Текст книги "Из царства тьмы"

– Скажите мне, если можно, спокойно ли пройдет моя жизнь и, главное, каков будет мой конец, то есть, какая смерть ждет меня? – и она протянула ему руку.

Индус взял ее и нагнулся над атласной ладонью. Пальцы прорицателя были холодны, и Мэри показалось, будто они слегка дрожали.

– Жизнь, подобная избранной вами, сестра Ральда, не может протекать тихо и безмятежно. Окружающие духи тьмы стерегут вас и создадут на вашем пути множество преград, а душе вашей причинят немало страданий. Ад требует платы за расточаемые им «блага земные».

Мэри побледнела, задрожала и вскочила с места. Со страхом и изумлением глядела она в лицо индусу, а тот смотрел на нее с сожалением и грустью. Его взгляд показался ей удивительно знакомым-Но где она могла его видеть?..

– Брат, вы один из наших, если знаете мое имя, – нерешительно проговорила она, знаком выражая ему благодарность.

Индус отрицательно покачал головой.

– Нет, я не из «ваших». Но я ясновидящий, и ваша жизнь не составляет для меня тайны. Вы спросили, между прочим, каков будет ваш конец. На это я не могу дать вам определенный ответ: ваше будущее темно. Могу только сказать, что еще раз вы будете стоять перед дилеммой: вернуться ли к свету или остаться приверженницей зла, ада. Я не могу предвидеть вашего выбора.

– Мой выбор сделан и я тверда в своих решениях. Но, так как вы не из наших, то, надеюсь, что могу рассчитывать на вашу скромность? – холодно сказала она, уходя.

– Излишний вопрос. Я только отвечаю на то, о чем меня спрашивают, а прочим не интересуюсь, – так же холодно ответил индус.

Мрачная и озабоченная вышла Мэри из пагоды. Веселье базара было испорчено, а вернувшись домой она долго раздумывала. В первую минуту она хотела предупредить Уриеля, но затем отбросила эту мысль. Что за беда, наконец, если индус и знает истину? Что он будет молчать – это несомненно, подвергать же его злобе Уриеля стало ей вдруг почему-то крайне неприятно.

По истечении нескольких дней она совершенно успокоилась и случай на базаре перестал тревожить ее. Она охотно приняла приглашение барона Козена на обед и равнодушно отнеслась к предстоящей там встрече с Равана-Веда. Обед был совсем запросто, и Мэри явилась со своим тигром: обыкновенно она не брала его с собой в гости, но Лили по наущению князя попросила привести и Пратисуриа, так как гости отца очень хотели видеть столь искусно прирученного зверя.

В гостиной уже находились барон, князь и индус. Мэри любезно пожала руку князя и ответила холодным кивком на глубокий, почтительный поклон индуса. Но едва успела она поцеловать вошедшую Лили, как ее внимание привлек тигр.

Пратисуриа обнаруживал признаки явного беспокойства, вздрагивал и прижимался к ней. Обыкновенно Мэри лично следила за тем, чтобы животное было сыто, и в данную минуту не понимала его волнения, хотя и сама она, дотронувшись до руки князя, ощутила нервную дрожь и какое-то гнетущее чувство. Но так как Пратисуриа не проявлял никакой враждебности, то она успокоилась, и все перешли в столовую.

Недомогание Мэри, почти затихшее во время обеда, снова возобновилось по возвращении в гостиную. Когда же она случайно взглянула в направлении камина, то увидела Кокото, который со страшными гримасами делал ей призывные знаки и указывал на дверь; сзади него копошилась его банда, не осмеливаясь выступить за пределы камина, на что дерзнул только их отважный командир. Особенно неприятно было Мэри, когда она поймала взгляд князя, с насмешливым выражением тоже смотревшего на камин. В этот миг появилось светлое облачное существо, у которого отчетливо были видны только голова и руки. Над головой этого стража, преграждавшего, по-видимому, Кокото вход в комнату, мерцал небольшой голубоватый огонек, а в руке его блестел огненный меч, острие которого было направлено против чертенят.

«Неужели князь видел Кокото и вызвал охрану?» – подумала она и вдруг припомнила, что он занимался оккультными науками.

