Текст книги "Последняя жертва"

Глава 15

– Итак, Евгений Васильевич. Значит, вы утверждаете, не видели ничего подозрительного? Ни по прибытию, ни после того, как покинули ресторан?

– Никак нет… иээээ… товарищ… ээээ… капитан, – смешно замотал головой мужлан с маленькими глазками. Его слюнявые губы при этом смешно вытянулись вперёд, а щёки, заплывшие салом, активно задергались из стороны в сторону. Гоша, сидевший сбоку от стола, за которым Юра допрашивал двух самых главных свидетелей, злорадно отметил про себя, как же сейчас он напоминает индюка, и ничуть не удивился бы, если Гребнёв в этот момент вдруг издал бы характерное курлыканье. Второй сотрудник «ЛК», худой молодой брюнет с выпученными глазами, поспешно сделал утвердительный кивок. Гоша увидел, как тонкие пальцы этого паренька сжали лежавший на коленях портфель так, что аж побелели.

Оба явно чувствовали себя не в своей тарелке. То ли из-за того, что их вызвали на допрос в полицию, то ли из-за присутствия здесь главы конкурирующего издательства, у которого они самым наглым образом пытались переманить автора и его жену. Особенно если учесть, что сразу после встречи с ними её похитили.

– А вы в курсе, что вы оба видели её последними? – отчётливо, делая упор на последнее слово, произнёс Георгий, нацелив на них пристальный и твёрдый взгляд.

Молодой парень нерешительно посмотрел в ответ, и тут же быстро отвёл глаза. Лысый же только ещё больше ссутулился, бегло посмотрел на стол Юры, прошарив, словно крыса, глазами, все бумаги, и начал прочищать горло. Гоша презрительно наблюдал за ними. Тоже ему. Затряслись, как нагадившие коты. Сейчас он, видя переговорщиков Сокова в первый раз, искренне недоумевал, как можно было доверять подобные дела таким простофилям. Интересно, как они заманивали писателей? Предлагали круглогодичную скидочную карту в их местную столовую и бабушкины пирожки?

– Да… в-вы что?! – наконец отмерев, взвизгнул Гребнёв, поняв, куда он клонит. – Мы… да никогда… Да наш начальник… – Он разволновался так, что на мгновение захлебнулся своей речью.

– Не знаю, не знаю, – уничтожающе елейным тоном произнёс Гоша; впрочем, постаравшись, чтобы его дальнейшие слова звучали как можно более сухо и строго. – Ксюша ведь понадобилась вам именно в тот день. И ваше опоздание – почему оно не может оказаться частью хорошо спланированного дела? Если это, конечно, не безалаберность и полное неуважение и как к человеку, и как к автору, который – как вы надеялись – будет с вами сотрудничать.

Георгий внимательно посмотрел на толстяка и вопросительно склонил голову, давая тому понять, что ждёт немедленного ответа. И с удовольствием отметил, что лысина его вмиг покрылась испариной, глаза забегали ещё быстрее, а нижняя губа выпятилась, задергалась и заплясала тверк. Парень же окончательно застыл и побледнел; глаза его выкатились ещё сильнее, что придало ему комичный вид.

– Н-нуу… Нет, нет, нет, – Гребнёв замотал головой так интенсивно, что капли пота с его лысой головы полетели в стороны. – Мы правда, мы не хотели… Это всё проклятая авария, из-за неё мы и опоздали, – он беспокойно поёжился. – Самим было неловко, что так получилось. Но мы честно предупредили Ксению Геннадьевну, она могла бы уйти, если хотела… Она согласилась остаться, мы всё уладили.

– Конечно. Она решила вас подождать, чтобы поговорить, иначе вы бы от неё не отстали, – процедил Гоша.

– Кто ещё знал о том, куда вы направляетесь? – спросил Юра.

– Соков знал, – прошептал Гребнёв. Его спутник снова торопливо закивал. – И… и всё.

– То есть, ваш начальник приказал вам отвести её в определённое место, – уточнил Гоша. – Вы ведь выбирали, где встретиться, верно?

Тот едва заметно кивнул.

– Ага. А почему бы тогда нам не подумать, что вы же и задержали её на положенный срок – на такой, чтобы ваш наёмник вовремя успел занять позицию и напасть на неё? – не унимался Георгий. Теперь, особенно после отчета Журавлёва, предоставленного ему сегодня утром, он был абсолютно уверен, что «ЛК» не имеют никакого отношения к пропаже Ксюши. Но испуганный и деморализованный вид этих петухов, которые вместе со своими боссами изначально были о его жене невысокого мнения, преследовали её, навязывая свою контору, и толкнули своим существованием в лапы преступника, приносил ему мстительное удовлетворение.

– Да не было такого! – заголосил толстяк, подняв свой тон ещё на октаву выше, от усердия аж брызнув слюной. – Никто никого не… – он облизнул губы. – Да, мы хотели переманить Ксению Геннадьевну к нам, это так, н-не отрицаем – она превосходный, подающий надежды писатель. Мы даже видели кино по её книге, и начальник наш тоже смотрел – оценил, да… И интервью с ней – она нам понравилась. Да и коммерчески она бы тоже нам… эээ… начальнику… была выгодна – в последнее время продажи её книг поднялись, особенно после выхода фильма. Сколько бы она ещё могла… ох, простите, – виновато потупился он, затем сухо откашлялся и добавил: – Но мы никого не принуждаем силой. Если писатель отказывается с нами сотрудничать, мы уходим в сторонку. Но похищать его, чтобы выбить согласие… или чтоб насолить его издателям – нам такие дела совсем не нужны! Это же серьёзная уголовщина! Зачем нашему начальству связываться с криминалом? Да и если бы каждый раз так делали с теми, кто не пошёл к нам – это сколько мы бы вытерпели заморочек и риска! Кому это надо?

На лице дядьки застыло вполне искреннее недоумение, и Гоша для себя не мог не согласиться с тем, что эта часть рассуждений прозвучала у него логически обоснованной.

– Ну да. Тогда бы вам, видимо, пришлось налаживать целый конвейер сбыта непокорных писателей – так сказать, ни нам, ни вам, – хмыкнул он. – От такого одни убытки.

Он чуть подался вперёд, чтобы они лучше его видели.

– Только между Ксюшей и остальными есть одна разница. Скажите, Евгений Васильевич, – медленно, вкрадчиво и внятно проговорил он. – Вам так нужна была она, что вас даже не смутил факт, что она моя жена?

Гребнёв снова удручённо замолчал и нахмурился так, что сходство с индюком стало как никогда сильным.

– Это всё Соков, – промямлил он, глядя себе под нос. – Он всё равно решил предложить ей перейти к нам. Он просто захотел попробовать… А мы что? Если начальник приказал – надо выполнять. Не думайте, что это была чисто наша идея. Мы и сами сомневались в том, что Ксения Геннадьевна… покинет вас, Георгий Андреевич. И, к слову, она, – впервые за всю беседу Гребнёв поднял на него глаза. – Она так нам и сказала. Она просто пришла в бешенство, когда мы стали ей предлагать! Да. Слышали бы вы…

Молодой парень, которого звали Анатолий, вежливо кашлянул. Гоша и Юра, успевшие уже забыть о молчаливом помощнике, изумлённо посмотрели на него.

– Кхм, – он ещё раз вежливо напомнил о себе. – У меня есть запись. Наш разговор с Ксенией Архипкиной записывался на диктофон. Сейчас найду, что она говорила.

Анатолий достал телефон, поводил пальцем по экрану и, наконец, ткнул в него. Гоша прислушался. Вначале до него доносились только обрывки фраз, сказанные мужским голосом (видимо, Гребнёва), но парень усердно водил пальцем по сенсорному дисплею, выискивая нужную ему часть разговора.

– Ага, – торжествующе сказал он. – Здесь!

С болезненно сдавившей грудь радостью, Гоша узнал голос своей несчастной жены, который раздавался из динамика, прокатываясь по всему помещению:

«Евгений Васильевич! Вы и ваше начальство просто ничего не знаете. Я понимаю. Должно быть, вы все, подумав, что мы переехали сюда, решили, что он…»

По мере того, как Ксюша продолжала говорить, Георгий чувствовал, как его дыхательные пути начинают медленно сдавливаться чем-то тяжёлым, так, что следующий вдох дался ему с большим трудом, а к глазам подступили слёзы.

Собрав всю выдержку и самообладание, он с каменным лицом дослушал запись, хотя внутри у него градом обрушивалась стена горячих, разъедающих душу капель дождя. Когда запись кончилась, в наступившей тишине их стук начал бить его ещё сильнее, а их гулкое эхо проносилось до самых дальних уголков его сознания.

– Ну да. Так… и было. Вот, – смущённо подытожил Гребнёв. – А потом она ушла.

Он продолжил сыпать дальнейшими оправданиями, сожалениями и предположениями, кто мог сделать это с ней, но Гоша почти не вслушивался в этот не несущий никакой полезной информации словесный поток, и лишь кивал время от времени с серьёзным видом. У него перед глазами снова стояла чудовищная картина с видеопленки и лицо Ксюши.

Когда Юра наконец-то задал переговорщикам последние уточняющие вопросы и вышел вместе с ними в коридор, он, не в силах больше сдерживаться, закрыл лицо руками.

* * *

– Ну, с обвинениями ты их, конечно, закошмарил, – прокомментировал Юра некоторым временем позже.

Гоша равнодушно пожал плечами. Никакой жалости к недавним посетителям он не испытывал.

Друг стал внимательно просматривать распечатки, которые не так давно принёс, вбежав в кабинет, белокурый парнишка, который, как догадался Георгий, тоже служил в оперативном отделе. Юноша выглядел очень молодым и был похож скорее на студента – первокурсника, чем на Юриного коллегу. Пробыл он здесь недолго, убежав так же быстро, как появился.

– Тут звонки Евгения Гребнёва, Анатолия Соломина и Валерия Сокова за последнюю неделю, – пояснил он. Сейчас приступили к их проверке. Хотя, – он потряс листами. – Я лично тоже их не подозреваю.

– Да чёрт с ними, – отмахнулся Гоша, впервые заговорив после ухода Гребнёва и его помощника. Он встал со стула и медленно проговорил: – Завтра – или, может, уже сегодня вечером – всем будет известно про то, что случилось. Этот бегемот и его прихвостень всем растреплют. Затем он тяжело вздохнул, и прибавил: – Да и что теперь. Всё равно бы об этом рано или поздно узнали.

Осознав это, Гоша совсем помрачнел. Ещё и эта чёртова суета. С завтрашнего дня издательство начнут атаковать все представители СМИ. Закидают звонками, электронными письмами, а потом начнут дежурить у входа, надеясь поймать себе информатора. Надо будет сегодня предупредить Марка Фёдорова, начальника пресс-отдела, что в ближайшем будущем ему и всем его подчинённым предстоят нелёгкие времена. А ещё – переговорить с Антоновым и своей секретаршей Татьяной.

Да и сам он был вовсе не в восторге от того, что каждый репортёр захочет ткнуть палкой в его свежую, кровоточащую рану. Как будто и без того было легко…

Дверь отворилась, и в общую комнату вошёл вчерашний парень. Сегодня на нем была мятая серая футболка в полоску, брюки цвета хаки и всё то же серьёзное, угрюмое лицо. Не меняясь в выражении, он коротко кивнул Юре и Гоше и поспешил к своему компьютеру.

– Привет, Лёха! – Юрий махнул ему рукой, затем встал, обогнув стол, подошёл к Гоше и тихо сказал: – Он у нас всегда неразговорчивый. И работать любит больше с бумагами и техникой, чем с живыми людьми.

– И судмедэкспертом ему бы тогда подошло…, – машинально отреагировал Георгий, глядя на часы. – Ладно, я…

Дверь отворилась ещё раз, и на пороге показалась строгая дама в полицейской форме. Брюнетка с высоким пучком на голове, прямоугольных очках, идеальным макияжем и туфлями на каблуках; возраст её навскидку варьировался от тридцати пяти до сорока с небольшим. Синие пиджак и юбка – карандаш вплотную облегали её стройную фигуру. Из-за её плеча выглядывал какой-то мужик со всклокоченными волосами.

– Елена Сергеевна! – всплеснул руками Юрий. – Здравствуйте! Рад вас видеть! Что у нас случилось?

– Так, Аркадьев, – не обращая внимания на его приветствия, отчеканила дама. – Хорошо хоть ты на месте. И тебе, Волчков, привет, – женщина сухо кивнула молчаливому парню. Голос у неё оказался низкий и стальной.

– Да, Вячеслав Леонидович сегодня уехал по делам в центр…

– Ближе к делу. Вот, привела вам подарочек. Этот товарищ пришёл сейчас к нам и стал утверждать, что он – свидетель по делу Архипкиной. Хочет что-то сказать.

Гоша почувствовал, как внутри у него всё напряглось.

– Короче, не буду вам мешать. Сейчас он зайдёт и сам всё расскажет. Гражданин, заходите, пожалуйста, – она посторонилась, пропуская спутника вперёд.

Мужик был среднего телосложения, хотя под его замызганной, застиранной и видавшей виды рубашкой, которая когда-то была оранжевой в красную клетку, уже вырисовывалось пивное брюхо. Остальная одежда была под стать: темная куртка – то ли серая, то ли чёрная, но загрязнённая и выцветшая, местами подранная; широкие выгоревшие голубые джинсы, спадающие с его живота, и поношенные ботинки. Короткие тёмно-русые волосы гостя были взлохмачены и торчали в разные стороны – кроме того, их, кажется, давно не мыли.

– Коростылёв Александр Петрович, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, – прохрипел неопрятный субъект.

«Ну, надо же, – удивлённо подумал Гоша, быстро возвращаясь на своё прежнее место. – На вид ему можно дать полтинник!»

После того, как Юра записал все его данные, тип завел рассказ:

– В общем, это… Я видел, там какая-то фигня произошла.

– Так, а теперь подробней и по порядку. Какая фигня, где произошла, что ты видел? – начал уточнять Юрий.

– Так это… на Яровиковской я видел, – пояснил мужик. – Точнее там, рядом. Где эта… гостиница блатная. Мимо я шёл, короче. Это два или три дня назад было.

– Так два или три? Можешь вспомнить число, время?

Коростылёв икнул.

– Ща… Это я вечером шёл, где-то в девять – начале десятого. Пехом две остановки шёл, потому что оттуда на мой автобус хрен сядешь. Мы это в лесочке там неподалёку, ну… Вовку провожали. Они-то на тачках были, но я не захотел на ночь оставаться там, в машине Вовкиной спать – дома-то теплее! И удобнее! И вообще, с утра рано на работу надо было. Сильно там я не пил, не.

– Куда провожали? В последний путь? – не удержался Юра.

– Нет, – снова икнул мужик, не поняв шутки или не обратив на неё внимания. – Он на следующий день в Москву уезжал. Значит, это было семнадцатое. Точно. Отмечали… вот. Ага. И, значит, иду я такой и слышу прямо крики, визги истошные, будто убивают кого. Прям точно баба орет. Ну, я то место к тому времени прошёл, откуда крики. Вернулся, сам не знаю, зачем, глянул так аккуратненько в проулок– мама родная! Вдалеке было, конечно, неблизко, но я разглядел. Там какой-то крендель просто поднял бабу с земли, встряхнул так, и утащил её в лес! Вот. Она в белом была, если важно.

Он, задыхаясь от возбуждения, перевёл дух.

– Я тогда так испугался, господи, прости, так испугался! Просто подумал – а если этот тип меня заметил, что я за ним наблюдал? Тогда он сейчас за мной погонится и порешит! Я и драпанул как угорелый! Откуда только силы взялись. Бежал до самого «Телекома», мать его ити.

– То есть, ты видел, как кто-то напал на девушку и утащил её в лес? – подвёл итог Гоша. – А обратиться с этим в полицию ты решил только сейчас?

Он говорил спокойно, но чувствовал, как в душе у него закипает ярость. И вызванная в первую очередь не пренебрежительным словом «баба» в отношении Ксюши из уст этого простака.

– Ну да. Да как-то стрёмно стало. Подумал, может, ту бабу ищет кто. Вдруг он её похитил? Если бы в лесу трупак нашли, все бы уже давно об этом трубили. Значит, либо она выжила, либо пропала. Я и подумал – если чё, мой рассказ может сгодиться. По-любому тут свидетели нужны в этом деле. Если он её изнасиловал, например, то я его видел…

Георгия затрясло от гнева. Кровь бросилась ему в голову. Сейчас он испытывал непреодолимое желание подойти и дать ему в лицо. Видимо, заметив его настроение, мужик притих и уже с меньшим энтузиазмом добавил:

– Это… Вы, наверное, осуждаете меня, что я тогда не рванулся её спасать. Но, понимаете… я боялся. Да. Он ведь мог и меня убить. Зачем мне в это ввязываться? На словах или в кино да, все поступили бы правильно. Только в жизни редко кто будет рисковать собой ради постороннего человека. Я… можете считать меня трусом, или малодушным, но я – как большинство.

– Никто и не настаивает, что ты должен был разыгрывать из себя героя, – прорычал Гоша. – Но ты хотя бы сразу мог сообщить в полицию? Если ты так трясся за свою шкуру – что тебе мешало добраться до безопасного места и позвонить?!

– Ну, я… – начал жевать слюни мужик, но Гоша не дал ему продолжить:

– Так, может, было бы больше шансов найти преступника по горячим следам. А твоё бездействие приведёт к тому, что и ты косвенно будешь виновен и в судьбе жертвы, и в том, что маньяк уйдёт от поимки.

Он откинулся на стуле, снова ощутив удар ножом – их было много, и лезвие каждого оставалось внутри него, продолжая причинять боль. Они возникали всякий раз при мысли, что Ксюша могла попасть к серийному маньяку, и что он мог с ней сделать – или делать в эту самую минуту.

Гоша молчал всю оставшуюся беседу. Насчёт похитителя ничего особенного любитель подвыпить не сказал, повторяя стандартные описания: во всем чёрном, телосложение вроде бы плотное, похож на мужчину… Разве что добавил, что ростом тот был выше своей жертвы. Когда свидетель наконец ушёл, оставив после себя лёгкий запах дешевого пива, он тоже поднялся.

– Я в какой-то момент даже подумал, что ты ударишь его, – настороженно сказал Юра, не спуская с него глаз. – Ты куда?

– Поеду по своим делам. Не буду же я весь день тебе мешать, – ухмыльнулся он, направляясь к двери.

– Ааа, – слегка отступил Юрий. – У тебя, наверное, теперь… проблем добавится? С прессой? – он невнятно мямлил, явно подбирая слова и опасаясь, что сейчас друг накинется и на него.

– И это тоже, – пробормотал Гоша, и решил-таки рассказать ему о предстоящем сегодня деле, которое волновало его даже больше назойливых журналистов. – Я сейчас еду к дяде Ксюши. Её нет уже третий день, и сегодня Ефим Алексеевич позвонил мне. Я же просто… не смог заставить себя взять трубку, – выдохнул он. – Тогда он написал, что не смог сегодня до неё дозвониться, и всё ли у нас в порядке. Я в ответном сообщении заверил его, что всё хорошо, и мы сегодня к нему приедем, – Гоша с грустью посмотрел на стену слева от себя. – Откладывать это больше нельзя. Да и будет ужасно, если завтра он всё в первую очередь узнает из новостей.

– О, – Юра в смятении опустил голову, явно не зная, что сказать ему в такой тяжёлой, трагической ситуации.

Георгий и сам не знал, как будет говорить со стариком, и каково это – быть гонцом, приносящим недобрую весть. Он бы сейчас с большим удовольствием переложил эту ответственность на кого другого. Например, попросить об этом Юру – чтобы он сделал это лично, или возложил эту неприятную процедуру на одного из своих коллег. И, скорей всего, у них уже был опыт подобных бесед, когда им приходилось говорить с родственниками потерпевших и погибших. Или снова обратиться к Владу.

Но вот только Гоша понимал, что сделать это должен он.

Юра, так и не решив, что сказал, молча кивнул ему в знак прощания и поддержки.

Ксюша, похищенная неизвестно кем… Неведомый преступник – легенда этого городка, похищающий людей, и её, возможно, тоже… Разговор с дядей Ксюши… Сейчас пожилой библиотекарь обвинит его во всем, и Гоша не сможет его за это осуждать. Пресса и телевидение… Дальнейшая череда долгих, мучительных дней, сулящая лишь бесконечные разговоры, перемолвки и обсуждения – как открыто, в статьях и телепередачах – так и скрытно, тихим юрким шёпотком среди его сотрудников, приятелей и партнеров, который будет затихать при малейшем его приближении. И в центре всего этого хаоса – его собственное, томительное ожидание новых известий.

Мантра, которой нет конца и края.

В довершение ко всему, Гоша, спускаясь на первый этаж к выходу, ещё и задел локтём стоявший на подоконнике лестничной клетки между этажами цветок в горшке, едва не уронив его.

Цветок. Его Ксюша любила цветы.

Глава 16

Это был третий закат солнца, который она наблюдала здесь, и третий раз – с мыслью, что он может оказаться последним в её жизни. Печально следя за тем, как на небе вспыхивают ярко-розовые полосы, Ксения уткнулась лбом в твёрдую грубую древесину, отделяющую её от внешнего мира.

От голода у неё ещё днём появилось головокружение, которое не проходило до сих пор. А может, помимо этого, сказались общее утомление и постоянный, испытываемый ею каждую минуту пребывания здесь, страх.

Биологический ритм часов её сбился: теперь основная часть бодрствования и физической активности, когда она упорно расковыривала гвозди в досках, шатала последние за верхний край (там, где между ним и потолком был зазор, достаточный, чтобы пролезла ладонь), пытаясь выломать, приходилась на ночь. С одной стороны, это было ужасно, поскольку в темноте к ней со всех сторон подползали мёртвые твари. Они шипели ей в спину, выли, и норовили ухватить за ноги. Минувшей ночью к покойнице в красном платье и полусгнившей блондинке присоединилась ещё одна – с блестящими волосами, из-под которых в её пустые глазницы текла кровь.

А с другой стороны, Ксюша только ночью могла спокойно предпринимать попытки освободиться – убийца, судя по всему, не оставался здесь ночевать, предпочитая, чтобы призраки мёртвых, убиенных женщин приходили только к ней. Да и страх от их появления придавал ей адреналин, а тот – физическую силу.

Сегодняшней ночью они опять к ней пришли. Дверь в ванную то и дело с ужасным скрипом норовила закрыться, да и тусклого света, падающий оттуда, был слишком слаб, чтоб их прогнать. Блондинка в этот раз спряталась у неё под кроватью, брюнетка с окровавленным черепом тихо подбиралась из дальнего угла, Красное Платье заняло неизменное место у неё за спиной. А ещё одна, новенькая – Ксюша предположила, что это был раздроблённый ею при падении в подвале скелет в зелёных лохмотьях – тихо выла за железной дверью, пытаясь войти, и скребя по ней так, что у Ксении волосы вставали дыбом.

Дрожа от страха, она пыталась сосредотачиваться на мыслях о Гоше. О его шёлковых волосах шоколадного цвета, чувственных губах, дымке его серых глаз, в которой она всегда растворялась. О том, что он её обязательно найдёт и вытащит отсюда. Ксюша представляла, как он вместе с Юрой посылает в леса огромные толпы людей на её поиски. Те прочёсывают их «стеной», и, в конце концов, находят этот дом, откуда её в итоге спасают. Утром, днем и вечером, когда не спала, она постоянно прислушивалась к любому шороху извне, всем сердцем ожидая того, что сейчас за ней придут. Нынешним утром она даже заснула, прислонившись спиной к деревянной стене (отчего спина потом болела полдня). Ночью же, из-за привидений, сделать это было сложно, но она пыталась.

А иногда в её голову закрадывались страшные мысли, что Гоша не приходит потому, что маньяк уже убил его, когда муж пытался до неё добраться. Сердце Ксюши при этом сжималось, и она гнала эти мысли прочь.

За ночь она несколько раз уставала от своей деятельности и принималась плакать, тряся в воздухе онемевшими, покрытыми свежими царапинами пальцами – ноющими так, словно она безотрывно два дня писала на телефоне, но подойти к кровати не решалась – покойница под ней только этого и ждала.

Покойница… Да. Тем краем сознания, что ещё сохраняло трезвость рассудка, Ксюша начинала понимать, что от переутомления, стресса и голода грань между реальностью и вымыслом стала для неё как никогда более размытой. И сейчас, не меньше, чем самого маньяка, она боялась, что на таком «благоприятном» для этого фоне у неё начнутся галлюцинации, и она чётко начнёт видеть все эти ожившие трупы на самом деле.

Чёрт бы побрал. Ксюша всегда боялась привидений и чудовищ. В детстве она отказывалась спать одна в своей комнате, если мама не сидела с ней, читая ей сказки до тех пор, пока дочка не заснёт, а потом ещё не оставляла ночник включённым, а дверь в коридор, где горел свет – открытой. Ночник был старый, советский, принадлежавший ещё её бабушке – она и дедушка жили вместе с ней и мамой, и мама перенесла его в Ксюшину комнату. Он был сделан в виде белой лилии с оранжевой каёмкой по бокам лепестков, с красным камнем в центре, изображавшем пестики и тычинки. Всё это было закреплено на тёмно-зелёном блюдце. Когда ночник включался, изображение лилии тенью ложилось на противоположную стену, и Ксюше это нравилось – её детская комнатка вся становилась «цветочной».

Она ухватилась за деревянную опору.

Кажется, сзади что-то хрипело.

Ах да… это же мёртвые женщины. Души, обречённые вечно шататься рядом с местом своей насильственной смерти.

«Только не оборачиваться…»

Светильник. Бабушкин. Мамин.

Ох, чёрт, она потеряла брелок…

Ксения громко всхлипнула. Где-то рядом одна из умерших отозвалась ей таким же душераздирающим всхлипом.

И как же есть хочется.

Брелок-кот… Ей семь лет, она смотрит на витрину газетного киоска «Розпечать», и ей безумно нравится симпатичный серый котик с розовым бантиком на шее и прикольной подвесочкой. Она заворожено глядит на него – и вскоре получает от любящей мамы, а заодно и мороженое-стаканчик в соседнем киоске. Мама берет её за руку, чтобы перевести через дорогу, а Ксюша держит в руке брелок и неотрывно разглядывает, любуясь, как игриво в нем переливаются солнечные блики…

Как вокруг много солнечного света!

Она всем своим существом устремилась туда, даже не поняв, что потеряла сознание.

* * *

Очнулась Ксюша там же, где упала – в закутке у правого угла, рядом с деревянной стеной. Она застонала. Ей так не хотелось возвращаться в свою тюрьму из замечательного сна, в котором она снова была ребёнком, и в белом сарафанчике с пышной юбкой, чешках и белых колготках в полоску, радостно плясала в кружке местного ДК под «Танец маленьких утят» вместе с остальными детьми, со смехом повторяя движения учительницы-хореографа. Вика Лебедева, её лучшая подружка в начальной школе, черноволосая девочка в нарядном розовом платье из шуршащей, словно пакет, ткани, веселилась рядом, счастливо глядя то на неё, то на Галину Николаевну, улыбаясь полубеззубым ртом – тогда у неё активно выпадали молочные зубы.

Ксюша вздохнула и еле поднялась, чтобы сесть. Голова у неё закружилась. Интересно, где сейчас Вика? В пятом классе она перевелась в другую школу, и больше Ксюша о ней ничего не слышала.

Пошатываясь, она добралась до кровати и рухнула на неё, закрыв глаза. Во рту было сухо. Голова гудела. Желудок снова начало неимоверно крутить, словно там образовалась сосущая чернота, поглощающая стенки, благодаря чему орган выворачивался наизнанку. Она перевернулась на левый бок, прижала колени и груди и начала дышать как можно глубже, надеясь, что всё это поможет.

Вскоре она услышала, как вернулся хозяин дома, и невольно испытала облегчение. С тех пор, как позавчера днём он уехал, оставив ей капусту, он здесь не появлялся, и Ксюшу иногда посещал страх, что он может больше вообще не приехать. Случись с ним что – и её ждала бы голодная смерть взаперти.

На эти мысли желудок ответил ей схваткообразной болью от очередного спазма.

