Текст книги "Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго"

Об одном своем сольном концерте, который прошел весной 1932 года в Польском зале Кишинева, ты вспоминал особенно тепло. Говорил о музыкантах, о зрителях, о реакции зала:

– Танец любишь глазами, а на песню душа отзывается. Музыканты были на такой высоте, что боялся – не дотянусь. Как играли! Мы были одним целым. И я тогда впервые почувствовал, что на родной земле зритель самый благодарный. Смотрю в зал, а там мест свободных нет. Слушают, смеются, плачут. Хлопали так долго, я за их ладошки переживать стал.

Зрители определяли твой успех, твое настроение, твою оценку прошедшего концерта. Мне было интересно прочитать мнение о том концерте (заметьте, это было в 1930 году!) кишиневского конферансье Юрия Калугина: «Лещенко мне пришлось слышать два года тому назад, и надо констатировать, что он сделал огромный успех. У Лещенко есть все, что нужно для цыганской песни: задушевность, приятный тембр голоса, темпераментность, отличная дикция и <…> чувство <…> не поддельное, каким поют доморощенные „цыгане”, а подлинное – от настоящего таланта. И этим объясняется, что Лещенко захватил слушателей, без конца вызывавших его».

В 1931 году по рекомендации хозяина рижского нотного магазина по фамилии Юноша ты заключил контракт с владельцем германской фирмы Parlophon господином Люндштремом на выпуск пяти дисков. Глубокой осенью 1931 года ты выехал в Берлин, где в течение десяти дней записал с оркестром Отто Добрина «Две гитары» в собственной аранжировке и известные цыганские песни и романсы: «Хорош мальчик уродился», «Прощай, мой табор», «Мы с тобой цыгане», «Сегодня буду день последний ждать» и другие. Была записана и твоя коронная «Бессарабянка» – тогда она называлась «От Бессарабии до Риги» – на мотив молдавской народной песни. Пластиночная эра стартовала удачно, ты получил приглашение на новую запись от одной из самых крупных граммофонных фирм «Колумбия».

Сергей Суляк писал: «В 1933 году певец начинает записываться на граммофонной фирме „Колумбия”, сначала в ее филиале в Вене, затем в Бухаресте. Впервые прозвучали произведения рижских композиторов Оскара Строка и Марка Марьяновского, цыганские романсы в аранжировке Петра Лещенко и знаменитый „Чубчик” (русская народная песня в его обработке).

Всего с 1933 по 1937 год он записал на фирме „Колумбия” 38 дисков (76 произведений). В мае 1934 года начались гастроли Лещенко в Риге. Тогда же он заключил контракт с рижской фирмой Bellaccord Electro, которая выпустила 31 диск песен Лещенко (61 произведение). Его пластинки пользуются огромной популярностью и расходятся огромными тиражами по всему миру».

Свой успех ты приписываешь Оскару Строку. В эти годы появляются «знакомцы», как ты их называл, которые помогли определиться тебе в дальнейшей сольной карьере. Это композитор Марк Марьяновский, скрипач Герберт Шмидт, меценаты Эльяшев и Соломир, певцы Константин Сокольский и Владимир Неплюев. Но самым близким и дорогим твоему сердцу стал Оскар Строк. Вас связывали не только творческие проекты – вы были друзьями. До войны ты у него часто бывал. Не раз ты слышал: «Лещенко должен Строка благодарить за славу, богатство». Ты благодарил, но за дружбу.

Когда читала твой допрос, не могла не отметить, что ты, с одной стороны, отвечал на вопросы следователя достаточно честно и подробно, но имена называл только тех людей, которым не мог навредить. От тебя чаще слышали: «фамилию не помню», «человек, которого не знаю». Строка и совместную с ним работу ты не вспомнил ни разу. Оберегал его. В начале 1940-х ты уже не бывал у него, как прежде. Когда началась война и политическая обстановка усложнилась, композитор уехал из Риги не без твоей помощи. До тебя дошла информация, что Строк в Алма-Ате. Ты тосковал по вашим разговорам, встречам. Однажды ты сказал, что Строк очень доверчивый человек и поэтому постоянно попадает в неприятные истории: «Мне тревожно за Оскарика, ведь не всегда я могу ему помочь». Я поинтересовалась, бывали такие случаи уже или нет. Ты махнул рукой и только повторил: «Тревожно мне за него. Он такой с виду всеуспевающий, а сам весь в музыке». Строк был дорог тебе, и это чувство было взаимным. Ты был убежден, что танго Строка принесли тебе известность, а Оскар Давидович, в свою очередь, говорил, что проснулся знаменитым после твоего исполнения его песен. Вам нечего было делить.

