Текст книги "В цифру и обратно"

Из прихожей раздаются голоса. О, это же дед! Ну, он метеор. Он, конечно, совсем близко от нас живет – в соседнем доме, но, чтобы пять минут, и у нас – это он метеор!

– А я с отцом по дороге разговаривал – он мне позвонил, когда я к вам шёл, – словно отвечая на мои мысли, сказал дед, – Леночка, я поздравляю тебя с рождением! Расти большая и красивая!

Дед протягивает маме большой букет – это они уже вошли в кухню, поэтому мы с папой любуемся цветочным великолепием и немного смущаемся. Дед в своём репертуаре – дамский угодник. Мама ему не дочь – невестка. Дед у меня – папин отец. А бабушки у нас давно нет, поэтому деда цветы теперь маме дарит. Иногда вместо папы. И всегда вместо меня.

– Отец, ты вовремя, – говорит папа и обнимает деда по-мужски – крепко и порывисто, – У нас проблема.

Дед, игнорируя драматичный тон отца, спокойно усаживается на табурет и щелкает кнопкой чайника. Пока вода гудит и закипает, дед внимательно выслушивает отца, потом заявляет:

– Лена, Витя, с таким пятном в кадеты его не возьмут – нужен новый план.

Мама снова съезжает по холодильнику.

5. Как медведи

Вечер семейных разговоров продолжился под руководством деда. Родители больше не спорят и не ссорятся, они цинично обсуждают мою судьбу. Пристраивают меня, как щенка, который по молодости натворил дел – сделал лужу на ковёр.

– Надо увезти его подальше из города, поближе к земле, – это советует дед, – А в отдел зайти и сказать, что вы в назначенный день уже уедите в другой город. Нечего Славке туда ходить – не на пользу это всё.

Спасибо деду за заступничество перед инспектором по делам несовершеннолетних. А по поводу перевоспитания… У деда любое перевоспитание – через огород. Я, конечно, его мнение уважаю, но как это сделать практически? Купить «домик в деревне», а в школу мотаться на электричке? Или нет – лучше верхом на коне! И – с шашкой наголо!!

Я пошутил. С «шашкой наголо» – это выражение – я читал – означает: «броситься в самую гущу боя, чтобы разить противника». В школу я, разумеется, с шашкой, тем более «наголо», ездить не собираюсь. И про лошадь я тоже пошутил. Просто я запомнил, что дед рассказывал: в деревнях в его детстве и детстве мамы, всегда было бездорожье, а по осени все пути к школам и другим культурным заведениям для детей размывало дождём. Не пройти – не проехать, только проскакать. На коне. Без шашки, разумеется.

Пока я размышляю о средстве передвижения к моей будущей деревенской школе, родители отметают дедово предложение без обсуждения. Не быть мне конюхом.

Вторая попытка за папой, он предлагает классический вариант прошлых поколений:

– Да его бить надо хорошенько, а обивки в попу складывать!

О! Любимое выражение бабули, Царствие ей небесное! Любила она ядрёное словцо! Объясняю оба сразу.

Бабуля у нас померла несколько лет назад, с тех пор дедуля у нас «жених холостой» – это он так себя называет, видимо, от перенесшего стресса. А «Царствия небесного» у людей крещёных принято желать всем умершим. Это чтоб не ад. Ну, про ад то вы знаете, надеюсь, не объяснять? Это значит, я бабуле на том свете хорошей жизни желаю – райской!

«Ядрёное словцо» – это сильное, мощное и даже жаргонное иногда выражение. Бабуля их очень любила. Они с дедом сплошной мезальянс составляли – такие были разные. Он – ласковый и обходительный, она – дерзкая и порывистая, временами блистала крестьянским диалектом – острым, как шашка наголо.

А что такое «обивки в попу складывать» – это я не знаю, это я у бабули, в своё время, спрашивать постеснялся.

Ой, «мезальянс» надо бы объяснить… Не, не буду – сами погуглите, не такое уж это устаревшее слово, так что – сами-сами!

Я, как всегда, отвлёкся, а родители-предки всё думают и думают обо мне. В большей степени, вслух. И тут про сестру вспомнили!

