Текст книги "Город любви"

Слушая это, Адель начинала чувствовать уважение к Коллинзу – скорее даже не к нему самому, а к его знаниям и преданности избранному делу. Однако разговор действительно интересовал ее сильнее, чем требовало простое приличие.

– На мой взгляд, «Д. К.» будет представлять огромную ценность для лечения депрессии, угнетенного состояния, меланхолии и снижения жизненного тонуса, – продолжал Найджел. – Если правильно составить график приема препарата, то он не вызовет зависимости, а поможет человеку иначе воспринимать реальность, раскрасить ее неведомыми прежде красками. Ведь в глубине души, в своем воображении, все мы – красивые, умные и смелые, готовые переживать головокружительные приключения и испытывать неземные чувства. «Д. К.» даст человеку такую возможность, на время погрузив его в другую реальность со всеми вытекающими последствиями.

– А побочные эффекты?

– Адель! – Найджел усмехнулся. – Все, что я тебе рассказал, – умозаключения, практически они ничем не подтверждены, поэтому я жду не дождусь, когда специальная лаборатория займется исследованием моего препарата и разрешит – или запретит – проводить дальнейшие опыты.

Адель смотрела на Коллинза с нескрываемым интересом.

– Найджел, это же здорово! – воскликнула она. – А какое время длится его действие?

– Точно не знаю. Все зависит от дозы, но в среднем, я думаю, около пяти-шести часов. Хочешь… Впрочем нет, я не имею права.

– Что? Что ты хотел сказать, Найджел?

– Ничего. – Коллинз снова смешался, и в его глазах появилось прежнее растерянное выражение.

Адель разбирало любопытство, но Найджел упорно молчал. Тогда она прибегла к проверенному средству.

Слегка перегнувшись через столик, Адель мягко, нежно, ласкающими движениями провела пальцами по руке Коллинза. Ее ресницы затрепетали, словно от смущения и тайной любви, а влажные губы произнесли тихо и чарующе:

– Найджел… Почему ты от меня что-то скрываешь? Разве я дала повод усомниться в моей преданности и… дружбе?

– Что ты, Адель… Ни в коем случае… – Найджел с трудом выговаривал слова, чувствуя, как она пробирается кончиками пальцев все выше и выше по его руке.

– Так в чем же дело? – Она склонилась еще ниже и, проведя рукой по шее, словно ненароком расстегнула пуговицу на своей тонкой клетчатой рубашке.

– Я захватил с собой этот препарат. После нашей встречи я думаю заехать в лабораторию к доктору Смиту и отдать «Д. К.» на экспертизу.

– Неужели, – проворковала Адель, кротко и очаровательно улыбаясь, – ты не покажешь мне его?

– Я как раз об этом думал, но… В нем нет ничего интересного! – пытался запротестовать Коллинз.

– Найджел!

– Хорошо. Можешь посмотреть.

Он открыл принесенный саквояж и извлек оттуда колбу, наполненную жидкостью ярко-оранжевого цвета. Адель осторожно взяла ее и поднесла к свету.

– Надо же, точно как апельсиновый сок!

Найджел любовался ее фигурой в узких джинсах, четко вырисовывавшейся на фоне окна, а Адель в это время занимали мысли, далекие от сходства жидкости с соком.

«Это сколько же денег можно заработать, если продавать „Д. К.“ заинтересованным лицам? Сейчас каждый второй бизнесмен или трудоголик, или ипохондрик – со всеми, как сказал Найджел, вытекающими. Насколько я поняла, „Д. К.“ – безопасная и эффективная замена всех наркотиков, вместе взятых, а эффект, похоже, будет таким, от которого никто никогда не откажется. Можно не сомневаться, что за него с радостью выложат кругленькую сумму! Вполне вероятно, в скором времени Найджел получит патент и препарат поступит в аптеки. Я могу заработать только сейчас; потом зарабатывать будет Коллинз. – Она оглянулась, посмотрела на Найджела и натянуто улыбнулась. – Может, предложить ему сделку? Хотя вряд ли он на это пойдет. Несмотря на честолюбие, Найджел обладает огромным недостатком, из-за которого никогда не будет по-настоящему богат: он честен. Ох уж эти предрассудки!.. Надо бы мне заполучить немножко этого таинственного „Д. К.“ и припрятать до поры до времени. А когда станут известны результаты экспертизы, решу, что делать дальше».

Адель подошла к Коллинзу, поставила колбу на стол и обворожительно улыбнулась в ответ на его умиленный взгляд.

