедете вместе со мной и познакомитесь…

– Да никуда мы не поедем, пап! Еще чего! Если хочешь с нами общаться – давай будем общаться. В кафе ходить, в парк… Или еще куда-нибудь… Да у нас так полкласса со своими родаками общаются! И ничего! И мы так же будем…

– Нет, я все равно не понимаю… Что за вредность такая, а? В конце концов, я могу вас и не спрашивать! Могу забрать с собой, и все! И будете жить там, где я живу, как миленькие!

– Ага, щас… Размечтался…

– Поля! Как ты с отцом разговариваешь? Прекрати сейчас же!

– Хорошо. Я могу вообще не разговаривать, если так. И Олька тоже может не разговаривать.

Оля быстро закивала, соглашаясь с сестрой. Придвинулась ближе к Поле, чтобы рядом быть, плечом к плечу, смотрела на отца исподлобья.

– Ну, Поль… Олечка… Ну что вы, в самом деле… Ну что будет ужасного в том, если вы познакомитесь с Ларой? Кстати, она очень этого хочет… Она сейчас обед готовит, наверное. Старается. Она нас ждет… Поехали, а?

– Нет, пап. Не уговаривай даже. Нет…

– Вы с Олей боитесь, что мама на вас рассердится, да?

– Ну, может, и не рассердится… Но ей неприятно будет. Она и так всю ночь проплакала, мы с Олькой слышали. Она тихо плакала, в подушку, но мы все равно слышали… Нет, пап, нет… И не уговаривай…

– Ну, хорошо. Я сам потом с мамой поговорю. Пусть немного времени пройдет, она успокоится, и я с ней поговорю…

– О чем, пап?

– Как это – о чем? Чтобы она вас ко мне отпустила.

– Да она нас и не держит в общем… Это мы сами так решили. Мы ведь можем за себя что-то решать, правильно? И совесть у нас есть, в отличие от тебя.

– Поля! Прекрати! Ты не можешь в таком тоне разговаривать с отцом!

– О господи… – подняла вверх глаза Полька и вздохнула тяжело. – Опять по одному и тому же кругу пошли… Да как ты не можешь понять, папочка, что мы уже выросли, что мы уже почти взрослые! Нам по четырнадцать скоро исполнится, мы уже не маленькие девочки! Мы уже вправе свой выбор делать!

– Ну уж, взрослые… Что-то рано вы повзрослели… Я и заметить не успел…

– Да нормально. Просто надо было почаще дома бывать, папочка, а не… Ладно, не буду тебе грубить, а то опять возмущаться станешь. И вообще, нам домой пора. Надо еще ужин для мамы приготовить, а то она уставшая с дежурства придет. Мы же должны с Олькой ей помогать, ей сейчас трудно. Да и кто, если не мы…

Полька переглянулась с Олей, и обе вздохнули совсем по-взрослому. Заторопились тут же:

– Все, пап, пока! Звони, пообщаемся! Пока…

Девчонки ушли, оставив его в растрепанных чувствах. На миг мелькнула испуганная мыслишка в голове: может, они правы в своей непреклонности, а у него действительно просто совести нет? Настя ведь его в свое время просто спасла, когда он плюхался в этой жизни одиноким отцом? И поступать так по отношению к ней – подло?

Да, подло. Согласен. Но нельзя жить только на чувстве благодарности. Что делать, если в тебе и другие чувства есть, которые… такие непреодолимые?

В кармане заверещал телефон: Лара звонит… Чувствует, когда он о ней думает. Она все чувствует и понимает, да…

– Ну что, Валечка? Поговорил с девочками? Я вас жду к обеду, да? Я гуся с яблоками запекла… А еще вкусностей заказала всяких для девочек, сейчас привезут…

– Нет, Лар, они отказались со мной поехать. Так получилось, извини.

– Ой, Валечка… Ну ты не расстраивайся, все равно мы придумаем что-нибудь… Потом… А сейчас приезжай домой, я тебя жду…

– Да. Я еду, Лара.

