Текст книги "Тайный клуб психопатов"

14

Едва детектив Бентли успел нажать на кнопку звонка, как Леонард уже открывал дверь. Бентли он не видел уже довольно давно, так что неудивительно, что мужчины обнялись. Он хорошо знал отца Бентли и помнил, как детектив еще ребенком лазал по всему его дому в Фогги-Боттом[45]45
  Фогги-Боттом («Туманное дно») – один из старейших жилых районов Вашингтона.


[Закрыть]. А через несколько десятков лет Бентли пошел по следам своего отца, став вначале простым патрульным, а потом и детективом.

Спутник Бентли – очевидно, его напарник – бросил на них нетерпеливый взгляд.

– Заходите, – пригласил Леонард, проводя обоих в гостиную. Бентли встал перед старым раскладным креслом, стоящим у камина, изумленно качая головой.

– Господи, у вас до сих пор это кресло! Помню, как тогда лазал по нему.

– Хорошие вещи успешно проходят испытание временем, – отозвался Леонард с печальной улыбкой, присаживаясь на диван. Обстоятельства их встречи опять были не слишком-то радостными.

Последние тридцать лет Леонард выступал в роли консультанта Столичного департамента полиции, еще во времена старшего детектива Бентли, и это сотрудничество во многом помогло ему получить одобрение университета и его КБЭ – комиссии по биомедицинской этике, когда возникла идея организовать многоподходное исследование на группе испытуемых с диагнозом «психопатия» на базе Адамса. Если перехватить тех, кого еще можно спасти, пока они молоды, доказывал он, они никогда не пойдут по преступному пути. Управление полиции тоже порекомендовало нескольких молодых людей для участия в программе – полных негодяев, на их взгляд, – но ребята, которых Леонард в итоге отобрал, были действительно светлые головы и не представляли опасности для остальных студентов. Некоторые из прошедших программу стали полноценными членами общества: мужьями, женами и родителями. Были среди них успешный адвокат, аудитор и даже владелец малого бизнеса.

– Это мой напарник, Дивер.

Леонард кивнул и взмахом руки пригласил их сесть. Обычно такие встречи проводились у него в кабинете, но теперь его интеллектуальная святыня оказалась местом преступления.

– Я полностью подавлен, – произнес он, потирая усталые глаза. – Не понимаю, кто мог это сделать.

– Мы надеялись, что у вас есть какие-то мысли на этот счет, – сказал Бентли. – Майкл не упоминал, что у него в последнее время были с кем-то какие-то сложности? У него имелись денежные проблемы? Проблемы с наркотиками?

– Майкл выпивал, но не больше любого среднего студента. Обычный парень из семьи среднего класса, никаких проблем вроде игромании или всего такого прочего. Не пойму, зачем кому-то понадобилось его убивать.

– У кого есть ключи от этих комнат для экспериментов?

– Только у меня и у моей ассистентки, Елены – насколько я понимаю, вы с ней уже общались, – и у нескольких наших лаборантов из тех, что постарше. Студенты, участвующие в программе, могут попасть туда только в том случае, если эксперимент значится у них в расписании – их смарт-часы автоматически отпирают дверь.

– С учетом диагноза Майкла, мог он вести себя так, чтобы нажить врагов? Просто пересекаясь с другими людьми? – спросил Бентли.

Леонард покачал головой, впервые за двадцать лет вдруг с тоской подумав о сигарете.

– Вообще-то за время участия в программе Майкл довольно основательно продвинулся. Парень действительно всерьез работал над собой. Пара мелких стычек с соседом по комнате из-за готовки и тому подобной чепухи не в счет. Кирби Гурганус – вот как его зовут, – произнес он, предвосхищая следующий вопрос. – Соседа. Он тоже на третьем курсе.