– Хочешь, Найджел, я покажу тебе мою квартиру?

– Конечно! – Любое внимание со стороны Адель трогало его чуть ли не до слез.

Он бодро поднялся, и она повела его в спальню.

Прикрыв дверь, Адель вплотную подошла к Найджелу и заглянула в его глаза.

– Тебе нравится мой альков?

Горячий шепот обжег ему щеку, рука сама, непроизвольно, опустилась на ее талию. Он робко погладил Адель по спине – сначала осторожно, боясь, что она сбросит его руку, а потом, убедившись, что она не отстраняется, осмелел и стал гладить более уверенно.

Адель заметила, как изменилось выражение лица Найджела, как участилось его дыхание, и, грациозно изогнувшись, в один шаг оказалась у края кровати. Коллинз взял ее за запястья, привлек к себе и хотел было поцеловать, но она слегка отклонилась и постаралась изобразить на лице капризную улыбку.

– О, Найджел, не так скоро!.. – смущенно произнесла Адель, хотя ее распирало от желания расхохотаться. – Побудь здесь, я на секундочку… Скоро приду.

Одарив ошеломленного химика ослепительной улыбкой, девушка скрылась за дверью.

Ее никогда особенно не терзали муки совести. Если она чего-то хотела, она это брала, так что ей не приходилось бороться ни с ангелами, ни с демонами. Адель метнулась в кухню, схватила точно такой же стакан матового стекла, как те, из которых они пили сок, и плеснула в него из колбы. Жидкость едва закрыла дно, но большим количеством рисковать было нельзя, иначе Найджел мог заметить. «Главное – иметь образец, – рассудила она. – Потом приготовить можно сколько угодно».

– Адель! – донесся до нее голос. – Тебе чем-нибудь помочь?

«Вот уж не надо!» – испуганно подумала она и осмотрелась. Спрятать стакан было негде, да и некогда: приближались шаги Коллинза. Тогда Адель поставила его за вазу с фруктами и накрыла подвернувшейся под руку пачкой попкорна; затем глубоко вздохнула и медленно вышла из комнаты.

С Найджелом она столкнулась в дверях.

– Я не могу больше ждать, – прерывисто дыша, произнес он. – Я решился. Я признаюсь тебе прямо сейчас – и будь что будет. Адель, я…

– Что, Найджел? – поспешно перебила она его. – Ты хочешь сказать, что заскучал без меня?

Прерванный на полуслове, он растерянно замолчал. А Адель продолжала:

– Дорогой мой, я никогда так чудесно не проводила время. В период написания очередного романа я живу затворницей, посвящая все время работе, а ты сегодня подарил мне много приятных минут благодаря занимательному рассказу о твоих научных изобретениях… – Адель запнулась и умолкла, осознавая произнесенные глупости и очаровательно улыбаясь. – Словом, я была рада тебя повидать.

Но Коллинзу этого хватило. Окончательно осмелев, он сорвал с себя очки и, крепко обхватив Адель за талию, впился губами в ее шею. Она с трудом сдерживала смех, но решила позволить Найджелу совершить этот решительный и дерзкий, с его точки зрения, поступок.

Вдруг взгляд Адель упал на книжный шкаф и выуженный оттуда томик. Черт, она совсем забыла! Сегодня ей действительно необходимо завершить подготовку к написанию нового романа, а значит, дочитать «Письма» Плиния Младшего22
  Плиний Младший (Гай Плиний Цецилий Секунд, ок. 61―114) – писатель, политический деятель, адвокат.


[Закрыть], которые она собиралась использовать. По настоянию державшего нос по ветру Стэнли, который теперь разбирался в литературных тенденциях как никто другой, мисс Пристли должна была написать исторический роман, избрав местом действия Помпеи – небольшой приморский городок италийской Кампании, разрушенный извержением Везувия почти две тысячи лет назад. Услышав задание, Адель сначала рассмеялась в телефонную трубку, потом уточнила: «Ты шутишь?», после чего чуть не расплакалась.

– Мне это не по плечу, Стэн! Античная тема очень сложная, малоизученная…

– Не выдумывай! – резко прервал ее голос из далекого Нью-Йорка, после чего добавил примирительно: – Кто цитировал мне наизусть Петрония33
  Петроний, Гай (?―66) – римский писатель, поэт, политический деятель, сенатор, автор первого античного романа «Сатирикон». За тонкий художественный вкус прозван Нероном «arbiter elegantiae» – «арбитр изящества», за что получил третье имя Арбитр.


