Текст книги "Утро туманное"

К вечеру субботы опять появились давешняя дрожь и волнительное теснение в груди, и Таня глядела на нее с пониманием. И предложила сама:

– Хочешь, свои джинсы тебе дам, фирменные? И блузку шелковую… У тебя ведь со шмотками не особо…

Она была права – шмоток особенных у нее не было. Скромно они с мамой на ее библиотекарскую зарплату жили – откуда им взяться-то? И все равно… Почему-то не хотелось у Тани одалживаться. Как-то это неправильно было, будто она собиралась Игоря обмануть.

– Нет, Тань, спасибо… В чем есть, в том и пойду. Ты лучше мне в другом помоги… Я маме сказала, что в этот выходной у тебя гостить буду. Подтвердишь если что, ладно? Ну, вдруг мама у тебя спросит…

– Договорились. Что для любимой подруги не сделаешь.

– Спасибо, Тань… Только не говори больше никому. Ни Маринке, ни Светке.

– Хорошо, не скажу. Светка такая болтунья, не дай бог Загревская что-то узнает. Тут же тебя заложит со всеми потрохами. Хотя ты ничего такого уж предосудительного не делаешь, и все же… Тебе сейчас лишние разговоры ни к чему.

Игорь ждал ее на том же месте – она еще издали увидела его машину. Он помог ей сесть на переднее сиденье, быстро тронулся с места. И опять протянул руку назад, положил ей на колени большой букет белых роз. От их запаха голова закружилась – не зря говорят, что розы пахнут счастьем! Так и есть, что ж…

Ехали молча, и молчание это ничуть не напрягало, а казалось прекрасно загадочным и немного волнительным. Иногда ведь молчание бывает красноречивее слов… Хотя она и не знала, как оно бывает. Просто интуиция подсказала – так нужно, так правильно. Ведь все слова еще впереди?

И сама не заметила, как выехали за город, и первой нарушила молчание:

– А куда мы едем, Игорь?

– На дачу. Ты ведь устала, наверное? Я хочу, чтобы ты немного отдохнула. В лесу погуляем… Там очень красиво, тебе понравится!

– Как интересно… У тебя есть дача, да?

– Нет, у меня нет… Это родительская дача.

– Ой… А что они скажут? Ты предупредил их, что не один приедешь?

– А родителей там не будет, они выходные в городе проведут.

– И что, мы будем совсем одни?

– Ну да… Почему это тебя так испугало? Ты боишься меня?

– Нет. Нет… Что ты…

– Ну вот и отлично. Пусть сегодня будет наш вечер. Только наш. А потом наш день… Только наш, представляешь?

Он протянул руку, сжал ее холодные пальцы, будто пытался придать сил – не бойся, я с тобой. Все будет хорошо, вот увидишь.

А она уже и не боялась. Страх ушел, его место заняли веселая бесшабашность и даже некая гордость за себя – вот она я, совсем взрослая, еду навстречу судьбе… Господи, как же быстро все происходит в этой судьбе, с ума бы не сойти! Такие крутые повороты! И потенциальный успех на большой сцене, и любовь! Ведь это любовь сейчас зарождается, а как иначе? И по Игорю это видно… А про нее и говорить нечего, господи!

Дача оказалась чудесной – как в кино показывают. Большой дом с балконом, а под балконом цветы, и гамак меж двумя березами, и заросли малины за домом, и беседка, увитая плющом. Только жалко, что дождь пошел… Так некстати! Так хотелось в гамаке полежать, погулять по участку!

– Кажется, это надолго… – тихо проговорил Игорь, глянув на небо. – Смотри, все тучами затянуло. Зато мы сейчас в доме камин разожжем, будем у камина сидеть, вино пить! Ведь это наш с тобой вечер, правда?

– Да… Наш вечер… – тихо подтвердила она.

– Ну, тогда помоги мне стол накрыть! – деловито продолжил он, вытаскивая из багажника объемистую сумку. – Я тут всяких вкусностей набрал, только не знаю, что тебе можно, а что нельзя… Брал все подряд, надеюсь, разберемся. Ты сыр любишь? Оливки? Ветчину? Копченую осетрину?

– Да я все люблю… Только не ем ничего такого.

– Что, совсем нельзя? Полный запрет, да? Каждый лишний грамм веса – катастрофа?