Тревожно оглянулась Мэри на Пратисуриа, но зверь лежал, уткнув морду между лап и нервно поводил ушами, что указывало на его волнение. Ей хотелось уехать, но сделать это было неловко, а потому, она постаралась овладеть собой и продолжала разговор, по-видимому, спокойно.

Говорили об Индии, и Мэри рассказала, что молодой раджа, подаривший ей тигра, приглашал ее на родину, и она решила вместе с одной приятельницей и ее мужем принять это приглашение и побывать в таинственной стране, где, как говорят, можно встретить очень странных людей.

– Вероятно, вы говорите о факирах-чародеях, Мария Михайловна? Эти люди действительно очень любопытны и их психология непонятна европейцу, – ответил князь, несший на себе всю тяжесть разговора, потому что Лили только слушала, а барон с индусом играли в шахматы.

Потом Елецкий предложил Мэри показать ей собрание индийских драгоценностей, древностей, виды индийских храмов и дворцов. Она с удовольствием согласилась и вместе с Лили спустилась за князем в библиотеку, где тоже были размещены предметы древности. Пратисуриа следовал за хозяйкой и пока рассматривали редкости в библиотеке, оставался довольно спокоен, но как только они вошли в залу, тигр начал тихо рычать, бить хвостом и нервно вздрагивать.

Князь как-то удивительно напряженно сосредоточился, и это особенное выражение с удивлением заметила Лили.

Вдруг Елецкий спросил Мэри, не желает ли она видеть портрет настоящего Махатмы. Не ожидая ответа, он повел ее в конец комнаты, прямо к нише, и откинул скрывавшую ее тяжелую плюшевую драпировку.

Хотя сентябрьский день был ясен и тепл, но уже наступили сумерки. Князь зажег электричество и ослепительный свет озарил характерный облик Веджага-Синга, от этого портрет приобрел удивительную жизненность и казалось, что белое одеяние его колыхалось, а глаза смотрели, как живые.

В этот миг раздался громовой рев Пратисуриа, которого, видимо, охватил панический ужас. Присев на задние лапы, он таращил глаза на портрет и рыл пол могучими когтями, так что от паркета летели щепки. Узнал ли он того, кто когда-то поразил его? Заметив открытое окно, тигр одним прыжком подскочил к нему, выпрыгнул в сад и, мрачно рыча, исчез в темноте.

Рев тигра сначала сковал страхом Лили, а увидев, что страшный зверь прыгнул вперед, она подумала, что тот бросился на князя. Обезумев от ужаса, она вскрикнула и упала без чувств. У Мэри тоже закружилась голова, и она оперлась о стол.

Князь подошел к ней и взял ее за руку.

– Откуда у вас это опасное животное? Кто дал вам этого адского зверя? – строго спросил он.

Мэри выпрямилась, вырвала руку и смерила его гордым взглядом.

– Вы заманили меня в западню и задаете вопросы, на которые не имеете никакого права. Откуда у меня Пратисуриа – никого не касается, – проговорила она.

– За мной право всякого честного человека, который видя утопающего обязан попытаться спасти его. А вы находитесь в еще большей опасности, потому что рискуете погубить свою душу. Опомнитесь, Мария Михайловна, и разбейте сковавший вас адский круг, поймите же, что Пратисуриа – ваш страж. Здесь, в этом доме, вы в безопасности, и силы зла не могут проникнуть сюда, останьтесь же с нами, а могущество Христа оградит вас. Поверьте, Небо могущественнее Ада. Отрекитесь от захвативших вас демонов, и все, что вы потеряете там – найдете здесь. Обещаю вам это.

Мертвенно-бледное лицо Мэри исказилось и она закрыла глаза, испытывая невыразимые судороги.

Острые когти впивались ей в плечи, стараясь увлечь вон отсюда, потом ей показалось, что ледяные руки сдавили горло и ей не хватало воздуха, она задыхалась и конвульсивно подергивалась. С почти нечеловеческим усилием она выпрямилась, порывисто оттолкнула поддерживающую ее руку и, задыхаясь, крикнула вне себя:

– Не прикасайтесь ко мне! Я запрещаю вам это! И не старайтесь насильно обратить меня. Мы принадлежим к двум враждебным лагерям, я свободно выбрала свой и принадлежу ему, связана с ним, а потому, останусь верна ему.

