Текст книги "Неслучайные случайности"

Третья глава

Ваня сидел за столом и читал. Когда они вошли в комнату, он был один, его соседи по комнате гуляли во дворе интерната. Ваня оказался симпатичным мальчиком со светлыми коротко постриженными волосами. Он был среднего роста, одет просто, но аккуратно.

Увидев Вадима Карповича, мальчик вскочил и побежал к нему. Они обнялись. Семёновне Ваня по-мужски пожал руку. Это было хоть и детское, но крепкое рукопожатие. Рука мальчика показалась теплой и мягкой.

Надежда подошла к столу. Ваня читал книгу «Гарри Поттер и узник Азкабана».

– И как тебе книга? – спросила Надежда.

– Вы что, читали?

– Читала. Хочешь, расскажу, что будет в следующих книгах? – улыбаясь, спросила она.

– Не, я сам хочу узнать. Я люблю читать.

– И я люблю.

– Любишь сказки?

– Кто же их не любит?

– Бывают такие.

– Я смотрю, вы нашли общий язык, – включился Вадим Карпович. – Может, погуляем? А, Вань?

– Можно.

В комнате Ваня всё видел, но стоило ему, держась за руку Вадима Карповича, выйти в коридор, как его взгляд остекленел. Надежда смотрела, не веря своим глазам. Эффект был потрясающим. Слушая рассказ об этом, она даже представить себе не могла, как это жутко на самом деле.

Опять навернулись слёзы, но она сдержала их, вспомнив слова Маргариты Игоревны. Назад дороги не было, и что бы ни ждало её впереди, она была уверена, что справится, это для неё было так же очевидно, как и то, что она по уши влюбилась в Вадима. Чувство, ранее ею не испытанное, о котором она неоднократно читала, настолько её ошеломило, что на душе у неё было светло и ясно. После стольких лет жизни она ощутила себя женщиной.

Наверное, и Серёжу можно было спасти, думала она, но оказалось, она не испытывала любви к мужу, и была слишком молода, хотя что теперь рассуждать, она ведь даже не пыталась ему помочь, а равнодушно наблюдала, как он гибнет. Читала книги, но жизни не знала и не видела. А Сергей, может и ждал.

Ваня – замечательный, и Семёновна твёрдо решила, что сделает всё, чтобы помочь этим двум мужчинам, большому и маленькому…

Они погуляли втроём, поговорили. Затем отвели Ваню в комнату. Двое его соседей, мальчиков, тоже плохо видящих, уже вернулись.

Ваня проводил их до двери комнаты, они обнялись с Вадимом, а Надежде Ваня на прощание снова пожал руку. Глаза у него были голубые, очень добрые и умные. Хотелось верить, что удастся ему помочь.

По дороге к дому Надежда и Вадим разговаривали обо всем, рассказывали друг другу случаи из детства. Надя даже не предполагала, что в её жизни было столько всего, она ни с кем откровенно и не говорила никогда. И ей даже нравилось рассказывать. События будто оживали. И говорить с Вадимом было очень легко.

– Ваня у тебя дома был? – переступая порог, спросила Семёновна.

– Конечно. Ещё до аварии. Я их класс к себе водил, мы яблоки собирали, много их уродилось в тот год, помню, всем по пакету с собой раздал. Он такой смышлёный не по годам. Ты сама ещё узнаешь. Сильно на него повлияли такие крутые изменения в его недолгой жизни. И, главное, он-то ни в чём не виноват. Была у него семья, и так разом всё… рухнуло в тартарары. Я хочу помочь, жена ушла… Прямо: ты на гору, а тебя чёрт за ногу. Тьфу. Я не ругаюсь. В школе же бóльшую часть жизни провожу, особенно в последнее время. А с матом ведь как, втянешься и будешь всё больше и больше. Ещё сорвётся при детях. А это уж совсем недопустимо. Но порой так и хочется материться. Э-эх…

– Не переживайте вы так, мы же теперь вместе.

– Опять на вы? Ну вот.

– Не привыкла ещё, не сердись.