– Будь осторожен, милый… Ты сейчас в таком напряженном состоянии, я тебя понимаю! Умоляю тебя, будь осторожен…

– Да, Ларочка, да… Я постараюсь…

Пока ехал, голос Лары так и звучал в голове – отголосками ласковых интонаций. Почему-то подумалось, что Настя никогда с ним в такой ласково-заботливой интонации не разговаривала. Всегда только по делу и очень коротко. Хотя да, времени на ласковую тональность у нее обычно не оставалось: работа, дом, заботы о девочках… И все равно это ведь ужасно приятно, когда о тебе так волнуются, когда умоляют быть осторожным за рулем! Когда знаешь, что мысли любимой женщины заняты только тобой, тобой одним…

– …Что, так и сказали – не хотят со мной знакомиться? – печально расспрашивала Лара, когда сели обедать. – Но почему, Валь? Почему они так плохо настроены по отношению ко мне?

– Да не плохо, Лар… Просто они Настю огорчать не хотят. Это ж понятно…

– А мне непонятно, Валечка, непонятно! И вообще, вся ситуация какая-то неправильная, согласись! Она же им мачеха, а ты родной отец, они не могут не понимать этого! И знаешь, что? Я думаю, что Настя им просто запретила со мной общаться, вот и все! Она боится, что мы девочек заберем, и запретила! Чтобы тебе таким образом отомстить…

– Нет, Лар. Настя не такая, что ты. Она не стала бы это делать из мести. Все гораздо проще Ларочка: она на самом деле очень любит девочек, и они ее любят. Она хорошая мать, вот и все…

– Она не мать. Это ты – отец, а она не мать.

– Лара, ну что ты говоришь…

– Ладно, милый… Я понимаю, как тебе этот разговор неприятен. Давай пока оставим все как есть. Пусть время пройдет… Время все расставит по своим местам, милый. Твои девочки будут жить с тобой, вот увидишь… Все будет хорошо!

* * *

Как же, оставим все как есть, ага! Ничего подобного она делать не собиралась. Почему она должна смотреть, как Валя переживает? Как уходит в себя, как своим отцовским несовершенством мучается? Нет уж, тут надо действовать. И действовать решительно, а не ждать, когда время пройдет! Вот Валя утром уйдет на работу, и она начнет действовать…

Лара даже составила себе определенный план, как ей казалось, очень простой. И вообще, она уже успела привыкнуть к мысли, что в ее большом доме поселятся эти девочки… Представляла себе, как они будут жить дружно, общаться, будут вместе на шопинг выбираться, в бассейн… О, да она их многому в этой жизни научит! И покажет многое. Да что там говорить, она уже и шкатулку с драгоценностями распотрошила, и определила для себя, какие подарки сначала девочкам сделает, какие – потом… Благо есть что дарить, покойный Павел не уставал ее дорогими украшениями баловать. А что? Она и по колечку с бриллиантами им подарит… Она же добрая, ей не жалко. Пусть знают, в какой щедрый дом их отец привел, к какой замечательной женщине! Да разве девчонки устоят от таких подарков? Нынче ж они все такие, продвинуто-меркантильные…

Для себя она решила, что пойдет к своей цели прямым путем. То есть вполне законным. Ведь это всем очевидно, что дети должны жить с родным отцом! А мачеха их просто удерживает при себе, желая этому отцу отомстить! А дети ей вовсе не нужны, это ж понятно… Они ведь не родные по крови! И другие это сразу понять должны… Те, кто должны подобными делами заниматься.

Так и сообщила, позвонив в дежурную часть полиции. Мол, принимайте сигнал, действуйте. Вы обязаны. Только дежурный какой-то бестолковый попался, никак не мог всей сути дела понять.

– Да я ж вам объясняю, она назло удерживает детей, как вы не понимаете! Их надо просто изъять и передать родному отцу! Вам поступил сигнал, и вы обязаны действовать, а не отговариваться! Я ведь и жалобу написать на ваше бездействие могу, если на то пошло!

– Да я вас понял, понял… – покладисто согласился дежурный. – Только вы не по адресу обратились, это вам в опеку надо…

– Вот интересно, в опеку! И куда еще вы будете меня футболить? Нет, я точно жалобу напишу…

– Ладно, не горячитесь, что вы… Я же вам не отказываю… Будем считать, что ваш сигнал принят. Передадим его участковому, пусть сходит, проверит по месту жительства. Так в заявке и напишу – проверить факт незаконного удержания… Говорите адрес. Где происходит данный факт? Кем происходит?

