Электронная библиотека » Вера Талипова » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 18 февраля 2022, 08:41


Автор книги: Вера Талипова


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Вера Талипова
365 и 1 день, чтобы рассказать сказку о любви
(про Художника, который написал сказки; про учительницу, которая их прочитала; и про тех, кто знает, что любовь – это сказка реальности, только не всем дано быть героем)

Посвящается моим любимым – маме и сыну


За день до конца этой сказки

Художник

Это был старый деревянный дом в полтора этажа. Полтора, потому что и подвал, и чердак были жилимым помещениями, не так давно это было, в середине позапрошлого века. Но сейчас это уже больше не может считаться «не так давно», поэтому было это когда– то…

Когда-то дом был крепкий, в нем жила большая крестьянская семья. Отец, мать, шестеро детей. Крытый двор, хлев, сарай, баня, огород. Стоял дом на окраине деревни. Улица, что вела к нему, была прямой и широкой. По воскресеньям все ходили в храм. Белокаменный. Церковь Николая Чудотворца была на холме. Деревня была большой, люди в ней жили разные, с разной судьбой. Было. Когда-то.

Люди умерли, став началом следующей жизни, и следующей, и потом еще. Дома были покинуты, разрушены или перестроены. Этот старый деревянный дом в полтора этажа видел много смертей. Умерли те, кто его строил, их дети, потом там жили внуки, но и они куда-то делись, их не было в этой жизни, в жизни дома. Потом были посторонние люди. Случайные. Одни жили здесь подолгу, другие не очень. Потом пропали и они. Дом стал заброшенным. Он разрушался, готовясь умереть. Однажды в него забрел Художник, он был бродягой уже много лет, у него уже не было имени и не было иной жизни кроме его дороги и его картин. Художник тоже был старый и хотел умереть здесь, вместе с домом. Он тоже видел смерть и случайных людей. Его душа готовилась остаться без тела. Как и душа дома. Они стали доживать свой век вместе.

Художник проснулся в это утро как обычно рано, почувствовал что-то странное в душе, была ли это его душа или душа дома – не важно. То и странно – разве можно в душе почувствовать, почти осязать или услышать, увидеть это странное внутри. Разбираться с этим чувством Художнику не хотелось, он уже привык, что не все можно осознать. Был июль, и ему исполнилось уже девяносто восемь лет. Художник чувствовал июль. Его последнее лето. Он принес воды из колодца и согрел чайник. Чая у него не было – только сушеные травы. За чаем надо было идти в магазин, а Художник опасался, что это странное в его душе куда-то уйдет. Он заварил травы, и сел писать свою последнюю картину. Писал ее уже год, зная, что сегодня она будет готова. На последней картине была сказка жизни. Фантастическое изображение. В центре – дерево, оно высокое и закрывает ветвями солнце и облака, но сквозь листья проглядывает солнечный свет, и если присмотреться, то можно увидеть, что из причудливых бликов теней складываются изображения. Сказочные герои – прекрасная и грустная Русалка, Стойкий Оловянный Солдатик, Снежная Королева, Красная Шапочка, Мальчик-Звезда, Василиса, Змей– Горыныч. Можно долго-долго рассматривать картину и видеть, как герои меняются, как их сказки переплетаются, складываясь в прекрасный узор из теней. Ведь тень не бывает без солнца или без препятствия. Все как в сказке. Все как в жизни. Прекрасное может быть ужасным. Субъективно и неизбежно.

Художник писал картину весь день, и вместе с закатом пришло в его душу спокойствие. Теперь – все. Остался только год и эта картина окажется в руках того, кто должен ее найти. Художник знал, что так и не увидит, кто это будет. Тот, кто верит в сказки. В душу. В людей. В любовь.

Картину он отнес на чердак. Прикрыл тканью так, чтобы краски смогли досохнуть. Потом подумал, сходил вниз за скатертью, сделал небольшой навес над картиной. Снял с шеи цепочку с ключом, повесил на край картины. Год – долго, но картина должна быть сохранной. Потом спустился вниз. И смотрел из окна на небо. Оно было темным, бездонным и в нем можно было разглядеть многое, даже море. Он чувствовал теплоту волн и слышал прекрасный голос. Художник улыбался, зная, что скоро будет рядом с ней, и может быть, даже споет ему. Осталось дождаться, когда погаснет всего одна звезда.