[Закрыть]? У тебя прекрасная подготовка, Адель. Ты справишься. К тому же в твоем распоряжении весь Интернет с массой справочной литературы!

Она поняла, что спорить бесполезно, и задала главный вопрос:

– Сколько?

– Много.

Из уст Стэнли эта сумма прозвучала внушительно. И Адель согласилась.

Две предыдущие недели она посвятила изучению фактов, свидетельств и гипотез, касающихся того рокового извержения, а заодно и всей истории Древнего Рима в период с 50 по 80 год нашей эры, и теперь, пожалуй, готова была согласиться со Стэнли насчет своей подготовки.

Она освободилась из кольца объятий мистера Коллинза, бросила взгляд на лежавшую на столе пачку белоснежных листов бумаги для набросков и заметок и произнесла тоном, не терпящим возражений:

– Хватит, Найджел. Мне нужно работать. А тебе пора идти.

– Так скоро?

– Тебе еще предстоит заехать в лабораторию, ведь так?

– Да, верно. Но с этим можно подождать и до завтра…

– Думаю, чем раньше, тем лучше. Тебе же не терпится узнать результаты? Кроме того, я до завтра ждать не могу.

Найджел улыбнулся и провел рукой по ее волосам.

– Какая ты разумная, рассудительная и… бесстрастная. Хорошо, сейчас я уйду. Но обязательно вернусь!

«Еще бы! – подумала Адель. – Теперь я должна быть в курсе твоих экспериментов». А вслух сказала:

– Мы увидимся непременно! Я тебе позвоню. – И чмокнула его в щеку.

Потом она с улыбкой наблюдала, как он бережно кладет колбу в саквояж, застегивает его, подходит к зеркалу, поправляет воротник рубашки… Какой он странный, этот Найджел! Интересно, как они со Стэнли могли быть друзьями?

Коллинз обернулся. На его губах блуждала чуть грустная, но все же счастливая улыбка. Адель подошла к нему.

– До свидания, Найджел.

– До свидания, Адель.

– Надеюсь, скоро встретимся.

– Конечно! Я могу зайти через несколько дней.

– Я позвоню тебе, – повторила она. – До встречи!

Щелкнул замок, и запах одеколона Найджела испарился вместе с ним.

Адель вернулась в комнату, взяла увесистый томик и поудобнее устроилась в кресле, которое час назад занимал Коллинз. Открыв пакет попкорна, она погрузилась в чтение.

«…Уже первый час дня, а свет неверный, словно больной. Дома вокруг трясет; на открытой узкой площадке очень страшно; они вот-вот рухнут. Решено, наконец, уходить из города; за нами идет толпа людей, потерявших голову и предпочитающих чужое решение своему; с перепугу это кажется разумным; нас давят и толкают в этом скопище уходящих. Выйдя за город, мы останавливаемся. Сколько удивительного и сколько страшного мы пережили! Повозки, которым было приказано нас сопровождать, на совершенно ровном месте кидало в разные стороны; несмотря на подложенные камни, они не могли устоять на одном месте. Мы видели, как море отходит назад; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его. Берег явно продвигался вперед; много морских животных застряло в сухом песке. С другой стороны надвигалась страшная черная туча, которую прорывали в разных местах перебегающие огненные зигзаги; она разверзалась широкими полыхающими полосами, похожими на молнии, но большими…

…Падает пепел, еще редкий. Я посмотрел назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. Мы не успели оглянуться, как вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин; одни окликали родителей, другие детей или жен и старались узнать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие – гибель близких; некоторые в страхе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам; большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет и для мира это последняя вечная ночь…»44
  Плиний Младший. Письма, VI, 20.


[Закрыть]

Адель оторвалась от книги и медленно подошла к зашторенному окну. День клонился к вечеру, лучи солнца уже не били в стекла, и в комнате воцарился легкий полумрак. Она приоткрыла створку. Знойный воздух обволакивал улицы, машины, дома, люди жили и двигались, словно в полудреме, ожидая ночи с ее освежающей прохладой, покоем и тишиной.

Адель думала о жителях Помпей. Почти двадцать веков назад, вплоть до рокового дня 24 августа 79 года, они, вероятно, тоже днем страдали от палящих лучей италийского солнца, погружая разгоряченные тела в прохладные ванны терм55
  Термы – древнеримские бани.


[Закрыть], а по вечерам встречались друг с другом либо на веселой пирушке за разговорами об искусстве, либо на красивых окрестных холмах, вдыхая влажный морской ветер и заворожено глядя на луну. Они жили обыденной жизнью, наполненной радостями и тревогами, даже не подозревая, что в течение многих лет перед их глазами безмолвно возвышался их убийца.

