Текст книги "Город любви"

Трудно сказать, какое время Юлий стоял, не шелохнувшись, в перистиле, невидящим взглядом смотря прямо перед собой, где недавно была Адель. Когда он очнулся, небесный свод уже подернулся дымкой рассвета, розовоперстая Аврора, улыбаясь, предвещала земле появление золотой колесницы Гелиоса. Прохлада и свежесть раннего утра вывели Юлия из оцепенения; оглядевшись вокруг, он торопливым шагом направился в дом. В атрии, у самого входа, его встретил Колон.

– Доброе утро, господин. Да будет милостива к тебе юная Эос4444
  Эос (в рим. миф. Аврора) – богиня утренней зари.


[Закрыть]!

– Не знаю как Эос, а вот Диана меня этой ночью разочаровала, – устало ответил патриций.

– Прикажешь разбудить рабов?

– Нет, Колон, не нужно. Боги еще во власти Морфея, поэтому людям не следует начинать никаких дел до полного восхода солнца – таков обычай.

– Господин… – Раб замялся, не зная, как повежливее спросить о том, что его интересовало.

– Да?

– Та странная госпожа, которую ты вчера привел, не беспокоила тебя ночью?

Юлий насторожился.

– Что-то случилось, Колон?

– Поздним вечером, когда я провожал ее в кубикул, она спрашивала, где твоя опочивальня.

– И что ты ответил?

Колон выпрямился.

– Благодаря недремлющему оку бдительной Минервы я не поддался на ее уговоры!

Юлий усмехнулся и похлопал его по плечу.

– Правильно сделал. Я всегда знал, что тебе можно доверять. И еще, Колон… – Он посмотрел на небо. – Через два часа разбуди меня и вели подавать завтрак.

– Госпожа будет с тобой?

Юлий только вздохнул и, ничего не ответив, быстро вышел из атрия, направившись к той маленькой спальне, в которой должна была ночевать Адель. Он осторожно отодвинул ковер и тихо вошел, словно боясь кого-то потревожить, прикрыл распахнутое окно и провел рукой по тонкому, слегка смятому покрывалу, которое тут же разгладилось от его прикосновения.

«На этом ложе никогда не спала такая необыкновенная женщина», – подумал он, и в его памяти всплыли слова Колона: «странная госпожа».

«Еще какая странная!» – невесело усмехнулся Юлий, вспоминая недавнюю встречу с Адель, беседу за ужином и разговор в перистиле. Кто эта удивительная чужестранка? Что она делает в Помпеях? Откуда в ней столь несвойственная женщинам Рима решительность, граничащая с дерзостью, это удивительное сочетание напористости и беззащитности? Он был готов сравнить Адель с безбрежным морем – то спокойным и ласковым, то бурлящим и беспощадным, – которое разливается все шире и шире, накрывая своими прозрачными волнами мужские сердца, заставляя оживать даже совсем остывшие, казалось бы, чувства…

Юлий опустил голову и прикрыл глаза рукой. Его поиски смысла жизни, сосредоточенного в воспетой поэтами любви, наткнулись на глухую стену непонимания и болезненного разочарования, и это отбило у него охоту верить Киприйской деве4545
  Киприйская дева – Венера.


[Закрыть] и ее земным дочерям. Встреча с Адель заставила Юлия вздрогнуть от метко пущенной стрелы крылатого бога, но он вынул из сердца коварное жало и отгородил его от козней Эроса напускным равнодушием.

Однако рана не переставала кровоточить; случайные прикосновения и манящий взгляд вызывали в его душе мучительный огонь, и стоило Адель отвернуться, как он непроизвольно пожирал глазами ее стройное тело, чувствуя себя голодным Танталом4646
  Тантал – мифический царь, обреченный богами на вечные муки: стоя по горло в воде и видя свисающие с дерева плоды, он не мог утолить жажду и голод, потому что вода уходила из-под его губ, а ветвь с плодами отклонялась.


[Закрыть] перед сочным плодом. Юлий видел, как девушка вошла в кубикул, и решил дождаться, пока она уснет, чтобы в свете луны и ярких звезд рассмотреть и запомнить незнакомые черты ее нежного лица, а после наделить ими героиню будущей поэмы, сюжет которой уже зарождался в его голове.