– Вот эта ваша программа, которой, как мне сказал Бентли, вы руководите… – начал Дивер. Леонарду вдруг сразу не понравился его тон. – Вы приглашаете в один и тот же универ кучку психопатов, чтобы они дали прикурить толпе ни в чем не повинных студентов? Какой в этом смысл?

– Забавно, но в данном случае как раз кто-то другой дал прикурить одному из моих психопатов… Это студенты, которых мы обучаем адаптироваться к моральным нормам и справляться со своим неадекватным поведением.

– И все-таки, зачем было собирать их именно там?

– Эти молодые люди проходят интенсивную терапию. Если у вас есть восемь тысяч студентов, то как минимум триста из них наверняка психопаты, которым просто не поставили соответствующий диагноз. Мои ребята из тех, кто хочет жить лучшей жизнью и чьи родственники готовы внести свой вклад в их совершенствование.

Дивера, похоже, эти слова ничуть не впечатлили.

– Итак, он был объектом вашего исследования почти три года, – произнес он, начиная новую тему. – Вы должны хорошо разбираться в том, как устроена его психика.

Дивер, осознал Леонард, относился в точности к тому разряду людей, которые, узнав, что ты психолог, криво ухмыляются и начинают вести себя так, будто ты тайком подвергаешь их психоанализу.

– Что творилось у него в голове? Что вы нам можете рассказать о нем как о личности?

Леонард немного помедлил, ощущая странное стремление оградить личную жизнь Майкла от посторонних посягательств, но тут вспомнил, что парня больше нет в живых и что, более того, его убили.

– Он был мизантропом, но не в той степени, какую можно было бы назвать антиобщественной. Майкл много читал, мнил себя поэтом. Ему хотелось восхищать людей, но… Мои пациенты вообще-то часто склоняются к манипулятивному поведению, и, может, Майкл в этом смысле не был исключением, но его попытки манипулировать людьми были довольно топорными… Ему далеко не всегда это удавалось.

– Есть и еще кое-что, что нам, наверное, стоит обсудить, – вмешался Бентли. – У нас есть свидетель, оказавшийся на месте преступления практически в момент убийства, – другой студент, который позвонил в «девять-один-один» и попытался оказать первую помощь. И он в том списке, который вы мне дали.

Леонард так и застыл. Где-то среди многочисленных страниц стандартных форм информированного согласия и договоров крылась одна крошечная оговорка: имена участников программы с криминальным прошлым могут быть при необходимости выданы полиции. Ему пришлось пойти на такую уступку в качестве жеста доброй воли, чтобы убедить руководство университета дать пристанище своей программе.

– Андре или Келлен? – только и спросил он.

– Андре Дженсен.

Вот же не повезло парню – как будто и без того мало насмотрелся на смерть в столь юном возрасте… Во время первой вступительной беседы Андре проявлял просто-таки невероятную скрытность, отделываясь односложными ответами, и постоянно задавал вопросы касательно прошлого Леонарда, будто не доверял уровню его подготовки.

– Как он отреагировал?

– Мальчишка был практически в шоке. Когда это все произошло, он пытался остановить кровотечение, а когда мы привезли его в отдел, чтобы взять показания, постоянно сетовал, что этого могло бы и не произойти, если б он лучше умел оказывать первую помощь.

Леонард едва успел переварить эту бесценную информацию, прежде чем Дивер перебил своего напарника.

– Не слишком ли большое совпадение, что еще один из ваших студентов вдруг оказался в том же месте в то же время? Что можете сказать про этого парня?

– Да какое же это совпадение! Два студента, участвующие в программе, которая базируется на факультете психологии, будут неизбежно так или иначе там пересекаться, – отозвался Леонард, пытаясь не выдать своего раздражения. – Я не думаю, что Андре на что-то такое способен, если вы об этом. В четырнадцать или пятнадцать он действительно наделал глупостей, но ничего такого, что в дальнейшем могло привести к убийству.

– Глупостей, связанных с насилием?