Она повернулась и выбежала, но в дверях столкнулась с бароном и следовавшим за ним индусом, они услышали страшный рев тигра, испугались и спешили узнать, в чем дело. Мэри не обратила внимания на барона, но проходя мимо доктора глухо прошептала, смерив его враждебным, презрительным взглядом:

– Шпион! Предатель!

Глава 4

Биллис и камеристка Мэри беседовали, лакомясь фруктами, в садике подле дома, как вдруг их внимание привлекли мрачное рычание и глухой шум, словно что-то тяжелое ломилось в ограду. Оба они вскочили, а когда Билпис открыл ворота, они увидели замертво лежащего на панели Пратисуриа; тонкая резная калитка, ведущая в сад, была сломана.

– Клянусь бородой козла, что это значит? – воскликнул Биллис, опускаясь на колени около тигра и осматривая его. – Он не сдох, а, кажется, в обмороке. Глаза закрыты, язык висит из пасти, но он дышит. Что же с ним случилось? И где барыня?

– Не наступил ли он на какой-нибудь священный предмет? Либо его окропили очистительной водой, а не то он наткнулся на какое-нибудь благочестивое лицо, – высказала предположение камеристка, помогая Биллису втащить тигра в прихожую.

– И достанется же нам, если Пратисуриа околеет. Господин Уриель страшно обозлится и обвинит нас в том, что мы не оказали помощи животному. А почем я знаю, что надо делать? Хоть бы барыня вернулась, по крайней мере она сказала бы, что надо, – причитал Биллис, вытирая мокрым полотенцем голову тигра.

Спустя минут десять мчавшийся во всю прыть автомобиль подлетел к подъезду и в прихожую вошла взволнованная и бледная Мэри. Увидев лежавшего замертво тигра, она, видимо, огорчилась, опустилась перед ним на колени и приказала тотчас телефонировать Зепару, сообщить о случившемся и просить его немедленно приехать.

Брат Зепар, живший неподалеку, не замедлил явиться, и нашел Мэри с прислугой занятыми оживлением Пратисуриа.

Зепар оказался пожилым человеком со смуглым лицом, но энергичным на вид. Быстро осмотрев тигра, от достал из кармана красный сафьяновый футляр с разными хрустальными флаконами. Из одного он наполнил столовую ложку и влил в пасть тигра, голову которого поддерживал Биллис. Животное тотчас вздрогнуло, а когда Зепар смочил его голову очень ароматной эссенцией, Пратисуриа хрипло вздохнул и открыл глаза.

– Скорее, Биллис, достаньте ему добрую порцию мяса, – распорядился Зепар, лаская тигра, который привстал и, видимо довольный, потерся головой о колено своего врача, а затем стал лизать руки Мэри.

Полакомившись большим блюдом сырой говядины, Пратисуриа совсем оправился и последовал за своей хозяйкой и Зепаром в залу, где Мэри вкратце передала все, что случилось.

– Поздравляю вас, сестра Ральда, вы проявили большое присутствие Духа. Продолжайте быть твердой и энергичной, потому что это подлое, предательское нападение, конечно, было не последним. Нет ничего возмутительнее, как эта страсть непременно обращать людей в свою веру, хотя бы насильно, и навязывать свои убеждения, от которых те отказываются, не принимая при этом в соображение, что ставкой в такой борьбе является сама жизнь лица, на которое охотятся.

После отъезда Зепара Мэри легла, но не могла уснуть. Все ее тело болело, голова была точно налита свинцом, а воспоминание о вечерней сцене кошмаром преследовало ее. Наконец, уже поздней ночью, она забылась тревожным сном.

Ощущение обдавшего ее горячего тока сразу разбудило Мэри. Она приподнялась и с удивлением увидела беловатое, осыпанное искрами облако, клубившееся в нескольких шагах от постели. Потом облако быстро расширилось и приняло форму человека, который подошел, протянул в направлении смежной комнаты, где спал тигр, руку, а затем наклонился над кроватью. Мэри вздрогнула, узнав Вадима Викторовича, с любовью и грустью смотревшего на нее.

