Текст книги "Дирк Лайер. Мое темнейшество"

Викки Латта
Дирк Лайер. Мое темнейшество

Глава 1

Дурное дыхание изо рта у человека – в сущности, не такая и неприятность. Проблема, когда собеседник уже не дышит вовсе. А тебе его при этом нужно допросить…

Впрочем, для опытного некроманта не бывает окончательно умерших, как и совершенно молчаливых. А запах… К нему со временем привыкаешь и перестаешь реагировать на тлен со смрадом. Зловоние не настораживает. Его принимаешь как должное.

Куда подозрительнее, если свежеподнятое умертвие не пахнет вовсе. А уж если от него исходит аромат фиалок, то это повод насторожиться…

Так что, когда ноздрей коснулся едва уловимый многослойный аромат, я оскалился, печенкой чуя неприятности. А запах между тем щекотал ноздри и вызывал желание вдыхать его полной грудью. Восхитительный аромат…

Правда, источало его уже начавшее разлагаться тело. Это была женщина. Хотя скорее старуха. Морщины на покрытом трупными пятнами лице, седые волосы… Впрочем, последние были уложены в кокетливую прическу и украшены явно девичьей заколкой. Карга, которой было не меньше семидесяти, до самой смерти явно пыталась молодиться. Да и после того, как сыграла в ящик, осталась кокеткой. Вон в гроб даже духи прихватила – фиал, что висел на цепочке на дряблой шее, источал приятный запах, заглушая вонь мертвечины.

– Это и есть твоя женушка? – скептически уточнил я у клиента.

– Она, зраза старая! Сколько крови из меня выпила, пока не сдохла… И, даже сдохнув, не дает пожить нормально. Спрятала свои бирюльки – и, довольная, лежит в гробу, лыбится, – сплюнув, произнес щеголь.

От аристократа у этого смазливого прыща была только оболочка. Зато какая выдающаяся… Правильные черты лица, светлая кожа, за гладкость которой наверняка отвечал брадобрейный амулет. Густые темные волосы уложены в идеальную прическу с легкими кудрями, приглаженными и зафиксированными помадой.

Видимо, за морду и то, что пониже ремня, богатая карга и взяла этого пижона в свою постель, а потом и в супруги. Одела в темный фрак с длинными фалдами и белоснежную рубашку с жабо и начала выгуливать по столице. Как породистую левретку. А он возьми и войди во вкус. Загуляй, как подзаборный кобель, и проиграйся в карты… И дело наверняка бы закончилось скандальным разводом, но малой подсуетился и успокоил взревновавшую бабульку так, что упокоил. Но и она отомстила, хоть и из могилы.

Об этом сам щеголь мне, конечно, не сказал, но я привык проверять, с кем имею дело, так что был в курсе предыстории. Этот же расфуфыренный вообще был не сильно разговорчивым, зато уж больно нервным. Суетился, как неопытная шлюха под клиентом. Глазенками стрелял, обливался холодным потом, когда договаривались… И все блеял про то, что нужно узнать, где покойница спрятала свои деньги…

Интересно, он, когда свою благоверную травил, так же трясся? Впрочем, это не мое дело, поскольку за него мне не заплатили. А вот за что дали аванс – это достать покойницу из-под земли, пока щеголя самого не достали те, кому он задолжал…

Впрочем, мне плевать было и на то, прирежут ли этого напомаженного. Главное, чтобы смазливый рассчитался сполна. О чем я и напомнил:

– Оставшиеся деньги вперед.

– С чего бы! – возмутился пижон. – Ты еще свою часть сделки не выполнил. Она ничего не сказала.

– Могу отпустить плетение, будешь сам допрашивать, пока она тебя – жрать, – добродушно предложил я. Сегодня я вообще был на удивление тихим и скромным – мог тихо прикопать. Скромно взять себе у трупа причитающееся. Если бы клиент решил возражать и угрожать.

Но щеголь хоть и был гадом последним, но трусом-то – первым. Потому проворчал сквозь стиснутые зубы что-то про наглых некромантов и отдал мне кошель.

Взвесил тот на руке.

– Трех монет не хватает.

Щека сопляка, слегка порозовевшая от уличного холода, дернулась, и тип нехотя отдал мне все.

– Инквизиции на тебя нет, – зло проворчал вдовец. – Теперь спрашивай давай у старухи, где цацки, и поживее. А то я замерз уже ждать.

Я лишь хмыкнул. Осенняя полночь на старом кладбище, где вольготно меж могил гуляют туман и мрак, – это не тенистая аллея центрального парка в середине лета. Да и запретные чернокнижные ритуалы не веселая забава.

А вырядился пижон именно как для променада в столичный полдень. И теперь, видишь ли, зябко ему среди мрачных надгробий.

Щеголь передернул плечами и поежился под луной, которая едва пробивалась сквозь густые облака, отбрасывая зловещие тени. Видно было, что щеголю тут неуютно настолько, что жутко. Но жажда наживы оказалась сильнее страха. Правда, ненамного, судя по тому, как этот наглец, вдовец, жеребец и прочий… -ец топтался рядом с кругом из свечей.

Тех было ровно двенадцать. И напротив каждой из них, зажженных и оплывавших воском, я начертил на земле руны, полив те собственной кровью – малая плата, которую просила тьма за запретный ритуал. Инквизиторы требовали куда больше – тюремный срок, а то и участие на зажигательной вечеринке под названием аутодафе. На такой некромант – главный гвоздь программы, вбитый, точнее, привязанный к столбу.

Мне же сгореть на работе не хотелось. Поэтому я предпочитал жечь сам. Пульсарами. Но пока жареным не пахло. Наоборот, воняло фиалками. И это насыщенное амбре из фиала покойницы начинало уже подбешивать. Тлен и смрад были хотя бы привычны. Надо поскорее заканчивать и закопать уже эту старуху. Снова. Потому я буднично, без балаганных фокусов с искрами магии и темными клубами чар приказал умертвию:

– Говори, где лежат драгоценности, – и пустил по плетению силу, заставляя старуху подчиниться моей воле.

Тело краги дернулось. Она сопротивлялась изо всех сил, противясь моей воле. Но я был сильнее. Гораздо сильнее. И душа, которая ненадолго вселилась в тело нежити, сдалась, заговорив.

Можно было бы, конечно, обойтись простым вызовом духа, но без телесной оболочки тот менее сговорчив. Да и сил на призыв уйдет больше, как и времени. К тому же мне хотелось посмотреть, как щеголь будет махать лопатой. Один вид этого надменного прыща, пыхтящего с заступом в руках, стоил многого!

– Деньги лежат в тайнике, за шкафом, – начала покойница. Ее голос был булькающим, но вполне четким: умерла она не так давно, и голосовые связки еще были относительно целыми, неразложившимися. Правда, говорила она медленно, все же для звуков нужно было набирать воздух в легкие. А для мертвяка это дело непривычное

– За каким шкафом, грымза?! В поместье их полно! – взбеленился клиент и едва не переступил круг из свечей, но я отбросил его от границы волной силы.

Пижон отлетел, плюхнулся на кучу свежей земли. Переступи он незримую черту – и сам бы сдох: круг отлично умел высасывать души из живых и утягивать в мертвомир. Но клиент, кажется, этого даже не понял.

– Какого демона! – выкрикнул он уже мне и вскочил с земли, набычившись.

– У меня их много, выбирай любого… – охотно предложил я. – Но если хочешь отправиться к ней, то в следующий раз мешать тебе шагнуть в круг не буду.

Мои слова дошли до щегла не сразу, но когда он все осознал, то стал белее, чем его жена-покойница. И «спасибо» вырвалось у него не иначе как от испуга.

Хотя я бы и не думал спасать этого идиота, если бы его смерть в круге не спровоцировала выброс силы. На такой инквизиция точно бы среагировала. Так что спасал я свои нервы, время, а не этого прид…

Впрочем, стоило только вспомнить о карателях, как они явились. И без всяких выбросов магии.

Приближение этих ребят я почуял, как акула каплю крови – издалека. Так что пассом разорвал путы, что связывали призрак покойницы с ее телом. Душа старухи тут же улетела в мертвомир. А труп безвольной куклой упал обратно в гроб на дне могилы.

Я же подхватил сумку с инструментами, перекинул ремень через плечо и перемахнул через могильную ограду.

Это произошло так быстро, что клиент даже ничего не понял, продолжая таращить на меня свои зенки.

– Э-э-э! – запоздало возмутился он. – Ты не закончил!

– Я как раз закончил. А насчет тебя – не знаю. Она сказала, где деньги: за шкафом. Моя часть работы и клятва исполнены, – усмехнулся я.

Мироздание тоже посчитало, что мы с пижоном в расчете, и метка, что появилась на моей руке после того, как мы с клиентом условились и ударили по рукам, исчезла. Я оголил запястье, убедился, что кожа чиста…

– Что вообще происходит? – меж тем завертел напомаженной башкой клиент.

– Ты сетовал, что инквизиции на меня нет. Ну вот она и появилась, – оскалился я, поправил перекинутый через грудь ремень сумки, убеждаясь, что та не будет мешать при беге, подхватил шляпу, нацепив ее на рыжую макушку, и сделал то, что делает каждый уважающий себя некромант, если хочет остаться в живых на неспокойном кладбище, когда силы не равны: дал деру.

– Эй! – понеслось мне вслед, и только. Этот идиот даже не подумал линять…

Я же перемахнул через могильный холм, еще через один. Стрелой пролетел кусты сирени, как со стороны разрытой могилы донеслось:

– Ни с места! Сдавайтесь! Вы обвиняетесь в использовании темной магии…

Кажется, этот придурок все же поменял суму на тюрьму… правда, по не сильно выгодному курсу. А мне же, чтобы не оказаться за решеткой, стоило поднажать…

Каратели, взявшие мой след, в лучших традициях ищеек и не думали отставать. Началась погоня по узким мощеным улочкам старого города. Я знал эти места как свои пять пальцев, но инквизиторы не отставали.

Какие же долбанутые, в смысле, целеустремленные и на всю голову ребята!

Про долбанутость, кстати, это не образно. Это буквально. Молодчики в черных мундирах долбили меня пульсарами от души. Чаще, правда, мимо. Но пару раз едва не зацепило.

Резко сворачивая в один из переулков, пришлось пригнуться. Заряд магии просвистел рядом с лицом и врезался в кладку, высекая искры и каменную крошку. Та чикнула мне по скуле, оцарапав.

Хорошо, что не в глаз… Плохо, что вообще задело… А просто отвратительно то, что инквизиция и не думала отставать!

Я пробежал по узкому переулку, в котором разминуться не то что двум всадникам, пешим-то с трудом удалось бы. Не оглядываясь, кинул за собой черный мрак, чтобы стереть все следы и оторваться.

Туман заклубился, потек по брусчатке, на которой выбоин было больше, чем булыжников, заскользил над поверхностью луж, сточной канавы и начал подниматься к черепичным крышам, чьи козырьки прогнулись, точно кошачьи спины…

Но топот позади не отставал.

Спасаясь, выбежал на перекресток. Сердце билось уже где-то в глотке, воздуха не хватало, так что глотал его уже ртом, как рыба, когда увидел, что впереди как спасение забрезжила освещенная улица.

Спальный район. Ухоженные домики, жители которых привыкли к безопасности, впрочем, не забывая об охране: вокруг домов мерцали охранные контуры, предупреждая, что непрошеным гостям заходить не стоит. Вот только рядом с одним из зданий периметр оказался разомкнут: на уровне второго этажа было настежь открыто окно…

Кто-то захотел подышать свежим воздухом и забыл запереть… Зря. Дважды зря. Потому как рядом рос раскидистый дуб. И его ветки как раз тянулись к распахнутым створкам. Удобно слезать, когда сбегаешь от родителей, чтобы погулять с дружком или подружкой.

И удобно забираться в дом таким, как я…

Не медля ни секунды, устремился к дубу, взлетев на нижние ветки с ловкостью кошки. Я поднимался все выше, листва скрыла меня от взглядов инквизиторов, выскочивших следом. Замер.

Каратели пробежали подо мной. Они хоть и потеряли след, но не свою упертость. Так что скоро вернутся и начнут прочесывать заново, потому стоило поторопиться.

Осторожно шагнул по ветке. Та не была особо толстой. Прогнулась, но мой вес выдержала. Шаг. Второй, как по особо скрипучему старому паркету. А дальше – прыжок. И я уже оказался на подоконнике. Охранный контур смолчал.

Еще миг – и окно уже было закрыто, а я стоял в комнате. Здесь витал аромат лаванды и еще чего-то исключительно девичьего.

Сразу вспомнилась старуха с кладбища. И я скривился. Вот гадство…

– Вот гадство! – словно прочитав мои мысли, пискнули из дальнего угла.

Среагировал мгновенно.

Больше проснувшаяся не издала ни звука: я успел подскочить к ней и заткнуть рот. Банально. Ладонью. На заклинания времени не было.

И тут с улицы раздался командный голос:

– Обыскать каждый куст! Он не мог далекой уйти!

Девица под моими руками дернулась, а затем и вовсе отчаянно забилась, как птица в силках. Глаза зло блеснули в свете луны. Расширенные черные, как два омута, зрачки, темно-синяя радужка с алым, как у демоницы, отливом. Этот хищный блеск контрастировал с невинными чертами лица, облаком светлых, точно у небесных посланниц, волос.

Норовистая попалась. И с характером. Попыталась меня сначала лягнуть и сбросить, но я лишь вдавил ее в простыни, прижав к постели. Тогда бестия попыталась меня укусить. За руку, которой я зажал ей рот.

Но я прижал ладонь сильнее, зафиксировав и не позволяя стиснуть зубы.

– Дернешься – и будет хуже… – предупредил я.

Она побледнела и затихла. Только продолжала таращиться на меня своими невозможно-синими глазами, полными ужаса и, кажется, вот-вот готовых пролиться слез.

Наверняка уже навоображала себе всего, что только можно. А особенно – чего нельзя.

– Даже не надейся. Насиловать не буду, – хмыкнул я. Все же успокаивать и утешать девиц – не мой профиль. Я предпочитал проводить с ними время немного иначе: весело, жарко и без обременений.

А ту намечалось скучно, мокро и с истерикой. Одним словом – не мой профиль. Но куда деваться из спальни, если на улице по твою душу шныряет целый отряд инквизиции.

Вот я и решил, что слезы вынести легче, чем приговор судьи. Тем более что плач – чужой. А палач будет мой.

Девица же тем временем, услышав, что на ее честь не покушаются, реветь передумала. Да и вообще начала зыркать на меня куда как решительнее, словно собиралась взять реванш. Зря я, похоже, сказал, что насилия сегодня в планах не предвидится… Во всяком случае, с моей стороны. Насчет блондиночки я был уже не так уверен.

Она дернулась снова, явно метя коленом в то место, которое многим мужчинам мешает в бою, но я успел прижать ей ногу, так что в спальне послышалось возмущенное мычание. Но его заглушил шум под окнами.

Судя по звукам, что-то яростно, словно имея личную неприязнь к веткам, ломал кусты и матерился. Правда, не на заросли, а на неуемное начальство, приказавшее прошерстить все, но найти некроманта. То есть меня.

Услышала это и девица. Замерла. Вопросительно глянула на меня, словно сомневаясь: гожусь ли в опасные бандиты или рожей не вышел…

Судя по тому, как приподнялись светлые брови, все же последнее. Ну да, я скорее походил на лиса, разворошившего курятник, чем на мага смерти. А все потому, что темный дар обычно выжигал все краски из своих носителей. Именно из-за этого большинство чернокнижников щеголяли с шевелюрой цвета пепла. Вот только со мной у мрака вышла промашка. Как был сызмальства в приюте рыжим, таким сейчас и остался. Зато надменности у меня было сразу на двух некромантов.

В ней-то я и искупал по самую пегую макушку девицы. Та даже спесь из взгляда убрала. Хотя, если бы она вся, целиком, убралась, например, в обморок, было бы лучше. Но увы…

Так что время шло, мы играли с девицей в гляделки, под окном интригующе шуршали… Комната спальни, выполненная в светлых тонах, с кроватью под балдахином и с туалетным столиком, все больше наполнялась томительным ожиданием.

Я не чаял, когда куда подальше уберутся инквизиторы, а пепельная – когда в преисподнюю провалюсь из ее комнаты я.

Вот только с последним была маленькая проблема: стоит только отнять одну руку ото рта девицы, как она заорет – это к пифии не ходи. Второй же пятерней я удерживал обе руки шустрой демоницы. Еще и телом пришлось навалиться на нее. Чтоб не дрыгалась.

И сейчас я отчетливо ощущал под собой все изгибы фигуры. Чувственные и соблазнительные. Такие будоражащие. И тело вдруг отозвалось. От желания из груди выбило воздух, а ниже пояса все налилось тяжестью. Вот смрад и гниль!

Я прилично поистратил сил, пока призывал дух старухи из мертвомира. Потом когда пытался оторваться от погони… Так что организм требовал восполнить резерв. А самые простые способы это сделать – как сделает пожрать, поспать или потр… потискать девку. С первыми двумя, увы, пока было без перспектив. Зато третье было в руках, и плоть среагировала, минуя мозги.

Пепельная подо мной тоже ощутила мои твердые намерения и сглотнула, взглядом без слов возмущенно говоря: ты же обещал никаких изнасилований.

– Если не будешь провоцировать, то и не случится, – прошептал я. – Ты ведь не будешь?

Она тут же закивала. И в этот момент шум под окном наконец стих. Мы с пепельной еще на какое-то время замерли недвижимыми, а затем я решил рискнуть. Призвал тьму и выдохнул короткое проклятие.

Магический фон легонько заколебался, а девица подо мной обмякла. Сейчас она, когда не пыталась вырываться, кусаться и царапаться, была почти милой. Тело, как назло, вспомнило приятную мягкость девичьей груди, и в штанах вновь стало тесно.

Да демоны дери! Отвернулся со злостью то ли на пепельную, то ли на себя. Сейчас стоило подумать не о ней, а о том, как выбраться отсюда.

Я настороженно подошел к окну. На улице никого не было. Похоже, каратели все же ушли достаточно далеко и не услышали…

А если я сейчас потороплюсь, то они меня и не увидят. Никогда больше.

Створки бесшумно открылись, и спустя секунду я спрыгнул на влажную траву, приземлившись рядом с поломанным кустом сирени.

Глава 2

Под покровом густой ночи я тенью пронесся по извилистым мощеным улочкам, нырнул в подворотню, где даже днем царил сумрак, попетлял по трущобам, сбивая следы, и выплыл в гончарном квартале.

Мои шаги звучали едва слышно, как шорох листьев под легким ветром. Крысы, копошившиеся в куче черепков у дороги, даже не обратили внимания, когда прошел мимо них. Они азартно пищали, деля меж собой полугнилое яблоко. Все как всегда.

Досточтимые горожане спали, в отличие от зла в моем лице, которое, согласно поверьям, никогда не дремало.

Это, конечно, были россказни. Отдых нужен всем. Ибо как творить чернокнижие, когда глаза слипаются, а во всем теле одна сплошная усталость, избавление от которой – постель.

Так что желание было одно – прийти к себе и как следует наспаться. Потому я направился к домику, главным достоинством которого была невзрачность. Фасад с неяркой, но аккуратной отделкой. Окна небольшие, со ставнями, черепичная крыша… пройдешь мимо такого – и тут же забудешь. Самое то для тех, кто не хочет привлекать к себе внимание.

Именно поэтому я и выбрал его. Вернее, мансарду, которую сдавал полуслепой старик-хозяин. Я арендовал ее на улице Лебеды. Единственное окно выходило на мост Вздохов, названный так потому, что по нему на казнь вели осужденных из тюрьмы, что была неподалеку.

Вход в мое жилище был отдельным, со двора, по ступеням лестницы с полугнилыми перилами. Зато благодаря этому я не беспокоил хозяина своим прибытием, а он меня – глупыми вопросами, на которые получал бы бессмысленные ответы.

Вот я и взлетел по ступеням наверх, зашел в комнату и, заперев дверь на охранные чары, рухнул на постель, чтобы задрыхнуть до утра. Я проспал бы и дольше, если бы не настойчивый полупрозрачный вестник, колотивший мне в стекло с упорством дятла. Продрал глаза, открыл окно, и птица тут же влетела внутрь и лопнула мыльным пузырем. А мне под ноги шлепнулась засаленная и сложенная в несколько раз бумажка, которая была внутри нее.

Я выругался и поднял записку. Развернул. Прочитал. Нахмурился. Перечитал. И выругался еще раз. Гораздо длиннее и заковыристее.

«Рви когти, Ллойд. На тебя объявил охоту глава инквизиции. Ночью на погосте поймали говорливую птичку, и та под пытками напела о тебе на смертный приговор». Почерк у приятеля – Секиры – был ужасным, а смысл написанного – и вовсе отвратительным.

Я сжал лист в кулаке, а через пару секунд раскрыл ладонь. На пол посыпался пепел. Таким обычно кликуши рекомендуют посыпать себе голову и после причитать – авось святой Наныл снизойдет на тебя своей благодатью.

Но я на благость вышних полагаться не привык. Мне с темным даром скорее помогут демоны мертвомира. Ну или их представитель на земле – Штропс. Этот пройдоха был стар, как сама столица, и из него сыпался песок так, что никакой гололед не страшен. Но, несмотря на седины, башка у хрыча работала, как хроносы, четко и без сбоев, а вывести он из города мимо стражи мог хоть крылатого, упиравшегося всеми лапами дракона на привязи так, что ни один кирасир бы не заметил.

Так что я решил, не дожидаясь ночи, навестить седого прохвоста, за которым имелся должок. Пусть проведет меня катакомбами за стену.

С такими мыслями я помотал башкой, пытаясь прогнать остатки дремоты. Не помогло. Все еще клонило в сон. Так что пришлось окунуть башку в таз с холодной водой, что стоял еще с вечера рядом с окном. Та оказалась ледяной настолько, что даже мысли скукожились. Зато в голове прояснилось и давить подушку больше не тянуло, и я начал собираться.

Без суеты, но и не мешкая сложил в две переметные сумы все самое необходимое. Верный ритуальный нож засунул в левое голенище, кинжал – в правое. Вокруг одного запястья обернул ленту с метательными звездами. На втором – ремень с капсулами. Одернул рукава, прикрывая манжетами мои «браслеты».

Нахлобучил шляпу так, чтобы тень от полей скрывала лицо, накинул плащ и вышел вон, притворив дверь. Что-то мне подсказывало, что сюда я больше не вернусь.

Уходить было привычно. Сколько раз я оставлял так за собой все. Сначала с мастером. Так чернокнижник себя называл. А я, собственно, был его подмастерьем. Хотя чаще – приманкой для нечисти.

Колдун подобрал меня на улице, когда я сбежал из приюта, где сироты выживали скорее не благодаря, а вопреки: скудные пайки, вечно сырые, темные и мерзлые комнатушки, рванина и старое тряпье из пожертвований и работа наравне со взрослыми.

По мнению попечителя, только упорным трудом воспитанники богадельни могли искупить свой главный грех – появление на свет в результате блуда. Ведь почти все тут были подкидышами. А детей, рожденных честными горожанами в законном браке, матери не бросали. Такова была логика главы приюта.

Так что я сызмальства сдирал руки до мяса в щелоке, стирая господские рубашки, и пальцы не раз обжигал об уголья утюга, драил полы, таскал дрова и корзины, надрывая пуп…

Занятий в приюте же почти не было: зачем тратить время на обучение грамоте тех, кто предназначен для черной работы? Хотя мой друг Одо (в то время я еще верил, что бывают друзья) умудрялся воровать из кабинета настоятеля книги и читал их по ночам. Приятель умел читать: его угораздило очутиться в приюте в восемь лет, когда родители погибли от черной гнили. Других родственников у Одо не было. А вот память о матушке, которая когда-то и научила его складывать буквы в слова, осталась. Именно поэтому друг с таким остервенением и вгрызался в строчки: чтобы не забыть мать и ее науку.

Но это было скорее исключением из правил. Большинство приютских до четырнадцати лет понятия не имели о грамоте. Лишь за два года до выпуска старших обучали основам, чтоб могли читать по слогам, считать до полусотни и ставить вместо крестика подпись. Для прислуги этого было достаточно.

А нас, малышню, только шпыняли. Но сбежал я не из-за этого. Во мне проснулся темный дар, которым я не умел управлять.

Для попечителя же страшнее блуда и двенадцати смертных пороков была лишь темная магия. К слову, он и светлую тоже не жаловал. Проще говоря, был исключительно толерантен и чародеев обеих мастей ненавидел одинаково. Узнай глава приюта о моем даре – нашел бы способ, как меня прикончить. На костре ли инквизиции или в застенках – это уж как получится. Но в том, что прикончит, я не сомневался. Настоятель был одержим борьбой с магиками. Поговаривают, что когда-то его семья погибла из-за какого-то волшебника, и теперь он был фанатично одержим местью.

Так что я не стал дожидаться вендетты и слинял. Не сказать, что на улице жилось многим лучше. Холода было столько же, драк – даже больше. Но и еды тоже. Благодаря дару, который подчинялся мне все лучше, добыть еду становилось все проще.

А одним снежным утром, аккурат перед изломом зимы, я попался мастеру на глаза. Думаю, маг прошел бы мимо, но заметил, что я, прося подаяния, могу еще и ловко срезать кошельки. Да не ножом, а темной магией. И он подобрал меня.

Вместе мы скитались по городам и весям империи, перенимая опыт и стараясь не сдохнуть. Чернокнижник был уже немолод и знал, что можно, а что нельзя и как можно, когда нельзя. Но все же даже с таким опытом частенько мы едва уносили ноги.

А один раз не сумели. Попали. Каратели. Из арбалета в спину мастера. Болт прошил сердце сразу и навылет. Так что никакое заклинание не исцелило бы.

Я тогда утащил мертвое тело на себе. И похоронил… Тогда, помнится, падал первый снег. А сейчас точно так же в воздухе белело. Только от опадавшего цвета вишни, которая торчала из-за низенького забора палисадника, мимо которого я шел. Глаза начали слипаться: от жаркого весеннего солнца разморило, и хотелось прикорнуть.

Я знал, что, если хочу выжить, недостаточно лишь быть бодрым, ловким и смелым. Надо еще при этом не зевать! А последнего так хотелось, аж челюсти сводило. Но я держался сам и держал под контролем всю улицу, по которой топал.

Мои шаги гулко отдавались по брусчатке, впереди маячила вывеска кабака «Гнилой зуб», к которому я и держал путь. Если Штропс сейчас где и был в это время суток, так только тут.

Войдя внутрь, я ощутил, как густой запах дыма и дешевого пойла ударил в нос, как опытный боец – под дых. Да, это был мой бзик – запахи. С учетом того, что я был некромант, то еще извращение. Но я ничего не мог с собой поделать. Всегда принюхивался и различал… Иногда казалось, что я ощущаю даже те ароматы, которых в природе и нет вовсе: опасности, вожделения, страха, скорби…

Здесь вот пахло безнадегой, угаром и неприятностями для случайных гостей.

В полумраке среди помятых лиц и усталых глаз я нашел того, кого искал, – Штропса. Я сел напротив него, и он, не отрываясь от своей кружки, бросил на меня взгляд из-под седых кустистых бровей.

– Хех, не ждал я сегодня увидеть тебя здесь. Думал, уже поймали… – его голос был хриплым, словно у ворона.

Я наклонился ближе, и в полумраке глаза старика блеснули, как два угля.

– Мне нужно уйти. И ты знаешь, как я могу это сделать…

Он едко усмехнулся:

– Да ты, должно быть, схватил проклятие безумия, рыжий. Вся стража на ушах стоит – говорят, ищут шпиона. Все ворота перекрыты. У каждого выхода из катакомб – по шпику…

Пот, гниль и смрад! Угораздило же меня попасть в розыск вместе с каким-то шпионом. Стиснул зубы. Ну уж нет! Без пропуска через стену я отсюда не уйду. Надо будет – душу из Штропса выбью и обратно затолкаю, но из столицы выберусь.

– В первый раз, что ли, на твоем веку государственных преступников ищут? – Я приподнял бровь, глянув на старикана. – Таких облав было много. А вот должок у тебя передо мной один-единственный, с клятвой на крови… – усмехнувшись, протянул я.

