Текст книги "Темное время души"

– Ну, это так говорят… Я тебе потом объясню… – виновато пробормотал Лешик.

– Вы что, за чешками на другой конец города ездили? А про меня забыли совсем? Сижу тут во дворе как неприкаянная… Между прочим, я голодная, сегодня даже пообедать не успела!

– А чего не успела-то? Неужели работой увлеклась? – быстро спросил Лешик, и ей послышалась обидная ирония в его голосе. Хотя наверняка не было никакой иронии – Лешик просто не мог ничего подобного себе позволить. Она знала это прекрасно и все равно разозлилась еще больше – надо же было причину найти для своего дурного настроения! Хотя бы для себя найти…

– Да! Представь себе, увлеклась! Или ты думаешь, что я целый день дурака валяю? Может, я его и валяю, конечно, сильно спорить не буду… Но ты все равно не имеешь права так говорить!

Он посмотрел на нее задумчиво, ничего не ответил. На его языке это называлось так: не давать эмоций для провокации. Лучше, мол, промолчать, целее будешь.

– Знаешь ведь, что я сижу тут без ключей, и не торопишься, идешь себе не спеша! И правильно, чего спешить-то? Главное, чешки купили, а что я голодная, это ж неважно совсем!

Выдала из себя сердитую тираду, и будто легче стало. И тут же понизила голос, будто захныкала жалобно:

– Вот сейчас упаду в обморок, будете знать…

Лешик подхватил ее за талию, проговорил торопливо:

– Пойдем, Лесь, пойдем, рыба моя золотая! Срочно кормить тебя будем! Я ж не знал, что ты не обедала…

– Да если бы и обедала! Ты же знаешь, что я без еды долго не могу! И голода терпеть не могу, организм у меня так устроен!

– Знаю, все знаю про твой организм… И не перестаю удивляться этой его особенности. Вот интересно, как у тебя такой зверский аппетит зарождается? Вроде и места для него особо не предусмотрено… Вон, ребра одни торчат, будто ты и не ешь ничего! Хорошо, что мы с Лизой еще и в продуктовый по пути зашли, колбасы да сыру прикупили, а то вдруг ужина не дождешься – возьмешь и всплывешь кверху брюшком…

– Не всплыву. Выживу как-нибудь. Ну, идемте же скорее…

Дома Лешик, аккуратно повязав на себя фартук с оборочками, принялся так же аккуратно лепить абсолютно правильной формы котлеты, предусмотрительно поставив перед сидящей за кухонным столом Лесей два йогурта и тарелку с бутербродами.

– На, замори пока червячка…

«Какой правильный, добротный у меня муж! – думала она, исподтишка наблюдая за перемещающимся по кухне Лешиком. – Будто из одного цельного куска вырублен! Ни одного лишнего суетливого движения, все рационально, продумано до мелочей…»

Да, все в нем правильно. И сам он квадратно-правильный, этакий крепыш без лишних выпуклостей вроде пивного животика, и челюсть у него квадратная, и очки квадратные, и даже рубашка в клеточку! И в жизни у него все так же квадратно-правильно получается, геометрически выстроено, никаких тебе изгибов и отклонений! На ужин – котлеты с гарниром, перед сном – обязательный кефир, посуда должна быть вымыта, постель заправлена, ребенок вовремя спать уложен, секс – по вторникам и четвергам… Хотя про секс она только что придумала, конечно. Чтобы в тему «правильности» уместиться. Не было у них секса по расписанию, но все равно… Скука смертная, а не жизнь! И тоска в клеточку…

– Что-то Ольга Петровна давно не звонила, – обернувшись от плиты и сверкнув на нее стеклами очков, сказал вдруг недовольно Лешик. – Как там наш сын-кукушонок живет, интересно?

– Не называй его кукушонком! Мне не нравится!

– Думаешь, мне это нравится, что ли? Ну ладно… Не будем к больной теме возвращаться. Я чего сказать-то хотел… Уже начало августа, а мы его с июня не видели… Она ж обещала его на выходные привезти, тут и ехать-то всего ничего!

– Ну, мало ли что обещала… Не смогла, значит…

– Или не захотела. Не любит твоя мама к нам в гости ездить. И нас к себе особо не зовет. А у нашего сына каникулы все-таки, мы могли хотя бы на каникулы к себе его забрать!