Под утро, Художник достал чистую одежду, оделся и лег спать. Умер. Это была легкая смерть, и он почувствовал счастье. В последнюю ночь к нему пришла та, ради которой он жил. Марина. Пришла юной красивой русалкой. Было море. Был июль.

Глава 1. Июль

* * *

Татьяна

Был июль. Птицы с утра решили выяснять отношения. Делают они это прямо у моего окна на ветках яблони. В приоткрытые дверь и окно проползает чудесно-ленивое ощущение середины отпуска. Ощущение состоит из запаха травы, кофе, дорожной пыли, из мягкости постели в которой можно лежать и думать о великом сколько угодно, из медлительной лени времени, из чувства любви ко всему миру.

Настроение было неопределенным до тех пор, пока меня, лежащую строго посредине кровати не начала методично обгладывать жирная муха, противно и недовольно жужжа при этом. Я почему-то расстроилась, и отправилась готовить завтрак.

Утро отпуска – невероятное время. Я точно знаю, что потом, через несколько месяцев, сидя на работе, глядя в окно на зимние сумерки, я буду пытаться вспомнить именно это ощущение. Ощущение тотального совершенства бытия. Солнце за окном, кофе в турке, я в халате, счастье во мне.

Зову Мишутку завтракать. Он садится за стол тоже в халате. Мы медленно кушаем, много разговариваем, смеемся.

– Мам, ты после завтрака чего делать планируешь? – Мишутка смотрит в телефон, играет в шахматы с невидимым противником. Мишутка – мой сын. Ему семнадцать, и он только-только окончил школу, теперь мы ждем зачисления в университет. Последние три недели он честным образом ничего не делает. Потому что заслужил – хорошо сдал экзамены.

– Как обычно, кататься поеду. Потом обед готовить, потом в автосервис поеду, – я целую в лоб сына и иду переодеваться.

Захожу в гараж и сажусь на велосипед. Толчок – и в этом обретенном на двадцать сантиметром над землей, равновесии я чувствую себя свободной абсолютно. Совсем. Навсегда.

Велосипед – величайшее изобретение человечества. Если не считать, конечно, колесо, лук и стрелы, письменность, краски, туфли на каблуке, а также стиральную машинку.

Насколько помню, велосипед был одним из инструментов женской эмансипации еще в позапрошлом веке. Именно укрощение стального коня позволило дамам Европы придумать новые наряды для велосипедных прогулок. Наряды эти были, по отзывам тогдашних газет, почти откровенны и даже иногда без корсета. Сняв корсет, женщины полной грудью вдохнули воздух свободы и прочих либеральных допущений, потом решили получить образование и некоторые придумали разводиться. Вполне логичный процесс эволюции на мой взгляд.

Для меня девять лет назад, на заре развода, велосипед сыграл аналогичную роль. Почему-то именно этот незатейливый механизм дал мне возможность осознать, что такое свобода. В экзистенциальном смысле, как не странно. Через свободу передвижения получаешь свободу мышления. Надеть наушники, сесть на велосипед и изменить свой мир до неузнаваемости.

Велосипед мне достался в наследство от Мишутки, он вырос, ему отец купил новый, а его подростковый собрат стал моим. Так что с начала мая, как только лесные дороги немного просыхают, я сажусь на белый велосипед, и еду буквально – куда глаза глядят.

На расстоянии километра от дома начинаются всякие поля-луга, преимущественно сельскохозяйственного назначения. Мои ботанические познания позволяют в принципе отличить пшеницу от ржи и овес от кукурузы. Большего и не требуется. Еду, смотрю сначала на жирно-черные поля, на которых спустя несколько недель появляются зеленые росточки чего-то, пока непонятно чего. Потом с каждым днем замечаю изменения оттенков в зеленых полях. Когда дело доходит до того, что зеленый трансформируется сначала в белый, а потом в желтый, и медный, тогда становится понятно, что отпуск подходит к концу. Но до этого еще далеко – впереди почти месяц велосипедной жизни.