Адель привычным движением тряхнула головой, словно прогоняя непрошеные мысли, и, взяв ноутбук, вернулась в кресло у стола. Нет, не будет она писать о трагедии Помпей! Она напишет об их расцвете. В конце концов, Стэнли говорил, что роман должен быть о Помпеях, а не об извержении Везувия. И он будет о Помпеях! Она постарается повернуть время вспять и воскресить этот удивительный полис, вдохнуть в него силу и энергию, заставить биться его сердце, которое, несмотря ни на что, остается бессмертным.

Адель бережно отложила в сторону книгу Плиния и задумчиво провела по ней рукой. Затем, полностью погруженная в свои мысли, взяла стоявший за вазой с фруктами стакан, наполнила его соком и залпом осушила. Теперь она примется за работу! И Стэнли Норт увезет с собой в Нью-Йорк два сокровища: саму Адель и ее замечательный роман, который – она знала это! – станет бестселлером.

Самоуверенности и решимости мисс Пристли не было предела. Она еще раз мечтательно посмотрела в окно, задумалась – и первые строки быстро побежали по светящемуся экрану.

«Стоял безветренный весенний вечер шестьдесят пятого года от Рождества Христова. Край неба еще алел, но обведенные золотистой каймой облака уже стали бледно-зелеными. Сгущались сумерки, и повсюду разливалась обволакивающая тишина. На улице Стабий66
  Многие из названий, присвоенных помпейским улицам археологами, соотнесены либо с наименованиями других городов, к которым ведут эти улицы, либо с их отличительными чертами.


[Закрыть], заполненной народом днем, теперь было пусто, и только изредка между домами мелькали фигуры рабов и слуг, да кое-где раздавались грозные крики номенклаторов77
  Номенклатор – раб, в обязанности которого входило знать и называть хозяину гостей, а также всех рабов и подаваемые кушанья; сродни управляющему имением.


[Закрыть]. В такие вечерние часы Помпеи превращались в царство Морфея88
  Морфей – в греческой и римской мифологии бог сновидений, сын бога сна Гипноса.


[Закрыть] – чтобы ночью ожить вновь, чтобы в очередной раз прекрасная Диана99
  Диана – в рим. мифологии богиня Луны, растительности, охоты.


[Закрыть] стыдливо опустила девственный взор перед изысканными развлечениями богатых помпеян…»

Пальцы Адель неистово бегали по клавиатуре, облекая в слова ее фантазию. Что представляли собой Помпеи за четырнадцать лет до гибели? Почему современники писали о них с таким восхищением? Отчего разрушенные тем же роковым извержением Геркуланум и Стабии не оставили столь значительного следа в памяти потомков? Адель была убеждена, что для современных людей притягательность Помпей заключается не только в прекрасно сохранившихся археологических находках, свидетельствующих об уникальной архитектуре. Этот город в эпоху своего расцвета обладал чем-то более важным, неповторимым и впоследствии не повторенным. Но чем?..

Ах, если бы можно было хоть одним глазком заглянуть в прошлое! Ели бы можно было хоть на минуточку оказаться там, для того чтобы почувствовать, проникнуться и не ошибиться…

Ее мысли прервал странный шум, доносившийся с улицы. Адель быстро поднялась и выбежала во двор. Громкие мужские голоса отчетливо раздавались в тихом сумеречном воздухе.

– Дорогу носилкам патриция1010
  Патриции – римская знать, аристократы, высший слой общества.


[Закрыть]! Посторонись! Дорогу благородному Публию Юлию Сабину1111
  В классическое время римское мужское имя обычно состояло из трех компонентов: личного имени, или преномена (praenomen), родового имени, или номена (nomen), и индивидуального прозвища или наименования ветви рода, когномена (cognomen). Называли мужчин преимущественно по родовому имени, а чтобы различать представителей одного рода – по индивидуальному или личному, в зависимости от традиции.


[Закрыть]!

Адель стояла посреди булыжной мостовой и широко раскрытыми глазами всматривалась в фигуры приближавшихся людей.

Те, кому приказывали посторониться, были небольшой группой полураздетых людей, несших огромные корзины с фруктами и тащивших за собой телегу с какой-то утварью. Услышав громогласный приказ, люди (по одежде и виду они были похожи на рабов) стали жаться к стенам зданий, освобождая путь для шествующей процессии.