– Леш… Ну что ты опять начинаешь? Сам же сказал – не будем к больной теме возвращаться. К тому же что ему в городе на каникулах делать? Там хорошо у бабушки, там свежий воздух… Вот бы и Лизу туда отвезти, пусть отдохнет перед школой!

– Нет, зачем… Надо же скоро в школу ее собирать… Покупать все надо… Все-таки первый класс.

– Да успеем, купим!

– Ладно, ладно… Мы подумаем, Лесь. Может, мы сами к ним в Озерск съездим, а? Мне к пятнице уже машину обещали в сервисе сделать. А в воскресенье вернемся… А, Лесь?

– Давай съездим, если так хочешь… – подняв на него виноватые глаза, тихо проговорила она. Глаза всегда у нее оказывались виноватыми, когда речь заходила о Коке, будто она и в самом деле добровольно приняла на себя роль легкомысленной раскаявшейся кукушки, подбросившей своего птенца в чужое гнездо. – Только мы же в эти выходные к твоим родителям на дачу собирались… И Таньку обещали с собой захватить… Она любит к твоим ездить, уж не знаю почему. Будто медом ей там намазано.

– А, ну да, я забыл совсем! Тогда в эти выходные едем к моим, а в следующий выходной – к твоей маме в Озерск!

– Хорошо, хорошо… Да они еще и сами приедут, раз мама обещала! Вот увидишь!

Лешик ничего не сказал, но глянул на нее с сомнением. Потом деловито принялся переворачивать котлеты на сковородке. Интересно, о чем он думал сейчас? Ведь думал же о чем-то своем? Наверное, о том, что она – плохая мать… Что сына у него отобрала. И что жена плохая – тоже. Потому что это неправильно, когда жена сидит за столом, сложив ручки, и смотрит, как муж суетится с приготовлением ужина. Но разве она в этом виновата? Лешик сам всегда впереди паровоза бежит, сам берет на себя исполнение бытовых обязанностей! Да, все так… Но это еще не значит, что он должен быть счастлив таким положением дел.

Впрочем, ей все равно… Когда такая тоска душу гложет, ничего не имеет значения. Неужели с этой тоской еще и на дачу к свекрови придется тащиться в эти выходные? Улыбаться ей, выслушивать всякую ерунду про урожай огурцов, про варенье, про соседских кур, которые повадились перелетать через забор и выклевывать клубнику на грядке?

О нет… Этого ее тоскующая душа не выдержит. Это уже явный перебор. Лишняя она на этом празднике дачной жизни.

– Лешик… А ты не сильно обидишься, если я с вами не поеду на дачу?

Голос ее прозвучал так тоскливо, что Лешик обернулся от плиты, глянул удивленно.

– Нет, правда… Что-то я плохо себя чувствую. Голова все время болит, и слабость… Лучше я дома полежу, отдохну…

– Так там и отлежишься на свежем воздухе! Такая погода чудесная, зачем тебе дома сидеть? На вольном ветерке быстрее в себя придешь!

– Ну да, там у вас отлежишься… Твоя мама быстренько всех к делу пристроит – кому дрова колоть, кому в саду работать, кому варенье варить! Да и общаться с ней целый день надо, улыбаться да радоваться, эмоционально напрягаться, а я не хочу… Устала я очень, сил нет. А вы с Лизкой и без меня хорошо отдохнете!

– Да от чего устала-то? – начал было раздражаться Лешик, но, обернувшись и еще раз внимательно глянув на жену, тихо произнес: – Ладно… Делай, что хочешь… Оставайся, мы и без тебя съездим. Только вот Татьяне своей как ты объяснять будешь, что поездка не состоится? Она же так любит на дачу к моим ездить…

– Да ничего я ей объяснять не буду. Пусть едет, и все. Что она тебе, помешает?

– Ну… Я даже не знаю… Ты ж ей подруга, не я…

– Ой, не смеши! Да ей за счастье будет, если меня рядом не окажется! Пусть хоть на один день себя почувствует в роли замужней женщины! Пусть хоть понарошку…

– Лесь… С ума сошла? О чем ты сейчас говоришь? – обескураженно спросил Лешик, снова переворачивая котлеты на сковородке.