Старик, отхлебывавший свое пойло, услышав это, закашлялся. Он прекрасно понял, о чем речь. И за отказ мне помочь он может заплатить жизнью.

– Лис, это может закончиться плахой… – протянул он.

– А в ту ночь, год назад, когда я тебя на погосте спасал, рискуя шкурой, для меня все могло закончиться гробом. Так что оплата за услугу сходная…

Хрыч уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, когда входная дверь бухнула о стену и с порога раздался приказ:

– Это имперская стража! Именем Владыки, стоять! Не двигаться!

При этих словах у меня заныли зубы. Твою ж преисподнюю…

Впрочем, не у меня одного оказалась подобная реакция на стражей. Их здесь вообще не жаловали. Да и сами кирасиры, мягко говоря, недолюбливали местных завсегдатаев. Одним словом, ненависть была взаимной. Правда, врут те, кто говорят, что из такой ненависти не может родиться ничего хорошего. Драка так получилась просто отличной!

А началась она с удара деревянной кружки о шлем стражника. Сидевший у входа детина обрушил утварь на голову стоявшего рядом служивого. От встречи двух жбанов раздался треск, и служивый упал, оглушенный.

Тут же кирасиры вскинули арбалеты. Кто-то не удержал палец на спусковом крючке, и болт с чавкающим звуком впечатался в стену, прошив при этом бутылку, которую держал в руках какой-то забулдыга. Так что теперь в его пятерне оказалась лишь стеклянная розочка от горловины.

– Это был мой первач! – взревел выпивоха и глянул на дозорных, как бык на красные подштанники.

– Бей их! – раздалось тут же из угла.

– Мочи гадов!

– Дави сволочей!

Крики полетели со всех сторон, но их легко перекрыл властный голос хозяина «Зуба»:

– Резать стражу только за порогом моего заведения!

– А душить, колоть и топить можно тут? – тут же деловито уточнил Штропс, оглядываясь и пригибаясь.

Вовремя. Над седой макушкой как раз просвистела чья-то метательная звезда.

Я тоже не спешил вмешиваться в заварушку. Потому как, во-первых, за участие мне не заплатили, а во-вторых, самых активных бойцов магическими силками вязали обычно первыми. И хотя среди этих кирасир магов не было…

А вот у появившегося спустя пару секунд подкрепления таковой имелся. На это ненавязчиво намекнул разрезавший воздух пульсар, врезавшийся в стойку рядом со мной.

– По-моему, наш разговор подошел к концу, – по-светски заметил Штропс, оглядываясь. – И в завершение беседы, в знак нашей дружбы, хочу вернуть тебе должок. Вывести отсюда…

– Из города? – деловито уточнил я.

– Из таверны, – хмыкнул старик.

Я поморщился. Вот пройдоха! Я, вообще-то, не на это рассчитывал. И тут на весь зал раздался бас:

– Р-р-разойдись!

И спустя мгновение в окно на бреющем полете шлемом вперед вылетел кирасир и вынес собой створки. В оголившемся проеме я увидел стражу. Так, значит, перекрыли не только вход… Таверну оцепили, а это значит, что деваться отсюда было особо некуда.

– Идет, – процедил я.

Старик протянул руку, и не успел я по ней ударить, как пришлось увернуться от летевшей в меня скамьи.

Припал к полу, придерживая шляпу, и увидел, как скамья пронеслась вперед и снесла бы того самого мага, но он успел сжечь ее заклинанием на подлете.

На миг все вокруг окрасилось алым. Едва сдержался, чтобы не выставить щит: используй я темный дар, и это сразу бы почувствовал светлый. Палиться было нельзя. А вот палить стражникам по всем – еще как можно. И из арбалетов, и магией.

Последняя как раз и стала причиной того, что какой-то объятый пламенем бородач начал кататься по полу, пытаясь сбить огонь.

Я огляделся в поисках Штропса. Тот шустро на четвереньках, с поистине тараканьим проворством несся под стол. Вот только едва старик оказался там, как сверху на столешницу запрыгнул один из стражников, фехтуя клинком и отбиваясь отточенной благородной сталью от кочерги. Ей орудовала бабища необъятных размеров. Причем она так ловко нападала, что чувствовалось: по молодости она была отчаянной пираткой, не иначе.