– Я по-прежнему люблю тебя. Вернись ко мне, не допускай, чтобы ад вырыл бездну между нами, – слышался слабый, но хорошо знакомый голос.

Ошеломленная Мэри бессильно опустилась на подушки и задрожала, почувствовав прикосновение губ к своим губам и руке. Минуту спустя видение побледнело и исчезло.

Более она уже не могла сомкнуть глаз. Все ее существо трепетало и в памяти вставали яркие воспоминания о мимолетном счастье. Значит, он любил ее даже за гробом, если явился сказать, что любовь его не угасла, и умолял вернуться к нему. Что он хотел сказать этими словами? Должна ли она умереть, чтобы соединиться с ним, или отречься от ада, несомненно разлучившего их, так как Вадим Викторович был верующий? Мгновенно воскресло прежнее чувство, пробужденное любовью смотревшим ей в глаза взором. Ей казалось, что она еще чувствует на губах поцелуй дорогого человека, и вдруг явилось непобедимое желание увидеть хотя бы его могилу. Молиться она не смела, но мечтать и плакать там, где покоился его прах, не было запрещено.

От Лили она знала, что могила Заторского на Александро-Невском кладбище и на другой же день отправилась в Лавру. После некоторых поисков и расспросов один из сторожей указал ей дорогу к памятнику. Решетка была открыта и садовник, под наблюдением сторожа, заканчивал убранство могилы цветами. Мэри подождала, когда работа будет закончена и, сунув затем сторожу рубль, сказала, что хочет помолиться на могиле, так как хорошо знала покойного, а благодарный сторож просил только потом запереть калитку и вернуть ему ключ у кладбищенских ворот.

Оставшись одна, она положила у подножия памятника гирлянду роз с орхидеями и, сев на скамью, глубоко задумалась.

Барон Козен очень удивился внезапному отъезду Мэри накануне, но затем обморок Лили заставил его забыть об этом обстоятельстве, и он помог молодым людям перенести дочь. Только после того, как Лили очнулась, и по совету индусского врача удалилась в свою комнату, чтобы отдохнуть, барон расспросил о случившемся. Елецкий просто объяснил, что, вероятно, портрет Веджега-Синга испугал тигра и привел его в бешенство, что видно по изрытому паркету. К счастью, он не бросился на присутствовавших, а выскочил в открытое окно. Мэри, встревоженная его бегством и могущими произойти на улице неприятностями, поспешила уехать, чтобы следить за тигром, и, если возможно, усмирить его. Разумеется, об их разговоре по поводу принадлежности Мэри к сатанинскому братству князь умолчал.

Когда Елецкий остался наедине с доктором, князь сообщил о неудачной попытке обратить Мэри на путь истинный.

– Я думаю, что будет трудно, если не вовсе невозможно вырвать ее из бездны, в которую она упала. Она всегда была решительна и энергична, а может быть уже пристрастилась к прелестям зла, – уныло проговорил Вадим Викторович. – А те скорее убьют, но не выпустят из своих когтей.

– Стыдись, Вадим, без боя слагать оружие. Я лучшего мнения о Марии Михайловне и твердо надеюсь, что энергию, с которой ты говоришь, она использует на то, чтобы освободиться от пут, – твердо сказал князь. – Эх, если бы можно было как-нибудь дать ей понять, что ты жив, это облегчило бы нам труд. Но как воскресить тебя для нее одной? Вот в чем задача.

– Главная задача в том, чтобы узнать, любит ли еще она меня, – ответил доктор, качая головой. – Пять лет ведь большой срок для того, чтобы забыть умершего.

Он простился с князем и тот, видя его угнетенное состояние и тревогу, не удерживал его. И действительно, у Заторского было тяжело на душе. Презрительные слова, брошенные ею мимоходом, болезненно кольнули его: дважды уже говорили они, и голос сердца ничего не подсказал Мэри, которая не заметила, видимо, сходства между Заторским и Равана-Веда. А между тем, это сходство сразу поразило Лили.