Каждый день в отпуске, если нет дождя, я хотя бы час посвящаю велосипедной прогулке. Со мной частенько катается и Леночка. У нее отношение к велосипеду даже более романтичное, чем у меня. Потому что она преподает литературу, и приходится ей заставлять детей учить наизусть и Пушкина – Лермонтова, и Тютчева – Фета, и Есенина, разумеется, как иначе. И вот, одно дело, когда слушаешь, как монотонно, поглядывая искоса в учебник, вздыхая от непреклонности Елены Леонидовны, Арсений Зуев бормочет что-то про желтеющие нивы, сливы, белые березы и грозу в начале мая. И совсем другое, – не просто видеть, а скорее чувствовать всю эту красоту, вдохновляющую поэтов и прозаиков по полной использовать функцию пейзажа в произведениях.

Я тоже много стихов знаю, и мы с Леночкой едем вдаль по пыльной дороге и радуемся вслух красоте природы, что со стороны может показаться чистой воды безумием, но нас сторонняя оценка волнует в этот момент мало. Надо сказать, что при этом мы бывает, затрудняем проезд разного рода сельскохозяйственным машинам, водители которых вынуждены завидев нас притормаживать, нежно матерясь про себя на странных «училок на великах».

А мы все равно едем и декламируем стихи поэтов разных эпох. Нам хорошо. Иногда мы даже встречаем настоящую лесную живность. Например, косули любят неожиданно перебегать дорогу, не оборачиваясь на нас, чуть не свалившихся от неожиданности и восторга с велосипедов. Еще встречаются журавли, крик которых настолько подобен плачу, что становится не по себе и задумываешься о вечном. Ежики, бывает, пробираются из одних кустиков в другие, деловито пофыркивая и не обращая на нас внимания.

Сегодня, на следующий день после моего сорокового дня рождения я еду одна и думаю о жизни. Несмотря на то, что сама формулировка – «думать о жизни» слишком пафосная и ее поэтому сложно воспринимать вне ироничного контекста, по-другому категоризировать поток мыслей не получается.

* * *

Кай

По-другому категоризировать поток мыслей не получается, поэтому статья на рецензию так не была дописана. Все время что-то отвлекает. Вот и сегодня, как только Кай вышел из магазина и сел в машину, зазвонил телефон. Оказалось, что Екатерине Георгиевне (одной из пенсионерок, проживающих в их доме) срочно нужна помощь Кая. Нужно было забрать какую-то мебель с дачи, так как дачный домик Екатерина Георгиевна решила продать. Все это было абсолютно некстати. Но Кай не умел отказывать, и пообещал, что скоро подъедет.

В дороге Екатерина Георгиевна не замолкала ни на минуту. Она рассказала и о динамике цен на молоко в двух соседних супермаркетах, и о росте тарифов на коммунальные услуги. Затем поведала душераздирающую историю ее похода в городскую поликлинику к участковому терапевту, и описала неслыханную по своей дерзости кражу прищепок с ее веревки на балконе, и посетовала на то, что в последние годы русских исполнителей явно засуживают на Евровидении. Обычно Каю нравилось слушать подобную болтовню, но сегодня он был слишком сосредоточен.

