Текст книги "Достойный жених. Книга 2"

– Ну, видишь ли… – Нетаджи виновато потупил взгляд. – Я подумал, что жизнь в Брахмпуре… в современной семье…

– А, вот кто мы такие, по-твоему.

– Нет-нет, – тут же пошел на попятную Нетаджи. – Нет, я не… А что, собственно, плохого в моем вопросе? Мне просто любопытно.

– Что ж, раз ты спрашиваешь о таком, то будь готов и сам ответить на свой вопрос. Ты когда-нибудь влюблялся?

Нетаджи охотно ответил, поскольку много думал об этом в последнее время:

– Видишь ли, в деревне все женятся по договоренности родителей или родственников. Так было всегда. Будь моя воля, я поступил бы иначе, но… что поделать, так уж оно устроено. Сложись все иначе, я наверняка влюбился бы в кого-нибудь, но сейчас это только помешает мне на пути к цели. А у тебя как?

– О, смотри, Рашид идет, – сказал Ман. – Попросим его присоединиться к нашей беседе?

Нетаджи поспешно ретировался, дабы не ронять достоинство перед племянником. Он как-то странно на него посмотрел и исчез в сумерках.

– Кто это был? – спросил Рашид.

– Нетаджи. Хотел побеседовать со мной о любви.

Рашид раздраженно фыркнул.

– Ты где пропадал? – спросил его Ман.

– Заглянул в лавку баньи побеседовать с людьми – устраняю ущерб нашего визита в замшелый Сагал.

– Какой ущерб-то? – удивился Ман. – Ты так пылко разговаривал со старейшинами. Я был восхищен, честное слово! А вот отец по какой-то причине очень зол на тебя.

– Ущерб изрядный, – ответил Рашид. – Согласно последней версии сплетен, я повздорил со славными старейшинами и утверждал, будто имам сагальской мечети – воплощение дьявола. Еще я планирую построить на территории медресе коммуну, для этого и притащил тебя сюда – чтобы ты уговорил отца каким-то образом отнять земли у школы. Впрочем, надо отдать должное народу Дебарии – в это они не верят. – Рашид хохотнул. – Ты произвел хорошее впечатление на местных. Все тебя полюбили – я потрясен!

– А вот у тебя, похоже, неприятности, – заметил Ман.

– Возможно. Но необязательно. Как нормальному человеку бороться с повальным невежеством? Народ ничего не знает и не желает знать.

– Скажи-ка, ты не в курсе, что такое гигги?

– Нет. – Рашид лоб.

– Тогда тебе точно светят неприятности. Очень большие.

– Неужели? – спросил Рашид, и лицо у него почему-то стало испуганное. – Кстати, как твои занятия?

– Замечательно. Просто превосходно. С тех пор как ты ушел, я только и делаю, что занимаюсь.

Когда Рашид скрылся в доме, к Ману подошел почтальон и вручил ему письмо. Они обменялись парой слов, но Ман, сам не свой от волнения, даже не понимал, что говорит.

Конверт бледно-желтого цвета казался прохладным и нежным, как лунный свет. Адрес на урду был написан размашисто, даже небрежно. На марке значилось: «Пасанд-Багх, Брахмпур». Она наконец-то ответила!

Ман, пытаясь поднести конверт к фонарю, едва не упал от обуявшего его влечения. Надо немедленно вернуться к Саиде, немедленно, что бы там ни говорил отец и все остальные. Закончилась его ссылка официально или нет.

Когда почтальон наконец ушел, Ман вскрыл конверт. Едва заметный аромат знакомых духов поднялся от страниц и смешался с ночным воздухом. Ман тут же сообразил, что прочесть это письмо – написанное таким неуловимым размашистым курсивом, сдобренное диакритическими значками и сокращениями – ему не под силу. Слишком зачаточны его познания в урду. Он с трудом прочел приветствие Дагу-сахибу и по внешнему виду строк догадался, что Саида-бай то и дело цитирует стихи, но больше ничего разобрать не смог.

Если в этой деревне человеку нельзя остаться одному, досадливо подумал Ман, то о личном пространстве не может быть и речи. Отец или дед Рашида, проходя мимо и увидев письмо на урду, наверняка возьмут его в руки и тут же, без труда и малейших колебаний прочитают. А Ману, чтобы разобрать хоть строчку, придется часами биться над ее смыслом, разглядывая символы один за другим.