Ты слышал о Строке еще в Париже, но познакомился с ним позже в Риге в доме известного врача-мецената Соломира. Пациентами Соломира были известные люди, чем он очень гордился. Стены своей гостиной он украсил красивыми, на заказ сделанными рамками, в которые вставлял фотографии знаменитостей с их автографами. Конечно, и для рекламы, но и приятно было осознавать собственную значимость. Когда ты первый раз появился в доме Соломира, то половина рамок на стене красовалась без фото. Спустя несколько лет пустыми оставались две-три, не больше. Ты говорил, что пару раз, когда возникали проблемы со связками, тоже обращался к нему, но твоей фотографии там не было. Поначалу известность не та была, потом пути ваши не пересекались.

Доктор устраивал званые вечера, приглашал артистов. На одну из своих вечеринок он пригласил тебя. Ты пел, а среди избранных слушателей оказался Оскар Давидович Строк. Потом вы еще встречались, иногда Строк аккомпанировал тебе. Он сам предложил тебе помочь с репертуаром. Так появились «Мое последнее танго», «Скажите, почему». Премьера этих танго прошла «на взлете» в рижском кафе «АТ». С чьей-то легкой руки бытует мнение, что название кафе – инициалы хозяев заведения. Не похоже, у хозяев, которых ты называл, другие инициалы были. У рижан есть иная версия. Кафе находилось в одном доме с кинотеатром «АТ», только вход был со двора. «АТ» означало первые буквы английских слов After Testament со странным переводом «После Завета». Ты, когда показывал фотографии и рекламки кафе, называл его просто «Атей» без объяснений. Так что кому верить, не знаю. Интерьеры кафе на фото выглядели просто, но очень мило. В этом кафе играл оркестр Герберта Шмидта, с которым ты позже сделал много удачных записей на пластинки. Работа в кафе «АТ» не мешала твоей активной гастрольной жизни: Рига, Черновцы, Кишинев, Либава, Вена, Лондон, Бухарест.

После твоего выступления в летнем ресторане Майори, что на Рижском взморье, тебя пригласили к себе в пансион два англичанина. Разбередил ты их души основательно! В мае 1935 года по их совету английской фирмой был организован ваш с Закитт вояж в туманный Альбион. Твое выступление в Лондоне на светском рауте по случаю проведения выставки русских ювелирных изделий стало сенсацией, ты получил приглашение на английское радио. Позже состоялась твоя вторая поездка в Лондон. В течение месяца ты выступал в респектабельных ресторанах «Трокадеро», «Савой», «Палладиум». Там тебе довелось познакомиться с князем Юсуповым. «Роднулечка, ты тогда под стол пешком ходила, а я поехал записываться на студию „Колумбия” в Лондон. В 1935 году это было. Ох, пришло мое время не упустить свою фортуну-синеглазку, вот о чем я думал. В Лондоне у меня и концерты были, и с князем Юсуповым там познакомился. Приятный, воспитанный. Россию очень любит. Русские романсы знает. Он мне даже аккомпанировал – сам вызвался. Играет на рояле прекрасно. Ну, чуть-чуть лучше моей Верочки. Но она скоро еще подрастет, и тогда ей равных не будет».

Ты так тепло говорил о Феликсе Юсупове, а я-то по школьным учебникам знала князя как убийцу Распутина, представляла его себе злым и кровожадным. А тут романсы. Ты назвал тогда два, которые пел под аккомпанемент князя, – «Гори, гори, моя звезда» и «Утро туманное». «Гори, гори» ты в концертах часто пел, а «Утро» – редко, хотя очень любил этот романс, но считал его домашним, не для сцены. Как много открытий я с тобой и благодаря тебе сделала!

Когда ты рассказывал о той поездке в Лондон, ты так смешно изображал сухих и чопорных англичан, ни слова не понимающих по-русски, но очень эмоционально реагирующих на «Чубчик», цыганские песни, на танго и романсы в твоем исполнении! Английская пресса откликнулась на твои выступления очень горячо, кроме небольших заметок-анонсов опубликовали несколько рецензий, интервью и заметки с твоими фотографиями. Несколько изданий, не сговариваясь, сравнили тебя с Бингом Кросби. Одна заметка так и называлась Russian Bing Crosby.