Детям в саду можно только до девятнадцати ноль-ноль оставаться, но всех обычно забирают раньше. Одна Юлька сидит до последнего. Её уже заботливые воспитатели, и оденут, и в коридор выставят, она уже и вспотеть успеет и поскучать – а куда денешься?!

Родители сначала меня к этому делу подкрепить хотели – воспитательный момент, как бы, ответственность за младшего, чтобы я сестру из сада забирал после школы. Но это не прокатило – воспиталки сказали, что «кому нет восемнадцати, детей отдавать нельзя – у них теперь строгие предписания». Мама хотела договориться «полюбовно», и ей это почти удалось – у нее пол педагогического состава в нашем районе в подругах и знакомых, но тут зароптал я – сказал, что не хочу нарушать «законные предписания»! Мама не нашлась, что ответить. С тех пор у меня появилось много вечернего времени для игр, пока вся семья на работах и в садах. Вернее, игры у меня были ровно до сегодняшнего дня.

В этот вечер про Юльку почти забыли. Я сидел, слушал-слушал, потом вежливо так намекаю:

– А во сколько сад закрывается? – будто не знаю.

Мама всколыхнулась и попыталась встать с табурета – её туда заботливый папа с пола пересадил. До чего впечатлительные эти педагоги – до сих пор от повестки отойти не может. Стыд сильнее материнского инстинкта. Про плохие поступки сына впечатлилась, а про собственную дочь забыла. Дед и тут выручил:

– Слав, ты из нас самый шустрый – давай: одна нога здесь, другая – там, и возвращайся скоренько.

– Так мне же не отдадут, – напоминал я правило.

– Славик, дорогой, – мама посмотрела на часы, – Уже без десяти, им некуда деваться. Отдадут, как миленькие. Ты там объясни как-нибудь, пожалуйста.

Я понял: взрослым закон не писан. Или, как любит повторять наша математичка: «Исключение подтверждает правило». Сегодня у нас исключение. И я отправляюсь в прихожую одеваться.

Как у родителей всё изменчиво – продолжаю размышлять: то улицей накажут, то на улицу отправят. Я не говорил? Они же меня одно время гулять не пускали. «Конфликтный», – заявляли, – «Ты мальчик». Вот в те дни я, как раз, и пристрастился к играм, пока дома сидел.

– Славушка, ты бы поспешил, – подаёт мама из кухни слабый голос.

– Может, к чаю чего-нибудь купить, – спрашиваю. Про днюху, кажется, все забыли. Мама сама тортов не печёт, и купить – никто не купил.

Не будем же мы на праздник дедов букет жевать! А, кроме него, ничего на столе и нету.

– Слава, бегом, – встревает папа, – Не до чая сейчас. А сам уже три чашки навернул вместе с дедом. С вытрешками.

«Вытрешки» – это дедова шутка, это значит «ничего», «пустое место», «дырка от бублика». Невкусно, в общем. А звучит интригующе, да?

И я хлопаю дверью. Сестру, конечно, жалко – жалко, что она там сейчас одна, никому не нужная, даже воспиталке, которая, наверняка, уже извелась – домой хочет, поужинать, отдохнуть. Но спешить я, всё равно не собираюсь, – это не мой косяк: дети забытые. Я бреду и размышляю: что же предки придумают в качестве воспитательного приёма?

До сада две минуты, только вот калитки по периметру уже перекрыты. Суюсь в одну, другую. Сторож заботливо оградился от посетителей – даром, что на втором этаже окна в группе светятся. Сигаю через забор, пока никто не видит. Основной вход в здание тоже закрыт. Тьфу ты! Обхожу с другой стороны. Еще две минуты. Вбегаю на второй этаж – еще две. Девятнадцать ноль-ноль. Юлькина воспитательница от негодования аж красная, встречает меня в раздевалке.

Объясню про «сигать». «Сиг» – это рыбка такая. А еще это древняя единица времени 1/300 миллионной доли секунды. Я не знаю, есть ли связь между рыбой и секундами, но «сигануть» – это прыгнуть или убежать, причём быстро.

– Мы уже четыре раза на улицу выходили и возвращались, – намекает воспиталка на извинения.

Так что, мой «сиг» мне, можно сказать, помог – они выходили на улицу не семь, а только пять раз.

– Юлька, пошли, – беру сестру за руку, никак не реагируя на намёк про опоздание.