– Ах, адрес… А я только улицу и дом знаю… И то визуально… Но ведь вы можете адрес по фамилии отца девочек определить?

– Ну, давайте визуально. И фамилию отца давайте. Имя давайте, отчество.

– Улица Сибирская, дом напротив супермаркета большого… Я не помню название, я там пару раз была, отца девочек подвозила к дому… Там еще такая большая липа во дворе растет, огромная просто.

– Хм, липа… Ладно, найдем, где липа растет…

– А имя отца девочек – Иванов Валентин Алексеевич. Дочки у него близнецы, Ольга и Полина. Тоже Ивановы, стало быть. Этого вам достаточно?

– Ладно, проверим… Завтра по адресу участковый подойдет, потом примем решение, как дальше действовать. Если детей действительно удерживают силой, из дома не выпускают…

– Ой, да я же этого не сказала! Я же не про физическое насилие вам толкую, а про морально-психическое! А это еще хуже, между прочим! Что ж вы не понимаете таких простых вещей, почему вам все по сто раз объяснять приходится?

– Ладно, ладно… Будем считать, что ваш сигнал принят. Все проверим, не беспокойтесь…

– Да уж, постарайтесь, пожалуйста!

Лара нажала на кнопку отбоя, хмыкнула, чувствуя неудовлетворение от разговора. Участковый, значит… Интересно, как этот участковый определит степень морально-психического воздействия? Да и есть ли оно вообще… Сама-то она откуда это взяла? Неужели только от своего желания плясала – заставить Валину жену отдать детей? Ох, трудная это задача…

Но ничего, она справится. Главное, первый шаг сделать, в войну ввязаться. А там посмотрим, чья возьмет… Лучше хоть что-то предпринимать, чем совсем ничего!

* * *

Звонок в дверь застал Настю врасплох. Кто это может быть? Девчонок с тренировки она еще не ждет… Может, показалось? Голова к вечеру разболелась так, что и немудрено…

Звонок повторился, и пришлось встать с дивана, пойти к двери. Глянула в глазок – незнакомый мужчина стоит.

Открыла дверь и спросила настороженно:

– Вам кого? Дверью ошиблись?

– Нет, я к вам… Вы Анастасия Викторовна Иванова?

– Да, я…

И только тут заметила – а мужчина-то в форме! Причем в полицейской! И запаниковала в один миг:

– Что случилось, говорите? С детьми что-то, да? Где они?

– Да успокойтесь, Анастасия Викторовна, ничего не случилось. Я участковый, лейтенант Петровский Валерий Павлович. Я просто зашел к вам… Обстановку проверить… А детей, стало быть, дома нет?

– Нет… Они на тренировке… Они спортивными танцами занимаются, они позже придут.

– Вы их взаперти не держите?

– Хм… Странный вопрос… Почему я должна держать их взаперти?

– А вы кем детям приходитесь, Анастасия Викторовна?

– Матерью я им прихожусь, кем же еще…

– А позвольте уточнить: матерью или мачехой?

– А почему вы спрашиваете? Я не понимаю… Что случилось вообще, можете объяснить?

– Могу… Но для начала позвольте в квартиру пройти, что ж мы в дверях беседуем? И в паспорт ваш хотелось бы глянуть…

– Хорошо. Проходите в комнату. Паспорт я сейчас принесу.

Участковый Петровский внимательно изучил Настин паспорт, почему-то вздохнул, протягивая его ей:

– Все в порядке, держите… И все же вы не ответили на мой вопрос: кем вы приходитесь Ивановой Ольге и Ивановой Полине, матерью или мачехой?

– Ну, допустим, я мачеха… Но я давно уже их удочерила. Так что можете считать, что я матерью прихожусь.

– Удочерили, говорите? Законным образом?

– Ну да… А каким же еще?

– Что ж, это меняет дело…

– И все-таки вы можете объяснить причину своего визита, господин участковый? Или как там правильно следует к вам обращаться?

– Да не важно… А причина моего визита проста – это проверка поступившего в полицию сигнала. Согласно ему вы насильно удерживаете детей, не отпускаете их к отцу…

– Я? Насильно? Да бог с вами… Девочки сами приняли решение жить со мной.