Интересно, захочет ли похититель сейчас ещё раз принести ей еду? Или решит проучить её после того, как она поступила тогда с его капустой?

Сейчас Ксюша уже готова была пожалеть об этом. Открыв глаза, она посмотрела на стены: кое-где на них всё ещё виднелись прилипшие и засохшие останки злосчастного блюда.

С приходом маньяка в дом страх за свою жизнь вновь превратился из спящего вулкана в извергающийся, заливающий потоками лавы каждую клеточку её тела. Нервы её напрягались до предела, когда их главный центр управления – мозг – начинал перебирать всевозможные варианты того, чем может обернуться столь близкое нахождение убийцы, вплоть до самого худшего. А что самое страшное, Ксения понимала, что в том состоянии, в котором сейчас находится, не сможет противостоять ему. Главное сейчас – это, не упав от головокружения в обморок, добраться до ванной и попить воды. Вода позволяет ей поддерживать внутренние ресурсы организма хотя бы на треть от нормы. То, что она здесь есть в неограниченном количестве – на самом деле было большой удачей. Проглатывая её столько, чтобы она заполняла пустой желудок, Ксюша вспоминала случаи, когда люди выживали в экстремальных условиях, целый месяц употребляя одну воду.

Целый день сегодня она старалась находиться в пределах видимости в замочную скважину, понимая, что маньяк снова будет наблюдать за ней, и опасаясь, что если она исчезнет из поля зрения, пройдя в ванную или закуток, он зайдёт сюда. Порою Ксюша кожей ощущала его присутствие по ту сторону двери, и, всякий раз, услышав за ней шевеление, она холодела.

Сил у неё всё равно оставалось не так много; их надо было беречь, поэтому почти всё время она просто лежала на кровати, борясь с дурнотой, и время от времени проваливаясь в полубредополусонное состояние: ей казалось, что Гоша нашёл её, что он сейчас рядом с ней. Она слышала его голос, чувствовала тепло его рук и ощущала запах его груди. Но когда она пыталась дотянуться до него, обнять – просыпалась, обнаруживая, что ловит руками пустоту.

Мысли её плавно переходили к воспоминаниям реальных историй, когда похищенные женщины годами находились в заключении у психопатов, ежедневно подвергаясь гнёту, насилию, рожали от них детей… Когда она представляла себя на их месте, у неё тут же начинались рвотные позывы. Один раз её действительно стошнило – она едва успела свеситься с кроватью. Рвоты было совсем мало, и она была какая-то жёлтая – скорей всего, её рвало уже желчью.

«Кто, пожалуйста, найдите меня, чтобы это не стало реальностью. Я не хочу…»

«А ещё мне очень, очень, очень нужна еда».

И средства личной гигиены. Из таковых здесь были лишь туалетная бумага и белое хозяйственное мыло – используя такой бедный арсенал, Ксюша справлялась, как могла.

На улице зарядил дождь, и по крыши забарабанили капли.

Она стала думать о маньяке. С того первого дня, когда он взял её силой, он больше не пытался навредить ей. По крайне мере, если не учитывать, что он морил её голодом. Может, с ней он действительно решил расправиться подобным образом? И теперь с удовольствием наблюдает, как она мучается от голода, и думает, когда же она, наконец, сдохнет.

«Но он же принёс капусту! – зазвучал в голове протестующий голосок. – Может, если бы ты её съела, он угостил бы чем-то ещё?»

Ксения хмыкнула. А может, он принёс один раз ей еду, чтобы продлить её муки. Вполне в духе такого, как он: подумать, что обычные пытки он уже проводил на всех остальных, а ей вот устроит голодовку со смертельным исходом.

Или он держит её для какой-либо другой пытки, устройство для которой пока что готовит?

«И потому он каждый день уезжает».

Фух. Ксюше резко стало жарко. Предположения и домыслы насчёт его мотивов продолжали сыпаться к ней в голову.

«А может, о моей пропаже уже объявили по телевидению?»

Ксюша представила, как Гоша выступает перед репортерами с серьёзным, грустным лицом, а глаза его при этом, сделавшиеся ещё шире, глубже и выразительней – как всегда бывало, когда он говорил о чём-то важном и мудром – лихорадочно блестели.