Дача Екатерины Георгиевны больше походила на старинный дворянский особняк, заброшенный и красивый, обладающий каким-то чеховским очарованием и грустной иронией. Кай довольно быстро загрузил мебель в машину, при этом строго следуя указаниям хозяйки. Последней просьбой Екатерины Георгиевны было забрать с чердака коробки с каким-то очень важным и нужным старьем. Кай вместе с хозяйкой дома поднялись на чердак. Там было много вещей, расставленных в полном беспорядке. Старая стиральная машина соседствовала с лисьей шубой, еще коробки, корзинки, грабли, книги, сумки, стулья. С трудом найдя нужные коробки, Кай и Екатерина Георгиевна двинулись обратно. Вдруг, Кай обо что-то запнулся и упал, задев плечом какие-то рамы или картины, стоящие в углу. Екатерина Георгиевна заволновалась, спрашивая, сильно ли он ушибся. Но Кай уже встал, поднял уроненную картину и замер, вглядываясь в изображение. На картине был изображен очень уютный маленький домик, почти сказочный. Вокруг домика сад – вишневые кусты, большие яблони, шиповник, клумбы с цветами. Перед домиком две собаки. Они уютно расположились на крыльце. Один пес угрюмый и спокойный, другой немного нелепый, глядя на него нельзя не улыбнуться. В саду у дома на качелях сидят двое. Мужчина и женщина. Видно, что они увлеченно о чем-то разговаривают. Вся картина казалось теплой и светящейся. Внизу в правом углу подпись: «Жили долго и счастливо. Николай Чудов».

– Екатерина Георгиевна, чья это картина, тут подпись Николай Чудов. Вы его знаете? Он автор?

Екатерина Георгиевна оглянулась и посмотрела на картину в руках Кая.

– Это картины предыдущего хозяина дачи. Я была еще юной, когда моему отцу эту дачу дали. Тогда я частенько любила забираться на чердак. Сколько себя помню, здесь эти картины стояли. Я любила на них смотреть, но повесить внизу на какой-нибудь стене…. Мне даже это в голову не приходило. От них какая-то странная энергия исходит.

– А кто был хозяином дачи до этого, что вы о нем знаете? – Кай почему-то разволновался и слышал, как в ушах резкими волнами стучит пульс.

– Я помню только то, что о нем мама рассказывала. Он был художник, очень красивый. Высокий, с синими глазами и седыми волосами. Там еще какая-то очень странная и романтическая история была. Но о чем – я не помню. Возьми картину, если она тебе понравилась.

– Правда, можно взять? Может быть я лучше у вас ее куплю, раз она вам не нужна? – Кай не понимал сам, почему ему так сильно захотелось обладать картиной.

Екатерина Георгиевна улыбнулась и махнула рукой.

– Что ты, какие деньги. Ты столько для нас всего делаешь.

Кай, нагруженный коробками, и с картиной под мышкой осторожно спустился по чердачной лестнице и пошел в машину. Екатерина Георгиевна постояла, посмотрела на оставшиеся картины и взяла одну себе. Потом вздохнула о чем-то прошлом и далеком, и тоже отправилась за Каем. Думала о художнике, о молодости и о картинах, когда вернулась домой.

* * *

Татьяна

Вернулась домой. Приготовила обед и поехала в автосервис. Самое бездарное времяпрепровождение в отпуске. Закон жизни гласит – все рано или поздно ломается, а значит надо чинить. Машинка, например. Линьки, втулки, сайлентблоки. С каждым посещением автосервиса я все больше и больше узнаю слов из секретного языка мужчин. Еще когда я «переобувалась» на шиномонтажке был вынесен приговор: «Вам надо линьку менять, она у вас оторвалась». Я покивала, поулыбалась и благополучно забыла (а может и забила) про необходимость смены линьки. И гордо почти два месяца громыхала по дорогам и весям. Сначала наступило лето, через месяц наступил отпуск. Ездить надо много. Пришлось вспомнить о сошедшей с истинного пути линьке. Купила детальку (странное все-таки название, какой-то биологической этимологии) и приехала на прошлой неделе в автосервис.

Неулыбчивый автомеханик с лицом круглого троечника, линьку поменял быстро. Потом с серьезным и загадочным видом подозвал меня к высоко поднятой машинке.

– Смотрите – и показал куда-то в район задней подвески на перекрытия похожие на контрфорсы и аркбутаны в готической архитектуре. Я как обычно улыбаюсь и моргаю непонимающе.

– Видите?! – он подергал за мнимые контрфорсы.

– Что? – я правда не понимаю, что интересного он мне показывает.

Автомеханик удивленно уставился на меня. Я начинаю злиться– безобразие какое, сам наверняка Репина от Шагала не отличит, Кафку от Чехова – а смотрит на меня, как на умалишенную.