– Знаешь, ведь он не со всеми вот так.

– Как?

– Тебя и за руку взял, и говорил даже с тобой во время… как бы это сказать, в общем, когда он слеп. Он же никого в этом состоянии, кроме меня, не подпускал. Ты молодец у меня, Надь. Волнуюсь я. Нравишься ты мне, не только как человек, как женщина нравишься. Даже не знаю, как это вышло.

Надежда слушала и опять смущалась, краснела.

Он её обнял, нежно взял за плечи своими большими и тёплыми руками, прижал к себе. Это было что-то необыкновенное, особенное, и для неё совершенно новое.

От него пахло, как от её доброго и веселого папы. Почувствовав такой мужской и родной запах, Надежда совершенно забыла обо всём и словно оказалась вне реальности. Они целовались. Лёгкое головокружение, слабость в ногах и ещё много всего того, чего она не испытывала с Серёжей даже в молодости…

Проснувшись утром, она открыла глаза не сразу, стараясь понять, сон она видела или в самом деле у Вадима дома, в его постели и даже без ночной рубашки. Ей было хорошо, легко и радостно, как в детстве. Открыв глаза, увидела, что она лежала одна, зато на столе стояли ромашки в банке из-под томатного сока. Надежда почувствовала запах еды и поняла, что очень голодна. Оделась и пошла на кухню.

Вадим стоял у плиты. Он обернулся, и глаза их встретились.

– Ну, вот. Теперь ты моя настоящая жена.

– А регистрация? Сегодня же суббота. Вдруг они не принимают заявления?

– Разберёмся.

– Вадим. У тебя один глаз красный.

– Какой?

– Зелёный.

– Вот ты сама и ответила, – смеясь, сказал он, прижимая к себе Надежду, снова волнуя её, целуя шею и начиная быстрее и громче дышать.

– Не увиливай. С глазом что-то не то.

– Да. Я уже и чаем промывал, и примочки делал. Надо к врачу сходить. По утрам глаз открывается с трудом, – сказал он, отпустив Надежду, и повернулся к плите.

– Может, пойдём в больницу, а не в ЗАГС?

– Передумала? Ромашки не любишь?

– Что ты? Мне и цветов никто не дарил. Мой Серёжа был хороший, но совсем не чуткий, не то, что ты.

– Знаешь, про твоего хорошего, доброго спившегося мужа мне, признаться, слушать нелегко, но я готов слушать столько, сколько ты мне будешь о нём говорить. Я же про свою бывшую тебе тоже все уши прожужжал…

– Я переживаю. Вдруг что-нибудь серьёзное?

– Серьёзнее Ваниного положения трудно что-то представить, поэтому чем скорее мы с тобой поженимся, тем легче нам будет его забрать из интерната. Понимаешь?

– Да. Только ты мальчику здоровым нужен.

– Обещаю. В понедельник схожу к врачу. Обещаю. Слово Плюхина.

– Это у тебя такая фамилия? Плюхин?

– Да. А что? Отличная фамилия. Меня в детстве звали Плюхом. А тебя?

– Не помню. Я же из школы ушла в училище, детство и юность рано закончились. Не до прозвищ было, может, и звали как-то, да я не помню. А когда за Серёжу вышла, стала Помогаевой.

– А девичья?

– Жданькина.

– Теперь будешь Надеждой Семёновной Плюхиной.

В девять часов они были уже в ЗАГСе. Подали заявление и поехали на вокзал.

На прощание Вадим Карпович прижал к себе Надежду и снова поцеловал. Она млела в объятиях этого сильного и страстного мужчины, и уезжать ей совсем не хотелось.

– Ты меня так прижимаешь, будто делал это всегда. Я думала, что только в книгах мужчины бывают нежными. Как же я без этого жила?

– Вот уж не знаю. Как-то жила. Может, дашь что-нибудь в знак того, что вернешься?

– Зачем? Заявление же подали, как можно не вернуться? И потом у нас столько всего было… – проговорила она, краснея.