Он не раздумывал тогда над своими поступками, его действия были безотчетными и диктовались лишь одним неодолимым стремлением – видеть ее, ощущать пьянящий аромат ее кожи, впитать в себя ее образ, чтобы обретенное благодаря Адель вдохновение не исчезло так же внезапно, как возникло. Он шел за ней по таблинию, по перистилю, он стоял, притаившись, за тем деревом, у которого, устало опустившись на траву, она уснула. Он сидел рядом с ней на остывшей земле и гладил ее длинные шелковистые волосы, перебирая крупные завитки и вдыхая их тонкий запах. Он прикоснулся к ее чуть припухшим маленьким губам, боясь своим жарким дыханием потревожить ее сон. Затем Юлий внезапно почувствовал такое сильное желание заключить Адель в объятия, что не удержался и подхватил ее на руки, крепко прижав к себе хрупкое тело. В распахнувшихся красивых глазах, еще подернутых дымкой сна, он прочитал страсть – но не ту возвышенную и светлую любовь, о которой мечтал, а неутоленное желание, стремление соблазнить и получить. Ее шепот обжег ему щеку – и охладил платонический пыл.

В тот миг он испытал противоречивые чувства: с одной стороны, он мог и хотел овладеть красивой женщиной, как овладевал многими другими до нее, а с другой – он был напуган. Юлий осознал это со всей очевидностью, мгновенно вспомнив о скором возвращении жены. Если бы она вдруг застала их вместе…

Он не выносил бурных сцен. Он содрогался при одной мысли о язвительных и жестоких словах, которыми может осыпать его взбалмошная, эгоистичная Арсиноя, о криках и презрительном смехе, которыми наполнится весь дом… Будучи человеком благоразумным и опасливым, Юлий предпочел не рисковать.

Он уже предчувствовал, что появление в его жизни Адель не пройдет бесследно и, возможно, станет толчком к написанию великой поэмы. Его богатое воображение мгновенно нарисовало множество картин, представляя Адель то Антигоной, то Еленой Прекрасной, то спустившейся к Адонису Венерой… В его тоскующей душе вспыхнул огонь – но совсем не тот, которого ожидала Адель, и он не смог, да и не захотел этого скрывать. Он не видел ничего оскорбительного в том, что поступил как верный, добропорядочный муж, и не понимал, отчего такая боль исказила черты его странной гостьи, откуда взялась эта печаль и невыразимая, пронзительная тоска, когда она в последний раз подняла на него взгляд…

Бессильно опустившись на ложе, Юлий впал в тяжелое забытье.

Его разбудил невероятный шум и крики множества голосов, словно при вторичном восстании Титанов4747
  В мифологии – восстание сыновей Урана и Геи против братьев-олимпийцев во главе с Юпитером (Зевсом).


[Закрыть]. С трудом превозмогая головную боль, Юлий вышел из кубикула и медленно поплелся в атрий. Навстречу ему выбежал взволнованный Колон.

– Господин, произошло что-то ужасное, в ворота стучат легионеры!

Мозг Юлия работал плохо, и любое происшествие сейчас казалось ему обыденным.

– А что такое? – вяло спросил он.

– Не знаю. Они требуют впустить их.

– В такой час?..

Юлий обвел взглядом атрий, где собрались домашние рабы, их жены и дети. Все они умолкли при его появлении и теперь боязливо поглядывали на ломящиеся от ударов двери.

– Открой, Колон.

Номенклатор поспешно выполнил приказание, и через несколько секунд атрий заполнился людьми: в дом вошли закованные в железо солдаты легиона4848
  Легион – основная организационная и тактическая единица в армии Древнего Рима (4,5―10 тыс. чел.). Состоял из когорт (360―600 чел.) и центурий (100 чел.).


[Закрыть].

– Прошу прощения за бесцеремонное вторжение, – низким отрывистым голосом, привыкшим выкрикивать команды, проговорил выступивший вперед центурион. – Сожалею, что вынужден потревожить покой Публия Юлия Сабина, но приказ магистрата обязывает нас обыскать каждый дом в Помпеях и окрестностях.

– Что-нибудь случилось?

– Сегодня на рассвете наш отряд накрыл большую секту христиан, собравшихся в аренарии4949
  Аренарий – песчаный карьер.


[Закрыть] в западной части города. Произошло столкновение, основная часть наших воинов погибла. Христиане были вооружены и дрались отважно. Магистрат послал за помощью к претору5050
  Претор – высший (после консула) римский магистрат, ведавший судопроизводством.


[Закрыть], и он выделил целую когорту для поиска разбежавшихся сектантов: они могли спрятаться где угодно.