– Ой, да ладно! Шучу я… Чего так растерялся-то? Вон, котлеты уже третий раз перевернул… Пережарятся же!

– Ну и шутки у тебя! И вообще… Как ты так можешь говорить о подруге?

– Да как, Леш?

– Уничижительно, вот как. Насколько я знаю и вижу, Татьяна тебя очень любит. И ко мне тоже хорошо относится. И Лизу любит… Да она уже давно член нашей семьи, она так нам преданна!

– Тебе это все кажется, Леш.

– В смысле – кажется? Я что-то не знаю, да?

– Нет. Нет… Все в порядке. Все в порядке, не обращай внимания…

– Что значит – не обращай внимания? Странно как-то ты говоришь… Я всегда считал Татьяну верным другом, нашей палочкой-выручалочкой… Она в любое время дня и ночи готова все бросить и примчаться к нам, чтобы помочь… Да она столько для нас делает, Лесь! Всегда безоговорочно с Лизой остается, когда нам куда-то надо! Да что там говорить, она всегда нас выручала, всегда помогала нам от души!

– Ну, все дифирамбы спел или еще что-то в загашнике осталось? – насмешливо спросила она, выковыривая ложечкой остатки йогурта из баночки. – Если не все, то не стесняйся, пой дальше, я послушаю.

– Лесь! Я не понимаю тебя сейчас, честное слово!

– Конечно, не понимаешь, Леш. Потому что ты добрый и правильный, все принимаешь за чистую монету. А я не такая правильная, у меня другое видение происходящего, вот и все.

– И какое же у тебя видение, интересно?

– А такое… Танька к нам сюда шастает вовсе не потому, что ею движут благие намерения да тонкая душевная организация. А потому, что ей синдром спасателя покою не дает. Ужасная в целом вещь, скажу я тебе…

– Синдом спасателя?

– Ну да… Не мы ей нужны как таковые, а ощущение своей исключительной необходимости нам нужно. Знание нужно, что мы без нее пропадем. Что она вся из себя такая святая спасительница. Ей на данный момент просто больше жить нечем, Леш. Нечем и некуда. Несостоявшаяся она как личность, как женщина. Вот и укрывается этим теплым одеяльцем – синдромом спасателя. И дальше еще круче будет, когда она совсем в раж войдет… Мы еще хлебнем горюшка со всем этим хозяйством, вот увидишь, и к дедушке Фрейду не ходи…

– Хм… А по-моему, ты все преувеличиваешь, Лесь. Причем так нехорошо преувеличиваешь… Я бы даже сказал, злобно.

– Может быть, может быть, спорить не буду… Я ж говорю, плохо себя чувствую. Устала… Оттого и мысли такие… Как ты говоришь – злобные. И ладно, все, не будем больше об этом… Давай лучше ужинать, Леш! Так вкусно от сковородки пахнет, с ума можно сойти!

Лешик тут же заторопился, аккуратно выложил красиво поджаренные котлеты на большое синее блюдо, поставил на стол. Затем быстро нарезал салат, заправил оливковым маслом.

– Лизуша! Мой руки и ужинать! – громко крикнул в сторону детской, развязывая за спиной тесемки фартука.

– Мам! У тебя в сумочке телефон песенку поет! – крикнула Лиза, пробегая мимо кухни в ванную.

– Да, доченька… Спасибо… Сейчас отвечу… – спохватилась она, подскакивая со стула.

Еще не открыв сумку, подумала отрешенно – точно ведь Танька звонит… Как говорится, помяни лешего, а он уже тут как тут. Сейчас в гости наверняка проситься будет… Да, точно, это она! Абсолютно предсказуемый вариант!

И не ошиблась. Танькин голос уже звенел в трубке неотвратимо:

– Лесь, привет! Вы дома уже?

– Дома, дома… Где ж нам еще быть?

– Ой, а я тут недалеко, у меня дела были… Ничего, что я забегу к вам на минутку? Соскучилась – жуть! А еще я тортик купила, Лесь! Фрукты во взбитых сливках, ты такой любишь, я знаю!

– Да приходи, Тань, чего уж… Могла бы и без тортика…

– Ой, а чего у тебя голос такой? Настроение плохое, что ли? Случилось чего, а я не знаю, да?

– Ничего не случилось.

– Но я же слышу… Голос у тебя такой, будто ты умрешь через пять минут!