– И всё-таки, – не отпуская её, мягко настаивал он; ему нравилось, что она краснеет, как девочка, и ему ужасно не хотелось ее отпускать.

– На, – она сняла свой любимый серебряный с чернением браслет, с которым никогда не расставалась, Серёжин подарок на свадьбу, и протянула Вадиму. – Это моё единственное украшение.

– А я тебе – вот, – Вадим протянул ей руку, а на ладошке – крестик золотой с синим камушком в центре… – С ним точно вернешься.

– Ты мне не веришь, что ли? Красивый какой крестик. Я его ещё вчера заметила, не стала спрашивать. А разве можно крест свой отдавать?

– Так мы же теперь вместе, значит, тебе – можно. Мы с Ваней тебя будем ждать. От дедушки достался крестик с сапфиром, он удачу приносит. Может, не поедешь? Распишемся сначала?

Надежда промолчала в ответ.

Четвёртая глава

Вернувшись домой, новоиспечённая невеста села на кухне и стала думать, как ей жить дальше. Буквально всё перевернулось в её жизни с ног на голову. А может, наоборот? Кто бы мог подумать, что вот так просто можно выйти замуж в пятьдесят семь лет. Подарок так подарок… Она набрала Наташин номер:

– Алло.

– Привет.

– Здорово, пропащая, пыталась до тебя дозвониться, куда там. У меня же только твой домашний, мобильного нет. Хотела зайти… Подошла к двери, звоню, звоню, поцеловала замок в итоге и ушла. Колись, где пропадала? Дома тебя явно не было.

– Что это ты вдруг? То месяцами не заходила. Мы ведь вроде не так давно и виделись.

– Я же Дика к себе взяла, захотелось с тобой поделиться, – Семёновна вдруг поняла, что она свой номер телефона ни Вадиму, ни Маргарите Игоревне не оставила. – Ты что там заснула, ау?

– Я ведь и Вадиму телефон свой не оставила.

– Вадим – это кто?

– Жених мой, – огорошила она подругу. В трубке раздались короткие гудки.

Зато вскоре позвонили в дверь. На пороге стояла соседка, она зашла, сразу направилась в сторону кухни и села за стол.

– Ну, рассказывай, всё по порядку. Что за жених?

Семёновна начала с того момента, как оказалась в больнице.

– Ничего себе. Пиши давай свой мобильный и говори, где живёт твой суженый, а то опять уедешь и не найти тебя.

– Дику у тебя нравится? – протягивая ей листок со своим номером и адресом Вадима, спросила Надежда.

– Он классный и понятливый, будто всегда у меня и жил, думаю, ему года три. Зубы здоровые, шерсть густая. Крепкий пёс. Только ты не слушаешь меня. Может, и мне в тот город поехать, глядишь, и я себе мужика найду? А если серьёзно, как же со слепым мальчиком? Господи, Семёновна.

– Опять Семёновной меня…

– Ой, – стукнув по столу, так, что звякнули чашки о блюдца, проговорила соседка, – никак не привыкну, что ты Надежда. Я и не помню, когда тебя Семёновной-то стали звать. Что, и всё у вас было? По-настоящему?

– Понарошку. Наташ, ты как девочка спрашиваешь, ей-Богу.

Соседка опустила глаза и стала складывать салфетку.

– Правда, что ли? Неужели и вправду девственница?

– Да. Только стыдно признаться, никому и не говорила, дожила до таких лет… Старая дева к твоим услугам.

– Ты даешь. Вот уж никогда бы и не подумала, что такое бывает.

– Ладно, теперь расскажи, как это в нашем возрасте?

– Какая разница?

– А мужики вон таблетки пьют, чтобы это самое, ну, чтобы у них… А женщины? Оргазм – это что?

– Наташа… Совсем, что ли? Иди ты в баню. Не готова я просвещать тебя. А с таблетками – это ты телевизора насмотрелась? Хотя, не знаю я. У Вадима и так нормально с этим. А потом ему ещё пятидесяти нет. И всё, больше ничего не скажу. Отстань. А ещё я учиться буду.