– Нет, не в этом дело… Просто мы с мамой скромно живем, ничего такого себе позволить не можем. Разве что в праздники – на Восьмое марта, на Новый год… А в училище вообще питание очень строгое, диетическое. Я привыкла… Представляешь, я даже не знаю, что я люблю, а что нет… Как можно любить или не любить, чего никогда не пробовал? А еще говорят – когда слаще морковки ничего не ел…

Он глянул на нее с жалостью и сочувствием. Правда, было еще что-то в его взгляде такое… Будто насмешливо-снисходительное. Она даже поежилась слегка под этим взглядом и проговорила быстро:

– Хотя, знаешь, иногда пирожного очень хочется! Или мороженого… Это я точно люблю, да! Только все равно мне нельзя…

– А я торт купил, смотри! «Киевский!» А вот насчет мороженого не сообразил… Но я исправлюсь, обещаю! Идем, будем поедать все эти вкусности! Надо ведь определить, что ты любишь, а что не любишь! Я вот, например, оливки терпеть не могу. Не понимаю их вкуса.

– А они какие? Кислые или сладкие?

– Ты что, ни разу не пробовала оливки?

– Нет… Я ж тебе говорю…

И опять он взглянул на нее со снисходительной нежностью, улыбнулся грустно, погладил по голове. Произнес чуть насмешливо:

– Бедная ты моя… Как говорится, искусство требует жертв… Но ничего, на сегодняшний вечер жертвы отменяются! Должна же ты распробовать эти проклятые оливки на вкус!

Пока накрывали маленький стол и разжигали камин, стемнело. А дождь за окном все лил, не переставал… И это было прекрасно – огонь в камине под шорох дождя… Сели в кресла напротив друг друга, Игорь разлил вино по бокалам. Произнес вкрадчиво:

– Давай выпьем за тебя… За твой предстоящий успех… Я рад, что мы вместе. Больше того – я горд…

– И я рада… То есть рада, что ты… Что мы с тобой…

Сбилась, застеснялась, отпила торопливо из бокала. Никогда она прежде вина не пила. Только шампанское. А оно такое вкусное оказалось, такое приятно терпкое… И так хорошо голову кружит! Легко, свободно. И тени от камина красиво пляшут по комнате, и музыка… Откуда взялась музыка? Это Игорь успел магнитофон включить… «Болеро «Равеля». Сначала вкрадчиво, потом все настойчивей, все яростней…

– Ты потанцуешь для меня, Наташа? – спросил вдруг. – Пожалуйста, очень прошу…

– Под «Болеро»? Но я это не танцевала… Это даже странно как-то…

– Ну и что? Пусть будет импровизация! Ну пожалуйста, я тебя умоляю!

– Ну хорошо… Я попробую…

Встала с кресла, вышла на середину гостиной, прислушалась к самой себе, к звукам ритмичной музыки. И начала танцевать. Сначала робко, потом будто ветром ее подхватило! Поймала кураж! И танец был ее собственный, ни на что не похожий. Ничего вокруг себя не видела. Только знала, что он на нее смотрит. С восхищением смотрит…

Потом села в кресло, спросила, чуть запыхавшись:

– Ну как?

Игорь помолчал немного, потом проговорил тихо:

– Ты чудо, Наташа… Ты чудо! У тебя и впрямь блестящее будущее. Позволь мне выразить свое восхищение… Хотя бы таким вот способом…

Он протянул ей бархатную коробочку, и она ахнула испуганно, замахала руками:

– Что ты, не надо! Ты уже подарил мне кольцо! Не надо!

– А это не кольцо, это серьги… Тоже с изумрудами – пусть будет комплект. Да ты посмотри, какие они изумительные!

Дрожащей рукой она взяла коробку, открыла. Серьги и впрямь были очень красивые, камни искрились зеленым светом, отражаясь от бликов огня – глаз не оторвешь. И прошептала огорченно:

– У меня же уши не проколоты, что ты…

– Ну, это не большая беда. Исправимая. Давай-ка лучше еще выпьем… И почему ты не ешь ничего?

– Не знаю… Не хочется. Потом…

– Ну, потом так потом. Тогда, может, потанцуешь со мной? Приглашаю тебя на медленный танец.

– Давай… – доверчиво протянула она к нему руки.