– Не дождешься, не умру. Размечталась. Пока тортика твоего не попробую, не умру.

– А потом таки умрешь? Обещаешь? – нарочито громко засмеялась Танька, будто давала понять, что и она тоже вплыла в эту шутливую тональность. И, не дождавшись ответа, проговорила уже более деловито: – Ладно, я скоро буду. До встречи.

Леся автоматически сунула телефон обратно в сумку, медленно поплелась на кухню. Лешик встретил ее осторожным вопросом:

– Я так понял, к нам Таня едет? Правильно?

– Правильно понял, молодец. Куда ж мы без Тани-то. Привыкнуть пора, что наша Сивка-бурка только одну дорожку знает.

– Тогда я еще один прибор поставлю…

– Да не старайся, она наверняка откажется от ужина.

– Почему?

– А она после шести не ест – все худеть пытается. Не дает ей покоя моя природная худоба, такую же хочет. Все ей надо такое же, как у меня… Будто моим двойником стать стремится.

– Ну, опять ты преувеличиваешь, Лесь…

– Ничуть! Я и сама этого не понимаю, но это на самом деле так! Вот охота ей себя истязать, скажи? Все равно ж такой, как я, никогда не будет, у нее кость широкая. Да это же настоящая китайская пытка – все время голодной ходить! Вот что у нее в голове происходит, скажи? Злится, изводится и все равно прет как танк!

– Да она вовсе не злая, Лесь, что ты… Да, неустроенная, в этом ты права. И жаль, что неустроенная. Мне кажется, из нее бы хорошая жена получилась, добрая и заботливая. И куда мужики смотрят, интересно?

– А куда надо, туда и смотрят! – подняв плечи и ухватив себя ладонями за талию, кокетливо произнесла Леся. – И вообще… Я что, плохая жена, по-твоему?

– Да замечательная! – добродушно улыбнулся Лешик. – Только вечно чем-то недовольная и ворчливая, а еще злая и голодная! И на дачу к моей маме ехать не хочешь… А так… В общем и целом… Цены тебе нет, конечно, о чем тут еще говорить!

– А я ручки с мылом три раза помыла, чтобы совсем чистые были! – заскочила на кухню Лиза, демонстрируя родителям влажные ладошки. – И когда домой с улицы пришли, я тоже три раза мыла! Я хорошая девочка, я вирусом не заболею, правда?

– Да без вопросов даже! – растянул губы в улыбке Лешик. – Садись быстро за стол, доченька, будем маму кормить! Сейчас еще и тетя Таня к нам придет…

– Ура! Тетя Таня! – взмахнула ручками Лиза, глядя на отца тихими влюбленными глазами. – Я люблю, когда тетя Таня приходит… Она такая хорошая, она всегда мне книжку читает и красивую косичку заплетает! Вы такую косичку плести не умеете, вот!

Дверной звонок захлебнулся нетерпеливо и радостно, словно просил, требовал и торопил впустить быстрее в квартиру неустроенную тетю Таню, которая умеет плести косичку.

– О! Она на метле прилетела, что ли? Или уже от подъезда звонила? – озадаченно подняла брови Леся. – Давай, хозяин, улыбайся шире, а я очаг разведу, одиноких женщин согревать будем! Ничего не поделаешь, судьба у нас такая!

Лешик ничего не ответил, только глянул с прежним укором – зачем ты так, мол… Повернулся, ушел в прихожую встречать гостью.

– Привет, Леш! Как у вас вкусно пахнет! С ума сойти! А где твои девочки? Где мои любимые девочки? Я так успела соскучиться, просто сил уже нет! На кухне девочки? Да, сейчас иду, только босоножки сниму да причешусь немного…

Лесе показалось, что Танькин голос вмиг заполонил все пространство квартиры, и будто весь кислород в себя втянул – нечем стало дышать… Даже зажмурилась на секунду от накатившей внутренней неприязни. А ведь так сидели хорошо на кухне, котлеты жарили… Никто в ухо не зудел, в любви вечной не клялся…

Танька влетела на кухню, обняла ее сзади, поелозила губами по затылку, потом так же накинулась на Лизу, смачно поцеловала в лоб, в щечки, в носик. Плюхнулась на стул, пробежалась по их лицам радостным взором.