Ты очень гордился этим сравнением. А я никогда и не слышала о Кросби, от тебя узнала, что это американский певец и актер, он лет на пять моложе тебя, и он один из самых успешных лирических певцов в мире. Его настоящее имя – Гарри Лиллис Кросби. Он пользовался не меньшей популярностью и как актер кино. У тебя были записи Кросби, ты дал мне их послушать. Фильмы с участием Кросби мне удалось посмотреть лишь недавно: «Иди своим путем» и «Императорский вальс» с русским закадровым переводом. Там такой прекрасный актерский состав! Фильм снимали в 1948 году в Канаде, а по сюжету действие должно было происходить в Альпах. Ты мне рассказывал, что перед съемкой специально завезли и посадили на площадке настоящие альпийские сосны, а чтобы передать краски альпийских лугов, закупили несколько тысяч рассады белых маргариток, которые перекрасили в голубой цвет.

Удивительно, десятилетия прошли, а я смотрела фильм и вспомнила до мелочей, что и как ты рассказывал. Кросби, конечно, и поет хорошо, и актер отличный, но допускаю, что если бы ты, как Кросби, оказался счастливчиком и смог продолжить свой творческий путь, а не стал жертвой собственных иллюзий, то добился бы большего. И не я одна так считаю. Очень смешное сообщение прочитала я на сайте, где обсуждалось твое творчество: «Великий русский певец, впервые широко познакомивший весь мир с русскими, цыганскими, украинскими песнями, единственный в мире, не имеющий соперников ни с какими другими подобными исполнителями ни тогда, ни сейчас. И когда читаешь на некоторых сайтах фигню, что его называли „русским Бингом Кросби”, бешено икаешь от смеха!» Вот так-то, Бинг Кросби!

Еще ты мне показывал вырезку из какой-то английской газеты, на которой ты рядом с Чарли Чаплиным. Что там было написано, не знаю. Ты и Чаплин сидите в кафе напротив друг друга, ты ему что-то рассказываешь, а седовласый Чаплин улыбается. И прямо на фотографии – автограф Чарли Чаплина. «Представь, я бы и не узнал об этой фотографии. От Чаплина позвонили и передали мне газету с его росчерком», – заметил тогда ты.

А какие сценки ты разыгрывал! Брал в руки трость, шляпу и начинался спектакль. Одна сценка сменялась другой. Вот ты танцуешь танго, которое очень любил Чарли, изображаешь его, потом поешь, становясь опять Петром Лещенко, а вот опять ты – Чаплин, аплодирующий Лещенко. Ты был очень пластичным, но одной пластикой не передать богатства движений великого Чаплина. Надо еще быть хорошим артистом. Я как будто с тобой побывала в Лондоне, и сам Чаплин целовал мне ручку.

Конечно, сегодня смешно звучит, но тогда мне было известно лишь имя Чарли Чаплина, больше я не слышала о нем ничего и фильмов с его участием не видела. Время такое было. Подробности о великом комике, его жизни я узнала от тебя. И когда сегодня показывают по телевизору фильмы Чарли Чаплина, даже если очень глубокой ночью, всегда смотрю. Не перестаю удивляться вновь твоему таланту и мастерству. Смотрю на знаменитого актера, но ощущение, что я уже видела это, давно, в Бухаресте, в нашей квартире на Калея Машилор, «живьем». Лондон подарил тебе много впечатлений. А сколько еще ты не успел мне рассказать! Как жаль…

Успех принес тебе достаток, и ты решил осуществить еще одну свою давнюю мечту: открыть ресторан. Твоя сестра Валечка рассказывала, что когда Игорю исполнилось три года, вы с женой привезли его к ним в Кишинев, а сами уехали в Бухарест.

В 1933 году начинается новая эра в твоей жизни. Ты открываешь в Бухаресте в компании с Геруцким и Кавурой ресторан Cosuţa noastră, по-русски «Наш домик». Капитал Геруцкого, меню Кавуры, творческая часть твоя. Через год вам стало ясно, что помещение маловато, не соответствует спросу. Даже те, кто мог себе позволить посещение вашего ресторана, не всегда могли достать входные билеты. Кавура с Геруцким понимали, что публика шла на тебя. Так появился в центре Бухареста на улице Calea Victoriel рядом с рекой Дымбовица ресторан La Lescenco. Интерьер был полностью продуман и разработан тобой – все выдержано в русском стиле.

Теперь ты – Артист, признанный во всем мире. У тебя появляется свой дом, свой ресторан, который славился русской кухней, цыганским хором, уютом и порядком. В ресторане играл оркестр из десяти музыкантов: пианист, скрипачи, саксофонист, ударник, кларнетист, баянист, гитаристы.

Валечка часто вспоминала, как ты приехал в Кишинев и сообщил им, что хочешь всех забрать в Бухарест. Ты был горд собой и счастлив, что мама теперь будет с тобой и ты сможешь о ней заботиться. Валя вспоминала: «Петечка приехал, одет богато. Да изменился только одеждой. Соседи говорили, что встретили его и подойти боялись, а он сам подходил, здоровался, обнимал, расспрашивал. На сборы нам Петя дал несколько дней. Перевез нас на свою виллу под Бухарестом, а маму Зины поселил в квартире над рестораном в том же доме».

Работа нашлась всем. Валя с Катей стали обучаться танцам, и очень скоро в ресторане появилось трио «Лещенко» – солировала Закитт. А тебя публика ждала с романсами, цыганскими песнями, танго и фокстротами.

Но зная тебя, поверить, что только на ресторане замкнулась твоя творческая жизнь, я не могла. Действительно, ты выступал в других залах, много гастролировал. Ежегодные традиционные турне по югу Бессарабии, двухмесячные гастроли по северу Европы, по городам Прибалтики, в Лондон. Ты очень любил бывать в Молдавии. Как-то вспомнил о молдавском турне в середине 1930-х и признался, что для тебя это самый дорогой уголок на земле, приближающий твою главную мечту – возвращение на родину, в Россию. Да, для тебя это была Россия. Когда в Румынии я слышала слова «Советский Союз», знала – сейчас будут ругать правительство и коммунистов. А слово «Россия» произносили так тепло и с любовью, что вставал комок в горле.

С новой программой ты выступил в Молдавии в 33 городах, поселках и селах. Ты хранил все вырезки из газет с откликами о твоих концертах. Местная пресса признавала, что ты достоин самых высоких оценок и заслуженно назван любимцем публики. Вот отклик на твой концерт в Кишиневе осенью 1935 года: «Казалось бы, что после трех переполненных сборов, „снятых” квартетом Кедрова, Кишинева „не хватит на Лещенко”. Нет, хватило. Огромный зал „Экспресса” переполнен: Петр Лещенко пользуется у нас настолько прочными симпатиями, что многочисленные его поклонники не могли отказать себе в удовольствии послушать своего Лещенко.

<…> Он не застывает на одном репертуаре. Он работает. Он ищет. Он каждый раз обогащает свой большой репертуар.

Почти вся программа очередного концерта состоит из романсов и танго, еще не петых в Кишиневе».

Странно, почему пишущие о тебе опираются не на эти свидетельства времени, а на мнения «с душком зависти». Конечно, раньше, когда ты был запрещен в нашей стране, на твою голову выливали весь возможный негатив. Но что сегодня мешает признать певца, который по праву заслужил звание любимца публики? Инертность мышления?

К твоему столетию «Кишиневский обозреватель» дал небольшую заметку, в которой опубликовал воспоминания местной жительницы Е. Лонгиновой, которая в 1945 году бывала в Бухаресте на твоих концертах. Ей очень понравилось, как ты пел, твой репертуар, твои костюмы, игра на гитаре, но она признается: «…У меня возникало двойственное чувство: сердцем и душой я его (Лещенко. – Авт.) принимала, а умом не могла. Мы ведь считали его тогда чуждым нашей идеологии, взглядам, воспитанию».

Вот так-то! Молчите, сердце и душа, пусть правит идеология. Впрочем, пусть правит, но идеология – не тупое следование тому, что навязывается. Неплохо понимать, чему поклоняешься. Тебя идеологи сделали сначала белогвардейцем, потом предателем, потом «Чубчиком у немецкого микрофона». А ты жил своей жизнью, завоевывая новых почитателей, готовя новые программы, делая новые записи в самых престижных в мире студиях звукозаписи. Ты гастролировал, занимался бизнесом, помогал всем, кто обращался к тебе за поддержкой. Если бы эта слушательница задумалась, почему ты чужд ее идеологии, то поняла бы, что ты как никто свой.

Как ни странно звучит, но у гитлеровцев стоило поучиться, как выстраивать пропаганду. Они делали ставку на твою популярность и, чтобы обратить в свою веру противника или хотя бы привлечь его внимание к своим агитационным лозунгам, давали в эфир твои записи. Вывод прост: ты агитируешь, проповедуешь враждебную идеологию. Кого волнует, что ты знать не знал, что тебя используют?

Вспоминается реальный случай из жизни. По чьему-то доносу в 1937-е роковые был арестован студент Столярского, и к учителю явился следователь, которого интересовало, не имел ли его подопечный связей с немцами. Об этой истории рассказал другой ученик Столярского – Гольдштейн: «В то время все немцы воспринимались как фашисты. Столярский сказал: „Да, я знаю, что он связан с немцами, могу даже назвать с кем”. Следователь взял записную книжку и приготовился записать. А Столярский продолжил: „Например, он имел связи с Брамсом, Шубертом, Шуманом, Бахом”».

Эти имена, по тем временам и по логике советских политиков, принадлежали к чуждой идеологии. Как с ними быть? Запретить? Как определить грань между чуждым и своим? Преступлением и долгом? И ты шел по самой кромке. Тебя не пощадили «ножницы истории».

Началась война. Твоя «синеглазка» отвернулась от тебя. Ты стал заложником обстоятельств. С одной стороны, Румыния с гитлеровцами против России, с другой, ты – гражданин Румынии, приписанный к пехотному полку румынской армии. В любой момент тебя могут отправить на фронт. В семье и бизнесе наметился разлад. Ты передаешь Закитт бразды правления и владения всем нажитым имуществом. Твоя сестренка Валентина была к тебе очень привязана и всегда поддерживала. Она поделилась со мной: «Разбомбили виллу, где жили мы со всем семейством – Пете пришлось снимать для нас квартиру. В Бухаресте начались аресты, и многие, кто поддерживал брата, стали уезжать кто куда, только подальше. Доходы уменьшились, и Зина стала очень раздражительной, начала устраивать Пете сцены, а он-то в чем виноват? Игоря жаль, он любит родителей. Петя тогда решил развестись с Зиной. Все беды на него разом свалились».

Беды свалились тяжеленные, но ты верил, что сможешь разрулить сложившуюся ситуацию.

Декабрь 1941 года. Ты получил от директора Оперного театра, уважаемого в Одессе человека, Виктора Алексеевича Селявина приглашение провести концерты в нашем городе. Селявин хорошо понимал, что другого такого шанса не будет, а одесситам концерты твои доставят радость. Это не был пир во время чумы – и в тылу, и на фронте люди нуждались в положительных эмоциях. Отчаяние не помогает выжить.

Селявин был замечательным человеком. О нем говорили: «…Был праведником, спасшим десятки жизней лиц еврейской национальности, сотни людей спас от голодной смерти за счет „расширения штата” в Оперном театре. Если есть Царство Небесное, то оно для таких, как он. Такие люди… украшают жизнь…» Селявин украшал жизнь одесситов концертами с участием известных артистов, спектаклями прославленных в мире театров.

Ты ответил, что это невозможно, что у тебя нет разрешения на въезд, что твое положение как гражданина Румынии усугубляется вызовами в полк румынской армии, к которому ты приписан. Прошел месяц. Ты получил новое сообщение от Селявина, что билеты на твои концерты проданы, а дату перенесли на неопределенное время, сославшись на твою несуществующую болезнь. Оказывается, твое письмо Селявин не получил. Ты в отчаянии повторно написал ему об отсутствии разрешения. В начале апреля, спустя два месяца, от культурно-просветительного отдела Губернаторства Транснистрии пришло разрешение на въезд. И уже с театральным агентом Одесской оперы ты уточнил дату своего приезда сразу по окончании зимнего сезона в ресторане.

Ты приехал в Одессу 19 мая 1942 года. Остановился в гостинице «Бристоль». Афиши в городе возвестили о твоих концертах 5, 7 и 9 июня. Селявин познакомил тебя с музыкантами оркестра, с которыми тебе предстояло отработать эти концерты в Русском драматическом театре. Началась работа над программой. В отличие от меня ты не знал о нашей предстоящей встрече 5 июня в 12 часов дня в Русском драматическом театре.