– Да ладно? Настолько тебя младше? С ума сошла? В твои-то годы? Учиться? Кто ж учится на старости лет? Пожилая женщина, а туда же. Сдурела? Такая разница в возрасте. Он же всегда будет моложе.

– Иди ты… Что ты за человек? Не пойму, то вроде умные вещи говоришь, что жизнь научит… а то начинаешь всякую чушь молоть. Это тебе не с собаками и кошками. Надоела уже. Учиться пойду, пока не знаю, куда. На заочное поступлю.

– И не боишься? Учиться в таком возрасте?

– Наташа. Ещё раз спросишь, боюсь я или нет, и про возраст… вообще не буду с тобой разговаривать. Я за последнее время столько хороших людей встретила. Может, я раньше их просто не замечала? Как слепая жила. Вот слепые мне глаза и открыли. А с Вадимом, знаешь, было волшебно, – сказала она, вздыхая, – только описать словами это невозможно. Раньше у меня, считай, и не было ничего.

– Красиво говоришь, Надь. Столько книжек ты прочитала… Может тебе на учителя литературы?

– Точно. Не зря же меня к книгам всегда тянуло. В общем, Вадим и Босс обещали помочь, подсказать, что и как.

– Босс – это кто?

– Так они директора между собой в коллективе зовут.

– Она же женщина вроде?

– И Босс.

Они просидели до глубокой ночи, то замолкая и думая каждая о своем, то говоря вперемешку о детстве, о юности, о будущем. Две женщины-девочки…

– Пойду я, с Диком гулять ни свет ни заря, а потом в приют ехать.

– Как ты с животными, не представляю.

– А я не представляю, как можно со слепыми детьми работать. Когда ты туда?

– Чем скорее, тем лучше. На душе неспокойно, и крестик Вадим мне свой отдал.

– Как это? Нельзя же крест нательный, – сказала она, качая головой.

– Смотри, голова отвалится. Успокойся. Родным можно. Так Вадик сказал.

– Ну, если Вадик… – иронично продолжила соседка, – а вообще крест нельзя…

– Хватит на меня страх нагонять. Наташ, ты ж хорошая баба, зачем пугаешь меня?

– Просто говорю, что думаю, – складывая новую салфетку, проговорила соседка, – молчать мне, что ли? Одна будешь говорить? Тогда я тебе зачем?

– Ладно, говори. Забухтела сразу… Я, если честно, и сама боюсь, только стараюсь не думать о плохом. Мы говорили с ним, знаешь как много. Я в жизни столько ни с кем не говорила, только в книгах читала. Оказывается такое и наяву бывает. Браслет ему отдала взамен его крестика. Попросил в знак того, что вернусь. Не понимаю, разве можно пообещать и не приехать?

– Ну, как ребенок.

– То есть?

– Наивная… Разве можно так людям верить? Вдруг он аферист какой?

– Так. Моему терпению пришел конец. Иди домой.

– Надя. Жена-то с ним как поступила? Может он женщинам мстит. Не думала об этом? Дочь вырастила за его счет, обобрала и сбежала, – никак не могла угомониться потрясённая переменами в жизни своей подруги Наташа.

– Нет. Невозможно с тобой что-то обсуждать. Почему же обобрала? Ведь они за двенадцать лет что-то нажили… Не любила она его, это обидно, Вадим-то её любил, он о ней часто говорит, даже ругает, но как-то не зло. Добрый он. Знаешь, не все слепых мальчиков хотят усыновить.

Закрывая за собой дверь, соседка сказала:

– Не пойму всё равно, зачем ты свой браслет-то отдала? Единственная вещь от твоего непутёвого. Даже обручальных колец у вас не осталось.

– Наташа. Утомила ты меня своими подозрениями и непониманием.

– Ну, не знаю. Хотя он тебе такой дорогой крестик свой дал…

После того, как ушла соседка, Надежда ещё посидела, подумала и твёрдо решила ехать обратно поскорее.

Перед отъездом она зашла к врачу в больницу.

– Как дела ваши, Надежда Семёновна, получилось у вас? Нашли интернат?

– Да. Вот зашла спасибо сказать.

– Хорошо выглядите. Даже помолодели.

– У меня много изменений.

Семёновна рассказала ей о Вадиме, о Ване и о том, что уезжает и, видимо, навсегда. А на прощание спросила:

– Может, знаете, как помочь Ванечке? Вы – доктор. Много всего знаете.

– Дорогая моя, думаю, что в данном случае, действительно, самое главное – любовь и время. Рада за вас. И не думала, что такое бывает.

– А мальчик? Страшно ведь.

– Запишите мой телефон. Позвоните, случай, конечно, исключительный. Помочь вряд ли смогу, но хотелось бы знать в динамике. Да. До вашего преображения даже представить не могла, что возможны такие превращения и…

У врача зазвонил мобильный, и она стала разговаривать по телефону.

Они помахали друг другу на прощание, и новоиспечённая невеста покинула кабинет.

Пятая глава

Билет Надежда купила перед самым отходом поезда, правда, в плацкартный вагон, но ей было всё равно, лишь бы поскорее туда, где ей стало так тепло и светло.

Приехала поздно вечером, но в доме Вадима Карповича свет не горел. В двери она нашла записку: «Надюша, здравствуй, я и не сомневался, что ты вернёшься, а браслет взял, чтобы он меня грел в твоё отсутствие. Я в больнице, номер телефона ты не оставила, сообщить не смог, только адрес твой есть. Босса попросил тебе записку эту передать. Телеграмму тебе не стали отправлять, хотя она настаивала, но я решил не пугать, зная, какая ты у меня нежная. Маргарите о нас всё рассказал. Она, конечно, удивилась, что мы так быстро договорились, но чувства – дело такое…. торопить нельзя и откладывать не стоит, в общем, отнеслась с пониманием. Позвони ей, что ты приехала, номер её пишу. Надь, её не бойся. Она тётка хорошая, друг испытанный, чего только мы с ней не повидали и в интернате детьми, и в жизни взрослыми…. Ключ знаешь где, я тебе говорил, когда мы на кухне целовались, вспоминай давай. Вспомнила? Вот и хорошо. Завтра бери Ваньку, Маргарита тебе скажет, как меня найти, она его с тобой отпустит, приходите ко мне, уверен, Ваня с тобой пойдёт, мы с ним не виделись с тех пор, как меня на скорой увезли прямо с работы».

Читая записку, Надежда удивлялась манере письма, Вадим словно с ней разговаривал, отвечая на её вопросы, и думала, откуда он знал, что именно она будет думать. Это было непривычно. Никто так не понимал её ранее, и, даже находясь в больнице, он был с ней. Надя взяла ключ, вспомнив рассказ Вадима Карповича, как, будучи детьми, они в интернате тайные места придумывали, чтобы прятать там записки и то, что взрослым видеть не следовало. Вот и он всегда имел запасной ключ в тайнике, под второй половицей, справа от двери, если стоять к ней лицом.

Надежда позвонила Боссу:

– Маргарита Игоревна, это Надя.

– Слава Богу. Устроились? Вадик сказал, что вы знаете, где ключи.

– Да. А что с ним? С глазом?

– С глазом. Серьёзно. Он волнуется, что это осложнит усыновление. Мне, признаться, очень хочется спросить, но сейчас я не буду.

– О чём? О нас? Вадим сказал, что вы хорошая и его друг, а значит, и мой.

– Приходите пораньше. Я Ваню отпущу с вами. Если только он пойдёт.

– Я приду к восьми часам. Спокойной ночи, Маргарита, можно мне так вас называть вне школы?

– Конечно. Спокойной ночи.

Надежда проснулась, когда ещё только светало. Ей приснился сон, будто на неё несётся огромная собака, язык набок, уши при каждом прыжке подпрыгивают. Всё это будто в замедленной съёмке. Она пытается кричать, а голос пропал. Встав с постели, она пошла на кухню выпить воды, вдруг услышала стук в дверь.

– Кто там?

– Ваня. Тётя Надя, откройте.

– Ты? Ты как? Да что же это такое? Как ты один, ни свет ни заря, только светать…

Ваня стоял на пороге и смотрел ей в глаза.

– Тётя Надя, я совсем спать не могу. Он что, будет слепым? Слепым? Как же? Меня ведь ему не отдадут теперь, – всхлипывая, говорил мальчик.

– Во-первых, болит у него только один глаз. И он просто воспалился, а зрение не пропало. Во-вторых, успокойся, не будет Вадим слепым. Если ты смог видеть, значит, и его глаз вылечится. Лучше расскажи, как ты из интерната вышел и как дорогу нашёл? А… я вспомнила, Вадим мне рассказывал, как вас к себе водил яблоки собирать. Хорошо. Тогда расскажи, как ты не видел, не видел вне комнаты, и вдруг раз – и видишь? Ни дня без приключений.

– Точно говоришь, то есть говорите. Был я здесь, да.

– Ладно, давай на ты. Надо позвонить Бо… Маргарите Игоревне, что ты у меня.

– Знаю, что её Боссом зовут, мы её тоже так зовем.

– Что, и прям всё видишь? Счастье-то какое.

– Счастье, счастье… Я ж за дядю Вадика волнуюсь, мне сейчас не до себя.

– Говоришь, как взрослый, Вань. Видишь-то хорошо? – никак не могла поверить в происходящее Надежда.

– Да. Как раньше, до аварии. Небо красивое, я ведь его видел только в окно, получается почти два года. Когда дядю Вадика под руки вели по коридору к скорой помощи, которую Босс вызвала, я услышал его голос, что-то он говорил очень громко, я и увидел его. Он шёл и руками глаза закрывал, рубашка мокрая, так слезы лились, но он сильный мужик, до последнего держался, на работу ходил, – Надежда вспомнила обещание Вадима сходить к врачу, значит, не пошёл, – вот тогда в коридоре и стал видеть. Даже не заметил, как. Взрослые бегали кто куда, шумели. И я понял, что вижу. Знаешь, сначала было мутное изображение, я смотрел, смотрел…, и всё стало проясняться, как в сказке. Почему я стал видеть? Как ты думаешь?

– Думаю, захотел, вот и стал видеть. С глазами-то у тебя всё в порядке.

– Что, вот так просто? Захотеть и всё?

– Не так это и просто, захотеть. По себе знаю.

– Ты что, тоже не видела? Была слепой?

– В каком-то смысле да. Ладно. Мы ещё поговорим с тобой. У нас же много времени будет. Кто-нибудь ещё знает, что снова видишь?

– Кроме тебя, никто. Я боялся из комнаты выходить.

Думал, вдруг опять не увижу. Лежал в постели и не мог уснуть. Дождался, чтобы не так темно было, а как начало светать, оделся, набрался храбрости и вышел в коридор.

И… понял, что теперь вижу. И сразу – сюда, а здесь ты.

Повезло. Ты когда приехала?

– Поздно вечером. Тоже быстро сделала самое необходимое, вещи собрала, и сюда.

– Выходит, мы с тобой одинаково думаем? Разве так бывает?

– Значит, бывает. Я тоже не знала. А как вышел из интерната?

– Подошёл к двери, там ключ вставлен, открыл и ушёл.

– Шустрый ты какой.

– Мне многие говорили об этом. И в Гарри Поттере я часто себя узнаю. У него ведь тоже родители погибли, только когда он совсем был ребёнком. – А ты, значит, уже не ребёнок?

– Я? Так мне же одиннадцать вот-вот исполнится. Я уже, я уже… – Что?

– Скоро буду подростком. Можно будет в Хогвартсе учиться. – Это ж сказка. – Ну и что, можно же мечтать?

– Нужно, Ванечка. Обязательно нужно. Слушай. А дверь в интернат? – Ой. Дверь не заперта.