– И вы рассчитываете найти их здесь?

– Юлий Сабин, мы выполняем приказ императора: всех христиан надлежит отправить на публичное растерзание львам.

Патриций одобрительно кивнул.

– Организацией этого зрелища будет заниматься мой отец, эдил Кален?

– Да, и эдил Целий тоже.

– Что ж, Помпеи давно не вдыхали полной грудью пьянящий запах крови… Ты можешь обойти дом, – благосклонно сказал Юлий, – но возьми с собой не более пяти солдат. Грохот вашего железа так утомляет!

Центурион сделал знак нескольким наиболее крепким легионерам и быстрым шагом направился исследовать владения патриция, а тот, зевнув, приказал Колону распорядиться насчет завтрака.

Вскоре солдаты вернулись.

– Все в порядке, Публий Юлий Сабин, здесь никого нет.

– Разумеется.

– Да будут благосклонны к тебе великие боги!

– Прощайте.

Рабы закрыли двери и стали расходиться по своим местам; в атрии снова воцарилась привычная тишина.

– Завтрак готов, господин.

Юлий медленно вошел в триклиний и, задумчиво глядя в пустоту, проговорил:

– И как им такое могло прийти в голову – чтобы в моем доме оказались беглые христиане!

И вдруг страшная мысль потрясла сознание Юлия. Адель! На секунду он замер с поднятым в руке кубком и тут же с грохотом поставил его на стол. Стремительно поднявшись, на ходу снимая домашнюю тогу, он почти бежал в свою комнату, успев крикнуть номенклатору, чтобы тот немедленно приготовил колесницу, запряженную лучшими лошадьми.

Быстро облачившись в дорожную одежду, Юлий вышел во двор. Пара превосходных жеребцов арабских кровей, впряженных в узкую легкую колесницу, гарцевала у ворот, ожидая наездника. Откинув полы длинного плаща так, чтобы они не мешали управлять лошадьми, патриций вскочил на колесницу, тряхнул вожжами – и кони, заржав, рванулись вперед, оставив за собой облако пыли.

Проезжая узкой улицей по направлению к Сарнским воротам и сдерживая лошадей, чтобы не привлекать к себе внимание, Юлий тщетно пытался унять огонь, бушевавший в его груди. Вот они, острые ощущения! Вот то необычное, из ряда вон выходящее, чего так не хватало ему в жизни! Странная женщина, затронувшая его душу, оказалась в опасности, и он, Юлий, ринулся ей на помощь, чтобы совершить великодушный и благородный поступок, словно Персей, спасший Андромеду. Теперь он получит возможность на деле доказать насмешливой Арсиное, что способен на подвиг и риск, что умеет быть решительным и смелым – настоящим мужчиной!

Наряду с этими не слишком возвышенными мыслями в его памяти всплывал образ Адель, и он отдавал себе отчет, что не только тщеславие побуждает его к действию. Юлию нестерпимо было осознание того, что, возможно, в это мгновение ее, хрупкую и беззащитную, хватают грубые легионеры, и сам центурион, который полчаса назад исчерпал в его доме весь запас вежливости, обращается с ней хуже, чем с рабыней, отпускает пошлые шутки, над которыми хохочут тупые вояки, и, может быть, прельщенный ее красотой…

Юлию не хотелось думать об этом. Нужно опередить их, предупредить Адель, спрятать ее где-нибудь… Он свернул на другую улицу, потом на третью; в городе было неспокойно, всюду сновали солдаты. «Либо Адель уже схватили, либо она покинула пределы Помпей. Помню, она уходила на восток – значит, есть надежда, что я найду ее у берега Сарна». Юлий круто развернул колесницу и выехал из города.

Солнце, уже приближавшееся к зениту, бросало огненные копья на остывшую за ночь землю. В подрагивающей дымке необычно жаркого весеннего дня расстилавшийся пейзаж казался миражом. Всюду, сколько хватало взгляда, – зеленая степь, и только дальше, ближе к реке, виднелись первые деревья густых лесов. А с другой стороны, на юго-западе, – Тирренское море, необъятный синий простор, охватывающий всю Кампанию, Лации, Луканию, Сицилию, Сардинию и Корсику.

Юлий вспомнил, как когда-то мечтал там побывать. Сколько юношеских грез было посвящено таинственным, полным опасностей приключениям, которые мог пережить молодой путешественник, сколько необыкновенных и чудесных картин рисовало его воображение, плененное рассказами старых моряков с мужественными загорелыми лицами, крепкими руками, готовыми в любой момент бросить снасти и схватиться за оружие, с широкими мускулистыми телами, закаленными в труде и борьбе…

Но Фортуна прогнала воинственного Марса5151
  Марс – в рим. мифологии бог войны.


[Закрыть] и непоседливого Меркурия5252
  Меркурий – в рим. мифологии бог торговли и путешествий.


[Закрыть], оставив мятущуюся душу Юлия на попечение Феба5353
  Феб – второе имя бога Аполлона, покровителя искусств.


[Закрыть]. Учеба в Риме и приобщение к культурному наследию открыли ему необозримые возможности искусства. Казалось, он нашел свое призвание, избрав поэзию – то, чему мог бы посвятить всю жизнь. Но нерастраченный юношеский пыл, толкавший Юлия к далеким неизведанным берегам, не мог удовлетвориться мирным сочинительством и обратился в его сознании в своеобразное, не подчиняющееся воле явление: не будучи жестоким по натуре, молодой патриций испытывал кровожадное наслаждение при виде жертв насилия и чужой жестокости. Словом, Юлий стал одним из самых страстных поклонников публичных казней в Помпеях.

Благодаря своему влиянию он добился того, что число подобного рода зрелищ заметно увеличилось. Смерть через повешение стала привилегией, доступной немногим; осужденных обычно бросали на растерзание львам и тиграм, иногда сжигали, а иногда привязывали к рогам свирепых быков, мечущихся по арене, – тогда смерть становилась дольше и мучительнее. При этом Юлий никогда не задумывался, что испытывали родные и близкие тех людей, которые доставляли ему удовольствие горящим в глазах ужасом и душераздирающими криками, наполняющими воздух. Теперь же, рисуя в воображении подобную смерть Адель, патриций содрогался от страха и отчаяния.

«Осужденные были виновны, – успокаивая себя, рассуждал Юлий, – а Адель не преступница. Они не имеют права арестовывать ее, нет никаких доказательств, что она христианка. Хотя, клянусь Фемидой, солдатам легиона они вряд ли понадобятся… Да и тысячам горожан, которые придут посмотреть, как свирепые звери терзают молодую беззащитную женщину. Значит, только я могу спасти Адель; я, Публий Юлий Сабин, ее единственная надежда. От меня зависит ее жизнь… Эх, знала бы об этом Арсиноя!»

Погрузившись в глубокую задумчивость, он не заметил, как мерно шедшие кони остановились у небольшой густой рощицы, ведущей к берегу реки. Не будь Юлий так встревожен, великолепный дворец, созданный природой из туй, кипарисов, дубов и причудливо переплетавшихся лиан непременно привлек бы его внимание. Но патриций видел в этом тенистом храме последнее убежище Адель, единственную цитадель, которая могла укрыть прекрасную чужеземку. Проворно спрыгнув на землю, он оставил лошадей на залитой солнцем лужайке и бросился в сумрачную чащу. Раздвигая руками сплетенные ветви, Юлий шел по извилистым тропинкам, вглядываясь вдаль; порой он останавливался, прислушивался – и продолжал свой путь, с каждым шагом приближаясь к отчаянию. Длинные ветви хлестали его по лицу, острые шипы кустарников царапали ноги, надежда медленно плавилась в горниле безысходности. Адель нигде не было.

Упиваясь своей благородной миссией и с тайным наслаждением приняв на себя роль великодушного спасителя, Юлий безотчетно был благодарен судьбе за такой поворот событий. Его истерзанное равнодушием жены самолюбие нуждалось в Адель.

Чем дальше на восток шел патриций, тем реже становились деревья, и вскоре он оказался на светлой поляне, похожей на ту, где остались его кони. Посреди нее сверкало маленькое прозрачное озеро, обрамленное густой влажно-зеленой травой. Солнечные лучи тонули в хрустальной глади воды, призывая уставшего путника насладиться их ласковым сиянием.

Юлий утолил мучившую его жажду и, расслабленно раскинув руки, улегся на траву.

– Ну, наяды и дриады5454
  Наяды – нимфы рек, ручьев и озер; дриады – нимфы лесов.


[Закрыть], – тихо произнес он, – найдите-ка мою беглянку!

Прислушиваясь к каждому шороху, он приподнялся на локте и оглянулся.

– Эх вы, нимфы!..

– Чем тебе нимфы не угодили? – услышал Юлий знакомый голос и вскочил на ноги.

Позади него стояла Адель, отжимая мокрые волосы.

– Ты… Ты здесь? Я так и знал!

– Что ж, – усмехнулась Адель, – у тебя превосходная интуиция. Ночью я так много петляла по дорогам, что сама вряд ли выберусь из этого леса. А ты, вероятно, прогуливаешься здесь по утрам? Согласна, место чудесное, только, по-моему, далековато от твоего дома.

– Мы сейчас же вместе уедем отсюда!

– Правда? – В глазах Адель блеснул ехидный огонек. – А твоя жена уже вернулась из Рима?

Небрежным жестом Юлий отмахнулся от ее слов.

– Адель, нам нельзя терять ни минуты. Твоя жизнь в опасности!

– Моя жизнь? Да кому я здесь нужна?

– Адель, ради великих богов, послушай меня. По Помпеям рыщет когорта легионеров в поисках вооруженных христиан. Известно, что среди них много женщин. Твой вид, одежда… Они непременно тебя схватят. Нам нужно как можно скорее вернуться в город; мы поедем к моему отцу и некоторое время, до казни христиан, ты поживешь у него. А потом, когда все уляжется, сможешь… – Запнувшись, Юлий умолк.

– …наконец-то убраться восвояси, да? Нет уж, спасибо. Я не привыкла принимать помощь от мужчины, который так бесцеремонно отверг мою… дружбу. Если здесь мне грозит опасность, я отправлюсь в Рим.

Юлий в отчаянии схватился за голову, невольно отметив, что жест получился излишне театральным, но наверняка весьма эффектным.

– О наивное дитя Венеры! – патетически воскликнул он. – Какой Рим?! Как ты туда поедешь? Свободные гражданки империи не путешествуют без сопровождения, тем более что сейчас ты больше похожа на наяду, чем на земную женщину. Тебя остановят еще на выезде из Помпей и возьмут под стражу, после чего смогут обвинить не только в служении Христу, но и в колдовстве, которым занимаются жрицы храма Исиды5555
  Исида – древнеегипетская верховная богиня, жена Осириса.


[Закрыть]. Ты попадешь в тюрьму или сразу в виварий5656
  Виварий – здесь: помещение для содержания диких животных.


[Закрыть].

Такая перспектива Адель совсем не понравилась. Взгляд ее смягчился, и она присела на траву.

– Делай, как я говорю, – настаивал Юлий. – Это единственный способ спастись от солдат.

Она подняла голову и внимательно всмотрелась в его лицо. Сейчас во взгляде патриция не было и следа прежней холодности; надменная отчужденность, которая так оскорбила ее этой ночью, сменилась искренней, неподдельной тревогой. Адель не осознавала полноты нависшей над ней опасности, но явное беспокойство Юлия в конце концов передалось и ей.

– Хорошо, – примирительно проговорила она. – Что я должна делать?

Он улыбнулся и протянул ей руку.

– Пойдем.

Через рощу они вышли к поляне, на которой, пощипывая траву, топтались кони.

– Возьми мой плащ, – велел Юлий. – Я не хочу, чтобы на нас оглядывались.

– Может, мне еще и лицо спрятать? Кстати, как зовут твою жену?

Он посмотрел на Адель так, что у нее похолодело в груди.

– Ладно, не сердись, я надену плащ. – Она натянуто улыбнулась и забралась на колесницу.

Юлий встал рядом с ней, прижавшись так близко, что у нее заколотилось сердце, тряхнул вожжами и повернул в город. Он снова мчался по Помпеям, и Адель, как ни старалась, не смогла толком их рассмотреть. Несколько раз, замирая от восторга и задыхаясь от поднимавшейся пыли, она хватала своего спасителя за локоть, умоляя ехать медленнее. Но патриций уверенно гнал коней по шумным улицам, умело объезжая носилки и плавстры5757
  Плавстр – четырехколесная повозка.


[Закрыть] с торговцами и горожанами, пока наконец не натянул поводья перед огромным белым особняком. Колесница остановилась, и Адель чуть не вылетела из нее от неожиданно сильного толчка. Юлий помог ей выбраться и через открытую дверь провел в просторный атрий, на входе в который красовалось мозаичное изображение собаки и надпись: «Cave canem»5858
  Фраза, соответствующая русскому «Осторожно, злая собака».


[Закрыть].

В этот момент навстречу им вышел хорошо одетый пожилой мулат.

– И на минуту не оставишь дверь открытой! – рычащим голосом проговорил он, грозно глядя на гостей. – Что вам нужно?

– Скажи эдилу, что пришел Юлий.

– Эдил не принимает.

– Диомед, прекрати делать вид, что не узнаёшь меня! Выполняй!

Мулат поклонился и быстро вышел. Юлий пригласил Адель к маленькому низкому столу, на котором стояла ваза с фруктами.

– Присядь, отдохни, соберись с духом. Мой отец – человек не из приятных.

– Тогда зачем ты меня сюда привез?

– Сегодня это самое безопасное место в Помпеях.

Адель взяла в руки гроздь винограда и только сейчас поняла, насколько голодна. Юлий, улыбаясь, смотрел, как жадно она ест сочные ягоды, и любовался исходящей от нее трогательной естественностью. Он осторожно погладил мягкие, еще влажные волосы Адель и ободряюще кивнул.

– Не переживай, моя наяда. Все будет хорошо.

Она замерла и посмотрела на него снизу вверх своими ясными блестящими глазами.

– У кого?

– У тебя. У меня. У нас. Мы молоды – вся жизнь впереди.

В ее взгляде снова заплясали злобные огоньки.

– У нас с тобой разные жизни, Юлий.

Патриций не успел ничего ответить: в атрий вошел эдил Кален.

– Salve5959
  Здравствуй (лат.).


[Закрыть], отец! Да снизойдет на тебя благодать великих богов!

– И тебе того же, сын мой. – Эдил подошел к Юлию и обнял его.

– Со мной пришла женщина. Ее зовут Адель.

Эдил – невысокий полный мужчина лет пятидесяти с резкими чертами лица и крупным ртом – нахмурился и вперил колючий взгляд в гостью, вероятно ожидая, что она встанет. Адель не сообразила сделать это сразу, и неловкая пауза слишком затянулась; в итоге она ограничилась тем, что широко улыбнулась и кивнула хозяину в знак приветствия.

– Что ж… – Было видно, что настроение Калена не располагает к дружеской беседе. – Пожалуй, будем обедать. Диомед!

В атрии снова появился пожилой мулат.

– Прикажи подготовить триклиний.

– Для дневной трапезы слишком рано.

– Делай, что говорю!

– Придется ждать, господин. Еду только начали готовить.

– Подождем, – проворчал Кален, – нам не к спеху. – И взглянул на Юлия: – Так?

Тот лишь неопределенно пожал плечами.

– Ступай, Диомед, – произнес эдил и, дождавшись, когда раб уйдет, без обиняков обратился к сыну: – Что вам от меня нужно?

А Юлий словно не слышал его вопроса.

– По-моему, ты слишком много власти даешь своему номенклатору. Он дерзок и груб, да рычит постоянно, как Цербер.

– Мне это по душе. Диомед – преданный пес, охраняющий покой своего хозяина.

– Он чернокожий чурбан. Постоянно притворяется, будто не узнаёт меня.

– Ты так редко здесь бываешь, что это не мудрено. Так зачем вы пришли?

– Может, сначала воздадим честь Бахусу? – начал было Юлий. – Разговор серьезный…

– Кто эта женщина?

Адель заметила, как смешался человек, представлявшийся ей таким надменным, таким неуязвимым; ее острый глаз уловил смущение и непонятную робость, мелькнувшую на лице патриция.

– Видишь ли, отец… – запинаясь, проговорил он. – Адель встретилась мне случайно… На улице… Она нездешняя… Сначала я пригласил ее к себе – дело было вечером, – а на рассвете она ушла. Понимаешь, по городу снуют легионеры, а Адель так выглядит, что… Я решил привести ее сюда, поскольку в твоем доме она будет в безопасности…

– А-а-а! – улыбнулся эдил и развязно хлопнул Адель по коленке. – Так это проститутка! Решил порадовать отца? Не ожидал, хотя приятно удивлен. Только зачем было напускать столько туману?

Юлий молчал, стараясь не смотреть на Адель, которая, неспешно поднявшись, замерла, слегка улыбаясь и вглядываясь в лицо своего спасителя, а потом резким движением сбросила с плеч его плащ. Молодой патриций медленно поднял на нее глаза – и увидел взгляд, исполненный бесконечного холода, более сильного, чем ненависть, и более уничтожающего, чем презрение.

– Благодарю за рекомендацию, Публий Юлий Сабин, – театрально поклонившись, произнесла она. – Посмотри на меня, эдил Кален: разве я похожа на шлюху? – В ее голосе зазвенела обида. – Разве я похожа на помпеянку, или римлянку, или гречанку? А может, мой вид напоминает тебе жительниц Мавритании?.. Что же ты молчишь? Тебя удивляет моя одежда? Джинсы Calvin Klein, купила в далласком бутике; рубашка от Armani, чистый хлопок, жутко мнется, зато приятная на ощупь; кроссовки Reebok, очень удобные, особенно для здешних дорог. Что еще? Ах да, нижнее белье… Я не буду его демонстрировать, ладно? – Адель перевела дух. – Я не знаю, как оказалась в вашем городе, и не знаю, куда мне теперь идти. Юлий привез меня сюда, чтобы спрятать от солдат, разыскивающих христиан, но теперь я вижу, что это не самый гостеприимный дом в Помпеях.

Адель умолкла и, смерив мужчин негодующим взглядом, направилась к выходу.

– Постой, девушка, – сказал эдил. – Вернись.

Адель в нерешительности остановилась.

– Я хочу услышать всю историю по порядку. Ты останешься здесь, раз так хочет мой сын. Но я намерен узнать, почему он этого хочет. – Кален перевел взгляд на Юлия. – Надеюсь, дело только в сострадании?

– Конечно! – поспешил ответить тот. – Она попала в трудное положение, и как благородный человек я обязан помочь ни в чем не повинной женщине!

– Предварительно проведя с ней ночь?

– Да не было у нас ничего! – воскликнула Адель, которой надоело это унизительное выяснение отношений. – Твой сын оказался не способен воспользоваться моментом. – И она бросила в сторону Юлия ехидный взгляд.

Эдил внимательно посмотрел на нее, но промолчал; на его полном одутловатом лице не отражалось никаких эмоций, и Адель чувствовала себя в высшей степени неловко в наступившем тяжелом молчании.

Наконец Диомед возвестил о том, что обед готов. Вслед за хозяином гости направились в триклиний.

От первого же бокала вина у Адель закружилась голова. Она с трудом отвечала на вопросы, которые непрерывно задавал Кален, чувствуя лишь приятную негу во всем теле. Обильная еда не помогла ей избавиться от опьянения, и очнулась она, только когда Юлий собрался уходить.

– А что со мной? – спросила Адель.

– Я же сказал: останешься здесь, – недобро улыбнулся эдил. – Если ты не христианка, тебе нечего бояться. В скором времени мой сын, думаю, навестит тебя, а сейчас попрощайтесь.

– Vale6060
  Прощай (лат.).


[Закрыть], дорогая Адель, – произнес Юлий, заглядывая в ее глаза.

Она отвернулась.

– Прощай.

Улучив момент, когда Кален с Юлием вышли, Адель ускользнула из триклиния, пересекла галерею и оказалась в саду. Что ж, пришла пора собраться с мыслями!

Время тянулось медленно и было таким же обволакивающе-тяжелым, как сгустившиеся над городом облака. В перистиле эдила, гораздо большем, чем в доме Юлия, и более ухоженном, был разбит сад: кипарисы перемежались с мандариновыми деревьями, вдоль трех посыпанных песком аллей тянулись удлиненные цветочные клумбы с повторяющимися полукруглыми выступами, где росла вербена и кусты можжевельника, а у южной стены портика красовалась уютная беседка-пергола.

Адель медленно прохаживалась по саду и пыталась восстановить в памяти события минувшего дня, надеясь понять, каким образом она оказалась на страницах своего ненаписанного романа. А в том, что это так, она ни на секунду не сомневалась. Именно такими, какими видела сегодня, она и представляла себе Помпеи; точно такого же красавца патриция, как Юлий, намеревалась сделать главным героем… А какой она задумывала героиню? Неужели похожей на себя? В этом Адель не была уверена: если Юлий оказался женат, значит, по законам жанра, героиня совсем не она. А если все-таки она, значит, главный герой вовсе не Юлий…

Адель вздохнула и вдруг вспомнила о Стэнли. Впервые за сегодняшний день. Стэнли… Хищник с коварной улыбкой, хлесткий, расчетливый, притягательный и отталкивающий одновременно… Сейчас их разделяли не только тысячи миль, но и тысячи лет. И от мысли об этом Адель расхохоталась.