– Формально нанесение телесных повреждений, но все это скорее из оперы «Сегодня после школы ты у меня получишь». Угоны машин без цели кражи, мелкий вандализм…

Дивер лихорадочно записывал. Леонарду же было ясно, что угнать чью-нибудь машину, чтобы просто покататься, и время от времени набить морду однокласснику – это проступки совсем иного класса, чем убийство.

– Детектив, а зачем ему было помогать Майклу и звонить в «девять-один-один», если он это и сделал?

Дивер пожал плечами.

– Не думаете же вы, что, когда тут бегает полдюжины социопатов, я закрою глаза на такой факт в деле об убийстве?

– Психопатов, – поправил его Леонард. – И я надеюсь, что вы и вправду чего-нибудь не проглядите, поскольку убили моего студента.

– Насчет этих смарт-часов, которые они все носят, – вы собираете данные об их местоположении? – не отставал Дивер.

– Эти смарт-часы постоянно фиксируют местоположение, практически как любой смартфон, но, в соответствии с нашими правилами защиты личных данных, мы храним сведения о местоположении только за те моменты, когда участники проходят мониторинг настроения; остальное удаляется. – Леонард глянул на экран своего компьютера. – Андре как раз заполнил такой мониторинговый опросник в двадцать тридцать примерно в том же месте, – добавил он, переписал координаты на листок бумаги и демонстративно вручил его Бентли, а не Диверу.

Бентли сказал, что они наверняка еще раз с ним свяжутся, и оба полицейских встали, чтобы уходить. Дивер первым вышел из комнаты, направившись от двери к их машине без опознавательных знаков, в нарушение правил припаркованной прямо перед домом. Маленький исторический микрорайон Фогги-Боттом втиснулся между комплексом «Уотергейт»[46]46
  Комплекс «Уотергейт» – архитектурный ансамбль в Вашингтоне, включающий отель, два административных и три жилых здания. Построен в 1962 г. Знаменитый «уотергейтский скандал» разразился в 1972 г., когда в гостинице комплекса были задержаны сотрудники избирательного штаба действующего на тот момент президента США Р. Никсона, пытающиеся прослушивать избирательный штаб политического конкурента Никсона – кандидата в президенты США от демократической партии Дж. Макговерна. В результате через два года, в 1974 г., Никсон был вынужден добровольно уйти в отставку.


[Закрыть] и обширным кампусом университета имени Джорджа Вашингтона. Просто в голове не укладывалось, что весь этот хаос и гневные нападки в адрес правительства, вызванные уотергейтским скандалом, похоже, готовы повториться по новой. Бентли легонько коснулся руки Леонарда.

– Вы как?

Леонард покачал головой.

– Я понимаю, что это не поддается рациональному объяснению, но похоже, что история повторяется. Я, ты вместо своего отца и полицейская лента. – Он прищурился, всматриваясь в ночь, из которой доносились трели сирены «скорой помощи». – Не люблю вспоминать те дни.

– Это всего лишь одно убийство. И мы обязательно прищучим гада. Поверьте мне.

15

Обратный отсчет: 53 дня

Вонючка, похоже, удивлен, что я кратчайшим путем устремляюсь к нему, когда на лабораторной по биологии нам велят разбиться на пары.

– Привет, – нервно говорит он, заталкивая свои пепельные патлы за уши, когда я заявляю свои права на лабораторный табурет рядом с ним. – Что-то не хочется мне этим заниматься…

– Да ладно, это же биология в чистом виде!

Перед нами полный набор для препарирования: лоток, скальпель, пинцет, ножницы. Я ждала этой лабораторной как манны небесной: препарирование – это самая интересная часть этого предмета.

– От одного только… запаха душу воротит, – добавляет он. Вид у него и вправду довольно бледный.