– А я вовремя, да? Чего это вы с ужином-то припозднились?

– Да так получилось, Тань… Может, и ты с нами поужинаешь? – вежливо предложил Лешик, быстро глянув на Лесю.

– Да я же на диете, Леш! Мне нельзя!

– Ну, нельзя так нельзя…

– А, ладно! Уговорили, съем за компанию одну котлетку! Такой аппетитный запах стоит – аж в подъезде слышно! – тараторила Танька, принимая из Лешиных рук тарелку.

– Ой, не тарахти так! Голова раскалывается… – тихо проговорила Леся, потянув ладони к вискам. – Садись, ешь лучше…

– А что с нашей буйной кудрявой головушкой случилось? Почему болит? Какие проблемы нас мучают? Переходный возраст у тебя вроде как позади, для климакса рановато…

– Да просто болит, и все! – резко ответила Леся, глянув на гостью злобно.

– А мама не хочет с нами к бабушке Маше на дачу ехать! – пожаловалась Таньке Лиза, откусывая от котлеты, целиком подхваченной на вилку. – Я слышала, как они с папой говорили про дачу, когда в комнате мультик смотрела!

– То есть как это мама не хочет? – опешила Танька, повернув к Лесе возмущенное лицо. – Это правда, Лесь?

– Да, правда. И что? Могу я чего-то хотеть, а чего-то не хотеть? – пожала плечом Леся, не поднимая глаз от тарелки.

– А я, Лесь? Как же я? – жалобно проговорила Танька и даже сглотнула болезненно. – Ты же обещала, что и меня возьмешь на дачу! Я так собиралась, всю неделю мечтала… Я семена купила для Марьи Кирилловны, я новый рецепт засолки огурцов нашла в интернете…

– Ой, вот только не надо причитать, Тань, пожалуйста! Собиралась, так поезжай, кто тебе не дает! – отмахнулась от нее Леся.

– Нет, как это, подожди… Это как будет выглядеть? Лешик приехал на дачу к своим родителям с подругой жены? Думай, что говоришь…

– Да ладно! Они тебя не знают, что ли? Скажешь Марье Кирилловне, что очень хотела поехать, а я, такая-сякая, взяла да заболела… А тебе, мол, надо непременно сообщить ей новый рецепт яблочного варенья… Или чего там за рецепт, я забыла…

– Засолки огурцов… – автоматически поправила Танька, по-прежнему глядя на Лесю с озадаченной тоской в глазах.

– Ну да, ну да! Конечно же! Все это ей скажешь, и она тебя с распростертыми объятиями примет! Это я гарантирую, так и будет! Кому ж неинтересен рецепт засолки огурцов, сама подумай?

Лешик, торопливо дожевывая котлету и желая что-то сказать, протянул уже к ней руку и, поперхнувшись, сильно закашлялся, уронив со звоном на пол свою вилку.

– Вот видишь, Танька, и Лешик не против, чтобы ты с ним поехала… – ехидно улыбаясь и похлопывая его по спине, добавила Леся. – А у меня и в самом деле голова болит! Я лучше дома полежу, в тишине. А ты временно займешь мое место!

– Ой, ну что ты говоришь, ей-богу… Какое такое место… – неловко глянула на нее Танька и покраснела вдруг, подхватилась тут же со стула с испуганным, почти истерическим кличем: – Ой, я же тортик в прихожей забыла! Сейчас принесу, его же в холодильник засунуть надо! Такой тортик лучше холодным есть…

И дальше вечер пошел, как обычно, в стиле кухонных посиделок с сухим красным вином, принесенным Танькой тортиком да едва слышным бормотанием телевизора. Ровно в полдевятого Лешик уложил Лизу спать, ровно в полдесятого Танька засобиралась домой, милостиво разрешив Лешику вывести ее через двор и темную арку на освещенную и людную улицу, к автобусной остановке. Все как обычно, потому что так и должно быть, потому что у всех так бывает с подругами, которые заглядывают на огонек. Только не всех это так раздражает…

– Слушай, а ты и в самом деле что-то неважно выглядишь! Может, тебе отдохнуть и куда-нибудь съездить? – заботливо спросил Лешик, вернувшись после Танькиных проводов. – Ты бледная такая… Глаза тусклые, как у больной мышки…

– А я тебе такой не нравлюсь, да? Избавиться хочешь?