«Без комментариев! Извиняются пусть родители», – размышляю я про себя.– «Это не в моей компетенции».

Мы топаем вниз по ступенькам. Я оборачиваюсь, подозревая, что воспиталка смотрит с укоризной. А она и думать забыла – усвистала уже по своим делам куда-то. У всех свои дела, у всех своя жизнь – никому нет до тебя дела. И хорошо. И правильно, – думаю я, и сжимаю Юлькину ладошку.

До Юльки у меня никакого дела. Но мама уверяет – это ненадолго.

– Вырастишь, будешь жить своей жизнью, будете реже встречаться, вот тогда и поймёте, что нужны друг другу, – говорит она в те дни, когда мы особенно сильно ссоримся.

Мама, может быть, и права. Но Юлька – она как балласт, всё время под ногами путается, всем мешает. Особенно мешает, когда ноет. В комнату ко мне лезет без спроса, фигню всякую в ютубе включить просит. Говорю же – балласт.

Когда я ходил в садик, Юльки ещё и в помине не было. Мама уверяет, что я тогда очень сестрёнку просил, но я этого совершенно не помню. Не может такого быть, чтобы я просил.

Вот это было счастливое время! Я был у мамы один, и мама никогда не забирала меня последним! Со мной она успевала всё. Она и тогда работала педагогом, только в детском саду. Чтобы я под присмотром был, пошла в воспитательницы. Говорит, я был под присмотром, а она – под пристальным присмотром. Родители сейчас знаете, какие щепетильные в вопросах воспитания!? К воспитателям придирчивы, по каждому вопросу – скандал. Штанишки ребёнок уделал – воспитательница виновата, игрушку чужую сломали – снова она. Не досмотрела, не доглядела; тут не права, там извинись…

А про мама меня тоже какие-то истории сомнительные рассказывает. Что кусался, девочек обижал, грубил. Что она из-за этого, в конце концов, из сада ушла, потому что перед родителями других детей было стыдно: как ты можешь воспитывать, если собственный сын невоспитанный. Но я этого не помню. Что вовремя забирала из группы, помню, а что дрался – нет.

Помню, что не любил в саду спать в тихий час. А если засыпал, то не мог проснуться до самого ужина – вот жизнь была малина! Был такой случай однажды. У нас в коридоре нянечка полы мыла глухонемая. Как и моя мама, из-за ребёнка в сад работать пошла – чтоб при ней. Наша Татьяна Ивановна, воспитательница иногда её просила с нами в тихий час посидеть, если на совещание педагогов убежать надо было, или в магазин. Вот и в тот раз попросила.

Я в кровати ворочаюсь-ворочаюсь, а вся группа уже отключилась – сказки во сне смотрит. Татьяна Ивановна пальцами проинструктировала нянечку и ушла. А та рядом с моей кроватью встала, сделала «строгое лицо» и стоит.

Стоит. Стоит. И лицо делает-делает. И стоит. Сказать же ничего не может, только выразительно смотреть. Мне стало очень смешно и немного жалко её. Я залез под одеяло с головой похихикать – всё равно же не слышит, а если буду улыбаться, обидится. Залез и стал считать. Досчитал до трёх тысяч и уснул. Я маме этот случай рассказал, а она спрашивает: «Откуда ты знаешь, что до трёх тысяч досчитал, ты же уснул?» А я помню, что досчитал до трёх тысяч. Ровно.

Какой-то у меня «день мемуаров» сегодня. Дед бы сказал: вдумчивое настроение. А «мемуары» – это что-то вроде воспоминаний. Только их обычно записывают на старости лет, а мне как-то рано…

Я Юльку из сада забрал и думать про неё забыл. Идём мы с ней по улице, а я размышляю – где бы поиграть? Жуть, как играть хочется. Руки сами просятся мышкой пощёлкать. В голове стратегию выстраиваю: как бота обскакать, чтобы минимум потерь. Вот бы комп откопать где-нибудь! Фигурально выражаясь, естественно. Стоп! А как насчёт того кино, которое в голове крутить нужно? Про материализацию! А что, если попробовать?

– Хочу играть, хочу играть, хочу играть! – начинаю я повторять мысленно.