Только потанцевать они не успели. Потому что Игорь притянул ее рывком к себе, наклонился и стал целовать, и это было чудесно, и она понимала, что ждала этого и хотела… И вся подалась ему навстречу, обвила шею руками и даже не почувствовала, как он подхватил ее и понес куда-то. Торопливо понес, как добычу. Она же в тот момент не знала, что является всего лишь добычей! Не знала…

Для нее все было впервые, все красиво и нежно. Голова кружилась, душа улетала, сердце билось горячо – на разрыв. И состояние было как перед гранд жете – сейчас прыгнешь и застынешь в шпагате, и дальше будешь лететь, лететь… И даже короткая острая боль не испугала, будто была продолжением этого полета. И после – прерывистый шепот Игоря ей в ухо:

– Чудо мое, чудо… Счастье мое… Наташенька…

Счастье продолжалось всю ночь, и лишь под утро они оба уснули, изнеможенные. А проснулись оттого, что услышали голоса в доме:

– …Игорь, ты здесь? Где ты, Игорь?

Голос был женским, требовательно высоким. Игорь подскочил, начал одеваться быстро, потом повернул голову, пояснил коротко:

– Это мама… Я не думал, что она может приехать… Не собиралась вроде…

Наташа лежала ни жива ни мертва, натянув одеяло до подбородка. Когда Игорь вышел, подскочила быстро, тоже начала торопливо натягивать на себя одежду. Никак не могла справиться с пуговицами рубашки – чужая она была, непривычная. Танька все же настояла, чтобы она надела ее рубашку, джинсовую, модную. И джинсы свои дала, новые. Чтобы подруга выглядела поприличнее, стало быть. Да черт же возьми, как эта рубашка застегивается, господи? Ну да, впопыхах сразу не сообразила, что здесь не пуговки-петельки, а кнопки…

Наконец оделась, села на кровати, не зная, что дальше делать. Наверное, выйти надо… А вдруг нет? Вдруг Игорь сейчас поговорит с мамой, и она уедет? Вдруг не захочет ее знакомить? Может, для знакомства ситуация слишком двусмысленная?

Подошла к двери, прислушалась. Голоса были едва слышны, но различимы вроде.

– …Ну что же ты, Игорек, покажи свою пассию, мне очень даже любопытно! Давай, давай, не жмись! Если уж все так вышло… Я ж не знала, что ты не один!

– Ну мам… Ну зачем это, что ты… Что за прихоть такая, мам…

Прихоть? Он сказал – прихоть?

Наташа пожала плечами. Почему прихоть-то? Слово какое странное. Разве желание матери познакомиться с девушкой сына можно назвать прихотью?

– Давай-давай… Иначе я сейчас в спальню сама войду. Зря приехала, что ли?

Голос у мамы был веселым и насмешливым, и еще что-то в нем было… Какие-то особенные нотки, для Наташи обидные. Хотя она и сама себе не могла бы объяснить, что в них было такого обидного. Но было, и все тут.

– Ладно, мам… Если уж тебе так приспичило… – услышала она голос Игоря и отпрянула от двери, снова села на кровать. И глянула испуганно, когда увидела его в дверях.

– Пойдем, Наташ… С мамой тебя познакомлю…

И снова она тихо удивилась этой его интонации – будто была в ней досадная обреченность. Неловкость стыдливая. Но отогнала от себя удивление, улыбнулась, проговорила быстро:

– Ой, мне хотя бы причесаться надо… У тебя есть расческа?

– Да ладно, и так сойдет… Идем…

Он пропустил ее вперед, и она робко вышла в гостиную. Мама Игоря сидела в кресле, положив ногу на ногу, улыбалась. Она была очень красивой, и улыбка у нее была красивой, хоть и насмешливой. И эта насмешливость ей очень шла, будто была продолжением флера уверенности и властности, и бросающейся в глаза ухоженности. Холеное лицо, дорогая одежда, идеальная прическа волосок к волоску… И глаза через насмешливость очень внимательные, цепкие. Наташа даже немного поежилась под ее взглядом, улыбнулась неловко, оглядываясь на Игоря. А он произнес чуть с вызовом:

– Знакомься, мам! Это Наташа, звезда нашего балетного училища. Между прочим, скоро будет танцевать в Мариинке…

– Да что ты говоришь? Правда? – взметнула вверх брови мама. – Боже, как интересно… Поздравляю вас, Наташенька! У моего сына отменный вкус, надо сказать! Будущая звезда балета – это ж надо! Вот же какой сукин сын, а?

Игорь слегка поморщился, будто пытаясь пропустить мимо себя «сукиного сына», представил мать невозмутимо:

– А это моя мама, Наташ… Алла Вадимовна. Познакомься.

– Очень приятно, Алла Вадимовна… – присела в реверансе Наташа. – Очень приятно…

– Ух ты! А сразу видно, что из балетных! – продолжала ее жадно разглядывать Алла Вадимовна. – Какая осанка, какая грация… Очень мило, да… Садитесь, Наташенька, поболтаем, кофе выпьем! Игорек, ты не сваришь нам кофе?

Игорь, кивнув обреченно, ушел на кухню. Алла Вадимовна произнесла чуть задумчиво:

– Ишь ты, любитель искусства нашелся… Впрочем, его с детства тянуло к чему-то необычному. А ты что, влюбилась в него, да?

– Я… Я даже не знаю… – растерянно пожала плечами Наташа, не зная, что ответить.

– Влюбилась, значит. Бывает, что ж. Как же тебя угораздило, милая девочка? Он же тот еще шалопай… А впрочем, тебе виднее. Ты извини меня, что я так неожиданно нагрянула, я ж не знала… Вчера обнаружила, что кольцо потеряла – подарок мужа. Думала, где-то здесь, на даче, оставила. А может, и нет… Я та еще растеряха, вечно у меня что-то пропадает.

– Кольцо? С изумрудом? – испуганно спросила Наташа, чувствуя, что от страха готова провалиться сквозь землю.

– Нет… Почему с изумрудом… Оно с бриллиантом было… Да и бог с ним, с кольцом. Наверняка где-то дома болтается, да я толком и не искала. А почему вы так испугались, Наташенька? А, поняла… Наверное, это он вам колечко с изумрудом подарил, и вы подумали, что он его у матери стырил…

Алла Вадимовна рассмеялась, будто пошутила очень удачно, и проговорила сквозь смех, махнув рукой:

– Нет, нет, что вы… Мой сын не такой… Он порядочный шалопай, конечно же, но на такое не способен. В этом смысле он очень избирателен, да… И довольно щедр… Очень уж любит выпендриться. Ну же, что вы так засмущались, Наташенька? Расслабьтесь, все хорошо… И где же там Игорек с кофе, чего долго возится? Умираю, кофе хочу… А вы любите кофе, Наташенька?

– Нет. Я его совсем не пью. Мне больше какао нравится.

– Какао… Как мило… – сделала губы бантиком Алла Вадимовна. – И сама ты очень милая девочка… Видно, что неизбалованная, очень скромная. Наверное, работаешь много? Ведь балет – это весьма изнурительный труд…

– Да, много работаю. Иначе нельзя, иначе не получится ничего.

– Умница… Ты прелесть, Наташенька, просто прелесть… Жалко даже, ей-богу… Такая милая девочка! Так и хочется тебя предостеречь – не слушай моего сына, он обманщик…

Алла Вадимовна снова засмеялась, будто приглашая и ее посмеяться сказанной шутке. Наташе ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Но улыбка была вымученной, почему-то вовсе не хотелось улыбаться. Будто услышала в смехе Аллы Вадимовны что-то оскорбительное для себя.

Зашел Игорь с подносом, на котором стояли кофейник, сахарница и три чашки. Поставил поднос на столик, принялся разливать по чашкам кофе.

– А Наташенька не любит кофе, Наташенька любит какао! – с торжественной насмешливостью констатировала Алла Вадимовна, будто объявила о чем-то важном. Именно для Игоря важном. Будто этим объяснила ему что-то.

Игорь ничего не ответил, только глянул на мать сердито. Так сердито, будто едва сдерживался. И она тут же заговорила быстро, отведя взгляд в сторону:

– Все, Игореша, все… Сейчас выпью кофе и исчезну. Еще раз прости меня за вторжение. Я ж не знала, что ты здесь… Что не один… Конечно, это хамство с моей стороны, признаю, каюсь! Но и тебе предупреждать надо…

Прощаясь, она подмигнула сыну вальяжно, и вновь Наташа почуяла в ситуации что-то для себя оскорбительное. Да и вообще… Не знакомство с мамой сейчас получилось, а ерунда какая-то. Одна сплошная насмешливость.

Впрочем, Игорь быстро развеял ее настроение. Проводив мать, обнял крепко, прошептал на ухо:

– Прости, Наташ… Моя маман женщина сложная, с большими капризами, сама это заметила, я думаю. Но по большому счету она добрый человек… Не обижайся на нее, ладно?

– Ну что ты… Я вовсе не обижаюсь.

– Правда?

– Правда.

– Ведь у нас с тобой все хорошо?

– Да… Очень хорошо… А давай пойдем в лес гулять, а? Сто лет в лесу не была…

– Конечно, пойдем… Чуть позже… Я успел страшно по тебе соскучиться… Наташенька, чудо мое…

И опять они оказались в постели, и сказка продолжилась, и опять голова кружилась от счастья, и забылось давешнее чувство неловкости от разговора с мамой… Ну, мама. И что? Игорь же объяснил, что она женщина сложная, с капризами. Да мало ли почему она так насмешничала, может, это и есть те самые капризы, правда? Есть ведь такие люди, которые таким образом самоутверждаются? Пусть…

Сказка продолжилась до утра понедельника. Надо было встать раньше, чтоб доехать до города ко времени, но они дружно проспали. Потом собирались как по тревоге, но она все равно опоздала на занятия. Подбежала к закрытой двери класса, прислушалась… Ага, Княгиня аккурат про нее и спрашивает…

– А где Воронцова, кто-нибудь знает? Почему ее нет?

– Она… Она позже придет… К врачу пошла… – услышала она виноватый голос Тани.

– Да к какому врачу, Маргарита Павловна! – тут же звонко выкрикнула Загревская. – Ее вообще с утра не было!

– А где же она? Может, что-то случилось?

– Да ничего не случилось… Просто ей сеновал важнее, чем ваши занятия, вот и все.

– Загревская, прекрати! Как тебе не стыдно!

Наташа распахнула дверь, вошла в класс, проговорила тихо:

– Простите, Маргарита Павловна, я опоздала… Простите… Транспорт подвел…

– Ладно, вставай к станку, – с досадой проговорила Княгиня. – И начинаем, начинаем…

После урока Княгиня все же устроила ей выволочку – как без этого. Когда все девчонки выходили из класса, окликнула требовательно:

– Воронцова, останься!

Она подошла ближе, опустив голову, пролепетала виновато:

– Я больше не буду опаздывать, Маргарита Павловна, правда…

– Ой, да не в опоздании дело, Наталья! Я смотрю, что-то с тобой происходит, ведь так? В облаках витаешь, сосредоточиться совсем не можешь! В чем дело, объясни? Что, голова от успехов закружилась? Решила, что теперь все дороги перед тобой открыты, можно не работать? Так я тебя разочарую, милая… Вся работа еще впереди. Чтобы чего-то добиться, надо еще пахать и пахать. И в два раза, в три раза больше, чем раньше! Скоро выпускной спектакль, а ты ведущую партию танцуешь, не забывай!

– Да, Маргарита Павловна, я понимаю. Я буду работать, правда.

– Будет она работать… А почему круги под глазами, почему вид усталый? Плохо спала, что ли? Может, случилось чего? Так ты скажи…

– Нет, нет… Ничего не случилось. Просто у меня это… Критические дни…

Ловко она соврала про эти критические дни – Княгиня поверила. Вздохнула, проговорила тихо:

– Ладно, что ж… Сегодня пораньше спать ложись и поужинай нормально. Иди, Наташа, отдыхай… Приходи в форму…

Так и побежали дни – приходилось изворачиваться, чтобы бегать на свидания к Игорю. Только на дачу они больше не ездили, встречались в гостинице. Игорь сам предложил так встречаться, чтобы соблюдать все правила конспирации – сказал, что беспокоится за нее, вдруг про их встречи узнают, и будут неприятности в училище. Даже в гостиничный номер шли не вместе – сначала она туда уходила, а следом шел Игорь, отсидевшись в машине минут десять. Хотя ей было ужасно неприятно первой брать ключи от номера… Казалось, администратор за гостиничной стойкой смотрит на нее с презрением, будто все про нее знает. Не станешь же ему объяснять, что она не из тех девиц, которые с облегченной социальной ответственностью, правда? Что у них с Игорем любовь…

Так продолжалось два месяца, и до выхода выпускного спектакля оставалось чуть больше недели. Она уже и билеты пригласительные Игорю принесла – для него и для его мамы. Думала, он обрадуется… Еще и намечтала себе всякого разного! Будто бы они после спектакля пойдут куда-нибудь вместе, и он сделает ей предложение. Потому что пора ведь решать, что дальше, как все будет дальше… Может, им вместе в Питер уехать… Ведь Игорь и там работать сможет, он сам говорил, что в Питере у него дела есть, что часто там бывает по работе! А еще говорил, что без нее просто жить не сможет…

Да, намечтала. А он покрутил эти билеты в руках и произнес вдруг:

– Я не смогу прийти на твой спектакль, Наташенька. Очень сожалею, но не смогу.