– Ну зачем ты так? Я ж серьезно! Съезди куда-нибудь, развейся! Нет сил на тебя глядеть, ей-богу!

– Да куда я поеду? Ты ж прекрасно знаешь, что сейчас никто никуда не ездит, Леш!

– Ну почему? Я слышал, в Турцию сейчас можно…

– Не хочу в Турцию. Не люблю я Турцию. Надоела. К тому же мы прошлым летом там три недели отдыхали. Да и кто меня отпустит в Турцию, скажи? У меня ж отчет на работе скоро начнется. Хотя от меня никто трудовых подвигов не ждет, но у нас так принято, чтобы во время отчета все были на своих местах, пусть и номинально. Все знают, что я начальнику родственницей прихожусь.

– Да ерунда! Я договорюсь с Леней, он тебя без звука отпустит! Это он тебе начальник, а мне – брат двоюродный… А что? Возьмешь несколько дней без содержания, развеешься… Поезжай в Сочи, помнишь, как тебе там понравилось? Правда, мы зимой были… Но ведь летом – это ж другое дело! Дней на десять сгоняй, самолетом туда-обратно…

– Да ничего я не хочу, отстань!

– Ну как хочешь…

* * *

В субботу Леся проснулась от навязчивой, назойливо-тревожной мысли, засевшей в ее голове и так и не давшей досмотреть тот самый сон, который потом вспоминала весь день в мельчайших подробностях и удивлялась тихо – приснится же такое, ей-богу… Хорошо, что тревожная мысль ее разбудила. Потому что сама себе ее с вечера организовала, то есть дала себе задание – надо утром встать и проводить на дачу к свекрови Лешика с Лизой. Завтраком вкусным их накормить. Компенсировать, так сказать, свое бегство от семейных обязанностей.

И да, пришлось ради этого отказаться от привычного субботнего удовольствия, когда не надо силой вытаскивать себя из постели и хочешь не хочешь, а вовлекаться в раннюю суету каждодневной обыденности с умыванием, торопливым макияжем, завтраком на скорую руку… Но что не сделаешь ради этого необходимого спектакля, в котором у нее главная роль порядочной жены и матери!

Сев на постели, она обнаружила вдруг, что Лешика рядом уже нет, что в квартире стоит чуткая и гулкая тишина, что солнце уже светит горячо и ярко, совсем не по-утреннему. Что ж это получается, все-таки проспала? Несмотря на все свои благие намерения? Лешик с Лизой уже уехали, не стали ее будить? Да как же так-то… Обидно-то как… Вот захочешь быть хорошей женой в субботнее утро – и то нельзя…

Ну и ладно! Они ведь просто пожалели ее, проявили лучшие душевные качества. А лучшим душевным человеческим качествам никогда нельзя препятствовать, потому что они жизнь украшают. И даже не ту жизнь, на которую вроде как направлены, а свою собственную. Поэтому будем считать, что муж с дочерью уехали абсолютно счастливыми и без ее хлопотливых телодвижений по кухне. Наверняка ведь Лешик сварганил какой-то завтрак на скорую руку!

Упала обратно на подушки, потянулась блаженно, раскинув руки в стороны. Хорошо… И даже прежняя тоска отпустила, и лучше не поминать ее всуе… И сон этот кошмарный тоже не вспоминать. Все равно он непонятный какой-то, просто сюрреализм в чистом виде, а не сон. Особенно одна деталь ее поразила – будто смотрится в зеркало и видит не свое лицо, а Танькино… И кричит кому-то от ужаса: «Я не хочу Танькино лицо, не хочу! Верните мне мое лицо…» А потом все бежит, бежит куда-то… Ищет чего-то и не может найти… И снова натыкается на зеркало, и снова видит в нем Танькино лицо вместо своего!

Нет, даже и думать не надо, к чему бы такое могло присниться. Да и что значит – к чему? Все это глупости деревенские – в Танькином духе! Это ж она все время пытается сны интерпретировать как старая бабка, причем интерпретации эти тоже по-деревенски звучат. Если покойник приснился – к дождю, если птица в окне – умрет кто-то, если яблоки – к радости, а если таракан – то к печали… Так бабка Танькина сны объясняла, и Танька от бабки недалеко ушла по развитию, все в той же ипостаси барахтается.