– Понятно. А как с мужем расстались? Мирно или со скандалом?

– Нормально расстались. Он сказал, что полюбил другую женщину, и ушел.

– И все?

– И все. А что еще надо делать? Драться напоследок, посуду бить?

– Ну, знаете… Всякое бывает… А детей он с собой звал?

– Да, звал. Но я ж вам объясняю: они сами так решили. О, а вот и они пришли с тренировки! – услышала Настя настойчивый звонок в дверь. – Так только они звонят… Я открою.

Оля с Полей ввалились в прихожую уставшие, взмыленные. Оля проговорила тихо:

– Мам, есть хотим… Сейчас просто упадем от голода, будем на полу валяться.

– Да, сейчас будем ужинать… Пока помойте руки. Только мне надо участкового проводить… – рассеянно ответила Настя, оглядываясь в сторону гостиной.

– Кого проводить? – хором переспросили девочки, переглядываясь.

– Участкового! – досадливо повторила Настя. – К нам зачем-то участковый пожаловал! Вон, в гостиной сидит. Идите и поздоровайтесь… Покажитесь, какие вы есть.

– А зачем он пришел, мам? – тихо уточнила Поля.

– Да я так и не поняла толком. Говорит, к нему сигнал поступил, будто я… Будто я вас силой удерживаю.

Последние слова она проговорила уже в спину Полины. Та решительно направлялась в гостиную, Оля поспешала вслед за ней.

Участковый Петровский привстал из кресла, приветствуя девочек вполне доброжелательной улыбкой. Но спросить ничего не успел, Поля первая огорошила его вопросом:

– Это вас папа прислал, да? Это он вам сказал, что нас мама удерживает? Так вот, скажите ему, что так поступать просто бессовестно… Мало того что он маму обидел, он еще и в полицию нажаловался! И никто нас здесь не удерживает, неправда это! Мы с мамой будем жить, нас все устраивает! А он… Если он так… Мы с ним даже общаться не будем, если он так поступает, вот! Так ему и передайте! И пусть даже не звонит, все равно не ответим! Если он так делает, то и мы будем делать так же! Совсем общаться не будем, никак! Вот!

– Ну, зачем же так категорично – общаться не будем… – укоризненно протянул участковый, окидывая взглядом девочек. – Он же вам отец, что уж вы так…

– Да? А зачем он тогда вас прислал? Он чего хотел, интересно? Чтобы вы нас силой к нему отвели?

– Нет, он вовсе этого не хотел… Вернее, это не он…

– А кто тогда?

Бедный участковый совсем сник под Полиным напором. Настя стояла в дверях гостиной, опираясь плечом о косяк, наблюдала всю эту картину. Голова болела нестерпимо, и хотелось, чтобы весь этот бред поскорее закончился. И надо было вмешаться как-то, пока Полька совсем не распоясалась в поисках правды и справедливости. Ясно ведь, что это не Валя все организовал… У него бы наглости не хватило.

Шагнув вперед, она произнесла твердо:

– Надеюсь, вы на этом завершите проверку поступившего сигнала, да, господин участковый? Видите, у нас все в порядке, все хорошо, никто никого не удерживает. Да и времени у нас нет на разговоры… Девочки голодные с тренировки пришли, мне их кормить надо. Так что извините…

– Да, да, конечно… – торопливо поднялся участковый из кресла. – Я все понял, я сейчас уйду… Извините, что побеспокоил. До свидания!

– А папочке передайте, чтобы звонками больше не утруждался! Мы даже отвечать на его звонки не будем, если… Если он с нами так! – вслед ему яростно прошипела Полька.

Насте даже пришлось урезонить ее, проговорив сердито:

– Да ладно тебе, Поль! Развоевалась… Человек же на службе, он обязан был… Что ты на него набросилась?

– А пусть знает… Пусть знает, что мы тебя не дадим в обиду… – Полька подняла на нее сердитые глаза.

Когда Настя закрыла за участковым дверь и вернулась в гостиную, они обняли ее с двух сторон, обволокли, будто приняли в теплый кокон, и застыли безмолвно. У нее даже в груди перевернулось что-то и подступило к горлу. Стало трудно дышать. И головная боль отступила, сдалась. Впервые отступила с того момента, как за Валей захлопнулась с дверь.