Впереди, сверкая глазами, шагал высокий человек с копьем, одетый в темную тунику и короткий черный плащ. Следом четверо крепких мужчин несли блестящие позолотой и медью носилки с верхом и занавесями.

Адель стояла, не смея шелохнуться и пытаясь понять, что происходит. Безветренный весенний вечер шестьдесят пятого года от Рождества Христова… Улица Стабий… Носилки патриция… Помпеи.

Она ожидала приближения кортежа. Когда охранник поравнялся с ней, Адель смерила его удивленным и заинтересованным взглядом.

– Посторонись! – громко, но менее уверенно выкрикнул он.

«Интересно, как я понимаю его речь? Ведь здесь, кажется, не знают английского… – Она старалась припомнить, на каких языках в начале эры говорили жители обширной территории Римской империи. – В любом случае, будь это латинский, греческий или арабский, я не знаю ни одного из них. На каком же тогда, мне понятном, изъясняется этот колоритный плебей1212
  Плебеи – в Древнем Риме все граждане, не принадлежавшие к сословию патрициев.


[Закрыть]?»

Адель отошла в сторону, попуская процессию, но восторженный взгляд белокожей, странно одетой девушки привлек внимание одного из носильщиков. Он чуть задержался, с любопытством глядя на ее хрупкую фигуру в узких джинсах, кроссовках и легкой клетчатой рубашке навыпуск. Адель улыбнулась ему и махнула рукой в знак приветствия. Носильщик замешкался, и движение остановилось.

– В чем дело? – злобно зарычал охранник. – Клянусь Поллуксом1313
  Поллукс, Кастор – мифологические герои-близнецы, сыновья Юпитера (Зевса), совершившие ряд подвигов.


[Закрыть], я размозжу тебе башку!..

Носильщик низко наклонил голову и взглядом указал на Адель. Человек с копьем повернулся к ней.

– Кто ты? – спросил он тише и менее сурово.

Адель молчала. Казалось бы, что может быть проще этого вопроса? И на какой вопрос, с другой стороны, ей сейчас сложнее всего ответить?

– Меня зовут Адель, – нерешительно произнесла она. – Адель Пристли. Я живу в Арлингтоне, штат Техас, в Соединенных Штатах Америки. Но вы, наверное…

– Что за чушь ты несешь? – перебил ее охранник. – Кто твой хозяин?

– Я не рабыня! – возмутилась Адель. – Я просто нездешняя.

– Тогда уйди с дороги и не мешай движению. Не то я позову солдат магистрата1414
  Магистрат – городское управление; также магистратами назывались высшие должностные лица Древнего Рима.


[Закрыть], и они быстро выяснят, кто ты и откуда.

– Что случилось, Крисп? – раздался мужской голос из носилок. – Почему мы остановились?

– Нам встретилась какая-то странная девица, – подходя к приоткрытой занавеске и почтительно кланяясь, сообщил охранник. – Не гневайся, господин! Клянусь Кастором, Поллуксом и их всемогущим отцом, ни одна из земных фурий не посмеет преградить дорогу благородному патрицию.

– Некоторые земные фурии с виду напоминают граций… – Приятный и довольно высокий тембр свидетельствовал о том, что голос принадлежит человеку молодому. – Это какая-нибудь горожанка?

– Похоже, что нет, господин.

– А кто же?

– Она выглядит подозрительно, – ответил охранник, косясь на Адель. – Не поймешь, откуда взялась.

– Что же за девица такая? Я хочу на нее посмотреть.

– Позвать ее?

– Да, Крисп. Подожди… Она красива?

– Мой господин увидит сам. Эй, ты! – крикнул он Адель. – Иди сюда!

Она бросила на него презрительный взгляд.

– Вот еще! Я не обязана подчиняться твоим приказам.

Охранник побагровел.

– Только посмей не подчиниться!

– А то что?

Мама не раз в шутку говорила Адель, что она наверняка должна была родиться мальчишкой, но, видимо, в последний момент передумала. Склад ума, характер и цели в жизни у нее точно были мужскими. А вот средства их достижения – женскими. Поэтому она улыбнулась человеку по имени Крисп своей самой елейной улыбкой и произнесла:

– Я боюсь этих страшных носильщиков.

От такого неожиданного признания охранник окончательно растерялся и лишь промычал что-то невразумительное.

– Отойди, Крисп! – донесся голос из носилок. – Я выйду сам.

Занавески распахнулись, и загадочный патриций предстал взору Адель.

Короткая темно-красная туника и светлая тога1515
  Тога – древнеримская верхняя одежда: кусок ткани элипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела.