Он опустился на колени и долго молился, прося Бога наставить его, руководить им в жизни и помочь спасти молодое создание, которое он знал таким чистым, невинным, жизнерадостным и счастливым. Вдруг у него появилось неодолимое желание повидать Мэри и убедиться, не имело ли для нее гибельных последствий вчерашнее происшествие?

Во время прохождения начального посвящения в Тироле он теоретически и практически изучил, между прочим, выделение астрала и развил способность выходить, хотя и с некоторым усилием, из своего физического тела, а затем, по желанию, переноситься в любое место. Теперь он решил применить это на деле, и его попытка удалась как нельзя лучше, что видели и мы, по ночному видению Мэри. Из этого своего необыкновенного «путешествия» он вернулся спокойнее и в нем воскресла новая надежда: в глазах Мэри он прочел, что память о нем еще жива в ее сердце.

На следующий день приходилась память кончины его тетки, и он решил помолиться на ее могиле. Исполнив свой долг, он пошел к памятнику с надписью «Заторский Вадим Викторович», удивительно притягивавшему его к себе. Подойдя ближе, он вздрогнул и остановился: на скамье около могилы сидела Мэри, закрыв лицо руками, и сквозь ее пальцы струились слезы. Это не была Лили, потому что видневшиеся из-под шляпы волосы были совсем черные, и он узнал Мэри.

Доктор решительно и быстро пошел к памятнику и в ту минуту, когда был уже у решетки, Мэри заметила его. Она вздрогнула и поднялась с места.

– Опять вы, господин Равана! Что значит это преследование? Кажется, я довольно ясно выразила вам вчера свое мнение о вас, – презрительно сказала она.

– Вы оскорбили меня, не узнав даже, виновен ли я. Я вас не преследую, и только случай, или воля Божия, привели меня сюда. Но я ясновидящий и знаю, что тот, чье имя стоит на этом памятнике, был дорог вам. Будь он в живых, вы, может быть, перестали бы добровольно называться сестрой Ральдой.

Мэри мрачным и испытующим взглядом смерила его.

– Мертвые не возвращаются и прошедшее непоправимо. Мое счастье погибло в бездне. Но если уж вам все известно, странный вы человек, то скажите, какая смерть ожидает колдунью, принявшую наследие Ван-дер-Хольма?

Заторский подошел к ней и взял за руку.

– Мэри, если вы еще любите человека, которому отдали свою первую любовь, то «колдунья» исчезнет в бездне, а возродится снова Мэри Суровцева. Неужели сердце вам ничего не говорит или вы утратили способность драться за наше счастье?

Он нагнулся и его взор, полный любви, впился в испуганные глаза Мэри, но она вдруг отшатнулась и схватилась руками за голову.

– Кто вы?.. У вас глаза Вадима, ваш голос напоминает его, и вы говорите по-русски. А между тем он ведь умер, вы же по своей внешности человек жаркого климата. Объясните эту загадку. Выходец ли вы с того света или просто агент наших противников и пользуетесь случайным сходством для того, чтобы обратить меня в свою веру? Но в таком случае у вас нет ни стыда, ни страха, если вы смеете прикрываться чужим именем, да еще стоя на могиле, где покоится прах этого человека.

Смущение, сомнение, негодование и гнев звучали в голосе Мэри, в то время, как глаза пытливо оглядывали всю фигуру стоявшего перед ней человека. Заторский вздохнул.

– Могила пуста, Мэри. Благодаря поистине чудесной случайности, я жив, хотя для мира я умер. Увы! Ваше сердце осталось немо. Дважды уже встречались мы, и вы не узнали меня!..

Невыразимая грусть звучала в голосе и чувствовалась в его взгляде. Бледная, Мэри дрожала, как в лихорадке, и, широко открыв глаза, вдруг подошла вплотную, жадно вглядываясь в взволнованное лицо доктора.

– Это он!.. Мертвые оживают, и он в рядах избранных, потому что на его голове сверкает пламя… А я несчастная, я – проклята!.. – запинаясь бормотала она, закрывая лицо руками и опускаясь на колени.