– Что? – переспросила я масленым голосом.

– Вам надо все сайлентблоки менять и втулки. Раз, два, три – двенадцать.

Я, пораженная такой математикой, прикусила язык. И вот теперь, находясь в заслуженном отпуске, вместо того, чтобы честным образом «ничегонеделать», провожу свободное время в автосервисе, постигая премудрости ремонта задней подвески.

Сижу на почти новом, но уже измученном жизнью, диванчике в автосервисе и жду, когда мне починят машину. Хочется дальше осмыслить открывшуюся во время велосипедной утренней прогулки истину. От мыслей «о великом» меня отвлекает мужской голос. Похоже, обращаются ко мне. Вздрагиваю, возвращаюсь в реальность.

– Татьяна Юрьевна, здравствуйте. Я так и думал, что это вы. Так рад вас видеть!

Красивый, даже слишком, очень ухоженный молодой мужчина отдаленно напоминает Егора Щеглова, учившегося в нашей школе лет пятнадцать назад.

– Егор, здравствуй, – я достала и нацепила учительскую улыбку – Как ты? Как твои дела?

– Знаете, это так хорошо, что я вас встретил, я даже звонить вам хотел. Мне нужен ваш совет. Вы, машину ждете? Моя тоже на ремонте – Егор неопределенно махнул в сторону стекла, за которым, кроме моей скромной машинки, наблюдалось присутствие еще и огромной машины немецкого производства. Егор, насколько я помню, из обеспеченной семьи, плюс, судя по его внешнему виду, он не стал преподавателем истории, как собирался, а занимался чем-то более прибыльным.

– Да, вот жду. Не знаю, сколько еще – мне честно говоря, не очень хотелось общаться с Егором, я люблю всех своих выпускников и всегда боюсь разочароваться, узнав, какими они стали, когда выросли. К тому же терпеть не могу воспоминания в стиле «как вы с нами справлялись – ума не приложу» и «сейчас дети пошли еще похлеще нас».

Егор подошел к автомеханику, занимающемуся моей машиной, что-то спросил, тот неопределенно помахал руками в сторону колес и принялся доверительно объяснять что-то. Видимо жалуясь на горести, постигшие его в процессе ремонта моей машины. Егор послушал, кивнул, что-то коротко ответил и направился в мою сторону.

– Вашу машину еще часа полтора чинить будут. Может быть, вы согласитесь со мной кофе выпить, тут неподалеку кафе есть. Вполне приличное. – голос у Егора был заискивающий и ему явно было важно о чем-то со мной поговорить.

Я вздохнула и согласилась.

Мы вышли из автосервиса и направились в сторону кафе, пока шли, я чувствовала себя неловко. Рядом с таким молодым мужчиной любая будет чувствовать себя неловко – он выглядел практически безупречно – спортивная фигура, дорогая и уместная одежда, идеальная прическа. Такое увлечение собой всегда подразумевает некоторую интеллектуальную ограниченность, но я знаю, что Егор умен. Он был одним из первых моих выпускников, поэтому я его хорошо помню, помню, что он прекрасно сдал экзамены и поступил в университет на исторический факультет. Любовь к истории у него проснулась еще в школе, я была его учителем и помню, как интересно вести урок в классе, в котором есть человек, который также сильно увлечен предметом, как и я сама. Тогда это был просто подросток, немного нигилист, как и все умные дети, а сейчас без меры уверенный в себе мужчина. А я и тогда, и сейчас – просто немного странная учительница истории.

Пока я таким образом размышляла мы дошли до кафе. Сели, заказали кофе. Егор сначала молчал. Я тоже молчала, потому что знаю, что если что-то хочется рассказать, то нужно собраться с мыслями.

– Я хотел с вами поговорить, потому что считаю, что вы самая умная женщина, которую я когда-либо встречал.

– Слушаю тебя – я намеренно оставила комплимент без внимания, чтобы беседа не пошла в ненужное русло.

– В общем, дело было еще прошлой весной…

* * *

Егор

Дело было прошлой весной.