[Закрыть] не скрывали изящества гибкого молодого тела и крепких стройных ног с тонкими лодыжками, обутых в закрытые сандалии. Не в силах сдержать вздох изумления, Адель впилась взглядом в его лицо: светлые волосы аккуратными прядями обрамляли нежные, почти женские черты, подчеркивая плавный изгиб бровей над длинными ресницами, которые, в свою очередь, оттеняли глаза удивительного глубокого небесного цвета. Прямой чуть заостренный нос свидетельствовал о благородном происхождении, а яркие, четко очерченные губы придавали лицу едва уловимую капризную изнеженность.

– Приветствую тебя, femina1616
  Женщина (лат.).


[Закрыть]! Да будут благосклонны к тебе великие боги! – пристально и заинтересованно глядя на Адель, проговорил патриций. Затем дружеским жестом протянул ей руку: – Могу я пригласить тебя в мои носилки, дабы разделить одиночество?

– Здравствуйте, уважаемый. Откровенно говоря, я не знаю, насколько прилично с моей стороны… – Заметив, что патриций опустил руку и, похоже, не намеревался настаивать, она прервала себя на полуслове и решительно заявила: – С удовольствием.

Он улыбнулся краешком губ и сделал приглашающий жест. Еще раз бросив презрительный взгляд на охранника с копьем, Адель забралась в носилки.

– Домой, Крисп! – приказал патриций и сел напротив.

Несколько секунд он смотрел на нее спокойным изучающим взглядом и наконец спросил:

– В каких же краях нимфы прятали до сих пор столь дивную жемчужину? Где носят такие странные наряды, совсем не подходящие, но очень идущие женщинам?

Адель почувствовала, как ее щеки порозовели от удовольствия.

– Это далеко отсюда, – ответила она. – Очень далеко, и вам, вероятно, неизвестна эта страна. В ваше время она еще не открыта.

– Как это? – удивился патриций. – Клянусь Минервой1717
  Минерва – в рим. мифологии богиня мудрости.


[Закрыть], я не понимаю… Не открыта кем?

– Колумбом.

– Кем?!

– Как бы это объяснить…

Адель поняла, что попытка в двух фразах изложить историю Америки ей точно не удастся.

– Хотя какая разница, – продолжал патриций, – где Венере было угодно поселить свою дочь. Как твое имя, красавица?

Адель хотела было ответить и, подняв голову, столкнулась с ним взглядом. Охваченная неясным волнением, она никак не могла произнести такие простые слова, чувствуя, как вдруг бешено заколотилось сердце, обжигая румянцем обычно бледные щеки.

– Меня зовут Адель, – наконец сказала она.

– Варварское имя. Ты из Галлии?

– Нет. Я же говорила, Риму неизвестна страна, где я живу.

– Может, это Британия?

– Ну… В общем-то нет, но я говорю на их языке.

– Почему?

Она только пожала плечами.

– У нас так принято.

– Отчего вы не придумаете свой язык?

– А зачем? – в свою очередь спросила Адель.

Патриций улыбнулся, и его лицо оживилось, что, вероятно, случалось нечасто.

– «Адель» звучит непривычно для меня, – проговорил он. – Постой, если ты говоришь на языке бриттов, то как же мы понимаем друг друга?

Она усмехнулась. Хороший вопрос!

– Признайся, ты знаешь латынь? – настаивал патриций.

Адель почувствовала себя увереннее, видя, как игривая улыбка подрагивает на его красиво очерченных губах.

– Ну не все ли равно? – беспечно воскликнула она. – Между прочим, я до сих пор не знаю, как мне тебя называть…

– Юлий, – гордо подняв голову, представился патриций. – Публий Юлий Сабин. В Помпеях я известная персона. Мой отец – эдил1818
  Эдил – в Др. Риме один из двух младших магистратов, выборная должность. Эдилы заведовали общественной и хозяйственной частью жизни города. Их можно условно сравнить с нынешними мэрами.


[Закрыть] Кален.

Он произнес это с таким явным высокомерием, что Адель оставалось только вежливо улыбнуться.

Юлий отодвинул легкую занавесь и выглянул на улицу.

– Мы приближаемся к моему дому, – сообщил он. – Я рад нашему знакомству, Адель. Честно говоря, предложив тебе руку, я даже не ожидал, что ты примешь приглашение и сможешь вот так запросто сесть в носилки к незнакомому мужчине.

Адель подозревала, что это не комплимент.

– Полагаю, теперь я должна их покинуть?