– Как же так, Игорь? Почему?

– Я завтра улетаю. Срочная командировка образовалась.

– И надолго?

– Надолго. Только через месяц вернусь.

– Через месяц… – ахнула она, прижав ладони к щекам. – Как через месяц?

– Ну, что ж поделаешь, милая… Так надо. Может, и дольше меня не будет. Прилечу, а ты уже в Питере… И забудешь меня… Ведь у тебя все впереди, твоя прекрасная жизнь только начинается! Да, забудешь, и я пойму… И всегда буду вспоминать о тебе с нежностью… Надеюсь, и ты меня никогда не забудешь.

– Да почему вспоминать-то? Зачем ты так говоришь, Игорь? Ведь мы же… Мы все равно будем вместе, правда? Ты же сам говорил…

– Ну, во-первых, я этого не говорил, во-вторых… Зачем загадывать? Никогда не знаешь, как сложится жизнь. Она ведь такая вещь, довольно непредсказуемая. Сегодня может быть так, а завтра уже по-другому. Я реалист, Наташенька. Я живу сегодняшним днем. И потому считаю, что надо брать от жизни все, что она дает сегодня, и не думать, что будет завтра.

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, Игорь… Совсем ничего не понимаю!

– Да что тут понимать, Наташенька? Сегодня мы вместе, и это прекрасно. И это главное, Наташенька, это главное… Ну же, иди ко мне… Главное – сегодня мы вместе… Зачем загадывать, что будет завтра? Надо ценить каждую минуту, каждую секунду, а мы теряем их на никчемные разговоры…

Конечно же, она поддалась его ласковому призыву и даже поверила в эту предлагаемую им правду – мол, есть только сегодня, только сейчас. Потому что хотела ему верить. Потому что не верить – это страшно. Это невозможно, это не про них… Потому что у них любовь. А когда любят, не врут… Да и что такое один месяц? Это же ерунда, когда вся жизнь впереди!

За три дня до спектакля она почувствовала себя плохо. Тошнило все время, тело не слушалось, ноги дрожали. На генеральном прогоне хлопнулась в обморок и очнулась только на кушетке в медпункте, увидела перед собой лицо врача Надежды Львовны. Сзади маячила встревоженная Маргарита Павловна, повторяла одно и то же:

– Что с ней такое? Что с ней? Что с ней? Ну же, скажите мне хоть что-нибудь!

– Да есть у меня предположение, конечно, только озвучить боюсь… – вздохнула врач, поворачиваясь всем корпусом к Маргарите Павловне.

– Да говорите же, что с ней такое? Говорите!

– Я думаю, она беременна. Но надо еще анализ сделать… Еще подтвердить надо…

– Что?! Что вы сказали? Как это – беременна? – переспросила Маргарита Павловна с возмущением. – Этого не может быть, что вы! Глупости какие, ей-богу!

– Да отчего же глупости? Я бы и сама рада была, если бы глупости…

– Но ведь этого не может быть, согласитесь, Надежда Львовна!

– Да отчего же не может? Вполне фертильный возраст…

– Да я ж не о фертильности говорю, я о том, что она… Да и откуда вообще? С чего бы? У нас через три дня выпускной спектакль, что вы!

– Ну, знаете… Это уж ваше упущение, Маргарита Павловна! На себя и пеняйте! Это вы не углядели, вы! А я что могу сделать? Только констатировать факт…

На Княгиню жалко было смотреть. Лицо ее дрожало, глаза моргали растерянно. Наташа заплакала тихо, отвернув голову к стене. Не до конца еще сознавая, что произошло, она плакала от жалости к Маргарите Павловне – никогда, никогда она ее такой жалкой не видела…

Спектакль она все же станцевала. Выложилась как могла. И только после спектакля состоялся их разговор. Трудный, неловкий, тягостный.

