Текст книги "Царица Хатасу"

Лицо Мэны приняло ледяное выражение.

– Ты, кажется, с ума сошел, – презрительно сказал он. – Требуешь каких-то объяснений по делу, которое ни коим образом не касается тебя. Совершенно ясно, что перестают думать о ребячествах, когда представляется подобный случай пристроить малютку. Хартатеф страшно богат. Взгляни на это ожерелье из сапфиров и жемчуга – это целое состояние, поднесенное им своей невесте. Он занимает положение настолько выше тебя, что даже Нейта поняла, что подобным женихам не отказывают. Удовлетворись этим объяснением и успокойся.

Нейта сверкающим взором следила за спором мужчин. Последняя выходка брата вогнала ее в краску.

– Как ты смеешь такое говорить, презренный лжец, для спасения чести которого я приношу себя в жертву? Чтобы показать тебе, как я ценю подарки этого ненавистного человека, смотри!

Она с такой силой рванула ожерелье из сапфиров, что кольца порвались и рассыпались по полу.

– Поверь мне, Кениамун, – прибавила она, дрожа от негодования, – я приношу себя в жертву, но только не ради золота. Презирай меня, если хочешь, – больше я ничего не могу сказать тебе.

– Верю и жалею тебя. Что же касается Мэны, я не стану ему больше надоедать, но не забуду ему этого часа, – ответил Кениамун. Затем он повернулся и вышел.

Как только они остались одни, Мэна с гневом набросился на сестру:

– Безумная, ты погубишь нас всех. Кто знает, какие подозрения вызвала у этого интригана твоя болтовня? Теперь он постарается объяснить мое поведение. И потом, это ожерелье… разве можно ломать такую драгоценную вещь? Что скажет Хартатеф?

– Что ему будет угодно! А ты – подбери обломки, приоавь их к той цене, что дали тебе за мумию нашего отца бессовестный сын, позор нашей семьи, – с презрением сказала Нейта.

Но к Мэне уже вернулся его обычный апломб.

– Послушать тебя, так можно подумать, что я один участвовал в закладе мумии, – ответил он, скрестив руки. – В этом мне добросовестно помогал Пагир. Мы бы, может, этого и не сделали, если бы Хартатеф не был без ума от тебя. Он платит с радостью, чтобы обладать тобой. Мы выкупим мумию, не потратив ни одного кольца серебра, а ты при этом станешь одной из самых богатых и высокопоставленных женщин в Фивах. Не правда ли, ужасное несчастье? И из такого-то простого и выгодного дела ты устраиваешь скандал за скандалом? Берегись, люди могут легко подумать, что всеми этими криками ты хочешь оправдать себя в том, что предпочла богача этому нищему Кениамуну, и тогда осуждение падет на тебя же.

Нейта ничего не ответила на это безграничное бесстыдство. Страшная тоска, чувство полного одиночества и беззащитности больно сжали ее сердце. Она знала об эгоистической беззастенчивости своего братца, но ни разу не сталкивалась с ней. Никогда еще до такой степени она не чувствовала себя сиротой, будущностью и счастьем которой никто не интересовался. Без стеснения ее оценили как невольницу, а когда торг заключен, она должна или выполнить его условия, или потерять честь вместе со всеми.

Как во сне она пошла к лестнице. Мэна тотчас же опустился на пол и, ползая на коленях, тщательно собрал все обломки ожерелья до самой маленькой золотой подвески. Погрузившись в горькие думы, девушка направилась в свою комнату. У входа в галерею она встретила искавшего ее Хартатефа. Проницательный глаз молодого египтянина сразу подметил исчезновение сапфирового ожерелья, почти совершенно закрывавшего шею и грудь Нейты.

– Куда это направляется моя прекрасная невеста? – сказал он, с живостью наклоняясь к ней. – Отчего ты такая бледная и расстроенная, Нейта? Где убор, который был на тебе во время обеда? Или он очень тяжел?