Ман не хотел разглядывать письмо много часов. Он хотел узнать, что ему написала Саида-бай, прямо сейчас. Но кого попросить о помощи? Рашида? Нет. Нетаджи? Нет. Кого позвать в переводчики?

Что же она ему написала? Перед глазами Мана предстала ясная картина: изящные пальцы любимой, унизанные сверкающими кольцами, парят над желтой страничкой. И тут же в голове прозвучала нисходящая гамма на фисгармонии. Он ведь никогда не видел, чтобы Саида-бай писала. Нежные прикосновения ее пальцев к его лицу – и к клавишам – не нуждались в долгом осмыслении или переводе. А тут ее рука скользила над страницей, рождая стремительные и грациозные строки, и Ман понятия не имел, о чем они: о любви или равнодушии, о серьезном или легкомысленном, о радости или гневе, о влечении или душевном покое.

10.22

Рашида в самом деле ждали куда более серьезные неприятности, чем он мог представить, но узнал он об этом лишь на следующий вечер.

Когда наутро после бессонной ночи Ман наконец попросил Рашида помочь ему с письмом от Саиды-бай, тот задумчиво поглядел на конверт, потупился (видимо, просьба ученика его смутила) и – надо же, просто невероятно! – согласился.

– После ужина, хорошо? – сказал он.

Хотя до ужина была еще целая вечность, Ман благодарно закивал.

Однако сразу после вечерней молитвы грянула беда. Рашида позвали на крышу, где к тому времени собралось уже пять человек: его дед, отец, Нетаджи, брат матери, пришедший сегодня в деревню один, без гуппи, и дебарийский имам.

Все они сидели на большом ковре посреди крыши. Рашид произнес все полагающиеся адабы.

– Сядь, Рашид, – велел ему отец. Больше никто ничего помимо приветствий не говорил.

Только Медведь был искренне рад видеть племянника, но и на его лице отчетливо читалась тревога.

– Выпей стаканчик шербета, Рашид, – сказал дядя чуть погодя, протянув ему стакан с красной жидкостью. – Его приготовили из рододендронов. Отличная штука. Когда я в прошлом месяце ездил в горы… – Он не закончил и притих.

– В чем дело? – спросил Рашид, поглядев сперва на смущенного Медведя, затем на имама.

Имам дебарийской мечети был хороший человек, глава еще одной большой семьи землевладельцев. Обычно он тепло здоровался с Рашидом, но в последние пару дней тот заметил странную отстраненность в его взгляде. Быть может, его расстроила стычка в Сагале… Рашид не удивился бы, если сплетники все перепутали и рассказывают, что он поносил имама Дебарии, а не Сагала. Однако, даже если допустить, что Рашид был теологически и морально не прав, как унизительно отвечать на обвинения в грубости на таком вот судилище (иначе эту встречу не назовешь)! И зачем они вызвали из такой дали Медведя? Рашид сделал глоток шербета и поглядел на остальных. На лице отца читалось отвращение, дед смотрел очень строго. Нетаджи пытался напустить на себя мудрый и рассудительный вид, но выглядел в лучшем случае самодовольным.

Первым заговорил отец Рашида. Сиплым от пана голосом он сказал:

– Абдур Рашид, как ты посмел воспользоваться родственными связями в своих интересах? На днях к нам заходил патвари, искал тебя. Слава богу, тебя не было, и он поговорил со мной.

Рашид побелел.

Он совершенно потерял дар речи и сразу понял, что произошло. Несчастный старик-патвари, которому было велено дожидаться Рашида, придумал повод и поговорил с его отцом напрямую. Заподозрив неладное – и зная, откуда берется гхи на его роти, – он решил в обход Рашида получить подтверждение от семьи Ханов. Видимо, он пришел тайком во время полуденной молитвы, зная, что Рашид в это время точно будет в мечети, а его отец – точно нет.

Рашид стиснул в руке стакан. Во рту пересохло. Он сделал глоток шербета и этим взбесил отца еще больше. Тот указал пальцем на Рашида:

– Что за дерзость! Отвечай, когда тебя спрашивают. Хоть твои седые волосы и указывают на мудрость, растут они явно на мусоре! Имей в виду, Рашид, ты больше не ребенок, и спрашивать с тебя будут как со взрослого! Никаких поблажек!