И вообще… Зачем она вдруг на Таньку мыслями перескочила? Делать ей, что ли, нечего больше? Целый свободный день впереди! Может, и еще один, если Лешик с Лизой надумают у свекрови заночевать! Надо ж их как-то спланировать правильно!

Да, надо спланировать… Вот сейчас она встанет, приведет себя в порядок и позвонит Веничке. Не сидеть же и в самом деле одной в четырех стенах целых два выходных дня!

Хотя первой после той ссоры звонить не особо хочется, конечно. Но если рассудить здраво… Ведь не было никакой ссоры, она сама ушла, хлопнув дверью. Да и времени много с тех пор прошло – целый месяц почти! Веничка и забыл, наверное, что она тогда на него обиделась.

Повернулась, ухватила телефон с прикроватной тумбочки, сжала его в ладони. Долго думала, с чего начать разговор… И какую тональность придать голосу – я все еще обижена, мол, или просто вспомнила про тебя, Веничка, ни с того ни с сего…

Да, лучше так, пожалуй. Ни с того ни с сего. Будто и не было никакой ссоры.

Веничка звонку обрадовался, но не до такой степени, как ей хотелось. Как-то снисходительно обрадовался. Обидно. Пришлось проглотить, потому что сама ж первая позвонила… Договорились встретиться, как всегда, у кондитерской, недалеко от ее дома – там будет стоять его машина.

Повалялась еще немного, потом с удовольствием залезла под душ, отдала свое прозрачное тело на растерзание бьющим упруго прохладным струям, смывающим остатки беспокойного сна. Все-таки хорошая вещь – вода! Так бы и стояла под душем целую вечность… И все-таки хорошо, что в ее жизни есть Веничка – огромный рыжий верзила с тяжелыми и теплыми руками, умный и насмешливый, не связанный никакими обязательствами свободный художник. Не похожий ни на кого, а главное, совсем, совсем неправильный! Потому что от правильности жизни тоже иногда можно сойти с ума, в тоску страшную провалиться. Как она в нее провалилась в последнее время…

Наверное, со стороны они смотрелись довольно странной парой: маленькая худая женщина, похожая на подростка, и большой рыжий бородатый мужик. Интересно, что о них могли подумать? Что этого воробышка соблазнил прожженный и богемный дядька себе на потребу? Что на его совести будет испоганенная судьба бедной девушки? Смешно, ага…

Хотя ее саму эти мысли забавляли ужасно, давали пищу воображению. В его огромных ручищах она всегда ощущала себя именно так – юной и соблазненной. И это привлекало, создавало некую иллюзию прекрасной порочности, красивого греха и возбуждало до безумия! В какие-то особо чувственные моменты она будто наблюдала за их интимным греховным действом со стороны, и это тоже ее забавляло. И потом, этот его неповторимый не то стон, не то сдержанный звериный рык, как у Кинг-Конга из страшного фильма… Это же так было захватывающе! Так окрашивало ее правильную и скучную жизнь! И вовсе не потому, что с Лешиком в этом смысле у них что-то не получалось… Все у них было в порядке, не имела она к Лешику никаких претензий. Просто это было другое… Будто она в этот момент приподнимала завесу привычной правильности и заглядывала в ее изнанку – а как там все, если неправильно, если грешно и порочно? Интересно же… Я ведь только гляну, полюбопытствую, и все, и все… И вернусь в свою привычную правильность, и дальше в ней жить буду. И вовсе я этого зверя Веничку не люблю, я Лешика своего люблю…

А еще ей нравилось, как Веничка улыбается блаженно после всего, как ласково гладит ее по непослушным волосам. Будто благодарит молча. Благодарит и сдерживает в себе что-то… Хотя однажды он признался-таки, что и в самом деле с трудом держит себя в руках. Что в такие вроде бы умиротворенные минуты в нем поднимается жуткое первобытное желание разорвать ее на части или сжать в руках так, чтоб услышать, как ломаются ее рыбьи косточки…

Она засмеялась тогда довольно. И проговорила торжествующе:

– Да это любовь, Веничка! Самая настоящая любовь – эта суть твоя природно-звериная!