– После наступления темноты только гетеры и женщины из лупанария могут бывать в доме мужчины без сопровождения.

– Что такое лупанарий? – с обезоруживающей непосредственностью поинтересовалась Адель.

Юлий как-то нервно улыбнулся и расправил и без того безупречные складки тоги.

– Это публичный дом. Его посещают мужчины… гм… после определенного возраста, чтобы развлечься… Я имею в виду, выпить вина…

– Я знаю, чем занимаются в публичных домах, – прошипела Адель, разочарованная столь непродолжительным приключением и обиженная двусмысленным намеком на ее неожиданную решительность. – Не пойму только, что тебя так беспокоит. Быть может, ты еще не достиг «определенного возраста» для забав с гетерами и я могу тебя скомпрометировать?

Она никогда не лезла за словом в карман; порой казалось, что она попросту не успевала подумать, прежде чем выпалить первое, что придет в голову. Только произнеся последние слова, Адель осознала всю бестактность и грубость своего выпада. Она внутренне напряглась и приготовилась к ответному удару.

Но ни резких слов, ни угроз, ни оскорблений не слетело с уст патриция. Напротив, в его глазах блеснул лукавый огонек, правая бровь стремительно взлетела вверх, а на губах появилась загадочная улыбка.

– Поистине ты дитя Венеры! – воскликнул он. – Двери моего дома открыты для тебя, прекрасная чужеземка.

Носильщики остановились, и Адель, послушно следуя за Юлием, направилась к его вилле.

Ей приходилось немало читать об античной архитектуре, и она имела довольно обширное представление о римских домах, базировавшееся на описаниях Витрувия1919
  Витрувий – римский архитектор и инженер I в. до н. э. Автор трактата «Десять книг об архитектуре».


[Закрыть], Плиния и кое-каких справочниках. Входя в жилище Юлия, Адель цепким, внимательным взглядом осматривала все вокруг.

Миновав темный узкий вестибул – нечто вроде преддверия, – они вошли в зал, или, как говорили древние, атрий. Посреди него в цветном, в шахматную клетку полу находился имплювий – неглубокий бассейн с дождевой водой, которая попадала в него через большое квадратное отверстие в потолке. Стены атрия сплошным слоем украшала яркая роспись и мозаика. Справа был изображен суд Париса, с необычайно выразительными лицами Юноны, Венеры и Минервы. Чуть дальше красовалась фреска: длинноногая цапля безмятежно гуляет среди цветущих олеандров. Противоположную стену занимала одна огромная картина, на которой Персей в крылатых сандалиях спасает Андромеду, прикованную к скале посреди бушующего моря. Адель подошла ближе к стене и внимательно рассмотрела крошечные – в несколько дюймов – статуэтки, стоящие на специальной подставке перед жертвенником.

– Что это? – спросила она, обернувшись к Юлию.

– Лары, маленькие домашние божества.

– А зачем эта штука? – Она указала на жертвенник.

– Это их алтарь, куда мы каждый день подносим еду – горсть зерна, соль и вымоченную в вине хлебную корку – и возносим мольбу о благоденствии семьи.

– Какая очаровательная традиция!

Она еще раз прошлась по атрию и выглянула во двор.

– А где тут спальни?

– Они в другой части дома.

– Покажешь?

Юлий бросил на нее удивленный взгляд.

– У нас не принято посещать спальни, находясь в гостях.

Адель капризно надула губки.

– А что у вас принято?

– Я могу показать тебе таблиний2020
  Таблиний – комната между атрием и перистилем, напротив входа в дом. В таблинии хозяин дома хранил документы, иногда книги, принимал деловых гостей.


[Закрыть], где я принимаю клиентов2121
  Клиенты – в Др. Риме отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона, получавшие его родовое имя и земельные наделы, неся сельскохозяйственную и военную повинность в пользу патрона.


[Закрыть], триклиний, где проходят трапезы… Видишь эти двери? Они ведут в кубикулы, или, как ты говоришь, спальни, но не хозяев, а прислуги. Одна из них – для номенклатора, другие – для прочих домашних рабов, а на противоположной стороне – для гостей.

– А где твой кубикул?

– Дальше, за коридором, который ведет к перистилю.

– Перистиль – это внутренний двор, окруженный галереей с колоннами?

– Именно.

– А что еще здесь есть?

– Как я уже говорил, триклиний для повседневных трапез, расположенный за таблинием, куда я тебя вскоре поведу, – терпеливо пояснял Юлий, – в глубине перистиля – триклиний для пиров. Там же расположен портик – крытая галерея, где я люблю прогуливаться в жаркие послеобеденные часы, и чуть поодаль – пинакотека с картинами лучших мастеров. Для приема водных процедур существует кальдарий.