Мэри вздрагивала от судорожных рыданий, но доктор поднял ее, усадил на скамью и, крепко сжимая ее руку, прошептал:

– Любишь ли ты еще меня?

– Да, люблю. Но я связана с адом, и пропасть разделяет нас на веки, – отрывисто проговорила она.

В глазах доктора вспыхнуло выражение глубокого счастья.

– Если любишь, то еще ничто не потеряно. Хотя я всего только жаждущий света, а не избранник, каким ты меня считаешь, но все же при помощи наставников мне уже неоднократно удавалось ограждать тебя от смертельной опасности, и я твердо надеюсь спасти тебя. Теперь я расскажу тебе историю моего чудесного «исцеления», но ты должна обещать мне хранить тайну, потому что для мира я умер навсегда.

Он вкратце передал ей все происшедшее с тех пор, как упал под пулей барона, и закончил так:

– Надейся, Мэри, и будь тверда. Подобно Орфею я сойду в ад и отниму тебя у демонов. Ужасное прошлое сгладится и счастливое, спокойное будущее вознаградит тебя за все пережитые муки.

С блестевшими счастьем глазами слушала Мэри и, не веря своим глазам, порою думала с трепетом, что видит все это во сне. Потом сознание, что любимый и долго оплакиваемый человек – жив, наполнило ее чувством величайшего блаженства. Забыв обо всем, она вся отдавалась блаженному очарованию, слушая чудный, убаюкивающий ее голос, который считала умолкшим навеки, не чувствуя при этом ледяного прикосновения демонических духов и не обращая внимания на собравшуюся около нее угрожающую толпу. В ней пробудились надежда и сила снова бороться за свое счастье. После часовой беседы они расстались, и воспрянувшая духом Мэри с блаженной улыбкой на устах пошла к ожидавшему у ворот кладбища экипажу.

Заторский вернулся домой озабоченным и взволнованным.

Объяснение с Мэри наполнило его счастьем, но вместе с тем и страхом. Он-то понимал, насколько трудна и опасна борьба с адом, которую ему надлежало предпринять, чтобы освободить любимую женщину, и сознавал, что ставкой в предстоящей борьбе будет ее жизнь.

Он сел у окна и достал из портфеля портрет Мэри, данный ею в день их объяснения, это было единственное воспоминание о том вполне счастливом дне. Князь тогда еще нашел его и сохранил для того, которого спасал помимо его воли. Доктор весь ушел в созерцание чарующего образа Мэри, которую знал невинной и веселой, а теперь несчастная была «сестрой Ральдой», служительницей ада… Удастся ли ему спасти ее? Сумеет ли она забыть этот ужасный период своей жизни и очистится ли вполне от грязи, запятнавшей ее душу?

По мере того, как его мысли углублялись в прошлое, перед ним вставал образ баронессы, пробуждая стыд, отчаяние и обвинение в том, что был причиной гибели Мэри. Не поддайся он постыдному рабству этой распутницы, опутавшей его преступной и грязной страстью, никогда карающая пуля барона не сразила бы его, а нищета не толкнула Мэри в тенета Ван-дер-Хольма.

Поглощенный своими мыслями и воспоминаниями, он не заметил, как приотворилась дверь. Так же не слышал он приближающихся легких шагов, пока, наконец, дрожащий голос не шепнул ему на ухо:

– Вадим Викторович!..

Доктор вздрогнул и у него невольно вырвался подавленный крик: так давно никто не называл этим именем индуса Равана-Веда. Он проворно повернулся и увидел бледную, взволнованную Лили. Глаза ее сияли радостью, по щекам текли слезы, и она, протягивая к нему руки, прошептала:

– Дядя Вадим, это ты? Сердце не обмануло меня. Но не бойся, я буду нема, как могила, украшенная именем доктора Заторского.

– Лили, крошка моя, ты узнала меня несмотря на внешнюю перемену, делавшую меня почти неузнаваемым? Отблагодарю ли я тебя когда-нибудь, дорогое дитя, за привязанность и память, которую ты сохранила к забытому всеми, чужому человеку, – тихим голосом ответил Заторский, привлекая к себе молодую девушку.