Запах – это в основном формальдегид. А может, и сам Вонючка, поскольку собратья по САЭ запретили ему принимать душ и всю следующую неделю[47]47
  Порядки в американских студенческих братствах порой сравнимы с армейской дедовщиной: старшие имеют полное право измываться над младшими, которые по мере перехода на следующие курсы будут следовать их примеру. Особо изощренно третируют «новообращенных» на испытательном сроке – им могут запретить разговаривать с кем-либо помимо членов братства, мыться, есть определенную пищу, посещать определенные места и т. д.


[Закрыть]. Оба запаха меня особо не напрягают, поскольку я собираюсь стать врачом и поскольку Вонючка может располагать какой-то полезной информацией про Уилла.

Один из ассистентов препода ходит по рядам, вручая каждой паре пластиковый пакет со свиным зародышем внутри. Вонючка брезгует прикасаться к нему даже в хирургических перчатках. Разрезаю наш пакет, сливаю формальдегид. Поросеночек у нас просто прелесть: маленькое рыльце с приоткрытым ротиком, из которого торчит крохотный язычок.

Лабораторные столы расположены довольно далеко друг от друга, так что никто не обратит внимания, если я начну что-то выпытывать у Вонючки. Он, похоже, только рад тому обстоятельству, что скальпель у меня в руках, и с готовностью сплетничает со мной на тему недавней тусовки у Чарльза. Он в курсе, кто с кем переспал, в полном восхищении от дома Чарльза и его крутой подружки (о боже ты мой!), но так и не упоминает про Уилла и про то маленькое происшествие с ним. Это хорошо: выходит, на его присутствие или отсутствие никто особого внимания не обратил.

– Так кто, говоришь, у Чарльза подружка? – спрашиваю я, делая длинный разрез вдоль брюшка нашего Пятачка. Ключ к тому, чтобы держать ситуацию с Чарльзом под контролем, – это вызнать про него как можно больше.

– Ты про Кристен Веннер?

– Давно они вместе? – спрашиваю я. Внутри поросенка открываются все мыслимые оттенки серого. Мертво-розовато-серый, мокро-синюшно-серый… У меня отлично получается придумывать названия оттенков серого.

– Два года.

Два года? А ему не хотелось бы покинуть тихую гавань и чуток отпустить тормоза?

Выуживаю кое-что еще, и в буквальном, и в переносном смысле слова, один за другим извлекая из поросенка внутренние органы и вытягивая из Вонючки все возможные сведения. Он тоже тогда здорово набубенился, так что впечатления от тусовки у него далеко не полные.

– Чад вроде положил на тебя глаз, – говорит Вонючка, глядя, как я достаю поросячью печень.

– Не знаю, кто такой Чад.

– Ну, в смысле, президент САЭ.

– Прости, не припомню такого.

Он явно удивлен.

– Он что-то сказал про твое платье.

Сосредотачиваюсь на серых потрохах перед собой. Тычу в поросячий язычок скальпелем, вспоминая брызги крови на своем розовом коктейльном платье, которого давно уже нет – выброшено в мусорный контейнер на задах закусочной «Попайз».

– Про мое платье?

Платьишко было недешевое, и я хорошо в нем смотрелась. Какая жалость.

Украдкой бросаю взгляд на Вонючку. Он красный как рак.

– Ну, что оно тебе очень идет.

– А-а…

Больше из него уже ничего не вытащить. Хочу спросить у него о том, про что мне говорил Чарльз – что Уилл что-то искал в штаб-квартире САЭ, – но такой вопрос никак не задать без привлечения к себе ненужного внимания. Однако, как только Чарльз прислал мне это сообщение, я мысленно возликовала. У Уилла все-таки где-то есть это видео – он не стал бы искать того, чего у него уже давно нет. И скоро оно будет моим.

Моем руки, и я профессионально тру их скребком, как будто настоящий хирург.

– Жутко есть хочется. Не хочешь вдарить по пицце в «Олл-Пёрпоз»? Мы там небольшой компашкой встречаемся, через пару часиков.