– Ванная?

Юлий недоуменно пожал плечами.

– Ладно, я поняла, – улыбнулась Адель. – Итак, триклиний – это столовая, атрий – гостиная, таблиний – кабинет, кубикул – спальня, перистиль – сад, пинакотека – картинная галерея. Спасибо, Юлий, экскурс в римскую архитектуру был очень увлекательным.

– В помпейскую архитектуру, – поправил он. – В Риме все несколько иначе, в том числе и планировка зданий.

Адель, конечно, имела в виду не город, а эпоху, но сообщать об этом Юлию не стала.

– Мне бы очень хотелось побывать в Риме!

Юлий нахмурился.

– Я предпочитаю лишний раз не вспоминать о нашей божественной столице.

– Почему?

– Рим – чудовищный город, – медленно произнес он. – Я провел там юношеские годы.

– Учился?

– Да, у лучших философов. Риторику мне преподавал Сенека2222
  Сенека, Луций Анней (ок. 4 г. до н. э. ― 65 г. н. э.) – римский политический деятель, философ и писатель, представитель стоицизма, воспитатель Нерона.


[Закрыть], а искусству поэзии обучал Петроний.

– Петроний! – воскликнула Адель и чуть не подпрыгнула на месте. – Ты знаешь Петрония! О счастливец!

Юлий снова удивленно взглянул на разрумянившееся лицо своей необыкновенной гостьи.

– В Риме Петрония знают все – что же тут особенного?

– В Риме! В Риме! А я разве была в Риме?

Если бы в этот момент Юлия увидел кто-нибудь из его давних приятелей, он бы не поверил своим глазам. На лице патриция, к которому, казалось, навсегда приросла маска ленивой отчужденности, отражались самые неожиданные эмоции. Удивление сменялось снисходительной улыбкой, которую тут же стирала настороженная напряженность. Словно невзначай Юлий коснулся рукой плеча Адель и покровительственно произнес:

– Как-нибудь, если будет на то воля богов, я повезу тебя в Рим и устрою встречу с Петронием.

Ее глаза загорелись надеждой.

– Ты думаешь, он найдет для меня время?

Взгляд Юлия, до сих пор внимательный и лукавый, внезапно изменился, и его лицо помрачнело.

– Петроний всегда находит время для созерцания красоты, – проговорил он. – А если красота осязаема и не похожа ни на что, виденное прежде, если она обладает открытым взору стройным станом, – Юлий окинул взглядом ее бедра, туго обтянутые джинсами, – и завораживающими, словно у Горгоны, глазами, равных которым не сыщешь во всей Италии, – тогда Петроний стремится обладать этой красотой. А то, что попадает в холеные руки Арбитра, навсегда становится его собственностью.

– Но я не рабыня, чтобы стать чьей-то собственностью! – воскликнула Адель, чрезвычайно польщенная, однако, словами патриция.

– Да, пожалуй. Ты была бы слишком странной рабыней, – усмехнулся Юлий. – Но есть ли у тебя доказательства того, что ты свободная гражданка своей страны и законно находишься на территории Римской империи?

– Нет, – удрученно произнесла Адель. – Ни паспорта, ни денег.

– В случае с Петронием деньги тебя не спасли бы, – убежденно произнес Юлий. – У него есть влияние, а влияние – это всё, Адель. Помни об этом, если захочешь побывать в Риме. Влияние – это всё. А то, что у тебя нет господина, еще не говорит о том, что ты свободна. Здесь, в Помпеях, люди умеют ценить право на волю. Но только не в Риме. И только не Петроний.

Адель внутренне сжалась от этих слов, которые совершенно не совпадали с ее представлением о знаменитом Гае Петронии. Она столько о нем читала! Она так ценила его талант! Однажды купив у букинистов потрепанный томик «Сатирикона»2323
  «Сатирикон» – роман Гая Петрония Арбитра, написанный в духе менипповой сатиры (характеризующейся свободным соединением стихов и прозы, серьезности и комизма, философских рассуждений и сатирического осмеяния), в комически сниженном плане рисующий нравы римского общества.


[Закрыть], Адель словно соприкоснулась с настоящей античной жизнью, не приукрашенной, не подогнанной под поэтические стандарты и философские трактаты. Это был первый роман в истории человечества, и он открыл миру другой Рим, прославив имя своего создателя.