– Рашид, это ведь не твоя земля, ты не имел права ею распоряжаться, – добавил Бабá. – Послушанием ты никогда не отличался, но такого коварства от тебя мы не ждали.

– На случай, если ты и дальше собирался строить козни, – продолжал отец Рашида, – имей в виду, что твое имя больше не значится в поземельной книге. Ты не имеешь никакого отношения к нашим землям. А то, что записано у патвари, Верховному суду изменить очень трудно. Твои коммунистические схемы здесь не работают. Нас, в отличие от брахмпурских студентов-умников, не удивишь теориями и россказнями.

В глазах Рашида вспыхнули гнев и протест.

– Ты не можешь просто взять и лишить меня права на наследство. В законе нашей деревни ясно сказано… – Он повернулся к имаму, рассчитывая на поддержку.

– Вижу, все эти годы ты не только религию изучал, – ядовито произнес отец. – Что ж, советую тебе, Абдур Рашид, раз уж ты сослался на закон о наследовании собственности, повременить с получением наследства – сперва похорони нас с дедом на кладбище у озера.

Имам, потрясенный этими речами до глубины души, решил вмешаться:

– Рашид, – тихо молвил он, – что побудило тебя действовать за спиной отца и деда? Ты ведь знаешь, что на правильном примере, который подают людям лучшие семьи нашей деревни, держится весь порядок.

На правильном примере! Лучшие семьи! Что за нелепое лицемерие, подумал Рашид. Правильный пример – это во имя собственных корыстных интересов отбирать у рабов (а батраки, по сути, и есть рабы) наделы, на которых те гнули спину всю жизнь? Рашиду становилось все яснее, что на этом собрании имам отнюдь не в полном объеме выполняет свои обязанности духовного наставника.

А Медведь? При чем тут он? Зачем его притащили? Рашид обратил взгляд на дядю, без слов моля его о поддержке. Уж он-то должен понимать! Но Медведь не выдержал взгляд племянника и опустил глаза.

Отец Рашида словно прочел его мысли. Обнажив гнилые пеньки зубов, он сказал:

– Не жди помощи от маму! Он тебе больше не защитник. Мы обсудили это дело всей семьей – всей семьей, Абдур Рашид! Поэтому он и пришел. Маму имеет полное право здесь присутствовать, и он так же, как и мы, потрясен твоим… твоим поведением. Часть наших земель была приобретена на приданое его покойной сестры. Неужели ты думаешь, что мы так легко отдадим государству все, что возделывалось и преумножалось поколениями нашей семьи? Неужто ты решил навлечь на наши головы саранчу – когда мы и так терпим бедствие из-за позднего сезона дождей? Отдай клочок земли одному чамару, и они все…

Внизу громко заплакал ребенок. Отец Рашида встал, перегнулся через перила и крикнул во двор:

– Мать Мехер! Сколько еще будет орать дитя Рашида? Угомони ее! Дай людям нормально поговорить!

Он повернулся обратно и сказал:

– Запомни, Рашид, наше терпение не бесконечно.

Рашид вдруг пришел в ярость и бездумно закричал:

– А мое, по-твоему, бесконечно? С тех пор как я вернулся из Брахмпура, всюду встречаю только насмешки, издевки и зависть. Тот несчастный старик, который всегда был добр к тебе, абба, и которого ты теперь не замечаешь…

– Не меняй тему, – резко осадил его отец. – И не повышай на меня голос.

– Я не меняю тему! Это его злые, порочные, алчные братья подстерегли меня у мечети и теперь распространяют грязные сплетни…

– А ты у нас, стало быть, герой.

– Будь на свете справедливость, их заковали бы в кандалы, притащили в суд и заставили бы ответить за свои грехи!..

– В суд! Так ты теперь и по судам хочешь нас затаскать, Абдур Рашид…

– Да, если другого выхода не будет. И именно суд в конечном итоге заставит тебя вернуть нажитое чужими трудами…

– Довольно! – крикнул дед, точно кнутом охлестнул.

Рашид этого почти и не заметил.

– А чем тебе не нравятся суды, абба? – продолжал он. – И разве вы не суд мне тут устроили? Что это такое, если не заседание панчаята[38]38
   Панчаят («пятерка», хинди) – орган местного самоуправления в Индии, представляющий собой совет старейшин того или иного поселения.


[Закрыть], инквизиционного трибунала, на котором вы впятером свободно поливаете меня грязью…

– Хватит! – вновь раздался окрик деда.

Прежде он никогда не повышал голос на Рашида два раза подряд.

Тот умолк и склонил голову.

Нетаджи сказал:

– Рашид, не надо думать, что это судилище, мы не враги тебе. Мы – твои старшие, твои доброжелатели – собрались, чтобы наставлять тебя в узком семейном кругу, а не прилюдно.

Рашид собрал в кулак всю свою волю и промолчал. Где-то внизу опять заплакала его дочь.

Подобно отцу, Рашид подошел к перилам и крикнул:

– Жена! Жена! Посмотри, что с ребенком!

– А о них-то ты подумал? – спросил его отец, кивнув в сторону двора.

Рашид непонимающе уставился на него.

– И подумал ли ты о Качхеру? – мрачно добавил Бабá.

– О Качхеру?.. Он ничего об этом не знает, Бабá. Он вообще не в курсе. И он не просил меня ему помогать! – Рашид схватился за голову: опять невыносимо застучало в висках.

Бабá вздохнул и, глядя поверх головы внука на деревню, сказал:

– Рано или поздно народ обо всем прознает. Вот в чем беда. Нас здесь пятеро… Шестеро. Мы можем поклясться, что не скажем никому ни слова, но слухи так или иначе поползут. Да, нашему гостю – твоему другу – пока ничего неизвестно, и это хорошо…

– Ману? – недоуменно спросил Рашид. – Ты имеешь в виду Мана?

– …но не забывай о самом патвари, который может и проболтаться, если ему это будет выгодно. Он тот еще плут. – Бабá умолк, обдумывая свои следующие слова. – Итак, рано или поздно все узнают. Многие решат, что Качхеру подбил тебя на этот поступок. А на нашу семью многие равняются, мы подаем людям пример. Боюсь, ты только усложнил старику жизнь.

– Бабá… – попытался возразить Рашид.

Тут вмешался отец. Вне себя от ярости, он прошипел:

– Раньше надо было думать! В худшем случае мы просто каждый год переводили бы его на новое поле. Наша семья по-прежнему поддерживала бы его, он пользовался бы нашим скотом и инструментами… По твоей, по твоей вине будет страдать мой старый чамар!

Рашид спрятал лицо в ладонях.

– Конечно, окончательное решение мы пока не приняли, – сказал Медведь.

– Пока нет, – кивнул Бабá.

Рашид громко дышал, грудь его вздымалась и опадала.

Отец Рашида сказал:

– Вместо того чтобы искать соринки в чужом глазу, советую тебе обратить внимание на бревно в собственном. Надеюсь, этот опыт тебя многому научит. Мы пока не услышали от тебя ни извинений, ни признания неправоты. Поверь, если бы не имам и твой дядя, разговор с тобой был бы другим. Мы разрешаем тебе жить в этом доме, когда пожелаешь. Вероятно, ты унаследуешь часть нашей земли, если сумеешь доказать, что заслуживаешь ее. Но не сомневайся: если ты захлопнешь дверь доверия у нас перед носом, двери этого дома тоже закроются перед тобой. Я не боюсь потерять сына – одного уже потерял. Ступай вниз. Нам еще нужно обсудить, как быть с Качхеру.

Рашид обвел взглядом присутствующих. На некоторых лицах он увидел сочувствие, но не поддержку.

Встав, он вымолвил: «Кхуда хафиз» – и спустился по лестнице во двор. Посмотрел на гранатовое дерево, затем вошел в дом. Малышка и Мехер спали. Жена смотрела на него с тревогой. Он сказал ей, что ужинать не будет, и вышел на улицу.

Увидев Рашида, Ман облегченно улыбнулся:

– Я слышал, что наверху кто-то разговаривает, и думал, что ты уже никогда не спустишься. – Он достал из кармана курты письмо от Саиды-бай.

На мгновение Рашиду захотелось поделиться с Маном своим горем, даже попросить его о помощи. Все-таки он сын министра, который создал этот закон в надежде восстановить справедливость… Но потом он передумал, резко отвернулся и зашагал прочь.

– Погоди, а как же?.. – Ман помахал в воздухе конвертом.

– Потом, потом, – отрешенно проронил Рашид и двинулся на север.

Часть одиннадцатая

11.1

Когда пробило десять, из-за тускло-красного бархатного занавеса в правой части зала № 1 Высокого суда Брахмпурского судебного округа вышли пять лакеев в белых тюрбанах и красных ливреях с золотыми галунами. Все присутствующие встали. Лакеи заняли свои места за высокими спинками стульев, предназначавшихся для судей, и – по кивку лакея главного судьи, которому вышитые на груди молотки придавали еще более значительный и величавый вид, – одновременно отодвинули их от стола.

Никто в забитом людьми зале суда не сводил глаз с шествия лакеев к судейскому столу. Обычные дела рассматривались либо одним судьей, либо двумя, а самые сложные и важные – от силы тремя судьями. Здесь же за одним столом должны были собраться сразу пять судей, что говорило об исключительной важности слушаемого дела, и их лакеи в блистательных церемониальных одеяниях, безусловно, притягивали взор.

Наконец в зал вошли сами судьи в унылых черных мантиях, и публика заметно скисла. Париков на них не было, а один или двое неприятно шаркали. Судьи шли в порядке старшинства: сперва главный судья, а затем рядовые, которых он назначил слушать это дело. Главный – невысокий, сухонький, почти лысый старичок – встал за центральным стулом, справа от него замер следующий по старшинству (высокий сутулый здоровяк, без конца теребивший свою правую руку). Слева от главного занял место судья-англичанин, работавший в судебной ветви ИГС[39]39
   ИГС – Индийская гражданская служба.


[Закрыть] и оставшийся в Индии после провозглашения независимости. Он был единственным англичанином из девяти судей Брахмпурского Высокого суда. По бокам от вышеупомянутых достопочтенных господ стояли двое младших судей.

Главный судья даже не взглянул на многочисленных собравшихся: на именитых истца и ответчика, на прославленных адвокатов, галдящую публику и скептично настроенных, но взбудораженных журналистов. Он осмотрел стол и своих коллег (стопки бумаги, накрытые ажурными салфетками стаканы с водой на зеленом сукне), затем осторожно бросил взгляд влево и вправо, как будто намеревался перейти оживленное шоссе, и наконец начал осмотрительно продвигаться к своему месту. Остальные последовали его примеру, сели, и лакеи придвинули к столу потяжелевшие от судейских седалищ стулья.

Наваб-сахиб из Байтара был приятно удивлен великолепием сего действа. В Высоком суде он бывал лишь дважды: один раз в качестве истца присутствовал на слушании по имущественному спору (его присутствие оказалось необходимо, и дело тогда слушал один-единственный судья), а второй раз в качестве зрителя, когда захотел увидеть своего сына за работой. Однажды ему стало известно, что Фирозу предстоит защищать интересы клиента перед двумя судьями. За несколько минут до начала прений он вошел в пустой зал и устроился прямо за спиной Фироза; чтобы заметить отца, Фирозу пришлось бы развернуться на сто восемьдесят градусов. Наваб-сахиб не хотел смущать сына своим присутствием, и Фироз так и не узнал, что отец побывал на том слушании. Он прекрасно выступил, и наваб-сахиб остался очень доволен тем, как он построил защиту.

На сей раз Фироз, конечно же, знал о присутствии отца, ведь сегодня слушалось дело о легитимности Закона об отмене системы заминдари. Если суд признает закон конституционным, он вступит в силу. Если же нет, о законе можно забыть – как будто его и вовсе не было.

Судьям предстояло рассмотреть около двух дюжин заявлений и одно основное; все они сводились к одному и тому же, но имели некоторые отличия. Одни заявления были поданы религиозными благотворительными фондами, другие – заминдарами, земли которым были пожалованы Короной, а третьи – бывшими правителями вроде раджи Марха, считавшими, что уж их-то владения защищены условиями договора о присоединении княжеств к Индийскому Союзу (на судьбу мелких помещиков им было глубоко плевать). Фироз выступал в качестве адвоката по двум таким дополнительным искам.

– С позволения уважаемого суда…

Мысли наваба-сахиба – которые слегка поплыли, пока зачитывали номер дела, номера основного и дополнительных заявлений, имена заявителей и адвокатов, представляющих их интересы, – моментально вернулись в зал суда. Из-за стола в первом ряду, рядом с проходом, поднялся великий Г. Н. Баннерджи. Привалившись всем своим долговязым, иссохшим телом к кафедре (на которой лежал его портфель и маленький красный блокнот с тканевой обложкой), он повторил вступительные слова, после чего с расстановкой продолжал, время от времени взглядывая на судей и особенно на главного судью:

– С позволения уважаемого суда я буду представлять на этом слушании интересы всех заявителей. Достопочтенные судьи, безусловно, понимают всю важность рассматриваемого сегодня дела. Вероятно, в этом суде никогда прежде – ни под гербом со Львиной капителью Ашоки, ни под гербом со львом и единорогом…[40]40
   Имеются в виду национальный герб Индии (на котором изображена капитель с четырьмя львами, стоящими спиной к спине) и щитодержатели королевского герба Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии – лев и единорог.


[Закрыть] – тут он едва заметно скосил глаза влево, – не слушалось дела, имевшего такое же огромное значение для народа этой страны. Господа, исполнительная власть вознамерилась изменить весь уклад жизни нашего государства путем принятия законодательного акта, открыто или неявно противоречащего Конституции страны. Акт, который столь поразительным и кардинальным образом перевернет жизнь граждан штата Пурва-Прадеш, называется Закон тысяча девятьсот пятьдесят первого года о земельной реформе и отмене системы заминдари в штате Пурва-Прадеш. Я – и другие адвокаты, представляющие интересы многочисленных заявителей по этому делу, – требуем, чтобы вышеупомянутый законодательный акт, заведомо несущий вред населению страны, был признан неконституционным и, следовательно, не имеющим законной силы. Не имеющим законной силы.

Генеральный адвокат штата Пурва-Прадеш, маленький пухлый господин Шастри, невозмутимо улыбнулся. Он уже не раз имел дело с Г. Н. Баннерджи и знал его ухватки в суде: тот любил повторять ключевые фразы в начале и конце каждого абзаца. Несмотря на его весьма повелительный вид, голос у него был высокий – впрочем, довольно приятный, скорее серебристый, нежели металлический и дребезжащий, – и эти его повторы напоминали маленькие блестящие гвоздики, которые он забивал по два раза, чтобы они как следует врезались в память. Возможно, это был своего рода неосознанный вербальный тик. Однако Г. Н. Баннерджи вполне осознанно верил в силу повтора. Особенно много внимания он уделял тому, чтобы сформулировать главную мысль тремя или четырьмя разными способами, а затем вставлять эти предложения в разные места своей речи, дабы, не оскорбляя достоинства судей, убедиться, что семена его аргументов пустили корни, пусть несколько штук и упало на каменистую почву.

– Конечно, было бы вполне достаточно, – говорил он своим подчиненным (в данном случае – очкастым сыну и внуку), – было бы вполне достаточно привести тот или иной довод один раз. Мы варимся в этом котле уже несколько недель. И меня, и Шастри, несомненно, полностью ввели в курс дела. Однако в общении с судейской коллегией мы должны придерживаться главного правила адвоката: повторять, повторять и повторять. Будет большой ошибкой переоценивать осведомленность судей по данному вопросу, даже если они прочитали письменные показания обеих сторон. В конце концов, нашей Конституции нет еще и года – и по крайней мере один судья из пятерки эту новую Конституцию даже в глаза не видел.

Г. Н. Баннерджи ссылался, причем весьма вежливо, на младшего судью коллегии, достопочтенного господина Махешвари: тот работал в районном суде и, увы, не мог похвастаться блестящим умом, который компенсировал бы ему недостаток опыта работы с Конституцией. Г. Н. Баннерджи на дух не выносил дураков, а достопочтенный Махешвари пятидесяти пяти лет – то есть на пятнадцать лет моложе самого Баннерджи – был именно дураком.

Фироз имел честь присутствовать на совещании в гостиничном номере Г. Н. Баннерджи, где великий адвокат произнес эти слова. Он передал их отцу. Наваб-сахиб, конечно, не обрадовался, и вообще его одолевали примерно те же чувства, что и его давнего друга, министра по налогам и сборам: не столько надежда на победу, сколько страх поражения. На кону стояло так много, что обе стороны замерли в тревожном ожидании. Единственные, кого происходящее почти не волновало, – помимо раджи Марха, твердо уверенного, что никто и пальцем не тронет его неприкосновенные земли, – были адвокаты обеих сторон.

– И в-шестых, уважаемый суд, – продолжал Г. Н. Баннерджи, – Закон об отмене системы заминдари отнюдь не преследует интересов общества – в строгом, а точнее, надлежащем смысле этого слова. Согласно второму пункту тридцать первой статьи нашей Конституции, именно это должно учитываться при составлении любого законодательного акта, связанного с отчуждением имущества для государственных нужд. Я вернусь к этому доводу чуть позже, когда перечислю другие основания для признания обжалуемого акта нелегитимным.

Г. Н. Баннерджи продолжил перечислять недостатки закона, то и дело промачивая горло водой. На этом этапе он предпочел не вдаваться в подробности: Закон об отмене системы заминдари должен быть отменен, поскольку предлагает землевладельцам смехотворную компенсацию и посему является «преступлением против Конституции»; кроме того, размер предлагаемой компенсации зависит от площади изымаемых земель, что является прямым нарушением статьи 14, согласно которой все граждане страны имеют право на «равную защиту со стороны закона», а также статьи 19 (1) (f), согласно которой каждый имеет право «приобретать имущество, владеть, пользоваться и распоряжаться им»; кроме того, оставляя чиновникам местных администраций право по своему усмотрению и почину определять порядок отчуждения собственности, законодатели нелегитимным образом делегировали свои полномочия другому органу власти, и так далее, и тому подобное. Больше часа Г. Н. Баннерджи коршуном облетал свои владения, а затем пикировал вниз, дабы атаковать каждый из многочисленных изъянов нового закона по отдельности и, само собой, несколько раз подряд.

11.2

Только он взялся за это дело, как его перебил судья-англичанин:

– А по какой причине, господин Баннерджи, вы решили в первую очередь остановиться на аргументе о делегировании полномочий?

– Не понял, ваша честь?

– Ну, вы утверждаете, что обжалуемый акт противоречит определенным положениям Конституции. Почему вы не начнете с этого? В Конституции ничего нет о запрете делегировать полномочия. Полагаю, законодательные власти имеют неограниченные полномочия в своих сферах деятельности и могут делегировать их кому угодно, если это не выходит за рамки Основного закона.

– Ваша честь, если позволите, я буду вести аргументацию так, как сочту нужным…

Судьи выходили на пенсию в шестьдесят; следовательно, все сидящие за столом были по меньшей мере на десять лет младше Г. Н. Баннерджи.

– Да-да, господин Баннерджи. Пожалуйста. – Судья отер лоб платком. В зале суда стояла ужасающая жара.

– Я абсолютно убежден, ваша честь, абсолютно убежден, что делегирование полномочий законодательной власти штата Пурва-Прадеш исполнительной следует воспринимать как прямой отказ от этих самых полномочий, что противоречит не только духу и смыслу нашей Конституции, но и конкретным ее положениям и юридическим нормам, сформулированным по итогам нескольких судебных решений. В частности, последнее из таких решений было вынесено по делу Джатиндры Натха Гупты: суд постановил, что легислатура штата не может делегировать свои законодательные функции другим ветвям или органам власти. Данное решение обязательно к исполнению, поскольку было принято Федеральным судом, а выше него – только Верховный.

Тут заговорил главный судья, по-прежнему чуть склоняя голову набок:

– Господин Баннерджи, разве упомянутое вами решение поддержали не трое судей из пяти?

– Да, ваша честь, тем не менее решение было принято. В конце концов, мнения судей могут разделиться в аналогичной пропорции и сейчас – хотя и я, и мой ученый коллега, представляющий интересы противоположной стороны, наверняка надеемся на другой исход.

– Понятно. Продолжайте, господин Баннерджи, – нахмурившись, сказал главный судья. Ему такого исхода тоже вовсе не хотелось.

Чуть позже главный судья вновь прервал ход рассуждений прославленного адвоката:

– А как же дело «Королева против Бураха», господин Баннерджи? Или «Ходж против Королевы»?

– Я как раз подбирался к этим делам, ваша честь, просто очень медленно.

Губы главного судьи растянулись в некотором подобии улыбки; он промолчал.

Полчаса спустя Г. Н. Баннерджи вновь расправил паруса:

– Однако наша Конституция, господа, в отличие от британской и подобно американской, есть зафиксированная в письменном виде воля народа. И именно потому, что разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную ветви существует в двух Конституциях, мы должны в подобных случаях обращаться за юридическими обоснованиями и толкованиями к решениям Верховного суда США.

– Должны, господин Баннерджи? – уточнил судья-англичанин.

– Можем, ваша честь.

– Вы ведь не хотите сказать, что упомянутые вами решения обязательны к исполнению и в нашей стране? На этот вопрос не может быть двух ответов.

– Если ставить вопрос именно так, как это сделали вы, ваша честь, с моей стороны было бы безрассудно настаивать на своем. Однако у каждого вопроса есть две стороны. Я лишь имел в виду, что американские юридические прецеденты и обоснования, хоть и не обязательны к исполнению в прямом смысле этого слова, все же являются нашим единственным надежным проводником в этих пока еще неизведанных водах. И существующее в США правило – запрещающее органам государственной власти делегировать свои полномочия другим органам – нам также следует принять за эталон.

– Ясно. – По тону судьи было понятно, что эти слова его не убедили, однако он выражал готовность выслушать дальнейшие аргументы.

– Причины, уважаемый суд, по которым властям не следует делегировать свои полномочия, кратко и емко перечислены на странице двести двадцать четвертой первого тома «Трактата о конституционных ограничениях» Томаса Кули.

Тут вмешался главный судья:

– Минуточку, господин Баннерджи. У нас под рукой нет этой книги, а мы хотели бы увидеть упомянутые вами положения своими глазами. Не прикажете ли нам пересечь Атлантический океан, дабы уследить за ходом ваших мыслей?

– Вероятно, вы имели в виду Тихий океан, ваша честь.

И со стороны судейского стола, и со стороны зала послышались смешки.

– Вероятно, я имел в виду оба океана. Как вы сами заметили, у всякого вопроса есть две стороны.

– Ваша честь, я могу предоставить копии относящихся к делу страниц.

Но тут судебный секретарь вытащил откуда-то из-под стола нужную книгу. Впрочем, ясно было, что копия есть только одна, а не пять (в отличие от копий индийских и английских кодексов и сборников судебных решений).

– Господин Баннерджи, лично я предпочитаю держать в руках саму книгу, – сказал главный судья. – Надеюсь, у нас с вами одно издание. Страница двести двадцать четыре. Да, похоже, издания совпадают. А копии страниц, пожалуйста, раздайте моим коллегам.

– Как вам будет угодно. Итак, уважаемый суд, в своем трактате Кули высказывается по этому вопросу следующим образом: «Полномочия любой власти должны оставаться в тех пределах, каковые для нее определила суверенная власть государства, и право законотворчества, покуда не изменится сама Конституция, должен иметь один лишь конституционный институт. Институт, коему дарована сия высокая прерогатива – с упованием на его мудрость, благоусмотрение и патриотизм, – не вправе слагать с себя оную обязанность, передавая ее другим органам и институтам власти, равно как не вправе сомневаться в мудрости, благоусмотрении и патриотизме сих институтов, ибо им было оказано наивысшее доверие народа». Вот это наивысшее доверие, уважаемый суд, вот это наивысшее доверие и хотят обмануть законодатели Пурва-Прадеш, делегируя свои полномочия исполнительной власти для приведения в силу Закона об отмене системы заминдари. Даты вступления его в силу и порядок отчуждения земель у заминадаров штата, все эти решения – наверняка принимаемые по собственному усмотрению, прихоти и даже со злым умыслом – будут во многих случаях доверены мелким должностным лицам; в качестве возмещения землевладельцам предлагаются облигации либо облигации и наличные деньги – кто будет решать все эти вопросы, на первый взгляд незначительные, но в действительности существенные? Уважаемый суд, поверьте, я не пытаюсь придираться к частностям, речь идет о неправомерной делегации полномочий. Уже одного этого достаточно для признания закона недействительным, даже если других оснований не найдется.