– И да, и нет! Ты найдешь обломки ожерелья на плитах террасы. Я сорвала его, – прибавила она глухим голосом, – потому что Мэна обвинил меня перед Кениамуном в том, что я продалась тебе за это ожерелье и за твое богатство. Чтобы доказать им, как я ценю твои подарки, я изломала в куски ожерелье. Повторяю и тебе, я предпочитаю иметь на шее ехидну, чем твои сапфиры и жемчуг.

Хартатеф покачал головой.

– Мэна дурак. Ты же не права в том, что придаешь такое значение его болтовне и портишь из-за нее такую дорогую вещь. Впрочем, этот убор можно будет починить. У меня есть другие, не менее прекрасные, которые ты наденешь, когда твой гнев пройдет. Ты их наденешь, – настойчиво повторил он, видя, что Нейта отрицательно покачала головой, – так как все женщины хотят быть красивыми. А чтобы быть красивой, нужно наряжаться. Поэтому ты будешь наряжаться для себя, если не для мужа, которого ты ненавидишь.

– Когда ты назначил свадьбу? – неожиданно перебила она.

– Считая с сегодняшнего дня, через три луны мой дворец будет готов принять тебя.

– Хорошо. Но до этого рокового дня я прошу тебя избавить меня от своей особы. Я хочу отдохнуть и воспользоваться последними днями моей свободы. Итак, не утруждай себя визитами и не присылай мне подарков. Я от тебя ничего не хочу.

– Ты будешь благоразумной, Нейта. Нельзя быть невестой в продолжение трех лун и не видеться со своим будущим мужем. Я не стану надоедать тебе, но буду приходить и присылать цветы и подарки, так как не хочу, чтобы меня сочли скупым. Свет не узнает, – невозмутимо продолжал Хартатеф, – как ты мне дорого стоишь. Выкуп мумии моего тестя не пустяки. Тебе же следует быть посдержанней и не лишать меня удовольствия видеть прекрасную невесту.

Ничего не ответив, Нейта повернулась к нему спиной и убежала.

Глава IV. В поисках истины

Не думая больше о том, что скажут, Кениамун немедленно покинул дворец Пагира. Глухой гнев и страшная жажда мести переполняли его душу. Однако, прежде чем что-либо предпринять, он посчитал необходимым узнать истинные мотивы, вызвавшие столь неожиданное решение Нейты. Какой беспечный поступок совершил Мэна, чтобы понадобилась такая жертва со стороны сестры?

Вдруг в его голове мелькнула одна мысль.

– Как это раньше не пришло мне в голову? – прошептал он. – Она должна все знать. За золото она выдаст тайны самого Озириса!

С довольной улыбкой он отстегнул золотой инкрустированный аграф, спрятал его в пояс и быстрыми шагами направился к берегу Нила. Там он нанял лодку и приказал плыть в отдаленное предместье, расположенное недалеко от квартала чужеземцев. В этой местности, пользовавшейся дурной славой, и жила та, кого он искал.

Когда лодка причалила, Кениамун ловко выскочил на берег. Приказав гребцам ждать своего возвращения, он углубился в узкую улицу. Вокруг тянулись небольшие сады, окруженные разрушившимися стенами и развалившимися лачугами.

Через несколько минут он вошел во двор, в конце которого возвышалось большое строение. Крики, песни и целый хаос грубых и хриплых голосов доносились изнутри.

Не обращая внимания на этот подозрительный шум, Кениамун вошел в длинный обширный зал, несмотря на день освещенный факелами. Из-за этого густая копоть покрывала потолок и стены. Возле столов всевозможной величины, окруженных скамейками, теснилась толпа солдат, матросов, рабочих и других людей. Все они ели и пили из грубой посуды.

Женщины в выцветших убогих нарядах сидели среди мужчин. Некоторые из них, с разгоревшимися лицами, казались пьяными и пели во все горло. Посредине зала две худые и полуголые женщины-танцовщицы плясали под звуки мандолы. Две другие, присев на землю, аккомпанировали им хлопаньем в ладоши. В конце зала были две ступеньки, и на этом возвышении стояло несколько больших столов с разнообразной провизией. Два стола были завалены амфорами и кубками.

Между столами сидела в кресле хозяйка заведения. Энергичным взглядом наблюдала она за своими шумными посетителями и за рабами, подносившими вино, пиво и фрукты.

Это была высокая могучая женщина с шеей быка. Ее правильное лицо с виду было добродушным, но насмешливые проницательные глаза под сросшимися густыми бровями опровергали эту доброту. Орлиный нос, выдающиеся челюсти и широкий рот с острыми белыми зубами придавали ей сходство с хищным животным. Она была в яркой полосатой юбке, стянутой у бедер медным поясом. Ожерелье из стеклянных бус украшало ее толстую шею. В ушах висели кольца таких размеров и тяжести, что заставляли восхищаться мощью органов, выдерживавших их. В руках она держала короткую палку для усмирения рабов, когда ей казалось, что они медленно двигались.

Вид знатного воина произвел неприятное впечатление на завсегдатаев притона. Крики и песни смолкли. Некоторые солдаты скрылись в темных углах, но Кениамун, делая вид, что ничего не замечает, прошел прямо к хозяйке.

– Здравствуй, Ганофера, – сказал он. – Я хотел бы минутку поговорить с тобой без свидетелей. Можно это сделать сейчас же?

– Конечно, господин. К твоим услугам, – сказала она, почтительно кланяясь.

– Ты, Бэки, посмотри, чтобы все шло как следует, – крикнула она старой женщине, мывшей кубки.

Затем через дверь в задней стене зала она провела молодого человека открытой галереей в довольно хорошо сохранившийся флигель, стоявший в тени сикомор.

– Что желаешь мне сказать, благородный Кениамун? Говори, здесь мы в безопасности от нескромных ушей. Но почему ты вошел этим ходом, а не другими в известный тебе час?

– Мне хотелось поскорее встретиться с тобой и поговорить без свидетелей. – Он сел и отказался от предложенного ему кубка вина. – Я ненадолго задержу тебя. Если ты сможешь удовлетворить мое любопытство относительно таинственного средства, при помощи которого Хартатеф принудил Пагира отдать ему Нейту, я подарю тебе этот аграф.

Несмотря на сорокалетний возраст, у женщины дикой ревностью вспыхнули глаза.

– Неужели правда, что он снова вернулся к безумной мысли жениться на Нейте, которая ненавидит его? – пророкотала она, покраснев от ярости. – Ты не ошибаешься, Кениамун?

– Это настолько верно, что именно сегодня публично празднуется их обручение. Но особенно странно то, что еще сегодня утром Нейта энергично отказала ему. Она сама со слезами призналась мне, что согласилась на этот брак только ради спасения чести своего семейства. Теперь вопрос в том, какая связь может быть между Хартатефом и фамильной честью Пагира? Мне очень хотелось бы узнать это. Кому может быть лучше известно все это, чем тебе, о чьем влиянии на Хартатефа все знают? – прибавил он, смеясь.

Пока он говорил, она рассматривала и взвешивала на руке аграф. На лице было выражение жадности, смешанной с дьявольской злобой.

– Я объясню тебе эту загадку, – сказала она с грубым жестоким смехом. – Благородный Мэна, чтобы покрыть свои безумные расходы, заложил мумию отца. Чтобы выкупить ее, продает малютку этому ослу Хартатефу, который, без сомнения, обещал ему дать нужные десять вавилонских талантов. Кто бы другой одолжил Мэне такую сумму? Теперь ты понимаешь, что в ее руках действительно их честь.

Кениамун побледнел.

– Бедная Нейта, – пробормотал он. – Теперь я понимаю твою жертву. Я не могу выкупить тебя, но я отомщу. Если Хартатеф овладеет твоим телом, мне будет принадлежать твое сердце.

Он встал.

– Благодарю тебя и до свиданья, Ганофера! Сохрани эту безделушку на память об оказанной мне услуге.

– Я это сделала очень охотно. Эти люди настолько низкие, что заложили тело своего близкого родственника, разорили и теперь продают беззащитную молодую девушку. Может быть, если бы этот факт был известен, их планы расстроились бы сами собой, – прибавила она с насмешливым взглядом.

Последние слова хитрой мегеры упали на добрую почву, оформляя тайное желание Кениамуна. Под нежной, веселой и любезной наружностью молодого человека скрывался гордый и в высшей степени мстительный характер. Он вовсе не смотрел на свою бедность как на препятствие к женитьбе, он считал богатой Нейту.

Его смертельно оскорбило, что после всех поощрений его отстранили как бесполезную мебель. Его единственным желанием было отомстить, но как раскрыть Фивам позор Мэны, чтобы больнее поразить его?

Тонкий и острый, склонный к интригам ум скоро указал ему путь к цели. Он знал, что с некоторого времени Мэна ухаживал за одной очень богатой вдовой, рассчитывая жениться на ней. Кениамун часто посещал этот дом, его всегда хорошо и любезно принимали. Он отлично знал эту избалованную и капризную женщину. Несмотря на свое громадное состояние, она была экономна. Достаточно было указать ей на расточительность Мэны и на его связь с Нефертой, дочерью Туа, чтобы окончательно лишить его шансов на успех у молодой вдовы. Если же доверить Роанте историю о заложенной мумии и просить ее сохранить тайну, можно не сомневаться, что этот факт облетит всю столицу.

Очень довольный этой мыслью, он, не теряя времени, быстро отправился к дому молодой вдовы, так как знал, что она больна и будет дома. Это нездоровье помешало ей присутствовать на празднике Пагира. Раб провел его на террасу, украшенную редкими растениями, где находилась хозяйка дома. Это была красивая молодая женщина лет двадцати двух, высокая и стройная брюнетка, но с бледным и слегка желтоватым цветом лица. Великолепные волосы, живые и умные глаза, пурпурные, как коралл, губы придава ли ее красоте особенную пикантность. Но в эту минуту она казалась усталой и озабоченной. Компресс из ароматной воды лежал у нее на лбу.

– Какой приятный ветер принес тебя, Кениамун? Я думала, что ты на празднике у Пагира, – сказала она, протягивая ему руку. – Садись и будь дорогим гостем, твой веселый и занимательный разговор развлечет меня и отгонит злого духа, сделавшего меня больной. Но что я вижу, ты бледен и печален? Что с тобой, у тебя неприятности по службе?

– Нет, дорогая Роанта, моя служба не заботит меня, но мне грустно. Шум пира ненавистен мне. И от печали, гнетущей меня, я пришел сюда. Здесь я всегда встречаю доброе отношение к себе, и надеюсь, что разговор с умной женщиной лучше всего меня успокоит.

– Хорошо сделал, что пришел. Но чтобы я действительно помогла тебе, доверь мне свое горе, клянусь быть скромной и не злоупотреблять твоим доверием.

– Мне не надо подобного обещания, я тебя и так знаю. Но в состоянии ли ты посочувствовать страданиям истерзанного и отвергнутого сердца?

Женщина сильно покраснела.

– Ты ошибаешься, я отлично понимаю твои чувства. Мое сердце тоже страдает, и я знаю, какое облегчение – поделиться с кем-нибудь своим горем. Только меня это удивляет, ведь ты любишь Нейту, а она, кажется, очень хорошо относится к тебе. Разве она тебя вероломно обманула?

– Она – нет. Этому чистому и гордому ребенку незнакомо зло, – ответил воин с мрачным видом. – Нейта любит меня. Она не способна к низкой измене. Но другие, не стесняясь, совершают низкие преступления, не достойные людей привилегированной касты. И чтобы спасти себя от заслуженного позора, они продают невинного ребенка.

Роанта откинула шкуру пантеры, укрывавшую ей ноги, и села. Любопытство боролось в ней с беспокойством.

– Прошу тебя, Кениамун, расскажи мне все по порядку.

– Хорошо, – сказал он, делая вид, что не замечает ее волнения. – Я не вижу причин скрывать от тебя истину. Отец Мэны и Нейты, умерший несколько лет тому назад, оставил им колоссальное состояние. Младший же брат его, Пагир, всегда был расточителен. Сделавшись опекуном своей племянницы и другом племянника, дурным наклонностям которого потакал, Пагир ни в чем не отказывал себе. И Мэна превратился в самого отчаянного кутилу и расточителя в Фивах. Он посещает все притоны и тратит безумные суммы на игры и дебоши. Я уже не говорю о скандальной связи Мэны с Нефертой, дочерью Туа. Ты понимаешь, что подобные крайности истощили, наконец, даже громадное состояние Мэны. Чтобы поправить свои дела и поддержать блеск дома, он не нашел ничего лучшего, как заложить какому-то ростовщику мумию своего отца за громадную сумму. И чтобы погасить этот позорный долг, он изобрел гениальное средство.

Во время этого рассказа страшная бледность разлилась по лицу вдовы, глаза ее сверкали, руки дрожали, но он делал вид, что ничего не замечает, и продолжал:

– Нейта, должно быть, внушила Хартатефу очень сильную и глубокую страсть, если заставила решиться этого скупца на неожиданную жертву – выкупить мумию старого Мэны. Подробности мне неизвестны. Во всяком случае, отвергнутый девушкой он обратился к ее брату, и тот продал сестру ценой выкупа мумии. Несчастный ребенок, поставленный в ужасное положение, уступил, чтобы спасти честь семьи. Надо было видеть Нейту на этом празднике. Ее горькое отчаяние представляло мрачный контраст с весельем негодяев. Мэна возмущал меня, он с торжествующим и гордым видом сам хвастал, что скоро будет праздновать свое обручение с одной из самых красивых женщин в Фивах. Говорил, что эта красавица без ума от него и умоляет его ускорить этот день. Хотелось бы знать, на кого он намекает, если я знаю, на кого, то глубоко сожалею…

Сдавленно вскрикнув, Роанта вскочила с ложа с пылающим лицом и сжатыми кулаками:

– Презренный лжец, это он говорил обо мне. Бесстыдный хвастун! Я не скрою от тебя, что он мне нравился и я поощряла его ухаживания. Но я еще не дала ему слова, а он уже хвастается перед всеми? К тому же я еще узнала, что этот святотатец заложил мумию отца и продал сестру.

Наш Кениамун искусно притворился удивленным и пораженным.

– И о тебе, Роанте, он, этот подлец, осмелился говорить с таким бесстыдством?! – воскликнул он, схватив за руки молодую женщину. – Прости меня, это должно сильно огорчить тебя. Клянусь, я ничего не знал. Я даже не подозревал, что ты, такая умная женщина, могла полюбить такого ограниченного, грубого и развращенного человека, как Мэна. Еще раз прошу тебя простить.

– О чем ты говоришь, о каком прощении, когда сейчас оказал мне огромную услугу! Я не забуду того, что ты открыл мне глаза на этого бесчестного человека, который, не получив даже от меня решительного ответа, хвастает моей благосклонностью, вся жизнь которого полна позора. О, что за будущее предстояло бы мне! Я вижу, что злой дух омрачил мой рассудок. О, как я могла полюбить этого человека, ради которого оттолкнула достойного вашего начальника Хнумготена.

– Ты отказала Хнумготену? О, ты поступила очень не рассудительно, моя добрая Роанта. О, наш начальник – человек добрый, благородный и пользующийся всеобщим уважением. Наш фараон Хатасу покровительствует ему. Эта партия достойна тебя. Мне кажется, что эту ошибку легко поправить, я знаю, что Хнумготен очень любит тебя, а истинная любовь не злопамятна. Позволь мне сказать ему, что ты нездорова и хотела бы видеть его у себя. Он тотчас же примчится. И для него будет величайшим счастьем ввести в свой одинокий дворец такую прекрасную и добродетельную супругу.

– Ты прав. Мне необходимо выйти замуж, чтобы положить конец толкам обо мне, хвастовству Мэны. Итак, скажи ему, что он будет желанным гостем, если придет навестить меня, но ничего больше, слышишь?

– За кого ты меня принимаешь? Я не стану тебя компрометировать!

– Ну хорошо, если твой начальник еще любит меня, я приму его предложение. И устрою пир, обручусь с ним под носом у Мэны. Это будет моей местью за сегодняшний банкет.

– Это прекрасная мысль, достойная умной женщины. Но только для полной мести следует принимать Мэну по-прежнему, не выдавая своего гнева. И когда он будет на пиру ожидать, что ты провозгласишь его имя, ты назовешь Хнумготена, – сказал он.

После всех разговоров, довольный достигнутыми результатами, он вернулся домой и хотел сообщить новость Хнумготену, но тот был занят во дворце, где командовал ночной стражей в апартаментах Хатасу.

На рассвете Кениамун направился во дворец. Одно крыло дворца было отведено под казармы. Холостяк Хнумготен всегда отдыхал там, освободившись от службы, и почти никогда не бывал в своем дворце. Войдя в комнату, Кениамун застал его за обильным завтраком. Это был мужчина лет тридцати четырех, высокий, худой и мускулистый. Резкие черты его лица дышали энергией. Орлиный взгляд и решительные движения выдавали в нем человека, привыкшего командовать. Увидев молодого воина, он встал и благосклонно спросил:

– Не случилось ли чего-нибудь особенного, что ты так рано являешься ко мне?

Кениамун поклонился.

– Мне нужно поговорить с тобой без свидетелей. Новость, которую я принес тебе, не касается службы. Мне кажется, она доставит тебе удовольствие, речь идет о благородной Роанте.

Внезапная краска залила лицо начальника. Жестом приказав рабам удалиться, он подвел Кениамуна к столу и заставил его сесть.

– Говори, – коротко бросил он, придвигая ему кубок с вином.

– Вчерашний вечер я провел у благородной Роанты. Мы говорили о тебе. Она жалела, что ты избегаешь ее дом, и велела передать тебе, что она больна и что ты доставил бы ей большое удовольствие, если бы навестил ее. Ты сам понимаешь, что означает подобное приглашение, – закончил он с многозначительной улыбкой.

– Поистине, ты являешься вестником счастья, будь уверен, я отплачу тебе за это, – ответил тот со сверкающим взглядом. – Не выражайся так таинственно, да и какая может быть связь между твоим горем и внезапной переменой Роанты. Она ведь была покорена этим ослом Мэной, да уничтожит его Ра! Я ожидал известия об их бракосочетании, а ты приносишь мне жизнь и надежду. В чем же тут дело? Ну же, будь откровенен! Клянусь честью, не выдам твоей тайны.

– Если ты даешь мне слово не передавать ничего, то я расскажу все, что произошло во время нашего разговора.

И не пропуская ничего, он передал весь разговор.

– Теперь понимаешь, что узнав о подобных вещах, она совершенно исцелилась от своей слабости к Мэне. И убедилась, что ее омрачил злой дух, когда она предпочла его такому благородному и уважаемому человеку, как ты. «И если он еще любит меня, – сказала она, – то я счастлива исправить свою несправедливость в отношении его. И скажи, чтобы он доставил мне удовольствие и посетил меня».

– Сегодня же пойду и надеюсь, что она не долго заставит меня ждать счастья, – сказал сияющий Хнумготен. – Но кто бы мог подумать, что Мэна окажется таким канальей, – он сплюнул. – Еще раз спасибо тебе, и я уверен, скоро докажу, что моя благодарность не пустые слова. Теперь же осуши бокал за здоровье прекрасной женщины Фив.

Когда через полчаса Кениамун покинул казармы, на губах его блуждала злобная и торжествующая улыбка.

– А, благородный Мэна, – бормотал он, – я отомщу тебе за оскорбление. Не раз еще ты вспомнишь пир, на котором обошелся со мной с таким презрительным пренебрежением.