Текст книги "Дирк Лайер. Мое темнейшество"

Только мне некогда было любоваться их поединком. Я нырнул по примеру Штропса под стол и последовал за стариком. И вот на середине пути над моей головой раздался звон металла, и меч пробил дерево рядом со мной. Отточенная сталь прошила столешницу прямо перед моим носом.

Выругался сквозь зубы, обогнул острие, вылез из-под стола и наткнулся на чьи-то сапоги. Взгляд прошел выше, и я увидел того самого светлого мага – любителя швыряться пульсарами. Судя по округлившимся глазам этого патлатого, он признал во мне некроманта без всяких наводящих подсказок в виде темных чар.

– Недобрый день! – выпалил я и сработал на опережение: не вставая, крутанулся на колене и врезал ногой по голенищу противника.

Раздался хруст, и патлатый заорал от боли. Я пнул его по колену, добивая, и светлый начал падать, теряя равновесие.

Я перекатился кубарем, врезался в ножку стола, а маг рухнул рядом. Его лоб с грохотом встретился с половыми досками, отправив противника в отключку и оставив на память внушительную шишку, которая тут же начала наливаться багрянцем.

Поправив шляпу, я понял, что хотя лежать на полу может быть приятно и даже полезно для спины, однако злоупотреблять этим не стоит. Иначе, пока расслабляешься, кто-нибудь не только свалится на тебя сверху, но и выведет из строя. Например, тем самым тесаком, которым размахивал сейчас хозяин таверны, отбиваясь от стражи.

– Всех перережу! А ну, кто первый! – фанатично голосил он, направляя свое грозное оружие то на кирасир, то на своих клиентов, как будто не мог определиться, кого нашинковать первыми.

Не дав событиям развиться дальше, стражник, который меньше минуты назад орал с порога: «Именем владыки!» – швырнул во владельца едальни бутылку. Та с размаху впечаталась в голову тесакообладателя, и он осел на пол под звон разбитого стекла.

Старик Штропс, который как раз готовился нырнуть под лестницу, обернулся, и его взгляд поймал мой в толпе.

– Рыжий, двигай за мной!

Я на это коротко кивнул и уклонился от дубины. Высокий тощий парень, видимо возомнивший себя грозой всея стражи, снова поднял дубину, явно намереваясь проломить мне череп, и заорал:

– Демон!

– Я за него, – быстро отозвался я и, скинув с плеча одну из сумок, использовал ее вместо пращи.

Увесистая котомка врезалась в челюсть долговязого. Раздался хруст. То ли кости, то ли фиалов, что были в торбе, а ремень, оборвавшись, выскользнул из моей руки.

Сумка взметнулась вверх и, описав дугу, со всего маху упала на стойку в десятке шагов от меня. Я мрачно глянул в ту сторону. Конечно, была примета – бросить монетку на память, если хочешь вернуться в это место еще раз. Но оставлять здесь весь кошель…

Выдохнул, вскочил на лавку, а затем на стол. Пробежал по нему, лавируя меж кулаками, свистящими бутылками, арбалетными болтами и клинками, перепрыгнул на следующий. И тут увидел, как рядом с моей сумкой на стойку плюхнулась еще одна. Ее скинул с себя малый, которому она мешала махать кулаками.

А работал ими плечистый, коротко стриженный молодчик лихо. Так, что уложил двоих стражей с одного удара, а после, не оборачиваясь, схватил мою котомку и сиганул через стойку, чтобы драпануть в кухню…

Да чтоб тебя! Бежать за ним времени уже не было. В зал валилось еще одно подкрепление. Мне же до стойки было всего несколько шагов. А на безрыбье и рак за щуку сойдет. Так что я схватил оставшуюся сумку и рванул к лестнице. Под ней старик уже открыл лаз в полу. И мало того, что открыл, так еще и спустился туда – только седая макушка мелькнула, когда я оказался у небольшого квадратного провала.

Я оперся рукой о половицу и прыгнул в люк, когда в меня полетело заклятье: маг, которого я оглушил, выбравшись из-под стола, очнулся и решил отомстить.