– Глаз твоих нельзя было изменить, дядя Вадим. Я сразу узнала тот добрый и нежный взгляд, который глядел на меня во время моей болезни в детстве. Конечно, это чудо, неслыханная тайна – увидеть тебя живым, после того, как видела в гробу, но я благодарю Бога и Пресвятую Деву за твое спасение и за то, что с моего папы снято такое тяжкое преступление, как убийство. Последние мои сомнения рассеялись, когда сейчас я увидела в твоих руках портрет Мэри.

Лицо доктора омрачилось.

– Над моей бедной Мэри висит большая опасность и не знаю, удастся ли мне спасти ее!

– Да, она очень изменилась, стала странной, а горе сделало ее атеисткой. Но твоя любовь спасет ее, дядя Вадим, потому что для истинной любви нет препятствий и могущество ее безгранично.

– Разве ты знакома с любовью, что говоришь о ней так уверенно? – с улыбкой спросил Заторский.

Лили подняла на него ясный и чистый взор.

– Да, дядя Вадим, мне знакома любовь. Я люблю солнце, согревающее все, что ищет его лучей, и не знаю, достойна ли я его любви. Ты догадываешься, о ком я говорю?

– Да, ты любишь Елецкого. А почему бы и ему не любить тебя?

Лили покачала головой.

– Могу ли я быть настолько самонадеянной, чтобы рассчитывать на внимание такого высшего существа, принявшего великое посвящение? Но он бесконечно добр и снисходителен к такой ничтожной девчонке, как я. И то уже будет счастье, если он останется, как и теперь, моим наставником и учителем в оккультных науках. Замуж я никогда не выйду и отдамся исключительно развитию в себе сокровенных сил, особенно врачебного магнетизма. А со временем я устрою на свои средства убежище для женщин и девушек, которые, подобно мне, пожелают посвятить себя уходу за больными.

– Значит, если князь сделает тебе предложение, ты откажешь ему? – лукаво спросил доктор.

Яркая краска залила прозрачное личико Лили.

– Что ты говоришь, дядя Вадим? Неужели я смогу сказать «нет», чего бы он от меня не потребовал? Тем более, если он предложит мне такое счастье, при одной мысли о котором у меня кружится голова.

Заторский от души рассмеялся и сказал:

– Послушай, Лили! А может твой папа войти сюда и поймать нас на такой интимной беседе? Он тоже не должен ничего знать, и для него я остаюсь Равана-Веда.

– Не беспокойся, папа не придет. Он на юбилейном обеде у одного приятеля-археолога, и будет там ужинать, а князь вышел. Я справилась, прежде чем пойти сюда, но он может вернуться, и потому, мне благоразумнее будет скрыться. Мы еще продолжим этот разговор, и мне надо о многом спросить тебя, ведь ты так изменился, обладаешь громадной силой и совершаешь чудесные исцеления. Ты всегда был добр, это я знаю, а теперь стал еще добрее и никогда не бываешь угрюмым или нервным, как бывало прежде.

– Недаром же, милая Лили, трудился я все эти годы, чтобы приобрести душевную гармонию, этот драгоценнейший дар человека.

– Ах, если я не уйду сейчас, так никогда не замолчу! – сказала Лили и, послав воздушный поцелуй, выбежала из комнаты.

Доктор сел на прежнее место и открыл портфель, чтобы спрятать портрет Мэри, но в эту минуту поднялась портьера, и показался веселый и, видимо, взволнованный князь.

– Как?.. Ты был здесь, Алексей, и слышал наш разговор? Лили узнала меня.

– Да она с первого же дня что-то заподозрила: ее любящее сердечко ничто не могло сбить с толку. Но не бойся, Лили деликатна и скромна, а потому тебя не выдаст.

– О, с этой стороны я не боюсь! Но если ты слышал наш разговор, то знаешь также, что она призналась в любви к тебе, и я полагаю, что большое счастье обладать таким любящим и чистым сердцем.