Конечно, она испытывала чувство разочарования, что ее захватывающее дух приключение с Юлием закончилось, толком не начавшись, но осознание того, что она находится в Помпеях первого века нашей эры, приводило ее в восторг, от которого на коже появлялись мурашки. Как на американских горках – страшно и весело. А главное, ужасно интересно!

– Domina, – прервал ее размышления рычащий мужской голос, – эдил просит тебя идти в дом.

– А в чем дело?

– Ступай за мной.

Номенклатор повернулся к ней своей широкой спиной и быстро зашагал вперед. Адель послушно последовала за ним.

В атрии на скамье у квадратного имплювия сидел Кален. Его обрюзгшее тело, казавшееся невероятно толстым в широком белом хитоне, коротко стриженая голова и короткие, мясистые пальцы рук вызвали у Адель прилив отвращения. Она остановилась в нескольких шагах от эдила и глубоко вздохнула.

– Ты звал меня?

– Подойди.

Его голос прозвучал строго, даже грубо. Адель слегка оробела и обошла бассейн с другой стороны.

– Сядь на скамью, femina.

Он указал ей на лавку напротив себя. Она покорно села и замерла.

Кален пристально смотрел на Адель, на ее беспокойные глаза, изящные тонкие руки, на небрежно спадающие волосы, и этот оценивающий, ощупывающий взгляд был еще отвратительнее, чем весь его облик.

– А теперь говори мне правду, – наконец произнес он.

– О чем?

– Как ты познакомилась с моим сыном? Какие у вас отношения? Что за чушь ты несла о другом времени?

Адель растерянно посмотрела на него и тяжело вздохнула. Ей не верят и не поверят никогда. Да разве она сама, встретив на улице Арлингтона завернутого в тогу Юлия, поверила бы, что он прибыл из прошлого? Наверняка сочла бы, что это участник костюмированного бала или провинциальный актер.

– Я уже все рассказала, – просто ответила она и опустила глаза.

– У меня есть основания не верить тебе.

Адель пожала плечами.

– Как угодно. Я больше не буду ничего объяснять.

– Вот это да! – Кален хлопнул себя по коленям и откинулся на резную спинку. – Никому не позволено так со мной говорить! Я же эдил Помпей!

– Ну и что?

Чутье подсказывало Адель, что с этим человеком следует быть дерзкой и решительной, иначе он не станет с ней считаться. «Главное – напустить на себя побольше значительности, – подумала она. – Тогда он сможет принять меня за важную персону, по каким-нибудь политическим соображениям сохраняющую инкогнито».

– Клянусь Юноной, ты смелая женщина! А ведь я могу отправить тебя на казнь, если пожелаю.

– За что?

– За неуважение к моему чину.

– Разве это достаточный повод?

– Я скажу, что ты христианка.

– Доказательства?..

Кален рассмеялся ей в лицо.

– Сейчас в империи так обстоят дела, что одного подозрения в приверженности вероотступникам достаточно для повешения. И то если повезет.

– А если не повезет?

– В таком случае тебя растерзают хищники на глазах у кровожадной толпы.

Адель взглянула на эдила: тот говорил совершенно серьезно. И тогда она разыграла последнюю карту.

– Quod licet Jovi, non licet bovi,6161
  Что позволено Юпитеру, не позволено быку (лат.) – римская поговорка.


[Закрыть] Кален, – спокойно произнесла Адель, чуть прищурившись. – Не советую тебе превышать свои полномочия. Не гневи богов и августейшего Нерона.

Она увидела, как вспыхнуло его лицо, а глаза налились кровью. Он сжал кулаки, пару раз глубоко вздохнул и решил сменить тон.

– Недавно я сказал, что мой сын в скором времени навестит тебя. Спешу сообщить, что не допущу этого. От моего бдительного взора не укрылось, как он на тебя смотрел. Уж не знаю, что между вами приключилось этой ночью, но продолжения не будет. Ты поняла меня? Я приложил немало усилий, чтобы убедить моего старинного товарища Клавдия, весьма состоятельного и влиятельного сенатора, отдать свою красавицу дочь с огромным приданым за моего сына, который способен только слагать бездарные вирши. Он называет себя поэтом и сам свято в это верит, не замечая, что над ним смеются все, кто хоть раз его слышал… – Эдил вздохнул то ли с сожалением, то ли с досадой. – Надеюсь, ты не хвалила его стихи?