Чары просвистели рядом. Плечо ожгло болью, и я провалился.

Глава 3

Благо провалился не в беспамятство, а в подземный ход. Ноги спружинили об утоптанную землю, а надо мной сразу ударила крышка: старик дернул за веревку, что была примотана к скобе. Ощущения были, как будто тебя похоронили заживо, но очень комфортно. Вместо жесткого узкого ящика, где можно лишь лежать, вполне себе приличный тоннель, в котором допустимо и постоять. Правда, шагать приходилось, согнувшись в три погибели, но зато живым и невредимым.

Правда, насчет последнего появились сомнения. Меня вело так, что глаза застил кровавый туман. Все же этот маг, собака, зацепил. И сейчас по плечу разливалась дикая боль, от которой я зашипел сквозь зубы.

Достал из перевязи на запястье один из фиалов, откупорил крышку и проглотил плескающуюся в пузырьке дрянь.

Она пробрала до костей, но зато сознание прояснилось – теперь я мог не только послать матом противника, но и хуком задать нужное направление.

Встряхнулся, как мокрый пес, и поспешил за проводником, который и не думал подождать.

Подземный туннель, в котором мы со стариком оказались, напоминал желудок дракона: такой же узкий, извилистый, но рыцаря вместить и переварить вполне способен. И воняло здесь, как в потрохах.

В тусклом свете встроенного в стену артефакта я увидел каменные стены, покрытые паутиной и склизким мхом. Ему тут, в сырости и тьме, было привольно. А еще он отлично впитывал в себя не только влагу, но и звуки наших шагов и шума сверху.

Хотя что-то мне подсказывало, что тот стих скорее из-за прибывшего подкрепления… вовремя все же ушли. Если бы при этом со своими деньгами, было бы вообще замечательно. Но тот гад увел кошель вместе с сумкой. Может, у него в торбе хотя бы что-то было… Надо бы проверить. Но не сейчас. И с болью в плече тоже стоило разобраться… Но позже. Сначала – вылезти отсюда.

Внезапно, вторя моим мыслям, впереди забрезжил свет, слабый и мерцающий, как ночной кладбищенский светляк. Мы ускорили шаг, и вскоре перед нами возник выход на поверхность – это было зарешеченное подвальное окно, как раз вровень с брусчаткой.

Благо прутья были не вмурованы в кладку стены, а выкованы, образуя дверь на амбарном замке. И хотя ключа ни у старика, ни у меня не было, взломать ржавый запор не составило труда. А после – через дыру вылезти на улицу.

Мы оказались в квартале Мучеников, где глухие стены старых домов отбрасывали длинные тени. Знакомая улица встретила нас полуденной тишиной.

Солнце жарило вовсю, но припекало у старика не от палящих лучей.

– Ну что, долг засчитан? – нетерпеливо спросил он.

Я посмотрел на этого пройдоху. И не придраться ведь. Вывел, как просили? Вывел! Спасти жизнь? Спас! А то, что не из города, в соседний квартал – так предупредил же.

Я скривился, но нехотя процедил:

– Засчитан.

Тут же вокруг сморщенного запястья на долю секунды вспыхнуло кольцо черной магии и погасло. Клятва исполнена.

– Ну, бывай, рыжий, – весело отозвался Штропс, – как говорится, желаю тебе такой удачи, чтоб если тебя все же решили повесить, то веревка оборвалась.

– И я тебе пожелаю тоже всех благ, но хрен с тобой ими поделюсь, – хмыкнул я.

Старик на это криво усмехнулся, махнул рукой в прощальном жесте и развернулся, а затем, весело насвистывая, пошел прочь.

Я же выдохнул сквозь стиснутые зубы. Действие зелья закончилось, острая боль вновь прошила мое плечо, словно зубы гуля раз за разом вонзались в плоть. Сглотнув, я откинул край своего плаща и дрожащими пальцами закатал рукав рубашки. Вот дрянь! Под кожей расползалась серая гниль заклинания. Условно-боевого. Потому как применяли его к мертвякам.

Прикрыл глаза, призвал тьму. Она хлынула к ладони, и та раскалилась докрасна. И я прижал полыхавшую руку к посеревшему плечу.