– Тебе надо пойти на аборт, Наташа. Если хочешь, я все устрою. У меня есть отличный врач… Да ты хоть сама-то понимаешь, что у тебя другого выхода просто нет?

– Но я… Я же не могу одна это решение принять, Маргарита Павловна… Не могу… Мне надо Игоря дождаться… Он в командировку уехал…

– Какого еще Игоря, господи! Услышь меня, Наташа, услышь! Да у тебя этих Игорей будет сколько захочешь! Пойми, ведь вся твоя жизнь сейчас на кону стоит! Или – или! Или ребенок, или балет! Ты не можешь так глупо распорядиться своим талантом, Наталья! В конце концов, ты перед богом обязана! Родить может каждая женщина, но не каждую женщину он в макушку целует! Не можешь пожертвовать своим талантом ради ребенка, и пусть тебе не кажется, что это жестоко звучит! Так жизнь устроена, что все время приходится выбирать… Особенно нам, балетным… Ты думаешь, ты такая первая, что ли? О чем речь, Наташ… Балет и материнство – вещи несовместимые. Да, жестоко, но это так… Да что я тебе объясняю, ты и сама должна понимать! Талант – это крест, и ты не имеешь права его с себя сбросить! Да, надо все время чем-то жертвовать, выбирать…

– Но ведь он есть, Маргарита Павловна, он живой…

– Кто живой?

– Так ребенок же… Наш с Игорем ребенок…

– Перестань говорить глупости. Нет еще ничего. Все можно исправить.

– Нет, нет, я так не могу… Мне надо поговорить с Игорем…

– Так позвони ему и поговори! Сейчас прямо позвони!

– Да я телефона не знаю… Тем более он в командировке.

– Понятно… А когда приедет?

– Через две недели.

– Ну, две недели – еще не поздно, я думаю… И, сдается мне, Наташенька, что твой разлюбезный Игорь скажет тебе то же самое – делай аборт… Вот увидишь! Я думаю, он даже в командировку не уезжал…

Она дернулась, будто Маргарита Павловна стегнула ее плетью. И тут же пришла в голову трезвая мысль – а ведь она это даже проверить не может. Ведь он просто исчез, и все. И домашнего адреса его она не знает. Только про дачу знает… Но ведь на даче могут быть его родители, можно у них про Игоря спросить!

Нет, а что тут такого? В конце концов, она с его мамой знакома… Может она просто взять и приехать, просто спросить, где Игорь? Вот завтра же утром сядет на электричку и поедет… Это недалеко. Станция Листвянка, она помнит… И дачный поселок так же называется. Да, завтра с утра и поедет!

Назавтра день выдался непогожий, ветреный. Небо затянуло серостью, и казалось, оно висит над головой очень близко и думает, вывалить эту серость дождем на землю или погодить немного.

Аккурат добралась до поселка, и дождь пошел. Подошла к калитке, увидела, как пожилой мужчина интеллигентного вида спешно заносит на веранду плетеные ротанговые кресла, и спросила громко:

– Простите… А могу я увидеть Аллу Вадимовну?

Мужчина обернулся, сощурился подслеповато. Потом проговорил приветливо:

– Аллочка в доме… Да вы заходите, заходите! Смотрите, какой дождь идет! Промокнете! Вы кто, дитя мое?

– Вообще-то я Игоря ищу… Я хотела у Аллы Вадимовны спросить…

– Игоря? А зачем вам мой сын, позвольте полюбопытствовать?

– Кто там, Володя? Ты с кем разговариваешь? – услышала она звонкий голос Аллы Вадимовны, и вот уже она сама появилась на веранде, глянула на нее быстро. И так же быстро заговорила:

– Добрый день, Наташенька… Пойдемте, пойдемте со мной, не будем мешать Владимиру Леонидовичу! У него много работы, знаете ли… Пойдемте поболтаем о своем, о женском…

– Но кто это, Аллочка? Что за девушка? И почему она ищет Игоря?

Алла Вадимовна улыбнулась ласково, огладила мужа по плечу, проговорила тихо, успокаивающе:

– Да пустяки, Володечка… Сущие пустяки… Она вообще-то ко мне пришла, не к Игорю… Иди, Володечка, иди!