– Нет, спасибо, – отказывается Вонючка, бросая взгляд на пакет для биологических отходов, в который мы сгрузили остатки своего поросеночка.

– Ну, как знаешь, – отзываюсь я, заталкивая в уши горошины наушников.

До ужина мне надо управиться с еще одним последним делом. Для этого направляюсь в «Холлбрэк» – общагу на южной стороне кампуса, где живут второкурсники. Проскочить туда достаточно легко, поскольку у входа собралась порядочная толпа, занятая обсуждением какого-то телевизионного шоу про убийства.

Болтаюсь возле общественной душевой, делая вид, что набираю эсэмэску, пока оттуда не выходят две девчонки. Дожидаюсь, когда они разойдутся по своим комнатам, вхожу и заклиниваю дверь резиновым клинышком, чтобы никто ко мне не вошел.

И впрямь, кабинки общего пользования буквально уделаны волосами – длинными, лобковыми, прямыми, вьющимися, светлыми, темными – выбирай не хочу. Натягиваю хирургические перчатки, стыренные в лаборатории, достаю чистый пластиковый пакетик с замочком. При помощи новенького пинцета набираю с десяток волосков и надежно запечатываю их в пакетик. Потом перемещаюсь в «Трешер», еще одну общагу, в мужскую раздевалку спортзала и местное отделение ИМКА[48]48
  ИМКА (Юношеская христианская организация, англ. YMCA, Young Men’s Christian Association) – молодежная волонтерская организация, практически не имеющая отношения к вере и церкви. Насчитывает около 64 млн участников в более чем 120 странах мира.


[Закрыть], чтобы повторить процесс. В ИМКА мне везет – разживаюсь не только волосками, но и использованным тампоном. Просто море ДНК – и ни единой спиральки в ней не принадлежит мне. Это для Фазы Номер Четыре, которая предусматривает множество движущихся деталей, но сейчас мне нужно полностью сосредоточиться на Фазе Номер Три: «получить видео». И судя по тому, что сообщил Чарльз, Уилл уже в процессе его поисков.

16

Был момент в тот день, на протяжении примерно двух часов, когда Андре Дженсен совершенно забыл, что совсем недавно пытался зажать кровоточащую рану на шее человека, умершего прямо у него на глазах. Забыл про полицейских и их вопросы, забыл свои дикие мысли про Уимена и убийцу НДР, и про все то, что отличало его от обычных студентов; впрочем, в тот момент он едва ли был человеком.

Он был общественным оком. Андре был тем, кто документирует ход истории. Новый фотик нагрелся у него в руках – так крепко он его сжимал. Огромная толпа протестующих текла по Пенсильвания-авеню, словно гудящий пчелиный рой. Андре, взгромоздившись на верхушку почтового ящика, без устали щелкал затвором, надеясь, что где-то среди множества отснятых кадров окажется тот, что забросит его прямиком на первую полосу «Ежедневной совы». Сам он спрашивать у Ди постеснялся, эту тему поднял за него Маркус, и получил ответ: ну да, пусть присылает, и если нас устроит, то опубликуем. Среди того, что вполне можно было предложить, – девушка с широко разинутым в крике ртом (в воздух воздет крепко сжатый кулак) и с десяток кадров остроумных надписей на плакатах и транспарантах. Это был самый крупный марш протеста, какой Андре пока что доводилось видеть собственными глазами, и просто-таки изумляла мысль, что по сравнению с тем, что ожидалось в октябре, это не более чем легкая разминка.

Он зафотал младенца, едущего на плечах у отца, потом маленького мальчишку с плакатом «Гражданские права – это права человека!» Искрой, запалившей этот конкретный марш, было сообщение, что Министерство юстиции собирается свернуть расследование в отношении ипотечных компаний и домовладельцев, дискриминирующих различные меньшинства. Крепко держа фотоаппарат, Андре спрыгнул с почтового ящика. На обратном пути в кампус щелкнул еще несколько кадров, направляясь туда, где, по словам его новых друзей, все собирались после мероприятия. В огромной толпе он чувствовал себя просто отлично, хотя кругом были сплошь незнакомые посторонние люди – обилие народу дарило чувство безопасности и чего-то совершенно отдельного от его повседневной жизни.

В штаб-квартире Союза черных студентов, возле разложенного банкетного стола уже собрались с десяток людей. Маркус с завязанной вокруг шеи ярко-красной банданой (на случай слезоточивого газа, хотя этот марш проходил более-менее спокойно) приветливо кивнул ему. Андре, у которого давно пересохло в горле, взял банку колы, но едва только сладкая жидкость попала на язык, как сразу припомнился кабинет в отделе по расследованию убийств, и волной накатила дурнота. Хорошего настроения вдруг как не бывало, и не захотелось видеть никого вокруг, даже друзей.

Всеобщее внимание, которое привлекло убийство, в течение последних нескольких дней лишь ухудшило его и без того тоскливый настрой. Всем хотелось проявить сочувствие, услышав при этом смачную историю, и некоторые пытались давать неквалифицированные юридические советы, в том числе всерьез предостерегая, что полиция может повесить убийство на него – как будто он и сам об этом не думал. Где-то в глубине души какая-то иррациональная часть его гадала, уж не оказался ли он в свидетелях в качестве какой-то ужасной расплаты за собственный обман. Андре представлял, как его уводят в наручниках, телефонный звонок матери, который подкосит ее… Проигрывал в уме и альтернативный сценарий: настоящего убийцу ловят, а с него снимают все подозрения – но лишь для того, чтобы у дверей его комнаты появилась группа мрачных администраторов с вопросами, как это он пробрался в Адамс. Что тогда будет? То, что он сделал, – формально незаконно? Как может кто-то доказать, насколько честно он ответил на все те опросники?

Андре выскользнул из штаб-квартиры союза через боковую дверь и практически машинально набрал свой домашний номер – просто желая услышать голос кого-нибудь из родителей, окунуться в скучную повседневность их домашней жизни. Отец почти сразу же снял трубку.

– Пух! В новостях говорили, что в Адамсе убили кого-то из студентов!

«И тебе привет, папа».

– А-а, ну да.

– В этом университете небезопасно!

– Да ладно, в Вашингтоне каждый день кого-нибудь убивают. Это что-то, связанное с «метом»[49]49
  «Мет» (метамфетамин) – психостимулятор с высоким потенциалом к формированию зависимости, в связи с чем отнесен к наркотическим веществам.


[Закрыть].

– С наркотиками?!

Ну на хрена ему подобные разговоры, когда все, чего ему хотелось, – это услышать успокаивающий голос отца, поржать над какими-нибудь его плоскими шуточками, услышать, как Исайя где-то на заднем плане валяет дурака, а мать чехвостит его за это? Подходя к лифту в своей общаге, Андре быстро оборвал разговор, сославшись на то, что вот-вот оборвется связь.

Когда явился Шон, он притворился спящим, не обращая внимания на вздохи и жалобы соседа на стертые ноги, а потом на то, как тот с хрустом и чавканьем поедает карамельный попкорн «Кранч’н’Манч», прежде чем наконец тоже завалиться спать. Ему-то хорошо, размышлял Андре; если Шона вдруг вышибут из Адамса, то он просто возьмет годовой академический отпуск, а потом каким-то образом окажется в другом универе вроде Джеймса Мэдисона или Джорджа Вашингтона, как только все устаканится. Андре это особо не задевало, но звание второго по успеваемости в школе и еще всякие мелочи, вроде и впрямь совсем чепуховые мелочи – вроде того факта, что Шон умел кататься на лыжах и что у него была новенькая «Плейстейшн», – ясно намекали, что жизнь Шона содержит куда больше возможностей, чем у него самого.

Когда Андре стало ясно, что он слишком возбужден, чтобы заснуть, он встал, подошел к письменному столу и открыл свой лэптоп. Картина, как этот студент – Майкл – умирает у него на руках, прямо-таки встала у него костью в горле – тем, что растравляло душу и от чего было никак не избавиться. Андре постоянно следил за новостями – преступника так и не поймали. Это просто совпадение или убийство на психфаке и впрямь имело какое-то отношение к университетской программе по изучению психопатов? Насколько опасны остальные участники исследования и какова вероятность того, что Андре столкнется с ними? Если этого уже не произошло, то есть.

И еще одна мысль упорно грызла Андре изнутри. Уимен – вроде хороший, благонамеренный человек, действующий из лучших побуждений. Всякий раз, когда приходилось иметь с ним дело, руководитель программы вел себя тепло и приветливо, но его связь с Убийцей НДР до кучи с убийством начала вызывать у Андре некоторые сомнения.

А что, если Уимен просто помешался на этой своей программе – на том, что обеспечивает ему профессиональный успех и позволяет получать денежные гранты, и он поставил на карту все, только чтобы доказать, что прошедшие через его программу студенты выйдут из нее образцовыми гражданами? Что, если он ошибается – или, что еще хуже, знает, что ошибается?

Личная веб-страница Уимена оказалась достаточно лаконичной. «Леонард Уимен, области научной деятельности: аномальная психология, психопатия и диссоциальное расстройство личности, когнитивно-поведенческая психотерапия». Ни слова про это многоподходное исследование на группе испытуемых с диагнозом «психопатия». Почему здесь ничего нет про эту программу? И все же, когда Андре провел поиск по базе грантов Государственного института здравоохранения, Уимен был указан в качестве получателя значительного многолетнего финансирования – явно для этого исследования.

В адресной строке браузера Андре напечатал: «scholar.google.com»[50]50
  scholar.google.com – поисковик по научным публикациям.


[Закрыть]. Сразу нашелся целый список статей Уимена, но ни в одной не содержался намек на что-то вроде «Я руковожу секретной программой для психопатов» или «Я защищаю реально неисправимых сумасшедших по какой-то необъяснимой причине». У его статей были названия вроде «Рецидивизм и моральные обоснования среди психопатического контингента: исследовательская модель предрасположенности к стрессу» или «Нейросемантика и моральные устои различных групп риска».

Андре поискал в реестрах о судимости, но ничего не нашел. Перепробовал все комбинации ключевых слов для поиска, добавляя к фамилии Уимена и «НДР», и настоящее имя убийцы, и другие его прозвища, но не нашел ничего такого, чего уже раньше не видел.

– А чё ты тут делаешь?

– Черт! – Андре шлепнул рукой по столу. – Шон! Нельзя так делать с тем, кто просто… кто просто…

– Ой, верно, извини. Я просто беспокоился за тебя. – Шон присел на краешек кровати Андре. – В смысле, ну как тут не волноваться за своего соседа по комнате, который стал свидетелем убийства и сидит до ночи, выискивая всякую херню про серийных убийц!

Андре потер глаза.

– Рассказать тебе кое-что реально безумное, если обещаешь держать это в секрете?

– Погоди-ка… – Шон отошел и тут же вернулся с коробкой своих любимых «Кранч’н’Манч». – Теперь давай.

– Слыхал про серийного убийцу НДР?

– Разумеется. Я тот фильм четыре раза смотрел.

– Так вот, он имеет какое-то отношение к этому универу. Один из психологов Адамса выступал в роли консультанта в его деле. Он единственный человек, который опрашивал НДР в этой роли, но нигде не упоминает об этом – я уже проверил.

– У нас в Адамсе?

– Он полный профессор[51]51
  Полный профессор (англ. full professor) – ученое преподавательское звание в США, обычно предусматривающее бессрочный контракт с каким-то высшим учебным заведением.


[Закрыть] на психфаке. В общем, сидит в буквально десяти футах от того места, где я видел, как убили того парня.

«Хруп!»

– И ты хочешь сказать, что штатный препод с бессрочным контрактом грохнул студента в нескольких шагах от собственного кабинета?

– А какая разница, срочный у него контракт или бессрочный?

– В смысле, тебя не могут уволить, если у тебя бессрочный.

– Нет, на убийцу он вроде не похож, хотя для простого совпадения это уж слишком. По-моему, он что-то скрывает.

Андре замешкался – он вовсе не собирался рассказывать Шону про групповое исследование. Хотя было несложно представить, как ситуация могла выйти из-под контроля. Предположим, Уимен пытается управиться с одним из своих психопатов, нынешним или бывшим, но тот кого-то убивает. Стал бы профессор сообщать об этом полиции или находился в таком ослеплении насчет успеха собственной программы, что даже не мог представить такую возможность? И стал бы он вместо этого защищать этого студента или программу?

– Вот то, что я никак не пойму: этот мужик – реальный спец в изучении психопатов. Типа как людей, у которых нет совести или способности к сопереживанию. И в то же время на суде над НДР он выступал за оправдательный приговор. Только и твердил: «Этот человек не чудовище. Он не заслуживает высшей меры наказания».

– Хм… – Шон обдумал услышанное. – Ну да, всем известно, что система правосудия у нас насквозь изъедена расизмом и классовым подходом, но, господи, чтобы НДР…

– Тот единственный случай, когда я сам, типа: «О’кей, поджарьте как следует этого мерзавца!» – это когда слышишь про уродов вроде этого НДР, или Теда Банди, или Джона Уэйна Гейси[52]52
  Тед Банди (1946–1989) – один из самых известных американских серийных убийц и насильников. Перед казнью признался в 36 убийствах женщин и девочек, но фактически число его жертв может быть гораздо больше; Джон Уэйн Гейси (1942–1994) – американский серийный убийца, который в 1970-х гг. похитил, изнасиловал и убил 33 молодых парней, шесть из которых до сих пор не опознаны. Известен еще как «Клоун-убийца», поскольку часто выступал на детских утренниках в клоунском наряде.


[Закрыть], – добавил Андре.

– А почему ты его просто об этом не спросишь?

– С ума сошел? Типа: «Помните то реально громкое дело, про которое вы никогда не рассказываете… не могли бы вы обсудить его поподробней со мной, совершенно посторонним человеком?»

Шон пожал плечами:

– Ты никогда не получишь ответы, если не будешь задавать вопросы.

Всего неделю назад Андре казалось, что затеянная им жульническая схема чревата лишь перспективой лишиться стипендии, а то и вовсе вылететь из универа. Но теперь, своими глазами увидев, как тот парень умирает у него на руках, он воспринимал это уже скорее как вопрос жизни и смерти. Его и самого могли зарезать. Безопасно ли участие в программе? А что, если преступник знает, что он свидетель, или, больше того, разозлился на него за попытку спасти жизнь Майклу? Андре как-то читал в одной статье, что психопаты частенько фиксируются на настоящих или воображаемых обидах и способны таить злобу годами.

– Не знаю. Можно рискнуть. А пока я пытаюсь нарыть как можно больше инфы про его связь с НДР. Почему-то кажется, что это как-то связано с этим убийством.

Шон заглянул ему через плечо.

– А не мог он написать работу с анализом этого конкретного случая или что-нибудь в этом духе? Что-то вроде «разбора полетов»?

– Пока что я ничего такого не нашел. Может, он дал подписку о неразглашении?

Шон покачал головой.

– Не исключено, что Уимен вообще ничего на эту тему не опубликовал, но это не говорит о том, что искать нечего. Кто уж точно стал бы без умолку перемалывать эту тему? Его аспиранты, вот кто!