Юлька в какой-то момент останавливается и смотрит наверх. На улице уже стемнело – конец ноября. Мама у нас родилась почти что зимой. Землю подморозило, а снега всё нет и нет. И тут сверху на нас опускаются белые невесомые снежинки. Они маленькие и колкие – мороз же, это когда чуть потеплеет, снежинки обрастут крылышками и станут большие и пушистые, а пока такие.

Юлька стоит, открыв рот, и смотрит на белое чудо, падающее с неба. Буквально: открыв рот.

– Слав, давай ловить снежинки! – предлагает она и открывает рот ещё шире.

И, представьте себе, я тоже открываю рот! Честное слово! Как дурак, следую примеру сестры – открываю рот, чтобы ловить в него снежинки. Мы стоим посреди двора, держимся за руки и чувствуем, что мороз спадает, а снежинки увеличиваются в размерах. И падают, падают, падают, нам в рот. Сколько их уже нападало? Мы начинаем считать. И тут я понимаю, что играю как маленький, и чувствую, что мне очень весело.

Ой. Я играю! Я. ИГРАЮ! Там же писали – в той статье про материализацию было сказано: «Загадывай желания точно, иначе сбывается всё буквально». Я же хотел играть, ну и… получил, что хотел! А главное, я рад! Я радуюсь, как маленький – ловлю снежинки в свою пасть и радуюсь.

Пасть. Стоп. Что-то знакомое. Мишка, Ежик, снежинки. Мишка ловил снежинки в свою мохнатую пасть и заболел! Мультик такой есть по книге детского писателя Сергея Козлова!

– Юлька, хватит! Наелись! – кричу я, когда понимаю, что за Юльку и её здоровье сейчас ответственный только я. И никто больше.

– Бежим домой, Юль! Нас уже все ждут. Деда в гостях!

Я подхватываю Юльку на руки – она ещё не очень тяжёлая, и я могу с ней подурачиться – и несу к нашему подъезду. Юлька обнимает меня за шею, а я чувствую, что все снежинки, которые мы слопали, не могут причинить мне ни капли вреда – они растворились в каком-то новом для меня, очень теплом чувстве.

6.Новый план

Ночью приехала скорая. Мама вызвала для Юльки: у той поднялась высоченная температура. Тридцать девять с хвостиком. Юлька совсем не кашляла и не чихала, но была бледной, как снежинка, и горячей, как пирожок – я потрогал. Голова и ножки холодные, а животик – кипяток. Дед ещё с вечера ушёл к себе, и все заснули. А посреди ночи Юлька захныкала и подняла родителей на ноги.

Я слышал, как все засуетились. Вставать к ним не хотелось, и я лежал и ничего не делал. Скорая приехала быстро, и по разговору из соседней комнаты я понял, что маме предложили ехать в больницу с подозрением у Юльки на воспаление легких. Они спешно собрались и укатили вместе с папой. Вот тут я выскочил и Юльку потрогал. И лобик даже поцеловал.

– Тихо-тихо, – придержала меня мама, – Нас в инфекционку везут, не заразись!

Да какая зараза! Когда я остался один, то подумал: всё-таки, снежинок оказалось слишком много.

Как только захлопнулась дверь, я тут же перестал грустить и даже обрадовался, что все уехали. Это значит… это значит,… я могу поискать ноутбук! И отправился на промысел – мне нестерпимо хотелось играть. Ноут был где-то в доме, но где? И я решил найти. Юльке я уже ничем не помогу, а если немного поиграю – всё равно никто не увидит.

Я обшарил спальню родителей – шкафы, полки, посмотрел под диваном и в столе. Ноутбука нигде не было. Я полез на антресоли, уронил на пол старые книги, газеты, спешно собрал всё и как попало сунул обратно. И тут в подъезде хлопнула дверь!

Я вздрогнул и похолодел. Пулей влетел в свою комнату и юркнул под одеяло. Я подумал, что это вернулся отец. Блин! За дверью послышались шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Я претворился спящим и стал ждать. Но дверь не открылась. Судя по шагам, этот кто-то – явно не отец, поднимался этажом выше. Это же надо, в два ночи! Пронесло! Я сунул ноги в тапки и снова отправился на поиски.

Заглянул во все углы, даже в холодильник сунул нос – там всего минус четыре – аппаратура вполне выносит такую температуру, и мама – с её то фантазией – могла заныкать ноутбук даже туда. Но – нет! Кроме кастрюли с прошлогодним бульоном, нескольких банок йогурта и куска сыра, там ничего не было. Я приуныл.

Пожалуй, дам вам понимание к слову «заныкать», если вы сами ещё не догадались. Это значит – «спрятать, убрать в укромное местечко».

Я закрыл холодильник и хотел было отправиться на боковую, как заметил под холодильником… Мамин мобильник! Вот это находка! Я схватил аппарат и врубил его, в надежде найти что-нибудь интересное.

– Так-так, что у нас тут накачано из симуляторов или игрушек? Наверняка есть чего-нибудь простенькое. Картишки. Маджонг. Сама, небось, гоняет автомобильчики в свободную минутку!

Похоже, что мама, собираясь в больничку, выронила в спешке телефон. А он под холодильник – шууухх – заехал. Я обрадовался, как маленький – самому стыдно, вот, что значит: лишили человека единственной радости.

– Так-так, Вконтакте не закрыла, – приложение запустилось вместе с телефоном.

Ага, последнее сообщение от Галины Сергеевны – это подружка её старая – директриса другой школы. Вчера с матерью переписывалась. «Когда мать успела, сразу после семейного совета, что ли?» – думаю я, между делом, и запускаю любимое приложение. Хорошо, что Вормикс есть ВКонтакте. Хорошо, что у матери не стоит защита.

Запустился! Есть! «Бейся с друзьями или против них!» Я выбираю локацию и … пропадаю.

Жизнь – простая штука: бейся до победного! Я взрываю домик на дереве и расфигачиваю молотком лианы и кроны деревьев. Прочищаю дорогу и мочу соперника. Картинка упрощается, антуражик сперва становится дырчатым, как мой любимый сыр «Маасдам», потом превращается в руины, после – остаётся практически пустое поле.

– Бааахх! Есть!! Тыыыщщ! Вауу! – мультяшные звуки улыбают меня изо всех сил.

– Я почти добрался до врага!

«Удиви всех! Возглавь ТОП!»

– Сейчас, сейчас! – я вздрагиваю от вэкашного чпока. Уведомления, то есть, о сообщении.

Не знаю, сколько я играл – пять минут или час, я не смотрел на время, когда засел. Но сейчас глянул на циферблат – было четыре утра. И мне пришло сообщение. В четыре утра! Кто-то явно ошалел. Я совсем забыл, что играл на мамином телефоне и полез читать, уверенный, что написано мне. Это потом, когда я прочёл, то, конечно, понял, что сделал что-то не то, но было уже поздно.

«Лена, ты все еще не спишь?» – писала Галина Сергеевна в четыре утра своей давней школьной подруге.

Когда я прочёл, то понял, что подставился, и понял, что нужно как-то отвести от себя подозрение. И … набрал ответ. Кой чёрт меня дёрнул?!

«Галочка», – мама именно так звала подругу, несмотря на её высокую должность – директор школы, правда в соседнем городе, – «Сплю уже. Кино засмотрелась».

В ответ пришёл удивлённый смайлик. Кажется, я сболтнул лишнего. Я как-то напрягся от смутного предчувствия. И … отлистал переписку чуть ныше. О чём они говорили до этого, что «просмотр кино» вызвал у Галочки недоумение в виде смалика?

«Не знаю, что делать… Дошли до ручки… Дед приходил…Он нарушает все правила, хамит учителям. Я уже по школе боюсь пройти – меня на каждой перемене учителя-предметники ловят и жалуются, скандалят… Обижает девочек, школьный устав нарушает, уроки не учит… Галя, я не знаю, что делать…» – ничего нового, обычные жалобы на сына. Такой-сякой, недостойный. Скукота! Я отлистывал и отлистывал. Стоп! А вот это уже интересно!

«Галя, Витя с отцом так ничего и не придумали, что делать со Славкой, но делать то что-то нужно! Его же скоро попрут из школы, а кто и куда возьмет его с такими оценками? И мне – пятно на карьеру. А сама я не хочу его отправлять в другую школу. Как он не понимает?!» – жаловалась мать.

Блин, какие драмы! Я бы здесь смайлик в слезах вставил. А лучше – три сразу. И цветочек увядший. И скелета заодно, как признак безнадёжной ситуации. А мать не вставила, почему-то. Но какой предсказуемый был ответ от Галочки!