– Ничего, мои девочки, ничего… Все как-то устроится со временем, все образуется… – прошептала она тихо, глотая слезы. – Ну, что же мы тут стоим, а? Вы ж голодные. Пойдемте на кухню, кормить вас буду…

Через несколько дней Ларе позвонил участковый Петровский, деловито доложил обстановку. Так и заявил довольно нагло, как показалось Ларе, да и весь разговор прошел на повышенных тонах – она просто сдержать себя не могла от нахлынувшего возмущения!

– …Факты насильственного удержания согласно проведенной проверке не подтвердились… Да, лично я проверял… И мой вам совет – оставьте детей в покое. Им и без того сейчас трудно, они уходом отца из семьи обижены. Через суд хотите? Ну что ж, это ваше право… А только через суд вы их ни к чему не принудите. Они ведь большие уже, взрослые почти девицы. Сами могут решать, с кем им жить… Тем более удочерение было оформлено законным образом. Да я же еще раз вам объясняю, а вы не слушаете меня совсем. И еще раз повторяю – это ваше право, да… И не надо со мной скандалить, успокойтесь, пожалуйста…

Лара нажала на кнопку отбоя, кипя внутренней яростью. Ну как этому долдону-участковому объяснишь, что Валя места себе не находит? Что он им родной отец и потому имеет полное право? Что сидит за ужином и молчит. Все время о чем-то думает. Хотя понятно, о чем… Вернее, о ком… Да, он без детей жить не может, неужели это идиоту-участковому непонятно? Как, как еще это объяснять, интересно?

А еще Валя все время дочкам названивает: сама заглядывала к нему в телефон и видела, сколько сделано вызовов. А они ему ни разу не ответили, ни та, ни другая… Вот и сейчас ходит по газону, прижав телефон к уху. Наверняка опять им названивает.

Не выдержала, вышла к нему и позвала настойчиво:

– Валя! Иди ко мне… Валечка…

Он подошел и глянул с улыбкой. Да только разве ее улыбкой обманешь? Слишком уж натянутая она была, наспех состроенная.

– Ты что-то хотела сказать, Ларочка, да?

– Да, я хотела… Я хотела сказать… Хватит уже мучиться, Валь. Ну не хотят с тобой дочки разговаривать, и не надо. Дай им время, пусть успокоятся, осознают и примут… Пусть время пройдет, Валь. Много времени…

– Ларочка, но я ж не могу… Это ж мои дети, Ларочка, понимаешь?

– Да я понимаю, Валь… Но ведь со временем все уладится, вот увидишь. А так… Ты только себя изведешь чувством вины, и все. Хотя на самом деле ты ни в чем и не виноват. Разве ты виноват в том, что полюбил? Они поймут все со временем, они сами к тебе придут. А пока… Пока они сделали свой выбор… А ты – свой… Ведь ты меня выбрал, правильно? Ведь ты любишь меня?

– Да, Ларочка, да. Но…

– Все, Валь, все! Пойдем лучше спать, ты устал. Пойдем… Вот увидишь, все уладится, все образуется. Я тебя одного с этой проблемой не оставлю, не думай даже. Я все равно что-нибудь придумаю, Валь. Ведь должен быть из этой ситуации какой-то выход! Я придумаю, Валь, придумаю…

* * *

Настя приподняла голову с подушки, глянула на часы. Рано, можно еще полежать. Сейчас только семь вечера, девчонки раньше восьми не придут. Можно лежать, замерев и закрыв глаза. Так головная боль отступает, будто тоже перестает шевелиться и замирает тихо. Когда же она совсем отступит, когда? Живет в ней будто сама по себе, и никакие болеутоляющие ее усмирить не могут. Как Валя ушел, так и начала ее мучить боль…

Наверное, это ее организм такую своеобразную защиту включил. Чтобы мучилась не отчаянием, а всего лишь головной болью. Чтобы плохие мысли отгонять. Чтобы не перебирать в голове, не раскладывать по болезненным деталям этот последний диалог с Валей… Ведь до сих пор звучит его голос в ушах, до сих пор! Как он тогда сказал? Мол, я выбирал мачеху для детей, а не любимую для себя женщину?