Надежда позвонила Маргарите Игоревне, рассказала про Ваню, что дверь в интернат не заперта. Всё как-то сразу и так стремительно развивалось, что у Надежды Семёновны не было возможности опомниться. Но опомниться и нельзя было, потому что так легче, когда бежишь именно туда, куда надо, а по сторонам мелькают деревья, фигуры, дни.

Маргарита Игоревна разрешила им пойти к Вадиму, не заходя в школу.

– Тёть Надь, а ты, мм, тоже маленькой была?

– Ну, конечно, все были маленькими, и я, и Маргарита Игоревна, и Вадим.

– И Путин?

– И Путин. А почему ты спрашиваешь? Все были детьми.

– Так я же не видел никого из вас маленькими. Вот себя я немного видел, вернее, немного помню. А потом у меня фотографии есть. И мамы, и папы, и сестры моей. У Гарри Поттера такая была фотография, где его родители как живые. Вот бы мне такую.

– А ты их помнишь?

– Да. Они никогда нас не наказывали. Эх… – так по-взрослому он сказал это «эх…», что у Нади опять стали слёзы проситься, но она, сделав огромное усилие над собой, бойко сказала:

– А ты думай о хорошем, – увидев, что Ваня вытирает рукой слёзы. – Прости.

– Знаешь, я лица их чётко не вижу, надо на фотографии смотреть, а голоса помню. Но вы же с дядей Вадиком меня возьмёте? Конечно, интернат у нас хороший, хоть гадов всяких хватает, но в нашем интернате лучше, чем у Дурслей жить. И чем-то он похож на Хогвартс. Босс похожа на Макгонагалл. А дядя Вадик, так вылитый Дамблдор, только борода у него покороче.

– А я на кого?

– А ты… ты немного похожа на маму Рона Уизли, только не ругаешься.

– А вдруг я злая и буду ругаться?

– Нее. Ты не будешь. Но я буду слушаться, честное слово.

– Вань, а фильмы ты видел про Гарри?

– Нет. Я не хочу пока их смотреть. Сначала дочитаю до конца. Я же героев по-своему вижу. Знаешь, мне дядя Вадик про тебя рассказывал.

– И что же, – напряглась Надежда.

– Какая ты добрая и много читаешь. Ту его жену я не видел, она в школу, где я учился до аварии, никогда не приходила, а когда он нас тогда к себе приводил с ребятами, её не было, она куда-то уехала. Я так есть хочу. Давай поедим?

– И что ты любишь на завтрак?

– Раньше я был капризным в еде. То не ел, другое. А теперь ем, что дают. Такие дела.

– Ты так говоришь, будто тебе много лет.

– Что ты заладила, как будто взрослый, как будто много лет мне. Я же говорил тебе, почти одиннадцать. Я большой уже. Я буду помогать вам во всем.

– Ваня, – Надя серьёзно посмотрела на него, а он на неё.

– Что?

– Ты мне веришь? Только честно.

– Да.

– Я обещаю тебе, что мы будем жить одной семьёй, ты, Вадим и я. Давай, ты перестанешь волноваться. Ладно?

– Да. Но ждать очень трудно.

– Знаю. Я вот всю жизнь ждала, чтобы встретить дядю Вадика и тебя. Подожди немного, пожалуйста.

Они позавтракали, дождались девяти часов и пошли в больницу.

Вадим вышел к ним из палаты. На нем был спортивный костюм. Один глаз закрыт сложенной марлей, из-под которой текли слезы.

– Дядя Вадик, ты не плачь, мы с тётей Надей подружились и перешли на «ты», только за тебя очень переживаем. Ты когда выписываешься?

Вадим глядел на Ваню и не решался спросить. Посмотрел вопросительно на Надежду, она кивнула.

– Вань, ты видишь?

– Да. Я и забыл тебе сказать. Я снова вижу. Сам сегодня пришел к тёте Наде рано-рано. А снова видеть стал вчера, когда тебя по коридору вели под руки дяденьки санитары.

– Знаете, мужчины, вы пока обсудите важные дела. А я пойду с врачом поговорю.