Наташа сжалась от неловкости, понимая, что Алла Вадимовна никоим образом не хочет представлять ее своему мужу, отцу Игоря. Торопится увести. Вон, даже в глазах испуг затаился. И под руку ухватила так цепко, будто боялась, что она начнет вырываться.

– Пойдемте, Наташенька, я вас чаем напою… У меня отличное варенье есть, абрикосовое… Вы любите абрикосовое варенье, Наташенька? Знаете, я его с косточками варю, так вкуснее…

Впрочем, ласковая тональность ее голоса тут же исчезла, когда они зашли на кухню. Оглянувшись в сторону веранды, где остался отец Игоря, она прошипела почти злобно:

– Вы зачем сюда явились, хотела бы я знать? Разве вас кто-то звал? Если Игорь вас привозил сюда, то это ничего еще не значит! Или вы вообразили себе невесть что? Зачем вы явились, объясните мне! Что вы хотите?

– Да ничего… – растерянно пожала плечами Наташа. – Мне просто Игоря надо увидеть…

– Не надо вам его видеть. Зачем? Тем более он в командировке.

– Я знаю, но… Может, он уже приехал… Или ему как-нибудь позвонить можно…

– Зачем ему звонить, не понимаю? Что вы вдруг придумали ему звонить? Соскучились, деточка? И потому сюда заявились, да? А вы не считаете, что это просто наглость – вот так являться в дом…

– Но мне срочно с ним поговорить надо! Дело в том… Дело в том, что я…

– Я, кажется, догадываюсь. Вы беременны?

– Да… Я и сама не думала… И вот…

– А надо было думать, деточка. Думать сначала, а потом уже к женатому мужчине в постель прыгать.

– Женатому?! Вы сказали – женатому?

– Ну да… Вы разве не знали?

– Нет…

Алла Вадимовна надула губы, задержала дыхание и вскоре выдохнула озадаченно – пф-ф-ф… Потом внимательно посмотрела на Наташу, помолчала задумчиво и проговорила грустно:

– Что ж, это вполне в духе моего сына. Увлекся, как мальчишка, потом остыл… Не знаю, в кого он у нас такой ловелас… И вот что я вам посоветую, милая. Бегите-ка вы скорей на аборт. Это еще хорошо, что вы свои новости не успели Владимиру Леонидовичу вывалить, господи! Хорошо, что я вовремя на веранду вышла! Потому что моему мужу не надо такого стресса, не приведи господь… Он после инфаркта, мы с Игорем его бережем. И вы поймите, что нам совсем не до вас… Игорь тоже очень занятой человек, у него бизнес. У него семья, дети. Двое детей, жена третьим беременна, на позднем сроке уже. Как я понимаю, это у него от вынужденного воздержания такие чувства к вам разгорелись. Только и всего, деточка, да… Знаю, как вам обидно все это слышать и осознавать, но ведь это правда…

– Но почему… Почему вы мне это все не сказали, когда… Когда я была здесь, с ним… Когда вы приезжали, помните?

– А как же? Прекрасно помню. И что же? Вы меня сейчас обвиняете в чем-то? Я мать… Почему я должна была вам объяснять тогда что-то? Чтобы с сыном отношения портить? Он мне сын, понимаете? А вы… А вы чужой человек. И вообще, свою голову на плечах иметь надо, а не перекладывать ответственность на других. И решения самой принимать надо, глупо в этих делах с мужчиной советоваться, тем более с женатым. Так что искренне вам советую – бегите скорей на аборт…

– Но как же… Он ведь все равно должен узнать…

– Да что, что узнать? И почему – должен? – снова с раздражением проговорила Алла Вадимовна. И тут же сбавила тон, предложила почти миролюбиво: – Хотя, если вам это так важно… Я сама ему все скажу… Я вам обещаю, что непременно скажу, еще и выговор сделаю за… За такую легкомысленную неосторожность. В конце концов, он мог бы подумать о последствиях, эгоист несчастный.

Фраза про «эгоиста несчастного» прозвучала у Аллы Вадимовны почти с умилением. Даже с кокетливой гордостью за сына – вот он у меня какой, ай-яй-яй! Наташа услышала все это и не поверила ей, и снова заговорила торопливо:

– Нет… Нет, что вы… Я сама должна… Мне надо самой с ним поговорить… Пожалуйста, Алла Вадимовна! Я вас очень прошу! Дайте мне номер его телефона, пожалуйста! Ведь он скоро приедет, правда? Я ему сама позвоню!