Весна в том году хмурая, тоскливая, долгая. Пасмурно все время, как будто солнцу не хочется смотреть на этот унылый серый мир, на серых людей, наполненных серыми и плоскими мыслями.

Егор ехал по грязной трассе, мысль у него была только одна – надоело все. Так надоело, что никаких сил нет. Тупо все вокруг, тупо и бессмысленно. Опять телефон – Кристина. Сегодня уже было восемь пропущенных от нее и пять смс. Надоела она – хуже горькой редьки. Почему же все женщины одинаковые?

Егор к своему возрасту– тридцати одному году, считал себя знатоком женщин. Единственная непонятная женщина для него – его Ника. Но с ней все уже давно кончилось, таких больше нет, так что и думать об этом не хочется. А с остальными все просто. Для удобства у него даже была создана своя классификация; он делил женщин на «теток», «телок» и «баб с яйцами». Все, кто не подходил под эти три категории – были просто «не определившийся неликвид».

«Тетки» – это замужние или разведенные женщины с детишками и мужьями (нынешними или бывшими) в придачу, они не очень хорошо выглядят, так как замучены работой, у них куча домашних проблем, мужья их не понимают, родственники им надоедают и единственная радость – напиться в кабаке с подругами. Потом отплясывать в каком-нибудь клубе что-то среднее между стриптизом и казачком, потом пристать к какому-нибудь симпатичному молодому парню, потом заняться с ним сексом, можно прямо в том же клубе в туалете и потом вообразить – что это и есть настоящая любовь.

Егор таких теток видал – перевидал и они были ему неприятны и понятны. Еще их было жалко, и противно одновременно. Такое же ощущение он испытывал в детстве, когда притаскивал домой какую-нибудь помойную кошку, мыл ее шампунем от блох, кормил, доставал детское одеяльце и укладывал на него, а утром обнаруживал, что в благодарность эта кошка нагадила ему на постель, уронила цветочные горшки и теперь с наглым видом орет и корм просит. В детстве он этих кошек жалел и у себя все равно оставлял, пытался перевоспитать, но потом они вскоре пропадали. Скорее всего – это его родители от них избавлялись, но Егору проще было верить, что они сами уходили в поисках лучшего дома.

С «тетками» было также – их было жалко. Но если оставить «тетку» в своей жизни – дать ей номер телефона или хуже того – показать, где он живет, то избавиться от нее будет потом трудно. Она будет писать неприличные и пошлые сообщения, приходить со слезами к нему домой, мыть там посуду, жарить противные жирные котлеты и рассказывать о своей неудачной жизни. И отвязаться от нее будет очень трудно. Поэтому, Егор научился красиво (так ему казалось) расставаться с такими женщинами. У него для этого была «теткина симка» – отдельная сим-карта. После первой бурной встречи Егор усаживал «тетку» в такси и просил обязательно позвонить и сообщить, как она доехала до дома, а то ведь он будет волноваться. Этой же ночью, через несколько часов после звонка он писал смс «Я никогда не был так счастлив, как сейчас». И все. Потом он доставал сим-карту из телефона и прятал в портмоне до следующей «тетки».

«Телки» – красивые или считающие себя красивыми девушки до двадцати пяти. В основном заняты фотографированием своих прелестей, в промежутке между этим увлекательным занятием они где-нибудь учатся, в каком-нибудь ВУЗе, при этом не имеют ни малейшего представления о своей будущей профессии. Они говорят слова, которых не понимают, и пытаются выглядеть умными – так как в каком-то женском журнале прочитали, что быть умной – сексуально.