Она повернулась и пошла. Слёзы сами потекли, да так обильно, что видеть стало сложно, как под водой. Пока не повернула за угол, старалась идти прямо, зная, что Вадим и Ваня смотрят ей вслед, свернув, направилась не в кабинет врача, а в конец коридора. Дошла до окна и, вцепившись в подоконник, плакала, всхлипывая. Плечи её вздрагивали, и казалось что слезам не будет конца. Плакала Надежда и от того, что так неожиданно прозрел Ваня, и от того, что одновременно с этим серьёзно заболел Вадим Карпович. Понимала она, какая ответственность на ней за двоих мужчин, большого и малого, знала, что при них нельзя давать волю слезам, во всяком случае, сейчас.

Быстро промелькнула перед глазами жизнь. Задержалась она в своих воспоминаниях на том моменте, когда смотрела вслед удаляющимся слепым ребятам, которые звонко смеялись и были счастливы, держась друг за друга.

– Вот им действительно трудно, и то они смеются, а я тут разнылась, как непонятно кто, – вслух сказала она.

Слёзы сами высохли. Надежда достала зеркало, которое с недавних пор носила в сумочке, посмотрелась. Вздохнула и резко выдохнула, как героиня одной из её любимых книг.

– Вы кого-то ждёте? Могу я чем-то вам помочь? – перед ней стоял врач, лет пятидесяти, в очках, совершенно лысый, и улыбался.

– Я бы хотела поговорить с лечащим врачом Вадима Карповича Плюхина. Не подскажете, где мне его найти? – Надежда Семёновна почему-то вспомнила диктора, который боялся побрить свою лысеющую голову, и сразу подумала, что ему точно пошла бы такая прическа.

– Так вы та самая Надежда Семёновна?

– А вы откуда знаете?

– Историю Вадима Карповича и Вани все врачи города знают. Я – его лечащий врач. Степан Владимирович. Будем знакомы.

– Очень приятно. Скажите, что у Вадима Карповича с глазом?

– Первопричина – общее истощение организма.

– Да вроде бы он не тощий.

– Пойдёмте ко мне в кабинет, – улыбнувшись сказал он, – милейшая Надежда Семёновна. У вашего жениха из-за общего состояния организма иммунитет снизился настолько, что даже не может справиться со своим постоянно живущим в нём герпесом.

– Что вы такое страшное мне говорите. Я же не врач и не понимаю ничего. От этого есть лекарство?

– У Вадима Карповича герпетический кератит, но не заразный.

– Что это? Очень страшно?

– Страшнее смерти ничего не бывает, и поэтому, пока мы живы, можем справиться с очень многим. А Вадима Карповича я знаю давно. Теперь серьёзно. Не буду вас загружать терминологией. Перво-наперво ему нужен покой, хороший сон, нормальное питание. Когда организм восстановит силы, то и воспаление в глазу пройдёт.

– А вы что же, его совсем не лечите?

– Почему же не лечим? Очень даже лечим. Но если мы вместе за дело возьмемся, то есть и ваша семья включится, то победим болезнь быстрее.

– Так мы ещё…

– Знаю, знаю, но это формальная сторона, а фактически вы уже семья. И с Ваниной проблемой справитесь.

– Вы ведь не знаете. Ваня теперь видит.

– Да? И как? Когда? Правда?

– Вчера и стал видеть не только в комнате, а везде.

– Это вы на них так действуете. Спасибо вам.

– Скажете тоже. Ладно. Рада была познакомиться. До свидания.

Приближаясь к своим мужчинам, которые сидели на диване в фойе, она улыбалась, и, несмотря на то, что впереди их ждали и трудности, и преграды, теперь Надежда точно знала, что жизнь продолжается.

До дня бракосочетания у них оставалось полтора месяца.

Прошло чуть больше четырёх недель. Вадим Карпович шел на поправку.

И однажды Ваня так легко сказал, как это могут только дети:

– Можно я буду вас называть мама и папа?

– Да, – одновременно ответили они.