«Лена, его нужно переводить в другую школу, и делать это нужно срочно! Смирись! Пока он не изгадил тебе всю твою педагогическую биографию. А с оценками Лена делаешь так:… »

О! А вот это очень интересно! Дальше была инструкция по подделке документов! Я офигел! Я просто офигел! Директриса, пусть даже подруга, рекомендовала матери завысить мои оценки, и давала чёткие инструкции, как это сделать документально, прямо в электронном журнале! Ну да, век цифровых технологий же – почему нет?

Я вырубил мобильник и хотел идти спать. Но что-то меня останавливало. Размышления. Наверное, в душе я гордился матерью – во, даёт! Ради сына идти на должностное преступление, наверное, это смелость. А, может, отчаяние? Интересно, что будет дальше? Кстати, я совсем забыл про книгу, которую притаранил отец маме на день рождения: «Прежде чем ваш ребенок сведет вас с ума». Захвачу с собой в школу, полистаю на переменах. А лучше – на уроках.

Я сунул мобилу обратно под холодильник, будто и не брал вовсе. Только звоночек вырубил. Совсем! И никакой вибрации – я, типо, не слышал, где он звонит, если позвонит. А ноут я ещё поищу. Мать точно не выносила его из дома!

Интересно, она будет мои оценки подделывать или нет? Или уже подделала?

7. Сытая жизнь

Мать пролежала с Юлькой в больнице две недели. Отцу за это время предложили командировку, и он согласился – бабки в доме были бы не лишними. Дед ходил навещать маму и Юльку и звал меня, я чаще отказывался – что они меня, не видели что ли? Тем более что в палату не пускали, да и в саму больницу – тоже. Юльку ж с температурой увезли, поэтому положили в инфекционку, в закрытый режим. Так что я, дурак что ли – под окном второго этажа стоять и перекрикиваться, на смех соседям! В общем, не ходил я к ним.

Меня другая жизнь увлекла. Отец, когда уезжал, поручил меня одной приятельнице – подруге их с мамой общей какой-то. Чудесная оказалась женщина – у нее стационарный компьютер стоял – не новьё, но вполне себе приличный. Я к ней обедать заходил и ужинать, потому что отец велел. Она заметила, как я жадно пялюсь на монитор, и предложила поиграть. Немного. И я возликовал!

Давно не объяснял слов. Вы заметили: я люблю чередовать жаргонные словечки со словами из книжной лексики? Ничего не могу с собой поделать – они сами у меня выпрыгивают, а потом друг с другом мешаются и перемешиваются. «Голос улицы» вмешивается в «дедов слог» и наоборот. Так вот, «пялюсь» – это, конечно, разговорное, даже жаргонное, скорее – это означает «смотрю интенсивно, внимательно, с интересом».

А «возликовать» – это радоваться в высшей степени, и это слово лексики времён Александра Сергеевича. Какого Александра Сергеевича? Ну, вы даете! Пушкина, какого ещё?! Очень красивое слово – мне нравится. Так что, я часто «ликую». А «бабки» объяснять? Вот и я думаю, что нет.

Пока Юлька болела, а отец разъезжал по командировкам, я съел у тёти Риты двадцать восемь обедов, столько же ужинов и ещё несколько полдников. Не знаю, от какой такой доброты или какого такого великодушия она была щедра? А, может, родители ей заплатили? История умалчивает. Но кормила она меня много и сытно, а когда я садился за комп, не следила, чем занят. Может, думала, я рефераты готовлю по информатике?

Наигрался я в ту пору вволю! Но дома ноут искать не перестал. Ночевать то я к себе приходил. Две недели перебирал все мыслимые и немыслимые места – куда же мать его дела? Честное слово, волшебство какое-то! Немыслимое! Стоп! Сила мысли… мысли… мысли.. А что, если снова «тот метод» попробовать? Загадать желание или прокручивать кино? Будто я загадал, что нашел – и нашёл, или мысленно нашёл секретное место, куда мама компьютер спрятала, а потом и в самом деле нашёл.

Я об этом думал, а сам борщ наяривал тётин Ритин. Но, видно, я так за эти дни расслабился от усиленного питания и отсутствия родительских наставлений, что мысли не хотели думаться нисколько. Мозги ушли в желудок.