«Телок» Егор не жалел, они его раздражали и злили. Завязать с ними любые отношения было не трудно, например, в местах их постоянного обитания – в клубах, как «раз, два, три». «Раз» – заказать для нее не самый дешевый коктейль и смотреть на нее, но не пытаться самому познакомиться, просто наблюдать за ней. «Два» – выйти из ее поля зрения минут на сорок или на час, например, на улицу или в другой зал. По возвращении пройти мимо нее. Она обязательно активно начинает пялиться, затем кивнуть на дверь, улыбнуться и выйти первым, она обязательно выйдет следом. «Три» – она видит машину Егора. Все – она готова, делать можно с ней что хочешь. Только через какое-то время ничего с ней делать уже не хочется, потому что с ней скучно, однообразно, одноклеточно. К тому же любая «телка» постепенно станет «теткой» и эта потенциально неизбежная трансформация вызывает у Егора отвращение. Избавиться от «телок» тоже просто – надо сказать, что возникли серьезные финансовые проблемы, или что в квартиру переезжает прабабушка, за которой надо ухаживать, и нет времени ходить по клубам и ресторанам. У Егора не было прабабушки, поэтому он спокойно позволял себе такую довольно жестокую ложь. После подобного заявления «телки» отпадают сами собой, как листья с дерева – потому что пришло время. Листья на деревьях держатся не больше четырех месяцев и отношения у Егора с любой из «телок» никогда не длились дольше.

Третья категория – «бабы с яйцами». Женщины, нацеленные на карьеру или самореализацию. Как правило – не замужем, часто без детей. Везде и всюду суют свой нос – советуют, настаивают. Мужчин они вслух называют «тряпками» и «слюнтяями». Агрессивны. Всегда и со всеми спорят, особенно если оппонент мужчина. Встречаться с ними – сплошные проблемы, но среди них наибольшее количество хотя бы азбучно интеллектуалок и это интересно. К тому же они красивы, и кажутся независимыми. Познакомиться с ними проще всего на работе. Егор много мотается по делам отцовской фирмы. С такими женщинами необходимо быть властным, даже немного жестоким, им это нравится. Они именно так представляют себе настоящего мужчину – командующего, решающего за нее все вопросы (даже тупые – например, какое платье надеть на фуршет). Долгих отношений в этом случае не получается – потому что это как несколько часов стоять на ринге в ожидании гонга. В конце концов надоедает и …. В общем как в той песне «окончен бой, зачах огонь, беру портвейн иду домой». Расставаться с этой категорией женщин не сложно, нужно просто сказать, что отношения надоели, и их пора закончить. Чувство гордости у таких женщин гипертрофировано. Скорее всего, не будет ни скандала, ни истерики, только рассказ о том, что она и сама собиралась этому всему положить конец, потому что встречаться с таким кретином (возможны вариации – дебилом, придурком) нет никакого смысла.

В общем, женщины, как биологический вид, все надоели.

Друзей у Егора никогда особо не было. Так товарищи, с которыми можно время провести. Погулять в клубах, попотеть в спортзалах, посидеть в сауне.

Работа тоже скучна и предсказуема – у отца фирма по продаже недвижимости, а Егор у него типа компаньон, на самом деле – мальчик на побегушках, несмотря на то, что в фирме он уже лет пятнадцать. Глубоко вникать в дела фирмы Егору не особо хотелось. Все так же, как и в любом российском бизнесе: взятки, жульничество, кумовство. Противно. Когда-то давно Егор закончил истфак университета, учиться там было интересно – но работать по специальности не было возможности, не быть же ему школьным учителем, в самом деле. Так что Егор считался наследником дела отца. Отец каждый год собирался «уйти на пенсию». Расстраивать «старика» не хотелось и поэтому приходилось делать вид, что увлеченность бизнесом растет в сыне день ото дня. Гадко это все, но необходимо.

В общем, по формуле Фрейда – любовь и работа, работа и любовь, получалось, что ничего доставляющего удовольствия у Егора не было.

Свернул с трассы. В городе опять пробки и злость.

После работы решил заехать в свой любимый книжный магазин в центре города. Чем старше становился Егор, тем меньше ему хотелось общаться с живыми людьми, а больше с персонажами исторического прошлого. В каждом разделе магазина стояли кресла, чтобы читатель свою книгу мог изучить, подружиться ней, прежде чем решить брать ли ее домой.