– Ты прав, я вполне ценю такое счастье. Я также глубоко, искренне люблю ее и буду бесконечно рад иметь подругой жизни это чистое и любящее существо, чтобы разделить с ним приобретенное знание. Я уже получил разрешение учителей на брак, и при первом случае сделаю ей предложение. Но раньше я хотел бы помочь тебе спасти бедную Мэри, потому что это потребует всех наших сил. О, если бы она знала, что ты жив, это очень помогло бы нам! – вздохнул князь.

– Она знает! – ответил взволнованный доктор, и передал разговор с Мэри на кладбище.

– Вот это превосходно! – обрадовался, внимательно слушавший, князь. – Теперь надо только поддерживать ее, воскресить в ней все воспоминания и любовь к тебе. Этой же ночью отправляюсь в дом Ван-дер-Хольма – я сильнее тебя! – и высмотрю, что можно сделать, чтобы потревожить господ сатанистов.

Чрезвычайно взволнованной вернулась Мэри домой и заперлась в своей комнате, запретив беспокоить ее. В продолжение всего дня радость сменялась у нее отчаянием. Сознание, что любимый человек жив, приводило ее в блаженное состояние, а мысль о том, что их разделяет почти непроходимая бездна, повергала ее в глубокое отчаяние.

Тщетно искала она выход из этого положения, и не находила. Вдруг мелькнула мысль бежать к Заторскому и у него искать защиты. Но лишь только она пожелала привести в исполнение свое намерение и бросилась к двери, Пратисуриа зарычал и преградил ей дорогу. Вне себя она попыталась открыть окно, но тигр встал на задние лапы, и его когти впервые болезненно запечатлелись на ее плечах.

В полном отчаянии, сознавая, что грозный страж растерзает ее, если она попытается бежать, Мэри опустилась в кресло и залилась слезами, однако ее могучая, упорная натура поборола слабость. Возмущенная насилием она решила молиться, чтобы Небо защитило ее от Ада, но едва попробовала она мысленно произнести имя Божие, как почувствовала жесточайшие мучения, лишившие ее способности мыслить: она корчилась, словно на раскаленных угольях, и под конец упала в обморок.

Очнувшись, она чувствовала себя совершенно разбитой и сознавала, что побеждена. Очевидно владыка, которому она отдалась, не выпускает из когтей своих подданных. В мертвой апатии лежала она на диване, затем насильно принудила себя за ужином съесть кусочек дичи и утомленная легла в постель, но ей не спалось, и апатия мало-помалу сменилась полным отчаянием.

Пробило полночь, как вдруг она вздрогнула и привстала. В лицо ей пахнул порыв теплого, ароматного воздуха, нежные, гармоничные звуки пронеслись по комнате, которая озарилась голубоватым, точно лунным светом, и на этом ясном фоне показалось красноватое облако. Кружась, приближалось оно к постели, а затем туманная масса быстро расширилась, уплотнилась и приняла форму человека высокого роста в белом одеянии. Его голова была окружена фосфоресцирующим светом, скрывавшим черты лица, а из солнечного сплетения тянулась огненная лента и терялась вдали. Нагнувшись к Мэри, в немом ужасе смотревшей на таинственного гостя, он слабым и глухим, но внятным голосом сказал:

– Наступает минута борьбы с адом, чтобы вырвать из него твою душу и спасти тебя. Дорогой тебе человек жив и любит тебя взаимно: значит, ты будешь бороться за ваше общее счастье, потому что соединиться вы можете только после того, как ты навсегда порвешь с поработившими тебя извращенными тварями. Если ты мужественно перенесешь нападение сил зла, устоишь против злобы служителей сатаны, тебя поддержат, и ты будешь спасена. Видишь в моей руке этот лучезарный крест? Этот священный символ укроет и охранит тебя, будучи знамением прощения Отца Небесного, милосердие коего к кающемуся безгранично. Помни это и будь тверда, потому что борьба предстоит тяжелая.

Видение подняло руку и начертало над Мэри мистический знак спасения, а она, словно пораженная ударом молнии, упала на подушки. С минуту светлый крест витал над нею, а потом рассыпался голубоватыми лучами, покрывшими Мэри как бы прозрачным пологом.