Тётя Рита всю жизнь одна прожила – это она мне сама рассказала – детей никогда не имела, заботиться было не о ком, вот и вкладывала в меня душу изо всех сил, пользуясь случаем. Даром, что я хулиган и бездельник. Как мама своей Галочке про меня жаловалась.

– Славик, ты сегодня на ужин котлетки или ёжики будешь? – беспокоилась тётя Рита.

Меня такие вопросы сразу в ступор ставят – я не привык к разносолам. У нас дома всё просто – ешь или не ешь, а так, чтобы: что именно ешь, такого у нас никогда не обсуждалось. Не было в нашей семье никогда культа еды. Хорошо это или плохо – не знаю, но его не было.

– Тётя Рита, у вас так всё вкусно! Вы такая хозяйка отличная! – это я подлизываюсь. Да и любят женщины комплименты – это я в свои тринадцать отлично усвоил. За каждый такой комплимент тётя Рита мне дополнительные очки – котлету и лишние полчаса компа. Что мне, комплимента жалко, в таком случае?

Пока родителей дома не было, в школе меня совсем не трогали, хотя проблемы были, конечно, я без них не умею. Но учителя, на удивление, отмалчивались – наверное, ждали, когда мать вернётся. А пока замяли все вопросы, заморозили.

Дней через десять должен был вернуться из командировки папа, и я не знал, радоваться этому или огорчаться. Мне же нужно было, в таком случае, переходить на обеды, полдники и ужины дома, вот только отец готовил плохо, а я так привык к борщам и ёжикам! Но тут случилось неожиданное.

Папа приехал из командировки без предупреждения и приехал прямо к тёте Рите. Я это по вещам понял. Зашёл домой после школы – там без изменений, зашёл потом к тёте Рите, чтобы пообедать, а там сумка дорожная в коридоре стоит. Я своим ключом дверь открыл, смотрю – понять не могу, почему папа сюда с вещами притопал?

– Славка, ты уже пришёл? – это папа в халате из ванной нарисовался. Радостный такой. В каком-то незнакомом мужском халате. Откуда у тёти Риты мужской халат? Она же одна живёт.

– Папа, ты халат из командировки привёз? – спрашиваю, а сам раздеваюсь с улицы. Отвернулся к вешалке, спиной чувствую папино смятение. Ловлю на спине холодок нехорошего предчувствия.

Из кухни пахнет чем-то изысканным. Рита (кстати, она давно просила не называть её тётей) на кухне над чем-то колдует.

– Халат…, – папа растерянно оглядывает себя и не отвечает на мой вопрос.

Услышав наш разговор, Рита, наконец, выплывает из кухни. Я замечаю на её губах помаду, а на ней обтягивающие кофточку и джинсы. Я удивлённо замираю на полпути – я, как раз, шёл мыть руки. Рита вся какая-то помолодевшая и немыслимо красивая. Модная причёска, макияж, подчеркивающий стройность наряд…

Какое-то странное чувство обозначается у меня внутри. Небольшой укол в области сердца, какое-то смутное подозрение.

И тут тётя Рита делает шаг в сторону моего папы. Ещё один. Она подходит к нему и параллельно здоровается со мной:

– Слава, добрый день! Ты уже пришёл? А Витя уже приехал.

Я, конечно, знал, что они друзья, но что Рита называет папу попросту – Витей, это для меня было неприятным открытием. Шокирующим! Но дальше было интереснее. Рита протянула руки и… будто бы приобняла папу. Как очень доброго приятеля. А потом… ну это уже просто невозможно! … Потом она его ПОЦЕЛОВАЛА! Быстренько, в щечку, но как-то по-свойски, будто они двести лет знакомы. Я просто обалдел!

В ту же секунду я понял её политику. Нужно всё разрешать ребёнку мужика, который нравится, втереться в доверие и наладить контакт. Путь к сердцу мужчины лежит… Ну что я могу сказать: ей удалось! Это что, был их общий с отцом план?

– Вячеслав, мы давно хотели тебе сказать…, – открыл было рот папа, – Мы с тётей Ритой посоветовались, и она не против…

Стоп!

– Стоп! – заорал я, что есть мочи, – Я всё понял, стоп!