Он посмотрел на нее странно, так, будто она своим восклицанием все испортила. Да она и сама поняла, что испортила… Потому что какая такая любовь может быть, нет никакой любви. Это ж Веничка – свободный художник. А она – замужняя женщина, мать семейства. И встречаются они просто потому… Потому… И не надо даже придумывать, почему! Лишний раз голову морочить себе не надо!

Выйдя из душа, она с трудом расчесала свои непослушные, падающие на лицо волосы, от чего они еще больше затопорщились над головой роскошной волнистой копной. Хотя копна эта долго в своей красоте не продержится – вся уйдет в спиральки, вольные-непослушные. Ну и пусть, Веничке так даже больше нравится! Как он говорит, у нее волосы цвета пшеницы после дождя: то ли рыжие, то ли темные, то ли золотые, не поймешь… Ладно, пусть будет так. Пшеница так пшеница… И где он ее видел-то, эту пшеницу после дождя? Коренной городской житель, художник-урбанист… И в деревне-то, наверное, отродясь не бывал!

И краситься она тоже не будет. Веничка говорит, что косметика в ее образе – лишнее звено, что сочетание угловато-женственной худобы и гривы прекрасных непослушных волос являет собой образец природной гармонии, а природа, как известно, лишнего вмешательства не терпит! Что ж… Пусть все будет так, как хочет Веничка!

Выпив большую чашку кофе и с удовольствием взглянув на себя последний раз в зеркало, Леся легко выпорхнула из дома и медленно пошла в сторону кондитерской грациозной походкой манекенщицы, старательно выписывая ногами восьмерки и лихо впечатывая в горячий асфальт высокие каблуки модных босоножек. А вон и красная машина Венички уже стоит, ее дожидается…

* * *

– Леськ, у тебя что-то случилось, что ли? Ты какая-то другая сегодня…

– Какая – другая? – переспросила Леся, удивившись Веничкиному вопросу. Обычно он к ее настроениям большого любопытства не проявлял.

– А… Наверное, все еще в тоске своей пребываешь… Как давеча… Понятно…

– А ты помнишь, какая я была в прежнюю нашу встречу? Давеча, как ты изволил выразиться, было ровно месяц назад!

– Неужели месяц? Ого! Как быстро время летит! Я думал, только вчера виделись!

Вот в этом он весь и есть, Веничка! Она дни свои обидами считает, а он и не помнит, когда последний раз виделись!

Перевернувшись на спину и откинув со лба волосы, взглянула в склоненное над ней Веничкино лицо. Большие и влажные глаза его смотрели с такой неожиданной тревогой и заботой, что растерялась даже. Неужели он пожалел ее искренне? И неужели так плохи ее дела, что даже Веничка заметил эту тоску, съедавшую ее столько времени? Даже захотелось заплакать по-детски, захныкать, заскулить жалобно, прижаться к нему, пожаловаться… А только на что жаловаться-то? На что конкретно? Ведь нет ни одной веской причины…

Нет, не стоит, пожалуй. Веничка не поймет. Только произнесет что-нибудь обидное – мол, с жиру бесишься. Мол, все у тебя хорошо, не прибедняйся. И ведь будет прав, сволочь такая… Все у нее хорошо, все как у всех, даже лучше, чем у всех! К тому же времена сейчас такие… Люди работу теряют, здоровье теряют, семьи рушатся, проблемы у всех растут, как грибы после дождя… Вон, тот же Веничка ни одной картины за все время этой дурацкой пандемии не продал, за аренду студии скоро заплатить нечем будет, да еще того и гляди творческий кризис от всех этих передряг может накрыть… А тут она со своей непонятной тоской, ага! Вы все в дерьме, а я вся такая непредсказуемая, такая внезапная вся!

Нет уж… Не станет она ему жаловаться. Будет изображать из себя легкость и звонкость, как и положено молодой любовнице.

– Есть хочу! – объявила она со смехом, легко вскакивая с постели. – Из-за того и настроение у меня плохое, что я голодная! А ты разве не знаешь, что даму надо сначала накормить, а потом уже в кроватку укладывать? Неужели мне тебе такие вещи объяснять надо, а, Веничка?

Потянулась, голышом прошлась по студии, зная, что он наблюдает за ней с улыбкой. Да пусть наблюдает, жалко, что ли. Ему ж нравится. Она и сама себе в такие моменты ужасно нравилась – такая смелая, раскрепощенная, отчаянная…