Наверное, организм прав. Легче прятаться за головной болью, чем нырять в этот ужас. Так психика целее будет. А работать можно и с головной болью, терпеть, обманывать всех благополучным видом. Не станешь ведь рассказывать каждому пациенту, как плохо она себя чувствует… Пациенту наплевать, что у нее и отчего болит. Его свои болячки больше интересуют. И девчонкам тоже ни к чему о своей боли рассказывать. Как хорошо, что еще целый час можно лежать и не двигаться! Отдыхать…

Но отдохнуть не удалось. Прозвучавший дверной звонок отозвался в голове болезненным взрывом – девчонки, что ли, так рано пришли? Надо идти открывать… И что у них за привычка – в дверь звонить, если своими ключами открыть могут?

Распахнула дверь и даже отпрянула от неожиданности, увидев Валю. Стоит, смотрит настороженно, исподлобья.

– Здравствуй, Насть… А я тебе звоню, звоню… А ты никак не отвечаешь… Тоже меня игнорируешь, что ли?

– Почему – тоже? Не понимаю…

– Ну да… Все ты прекрасно понимаешь. Знаешь ведь, наверное, что мои дети мне бойкот устроили.

– Нет, Валь, не знаю. Они мне об этом не говорили. Хотя да… Что-то такое от них звучало, когда участковый к нам приходил… Но я не думала, что…

– Ты позволишь мне пройти, Насть? Мне бы хотелось поговорить с девочками.

– Проходи, конечно. Только их все равно дома нет. Обещали не раньше восьми заявиться.

– Ну так я подожду их… Можно? На кухне посижу, чаю попью. Что-то совсем в горле пересохло. Чего ты на меня так смотришь, Насть? Что, выгляжу плохо?

– Да, Валь… Если честно, то да, плохо выглядишь. Вроде так не должно быть, когда новую жизнь начинаешь? Наоборот, подъем сил должен быть. Новая любовь, новая жизнь…

– Это ты издеваешься сейчас надо мной, да? – с грустной улыбкой спросил Валентин, усаживаясь на кухне на свое любимое место у окна.

– Ну что ты! Отнюдь… – так же грустно улыбнулась Настя, потирая виски пальцами.

Валя вздохнул, уставился на нее долгим взглядом. Потом произнес почти с обидой:

– Вот вся ты в этом «отнюдь», Насть… Даже в такой момент не можешь свою интеллигентскую сущность высвободить. Как же я не люблю это паршивое словечко – отнюдь! Как говорил один киногерой, на каждое ваше «отнюдь» у нас может найтись свое «ибо»!

– Послушай, Валь… Давай не будем сейчас обсуждать мою сущность, ладно? Какая она есть, такая и есть. Тебе больше с ней рядом не жить. Если ты плохо себя чувствуешь, я в этом не виновата. Хотя, как медик, могу оказать посильную помощь. Где у тебя болит, Валь?

Он ничего не ответил и отвернулся к окну. Стал смотреть, как тополиная ветка раскачивается под ветром, норовя хлестнуть по стеклу. Давно надо эту ветку спилить, да руки все не доходят… Вернее, не доходили. Да… И надо же ответить еще на вопрос Насти – где у него болит…

Да только что на это ответишь? Расскажешь, как сердце ноет, душа мучается? Как совесть болит, съедаемая чувством вины? Как неуютно ему из-за всего этого в новом счастье? Ведь как ни крути, а детей он своих оставил. На чужого человека оставил!

Хотя… Какая ж Настя детям чужая? Она их любит. И надо бы этим утешиться, но… Факт остается фактом, и ничего тут не поделаешь. Очень хлестко бьет по сердцу этот самый факт – родной отец оставил детей с неродной матерью. Невыносимый факт! И как с ним жить прикажете, да еще и счастливым быть?

Наверное, он совершил большую ошибку. Наверное, надо было перетерпеть, перемучиться своей любовью, но не уходить из семьи. Со временем бы привык… Не он первый, не он последний. Многие так живут. А может, не поздно еще все исправить? Ведь Настя любит его! Всегда любила…