Но папа смотрел на меня непонимающими глазами и никак не мог угомониться – ему непременно хотелось сказать ЭТО вслух. Но он не учёл одного – я не хотел ЭТО слушать!

– Мы с тётей Ритой…, – продолжал он.

– Заткнись! – я заорал ещё сильнее, заорал, что есть мочи, на отца и на эту дурацкую Риту, – Заткнись! Заткнись! Заткнись!!! Заткнитесь ОБА!

Я ничего не хотел слушать, я всё понял. Я орал и натягивал на себя кроссовки, куртку и шапку, которые только что снял. И пока я все это на себя натягивал, я успел проорать им «заткнись» раз двадцать, не меньше!

Я никогда в жизни так не орал, даже на сестру, которая однажды угробила мой любимый плеер, даже на мать, которая утопила мобильник, даже на деда, который дарил цветы соседке по площадке и строил ей глазки.

– Да идите вы все! – я хлопнул входной дверью и со школьной сумкой наперевес устремился вниз по лестнице, – Да идите вы все, знаете куда?! Сначала воспитайте себя!

Помню, я орал что-то ещё нелицеприятное. Это было так громко, что за моей спиной открывались входные двери, а люди ругались вслед. А на улице я притих. Только бушевал – и притих. Как морозом бамснутый. Я остановился и посмотрел на небо – мне хотелось снежинок. Хотелось поймать в рот пару тысяч снежинок и очутиться в больнице вместо Юльки. Надолго, а лучше – навсегда. Потом я вспомнил «Двадцать лет под кроватью» писателя Драгунского и тупо заржал. Какая чушь лезет в голову, когда ты зол.

Надо пояснить: рассказ Виктора Драгунского «Двадцать лет под кроватью» я читал в детстве. Там мальчик в прятки играл и спрятался сперва под чужую кровать, а потом в чужой шкаф, да ещё и старушку-хозяйку этих кровати и шкафа напугал. Там вообще о другом – в этом рассказе, и почему он пришёл мне в голову в этом момент, я не понял. Может, из-за фразы: «Двадцать лет под кроватью?» Просто я решил где-нибудь отсидеться. Не двадцать лет, конечно, но какое-то время.

И я пошёл на вокзал.

8. Тяжёлые думы

Обидеться на всех, а испортить жизнь себе – не дождётесь! Я решил просто прошвырнуться. И ничего такого. Но мне нужно было хорошенько все обдумать.

Я брёл по направлению к вокзалу. Мимо школы, в которой когда-то учился. Старая деревянная – единственная такая в городе. Памятник архитектуры. Я проучился в этом памятнике года полтора, а до этого была ещё одна школа, и после – ещё одна. Всего я поменял пять школ. Учителя называли меня «проблемным ребёнком» и спешили избавиться при первой же возможности.

В деревяшку мама привела меня с целью попасть всё в тот же пресловутый «кадетский класс». Да-да, определить меня в кадеты пытаются уже не в первый раз. Мама договорилась с директором, убедила психолога, помахала перед их носом моими оценками – я тогда ещё учился вполне себе сносно, почти отличник. Вообще-то, я не глупый. И начитанный, как вы уже поняли. Только, как сказал психолог: «С реальной действительностью у меня плохой контакт». Особенно с реальной действительностью в виде учителей.

Вот и в тот раз. Меня определили в класс к математику. Молодому и неопытному. Мы с ним сперва очень хорошо поладили. Он меня даже старостой назначил. В поход планировали пойти всем классом. Потом… ээх, даже вспоминать не хочется. К концу года, в общем, мне наш математик накатал такую характеристику, что ни в какой кадетский класс меня не взяли – из этических соображений. Мать психанула, забрала документы и перевела меня учиться по месту жительства. А у меня в деревяшке друзья остались, между прочим.

Бреду я мимо школы и изо всех сил пытаюсь вспомнить что-нибудь весёленькой, чтобы хоть как-то улыбнуло. И ничегошеньки в голову не лезет! Ничегошеньки. Зато лезут всякие тёти Риты в обтягивающих джинсах и кофточках. С красными крашеными губами. Борщи всякие в голову лезут наваристые, котлеты и ёжики ещё. Это в том смысле, что я есть уже очень хочу. А последние полторы недели я кушал у тёти Риты и кушал очень сытно.