Моя тьма начала выжигать все. В том числе и разум. Сознание затопило болью, но я терпел, чувствуя, как моя собственная энергия испепеляла чужую магию, оставляя после себя лишь обугленную кожу. Наконец заклинание исчезло, и я остался едва стоящим на ногах.

Сглотнул, мечтая сдохнуть.

– Еще не время, Дирк, еще не время, – приказал сам себе и, шатаясь, двинулся вперед, будто в тумане. Взгляд мой был рассеян, и я едва различал дорогу перед собой. Однако, несмотря на это, продолжил идти.

За поворотом тихая улица вливалась в шумный и оживленный бульвар. Я двинулся по нему вместе с толпой, поднимаясь в гору, не особо соображая. Надо было где-то укрыться. Вот только я печенкой чуял, что в знакомые места вроде сегодняшней таверны лучше не соваться. Вся стража на ушах, пока ищут шпиона – каждый камень на мостовой перевернут. А инквизиции это только на руку.

Значит, нужно место, где не будут искать ни каратели, охотящиеся за темными магами, ни законники, промышляющие шпика. Интересно, есть ли вообще такое? Ну, кроме дворца…

Я стоял на мостовой в самой высокой ее части, почти пригорок. Отсюда хорошо были видны базарная площадь, ратуша, черепичные крыши домов. Вдалеке маячила резиденция владыки, а перед ней – шпиль, от вершины которого расходилось семь лучей. Храм светлых богов. Именно из него в единственный выходной, который был на неделе, в приют приходил патер и читал проповедь. И рано как норовил припереться: только глаза успеешь продрать, а тебя гонят слушать про жития преподобных. А уж как тот светлейший – а именно так называли служителей небесной семерки – соловьем разливался о том, что в храме оказывали помощь всем страждущим…

Что ж, похоже, настало время проверить, насколько слова пресветлого расходились с делом. Ведь я был вылитым клиентом этой богадельни: болящим, нищим (я проверил сумку того детины – ничего стоящего, лишь дюжина гнутых медек, пара безделушек вроде огнива и ножа и тряпье), немощным, скорбным… и далее по списку.

Конечно, при другом раскладе и в здравом уме я бы ни за что туда не поперся, но солнце было в зените, кукушка – вне дома, а погоня – на хвосте.

Так что я решился. Осталось только лицо сделать подурнее – кхм – поодухотвореннее. Может, и выгорит чего…

Вот только когда я вошел в храм, оказалось, что помощь здесь для бедных телом и кошельком исключительно духовного плана. Даже похлебки на лебеде не раздавали! Это был минус. А вот плюс: местным патером оказался Одо… тот самый Одо, с которым мы некогда делили пайку хлеба в приюте.

Только за минувшие годы приятель повзрослел и… хотелось бы сказать, возмужал, но скорее воспушал: черные кучерявые волосы сейчас и вовсе напоминали шапку, которая была в ходу у горцев, а подбородок украшала бородка.

А вот что осталось прежним – это тощая фигура, живые глаза, длинноватый, словно созданный для того, чтобы его совали во все интересности, нос.

– Дирк?! – потрясенно выдохнул друг, тем дав понять, что и я не сильно-то за эти годы изменился, а после распахнул руки для приветствия. – Какими судьбами? А нам в приюте все говорили, что тебя драконы сожрали, – весело добавил он.

– Подавились, – воскликнул я, широко улыбнулся, обнимая приятеля, и начал делать то, что умел едва ли не лучше черной волшбы, – лгать: – А зашел я сюда исповедоваться… Выслушаешь старого приятеля? По-дружески?

– Конечно-конечно, – с охотой отозвался кучерявый.

А я же быстро огляделся, прикидывая, к какой из ниш направиться. Всего их было в храме семь, и стояли они полукругом. В каждой – статуя бога. В зависимости от того, в чем ты хотел покаяться и чьей помощи испросить, к тому изваянию и надлежало подойти.

По центру стояло изваяние Эльдора – бога огня и жизни с солнцем в руке. Помню, в приюте у нас стоял в обеденной зале подобный глиняный истуканчик, и мы воздавали ему молитвы каждый раз. Оттого и запомнил. А вот с идентификацией остальных были проблемы. Потому как волей-неволей богов-то я знал, а вот как они выглядят… Что скажешь, с благочестием у многих некромантов не очень.

Так, похоже, вот тот с мечом – бог войны и стратегии, рядом с ним какая-то тетка. То ли богиня мудрости, то природы, то ли любви и семьи… С учетом лжи, которую я придумал, мне точно не к последней. Значит, обхожу все статуи баб. На всякий случай.

С протянутым черепом, скорее всего, бог смерти и подземных богатств. Мне бы к нему, но не при паторе. Остались двое: один держал змею, другой посох… Похоже, это были врачеватель и путник.

Выбор, конечно, невелик, но покровитель странствующих мне, некроманту в бегах, как-то ближе. И я направился к нему. И у ниши поведал Одо, как одна девица из знати решила, будучи брюхатой от другого, заполучить меня в мужья.

– Так и заявила своему папаше, что отец ребенка – я. Отец вызверился и решил притащить меня к алтарю со своей дочуркой живым или мертвым. А я предпочел быть живым и не женатым. На этой почве у нас и вышли разногласия… – входя в роль, одухотворенно вещал я.

Да, я нес чушь! Но зато какую отборную! И ничего не расплескал по дороге. Хотя если рассуждать здраво: ну на кой я, голодранец, герцогу в зятьях? Будь это правда – прибил бы меня знатный расчетливый папенька по-быстрому, а дочурке сказал, что так и было. Еще бы и плод заставил дуреху скинуть. Но я упирал на то, что родитель у вздорной девицы любящий… И Одо сказочке поверил. Правда, после того, как проверил:

– Ты точно не отец того дитя, что носит обманщица под сердцем?

– Клянусь своей жизнью! – горячо заверил я, и меня даже окутало едва заметным сиянием. Ну а правда же: если нет ребенка, то нет и отцовства – это-то небеса и подтвердили. Правда, кривенько так, но все же. Но я, воодушевленный этим, добавил: – Только неизвестно, сколько ее еще осталось: герцог нанял головорезов по мою голову, и они рыщут по всей столице… А мне негде даже укрыться. Так что я решил исповедаться перед смертью… – И набожно сложил ладони перед грудью.

Одо же смерил меня взглядом, потом перевел его в задумчивости на статую Элиана – имя бога путешествия я прочел на табличке, что была прикручена на постаменте.

– Книга писаний гласит, что нет ничего ценнее истины и нет ничего хуже лжи… – начал задумчиво Одо. – И если твоя правда в том, что ты не виновен и не желаешь идти против сердца… То, быть может, в исключительных случаях, когда борьба за правду заставляет солгать и обман может стать богоугодным делом…

– О чем ты? – не понял я приятеля.

– О том, что я тебе помогу. Как другу, который был моим единственным спасением в приюте, пока не исчез. Сколько раз ты защищал меня от побоев и вступался в драке, помогал мне таскать книги у попечителя из-под носа, – по-доброму усмехнулся Одо. – Я помогу тебе укрыться от преследования.

– У тебя есть надежный погреб? – смекнул я.

– Гораздо лучше. Приход. Он находится в небольшой деревушке, и патером там служит мой наставник, преподобный Карфий. Я напишу ему письмо, расскажу, в чем дело, и он поможет тебе. Побудешь служителем в его приходе какое-то время, пока все не уляжется…

– План, конечно, хороший, но боюсь, что он обречен, – заметил я.

– Почему же? – удивился Одо. Его черные брови вскинулись вверх, словно он и вправду не понимал, что мне не по нраву.

– Я просто не доберусь до этой деревушки. Меня из города не выпустят… – выдохнул я и признался: – Никого сейчас не выпускают.

Только не стал распространяться из-за чего. Вернее, кого – шпиона, за которым охотилась стража. А инквизиция хоть с кирасирами и была в натянутых отношениях, но своего упускать не намерена – как удачного случая, так и некроманта в моем лице.

И почему у меня не светлый дар? С ним бы куда проще жилось, и каратели бы не преследовали, но увы… Магия мертвых была под запретом, и чернокнижие каралось всей строгостью закона…

– Жаль, конечно, что у тебя не светлый дар, – вторя моим мыслям, произнес Одо. – Но ничего, сутану светлейшего очень часто надевают на себя и абсолютно бездарные… Зато она открывает любые двери. Городские ворота для тебя, думаю, тоже откроет…

Мне понадобилось все мое самообладание, но глаз все равно дернулся. Такого поворота судьбы даже я не ожидал и с уважением глянул на божественную статую великого путника. О как завернул небожитель!

Мое же удивление было оправданно: обычно те, кто обладал светлым даром, шли в академию магии и никуда больше. Ну или в подмастерья к кому из чародеев, если сила была мала. Но мой наставник утверждал, что и в семинарию светлых принимали охотно. Только негласно. Делая вид, что это обычный человек, без волшебной искры. А что? Творить чудеса одним только добрым словом было тяжелее, чем словом и светлой силой. Кстати, наставник ехидно упоминал, что именно поэтому духовников и звали еще светлейшими, а не из-за белой сутаны, которую те носили.

Хотя сами храмовники перед простыми прихожанами отвергали любой намек на то, что имеют хоть крупицу дара. Вот теперь выяснилось, что мастер был прав…

Одо же, и не подозревая о моих мыслях, повел меня в неприметную дверь, через которую мы вошли в подобие кельи. Там друг открыл сундук и начал в нем рыться, чтобы найти на самом дне сутану и протянуть ее мне со словами:

– На, надевай!

Пока я возился с новой одеждой, друг сел за небольшой стол и взялся за перо. Писал он споро и красиво – чувствовался немалый опыт. Да и закончил быстро – и получаса не прошло, как приятель посыпал лист мелким речным песком.

Сдув тот спустя пару минут, сложил бумагу втрое, накапал воска на край, поставил оттиск кольца-печатки и, свернув, протянул письмо мне.

– Это для отца Карфия, – пояснил он и, взглянув на меня, добавил: – Да, сутана тебе, похоже, узковата…

– Ничего, накину плащ, – отозвался я, сожалея, что, в отличие от последнего, шляпу оставить не получится. Ее сменила белая биретта – маленькая четырехугольная шапка с четырьмя гребнями наверху, увенчанными помпоном посередине.

Так что выходил я из храма уже патером. Одо осенил меня четырьмя перстами напоследок, а я по привычке махнул рукой и мысленно выругался. Хотя бы до того момента, пока не выберусь из города, все же стоит перенять привычки светлейших…

Глава 4

Когда я покинул стены церкви, уже давно перевалило за полдень. Солнце успело раскалить камень мостовой и стен так, что под плащом с меня текло в три ручья.

Вот уже в который раз замечал: конец весны был жарче начала лета. Особенно здесь, на юге. Свой запах в нос буквально пихали магнолии, акации и сирень. Он смешивался с ароматом дамских духов, конским потом и душком из сточных канав… Это была какофония жизни, которая бурлила вокруг.

А что вы еще хотите от вокзальной площади? Тишины! Ха! Да тут даже ночью не бывает безлюдно… А сегодня еще и возмущенно: многих отказывались сажать в дилижанс без верительных грамот. Оно и понятно: возничему не хотелось у городских ворот возвращать деньги тем пассажирам, кого высадит из общественного экипажа стража, и везти потом всю дорогу пустое место.

А люд негодовал. Потому как ехать нужно было всем. Впрочем, ко мне ни у кого вопросов не возникло. Сутана оказалась отличным пропуском в салон. Внутри него меня ожидала пестрая компания: старик с усталыми глазами, держащий в руках потрепанную книгу, молодая светловолосая девица в светлом платье, нервно теребящая платок, и торговец, который, заливаясь соловьем, травил байки о своих путешествиях той самой блондиночке. Купец хотел было обратить свое красноречие и на меня тоже, но я достал из сумки подаренный Одо молитвенник и сделал вид, что читаю. Через пару минут, правда, понял, что держу тот вверх ногами, но переворачивать было поздно. Поэтому пришлось отложить чтение, выслушать рассказ мужика, взять книгу нормально и отгородиться ею, как щитом.

Я честно попытался вникнуть в суть написанного, но, темные силы, как же у меня сводило скулы! Да, читал я вполне сносно благодаря наставнику. Тот научил меня и грамоте, и арифметике. Первая нужна была для того, чтобы разбираться в заклинаниях, начертанных в гримуарах, помогая мастеру, вторая – чтобы уметь считать монеты задатка и обсчитывать зазевавшихся клиентов.

Колеса дилижанса крутились. Пока мы ехали по булыжной мостовой, нас всех слегка качало и хорошо так тряхнуло, когда мы остановились у городских ворот.

– Досмотр! – громко объявил возничий.

Почти тут же распахнулась дверца, и в салон вкатился пузатый стражник. Его маленькие заплывшие глазки пробежали по нам. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием досок пола и лошадиным ржанием. От каждого из пассажиров кирасир требовал верительные грамоты, паспортные свитки, спрашивал о цели отъезда и прикладывал ладонь к проверяющему камню, чтобы убедиться: этого человека нет в списках разыскиваемых за обычные или магические злодеяния. Видя это, я напрягся: если моя ладонь окажется на этом голыше, то ни одна сутана не поможет.

Был вариант выпрыгнуть в маленькое оконце, выбив стекло собственным телом, и дать деру или врезать пузатому как следует и сигануть в дверь… но я решил повременить с этим. Выдержка. Выдержка и еще раз выдержка…

Когда страж поравнялся со мной, я достал из сумки то самое письмо Одо, делая вид, что готов протянуть правую руку с ним стражнику, а левую – возложить на артефактный камень. На самом же деле – просто ударить ладонями, сложенными лодочкой, синхронно по ушам и тем оглушить кирасира.

Но тот неожиданно отмахнулся:

– Не стоит, патер, лучше благословите.

Ну мне и пришлось. Осенил я его четырехперстием, пробубнив себе под нос, что помнил, – заклинание от похмелья. Не молитва, но тоже отлично легло в речитатив. А самое главное, оказало нужное действие: мужик на глазах посвежел, и даже лицо его стало не столь отечным.

– Спасибо, светлейший… – уже с уважением произнес он.

А я же, в свою очередь, поинтересовался:

– Кого-то ловите?

– Да говорят, уже поймали этого шпиона в каком-то трактире, – махнул рукой стражник. – Только распоряжение еще не пришло об открытии ворот. Вот всех и проверяем…

Как я на это не выругался – сам себе удивляюсь. Это же можно было…

Но стражник, так и не поняв, отчего меня слегка перекосило, отправился дальше по салону. А когда он вышел на улицу, дилижанс тронулся в путь, унося из столицы злого, как тысяча демонов, меня.

Впрочем, негодование не помешало мне задремать в дороге. А проснулся я лишь утром, когда экипаж оказался пуст, а мы прибыли на конечную станцию.

– Все, дальше не едем! – ворвался в мой сон громкий голос возничего. – Морасмол!

Я продрал глаза и потянулся, а затем подхватил саквояж и двинулся к двери. Вот только едва я ее открыл, как отпрянул обратно в салон и захлопнул створку. Потому как на улице меня ждали стражники. А с ними – еще куча народу.

Как меня вычислили? А главное – какой гад сдал? В руке вспыхнула сфера тьмы.

Я ожидал, что вот-вот начнут стучать в дверь, требуя, чтобы я открыл. А вот гуль им. Кладбищенский. Как только ворвутся внутрь, я всех отправлю к демонам, но живым не дамся. Еще и возничего с собой прихвачу: наверняка он и заложил меня стражам…

Прошла секунда, другая, третья, и в створку робко постучали со словами:

– Господин патер, вам плохо? С дороги укачало? Так тут кусты рядом есть, а если нужда посерьезнее приперла, то и общественное отхожее место в здании станции…

От подобного предложения у меня дернулся глаз. У местных стражей, сдается мне, не было ни стыда, ни совести… Ничего лишнего.

Мозгов, впрочем, похоже, тоже: кто же в кирасиры баб нанимает? А голосила с улицы именно она. Зычно так, сердобольно.

Я уже подумал, что это все. Дно гроба. Но тут его пробили с ноги ударом в дверь дилижанса. Стучали не сильно, но с энтузиазмом и причитая:

– Дядя светлейший! А мы вам песню приготовили! – радостно возвестил какой-то малец, дубася створку.

Я чуть было не спросил: заупокойную? Но сдержался. Втянул тьму в открытую ладонь, сделал шаг к выходу и осторожно открыл дверь.

Пацан, не ожидавший такой капитуляции и стоявший ко мне задом, на манер норовистого жеребенка пнул меня копыт… пяткой. Та угодила по колену, и я едва не выматерился. Поймал ругательство в последний миг и сквозь стиснутые зубы лишь зашипел.

Пацана тут же схватила за ухо чья-то пухлая женская рука и, причитая:

– Вот ты где, негодник! И как только додумался пнуть его светлейшество! – уволокла куда-то в толпу под аккомпанемент громкого: «А-а-а!»

– А-а-а, – уже куда мелодичнее затянул хор голосов сбоку.

Я повернул голову и увидел в стороне капеллу: дети в белых хламидах стояли в два ряда и тянули что-то заунывно-возвышенное. А пара подростков бренчала на полурассохшейся арфе и побитой лютне. Причем, по ощущениям, ее использовали вместо дрына, дубася кого-то. И, судя по звукам, я даже догадываюсь, за что били…

Исполнение было ужасным, но ребята старались. Слушатели тоже старались: кто прикрывал рот, зевая, кто закатывал глаза. Но были и такие, кто умильно прижимал сложенные, точно в молитвенном жесте, ладони к груди.

А хористы тем временем тянули:

Патер, патер, наш друг,

Слово Божье – радость вдруг!

Соберемся мы в кругу,

Вместе споем, в сердце – тугу.

Я вслушался и понял, что у капеллы проблема не только с музыкой, но и с текстами. Впрочем, звуковая контузия – это была меньшая из моих проблем. Главная, в лице главы местной стражи, нарисовалась перед моим носом спустя несколько мгновений.

– Ваше светлейшество, – начал он, хватая меня за руку, но не чтобы арестовать, а дабы крепко сжать мою ладонь и потрясти ее в приветственном жесте. – Я капитан Ройдо, заведую местным отделением правопорядка. Рад приветствовать вас в Марасмоле.

С этими словами толстячок еще активнее затряс мою руку. Пришлось заплатить любезностью, чтобы высвободить свои пальцы:

– А уж я как рад…

Лицо капитана расплылось в улыбке так, что круглые румяные щеки почти закрыли глаза. Остались лишь две щелочки. Добавить к этому гладкую лысину, которая блестела на солнце, словно намазанная маслом, обрамленная веничком седых волос, внушительное пивное брюшко, нависавшее над ремнем, – и образ капитана был готов.

К слову, на то, что передо мной страж, указывал лишь характерный для этой братии шлем. Он напоминал перевернутый котелок с высоким гребнем и полями, загнутыми спереди и сзади. Ни кирасы, ни даже нагрудника на Ройдо не было. Лишь простые, немного засаленные, но крепкие порты и рубаха, поверх которой был колет, украшенный какой-то бляшкой – похоже, знаком городка. На поясе стража висел короткий меч с потемневшей от времени рукоятью. Оружие выглядело так, будто видело не одно сражение. Правда, я подозреваю, что большинство из них были с колбасой и хлебом, который пластали этой железякой… Но ведь были!

– А мы уж вас как заждались! – продолжал между тем разливаться соловьем капитан. – А то у нас преподобный отец Карифий скончался. И его даже отпеть некому! А горожанам – причаститься. Так ваше прибытие – это просто спасение.

«Это просто подстава», – мысленно возразил я, изображая на лице подобие сочувствующей улыбки.

– Простите, а как вас зовут? – вклинилась в нашу беседу дородная тетка, растолкав толпившихся рядом со своим командиром стражников. К слову, те были разве что в нагрудниках и шлемах. Никакой полной боевой экипировки, как в столице.

– Дирк, – представился я, решив, что не стоит менять одно из самых распространенных в империи имен на новое, и, вспомнив о своей роли, поправился: – Патер Дирк.

– Преподобный Дирк, а можно вам исповедаться?

– Тетка Бруф, но не сейчас же и не здесь! Дайте его светлейшество хоть встретить по-людски! Не видите, человек с дороги – устал… Завтра придете.

От такого известия толпа за спинами стражников пришла в оживление. Задние ряды начали напирать на передние, стража держала оборону от желающих приникнуть к светлой благодати в моем наркоманском лице.

– Давайте я провожу вас… – предложил Ройдо.

Никогда еще я так охотно не отвечал на предложение стражников пройтись под охраной. Возможно, конечно, в предыдущих случаях они защищали общество от темного меня. А в этот раз защищали меня от этого самого общества, которое потянулось за нами со станции. Но на полпути до народа дошло, что причастия сегодня все же не будет, и толпа начала редеть. Наконец, когда остался лишь отряд кирасиров, выяснилось, что мы пришли вовсе не к храму, а к участку…

Но я уже перестал удивляться. И правильно сделал. Потому что за порогом местного отдела правопорядка меня ждало еще одно открытие. На этот раз гастрономическое: такого ядреного первача я не встречал еще нигде.

– Мухоморовка! – гордо потрясая мутной бутылью, возвестил капитан и добавил: – Теща настаивала. Забористая… – отрекомендовал он.

Отказывать, когда тебе наливает местный глава закона и порядка, было не с руки, и я опрокинул в себя чарку.

«Забористая» оказалось слабо сказано. Эта пеклова смесь вышибла бы слезу даже у дракона, чья луженая глотка способна проглотить не то что первач, но даже рыцаря в полном боевом доспехе. Я видел много разного пойла, способного свести в могилу. Но чаще на этикетках все же была честная надпись «яд».

Показалось, что в желудок ухнуло раскаленное железо. Я забыл, как дышать, глаза натурально полезли из орбит. Сквозь туман услышал:

– Смотрите, а новый духовник-то настоящий мужик. Даже на ногах удержался…

Лишь потом выяснилось, что мухоморовка была проверочно-разминочной. Ею здесь и привечали почетных гостей, и развязывали языки не желавшим сознаваться преступникам. Универсальное средство, одним словом. Им, чтобы характер не ржавел, можно и протереть тело изнутри, и продезинфицировать снаружи, и поджечь дрова, если не горят, и зажечь с ним на вечеринке…

Вот только когда я отошел от первой чарки (и даже не в мир иной), решил было: пронесло. Сейчас-то меня отведут до храма. Ведь за знакомство уже выпили… Зря надеялся. За мухоморовкой последовал настоящий, чистый как слеза орочий первач, потом наливочка, за ней сливовица, грушовица, жмыхарка… Одним словом, как темный маг, могу с уверенностью заявить: пили местные стражи по-черному!

К полуночи от такого гостеприимства я едва стоял на ногах. Правда, гостеприемники и вовсе лежали. Все, кроме капитана. Он шатался, держась за стол, но не падал.

Я, глядя на него, поинтересовался насущным:

– А инквизиция у вас тут есть?

– А на кой она нам? – почти не заплетающимся языком произнес Ройдо. – У нас тут ведьмов нет. С чего карателям-то заводиться?

– А кто есть? – поинтересовался я.

– Нечисть, – бесхитростно ответил страж. – Всяка-разна. И много. Болота же. Но ее сами изводим. В основном молитвой и дубинами. Вот, правда, в последнее время в топях чего-то разбушевались жрабени. Так бургомистр в столицу отписал: так, мол, и так, сожрали твари две дюжины овец, налог отправить целиком пока не можем… Так что мирно и тихо у нас, как в болоте… – на последних словах капитан хихикнул собственной шутке, ведь Марасмол и значило трясинный край. И в эту трясину меня, кажется, уже начало затягивать.