В магазине всегда люди, довольно много людей, но они никогда не смотрят друг на друга – это особое место, сюда приходят общаться с книгами, изучать их, выбирать. Егор помнил лица многих жителей города, ведь если ходишь в одни и те же места, то запоминаешь людей и в кафе, и в супермаркете, в автосервисе, на заправке. Но совершенно точно он не помнил никого из тех, кого видел когда-либо в книжном магазине. Вот и сейчас; надел наушники, в голове только музыка и книги. Егор уже почти остановился на какой-то странной и явно нечитабельной книге под претенциозным названием «Красная Армия против Вермахта. Маршалы Победы», как вдруг почувствовал какой-то странный холод под лопатками. Это ощущение заставило его обернуться. Напротив, в разделе «Биографии» стояла молодая женщина и смотрела прямо на него.

Егор по привычке мысленно попытался классифицировать представленный экземпляр, но безрезультатно. Одета женщина была стильно, дорого, в меру сексуально – замшевые сапоги на высоком каблуке, хорошее пальто, шелковый шарф. Подобным образом одеваются женщины, знающие себе цену, нацеленные на карьеру, то есть «бабы с яйцами». Но ее прическа и весь внешний вид противоречили этому выводу. У нее были распущенные черные волосы, немного ниже плеч («тетки» обычно имеют короткую стрижку), волосы никак не были уложены (как сделала бы «баба с яйцами»), не были гладкими или с локонами (так укладывают «телки») – волосы этой женщины были немного растрепаны, как будто она просто не задумалась их как-нибудь прибрать. Кожа была белой и тонкой, Егор явно видел пульсирующую венку на шее. Темные круги под глазами, похоже от усталости. Губы совсем не накрашенные, немного потрескавшиеся. Глаза…. Черные глаза, он никогда таких не видел. И еще странные ощущения. Дело в том, что когда Егор смотрел на женщину, которая ему нравилась, то всегда испытывал небольшой жар, ему становилось теплее. Теперь же наоборот, Егор смотрел в эти черные глаза и чувствовал, что замерзает. Взгляд Снежной королевы – подумалось ему. Стояла женщина в обнимку с раскрытой на середине книгой «Моя тайная жизнь» Сальвадор Дали. Егор смутно припоминал – Дали, это какой-то сумасшедший художник вроде бы. Очень хотелось с ней заговорить, но что ей сказать – непонятно.

– Здравствуйте, – как-то неуверенно начал Егор и замолчал. Он придумал какую-то остроумную фразу, подходящую для начала знакомства, но вдруг как-то резко ее забыл.

– Здравствуйте, – серьезно и абсолютно спокойно ответила незнакомка. Голос у нее был довольно высокий, но немного хриплый, будто простуженный.

– Вам нравится Сальвадор Дали? – да, уж тупее не придумаешь, но ничего другого в голову не приходило.

– А вам нет? – она немного улыбнулась, но улыбка была какая-то странная, как будто ей больно улыбаться.

Потом Егор часто вспоминал эту улыбку. С Софьей он встречался восемь месяцев. Восемь месяцев счастья и боли. С ней все стало острее, четче, как если бы человек, который имеет зрение минус пять и никогда при этом не носил очки, вдруг надел линзы и впервые увидел все вокруг. Только вот с Софьей было холодно. Однотемпературно с ним самим. Егора часто женщины упрекали в холодности. Но вот такая холодность в женщине – завораживала и обжигала как настоящий лед.

В тот день, когда они познакомились, Егор пригласил Софью в кофейню напротив книжного магазина, и там ей зачем-то рассказал свою теорию о классификации женщин. Затем, спросил Софью, что она об этом думает. Она слегка наклонила голову и сказала, что стремление к классификации свидетельствует о желании субъекта придать себе значимость, а то, что типов женщин всего три – это, по ее мнению, признак ограниченности. Людей, ни мужчин, ни женщин нельзя делить по категориям, ведь главное в человеке его душа. Душа есть у каждого и очень важно понять прежде всего свою душу. И ни в коем случае нельзя соваться в чужую душу без должного уважения и осторожности. Егор эти наивные умозаключения почему-то сразу принял за истину. Софья не казалась странной или не от мира сего, нет, наоборот, рядом с ней привычный мир вокруг казался странным.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации