Текст книги "В страдную пору"

Виктор Астафьев
В страдную пору

Машины, надсадно завывая, вползли на гору. Открылись колхозные поля, упирающиеся с одной стороны в желтый лес, с другой – подступившие к реке.

За машинами потянулись серые хвосты пыли. Николаю и Зине повезло – они попали на переднюю машину вместе с большой группой работников горкомхоза и от пыли не страдали. Зато идущей следом машины почти не было видно. Оттуда доносилась сбиваемая на ухабах песня.

На передней машине тоже подхватили песню. Николай совсем близко услышал голос Зины, но сам он не пел, а, вытянув шею, жадно глядел через головы людей вперед.

Вдали показалась деревня, растянувшаяся вдоль реки. За деревней широкий лог. Он подковой огибает избы с сараями, банями и огородами на задворках. В половодье по этому логу заходит вода. Сюда плывут нереститься щуки. Они трутся до крови о прошлогоднюю траву животами, выдавливают икру. Потом вода уходит. Остается небольшое озерко, полное шальной рыбьей мелкоты. Вода в озерке согревается, ее затягивает ряской. Постепенно озерко засыпает под густой зеленью. Подросшие щурята с носами, похожими на долото, гоняют здесь чудом уцелевших рыбешек. Неутомимо носятся по воде сторожкие коньки с паучьими ножками.

В эту пору ребятишки оставляют озерко. Они боятся какого-то страшного волоса. По старым поверьям, он «ежели в тело вопьется да до сердца дойдет, тогда непоборимая смерть человеку».

Лодки, удочки, купанье в жаркие и нежаркие дни, штаны и рубахи, порванные на частоколах чужих огородов, – вот оно потрясающе драгоценное и далекое-далекое время, которое с такой сладкой грустью сейчас заново переживает Николай.

– Моя Сычевка! – показывает он Зине.

– Как ты сказал?

– Сычевка. Ну, от слова «сыч». Птица такая есть. А во-он видишь, здание кирпичное, ну да ближе церковки. Это управление МТС, где я работал. А в церкви-то мастерские. – Он помолчал немного и задумчиво прибавил так, что Зина его почти не расслышала:

– Стосковался.

Она удивленно пожала плечами и крикнула:

– Глухота! Недаром отсюда люди бегут!..

До деревни они не доехали. На дороге их встретил человек, поднял руку, затем стянул с головы фуражку и замахал перед собой кругами, как подают на железной дороге сигнал остановки.

По этому сигналу Николай сразу узнал эмтээсовского бригадира Пасынкова. Тот когда-то служил стрелочником на станции.

– Слезай! Приехали! – послышался шепелявый голос Пасынкова. Николай легко соскочил с борта машины и, очутившись перед Пасынковым, подал ему руку:

– Здорово, кум Гаврила!

От неожиданности или такого необычного приветствия, которым Николай хотел замаскировать свою неловкость, Пасынков немного растерялся, удивленно поморгал и протянул:

– Хо-о, кого я вижу! С какого кладбища?

– Запарились вы тут, – ухмыльнулся Николай, – вот и решил вместе со всеми нашими на прорыв.

– Ну-ну, поупражняйся. С городских харчей полезно поразмяться, – сказал Пасынков и, обращаясь к столпившимся у машин горожанам, добавил: – Стало быть, товарищи, у кого лопаты есть, прямо от дороги и начинайте. А человек восемь-десять пусть со мной идут за картофелекопалкой картошку собирать. Ну ты, городской интеллигент, – обратился он к Николаю, – как желаешь: лопатой или с помощью техники? – Узенькие глаза Пасынкова щурились, и в них виднелись чуть заметные искорки смеха. Но Николай сделал вид, что не понял издевки.

– Давай к технике. Сам знаешь, душа она моя. – Он помялся и неловко добавил: – Со мной пойдет вот эта гражданочка.

– А-а, эта самая? – переспросил Пасынков, бесцеремонно разглядывая Зину. Зина сердито фыркнула и пошла впереди.

– Значит, уже перестроился? Смекнул, что сейчас в колхозе выгодней? – ехидно сказал Николай.

Пасынков уклончиво ответил:

– Перестроился не перестроился, а мимо своего колхоза не проехал. – И тут же прибавил, сворачивая с дороги на картофельное поле, где стоял трактор: – Вот мы и прибыли.

Возле трактора копошился парень с белыми волосами, вьющимися на висках, как у девчонки. Что-то памятное для Николая было во всей нескладной фигуре этого парня.

– Тимоха, а, Тимоха! – крикнул ему Пасынков. – Гляди, кого я приволок, дизентёра! – Пасынков нарочно исказил это и без того разящее слово.

Николай хотел обругать Пасынкова, который все так же улыбался, щупая его хитрыми глазами, но Тимоша быстро оглянулся и, постояв с открытым ртом, как лунатик, двинулся от трактора.

– О-о, Никола! – Он хотел еще что-то сказать, да заметил Зину, покраснел, застеснялся, начал оглядывать свою промасленную робу и пошел обратно к трактору.

Тимоша несколько лет проездил помощником на тракторе с Николаем и никак не решался самостоятельно сесть за управление. Трактор Тимоша знал хорошо, но Николай был уверен, что сейчас, при посторонних, он станет делать не то, что надо, потеряет до зарезу нужный ключ или гайку.

– Ну, командуй, кум Гаврила, – покровительственно заговорил Николай. – Привел – давай работу.

– С полным удовольствием, – подхватил Пасынков. – Работы у нас вагон и маленькая тележка. Стало быть, товарищи, вот где проехал трактор, собирайте картошку и в кучу. Работенка не пыльная, но денежная.

– Что платить будешь? – засмеялись приезжие.

– Тридцать дней на месяц, харчи ваши, стол казенный, – отшутился бригадир и, когда горкомхозовцы отошли от трактора, сказал Николаю: – Помоги Тимоше, а то твоя краля навела на него такое затмение, что ему до вечера не опамятоваться.

Не дожидаясь возражений Николая, Пасынков затрусил прочь, шаркая голенищами больших стоптанных сапог.

– Ох и ушлый! – покачал головой Николай, глядя вслед Пасынкову, и направился к Тимоше. – Ну, чего у тебя?

– Да вот с горючим что-то, засоряется, должно.

– А свечи-то зачем вывернул?

– Свечи? Думал, на них нагар.

– В карбюраторе ковырялся?

– Разбирал.

– Жиклеры продул?

– Жиклеры-то? Нет, не продувал. А что, думаешь, в них причина?

– Я ничего не думаю, сам говоришь, с подачей неладно. А ну, дай карбюраторный ключик.

Тимоша пошарил в траве, нашел ключик, подал его Николаю и застыл в ожидании приказаний. Все! Теперь он слуга покорный. Делать будет только то, что ему скажут.

Николай покосился на него, улыбнулся и, весело засвистев, принялся разбирать карбюратор. Он прочистил жиклеры, подул в трубку подачи и, почувствовав на языке обжигающий вкус бензина, смачно сплюнул на землю. Потом ввернул свечи, проверил искру и весело крикнул:

– Тимош, крутни!

Тимоша изогнулся вопросительным знаком, налег на ручку, трактор хокнул раз, другой и, постреливая, бухая богатой смесью, затарахтел, вздрагивая всем корпусом. Над радиатором показалось улыбающееся лицо Тимоши.

– Уходи! – махнул ему рукой Николай и включил скорость.

Трактор дернулся, выбросил из трубы кольца дыма и вперевалочку пополз по полю. За ним широкой полосой тянулась переворошенная земля, на которой выводками лежали шершавые картофелины.

В прежние времена, сидя за рулем трактора, Николай любил петь что-нибудь бесшабашное, громкое, лишь бы слышать свой голос. Он и сейчас затянул:

 
Бывали дни веселые,
Я по три дня не ел,
Не то, чтоб денег не было,
А просто не хотел…
 

Потом он обернулся и увидел примостившегося на месте прицепщика Тимошу, который все еще улыбался. Николай сбросил газ, выключил скорость и, когда трактор остановился, с сожалением сказал:

– Давай, Тимош, садись на свое место.

– Да нет, что ты, Никола, ездий, ездий, – торопливо замахал руками Тимоша. Николай понял: парню неловко оттого, что Николай, его учитель, станет собирать за трактором картошку.

– Я поем маленько, а ты поездий.

Знал Николай, что это всего лишь предлог, но обрадованно согласился.

Он повернул трактор от межи обратно и, поравнявшись с людьми, собиравшими картошку, весело помахал Зине. Она разогнулась, поглядела на него и что-то крикнула, показывая на грудь. Николай глянул на себя и почесал затылок. Сатиновую косоворотку он уже успел вымазать.

Руки его делали свое дело, уши улавливали привычное тарахтенье, а глаза забегали вперед, туда, за картофельное поле, за щетинистый перелесок, к Сычевке. Там, около озерка, точно разбросанные клочки бумаги, белели стаи домашних гусей, паслось стадо коров, возле школы суетились шустрые фигурки ребятишек.

Сентябрь! Бабье лето! Время, полное забот, трудов и осенних радостей, время уборки урожая. Солидная, ясная тишина кругом, в которую привычно и уверенно врывается шум тракторов, заглушая прощальные крики перелетных птиц. Люба эта пора сердцу деревенского жителя, особенно если он долго не был в поле, давно не вдыхал густой, чуть пыльный воздух осенней пашни.

Спохватился Николай после того, как заметил солнце на маковке церквушки. По его давней примете это означало четвертый час. Он остановил трактор и, с удовольствием разминая затекшие ноги, зашагал к опушке леса, где у костра возился Тимоша.

– Во друг, видали его! – рассмеялся Николай, хлопнув Тимошу по узкой спине. – Спихнул трактор – и горя мало.

Тимоша потер и без того вымазанный лоб черной рукой, дружески улыбнулся, кивая на жарко пыхающие угли:

– Я тут соображаю насчет картошки дров поджарить.

– Печенки?

– Угу, – радостно зажмурился Тимоша. – Я ведь знаю, как ты их уважаешь. В городе-то никто печенками не угостит. Там, небось, только интеллигентные блюда: курица в соку и веник в чесноку…

Острить Тимоша не умел, но когда он это пытался делать, не улыбнуться было нельзя. Николай присел на порыжевшую траву и почему-то со вздохом сказал:

– А ты, Тима, все такой же, мировой парень!

Даже сквозь слой мазута было видно, как вспыхнуло лицо Тимоши, и он бестолково засуетился у костра, выкатывая картофелины.

– Ешь, Никола, пока горячие.

– Давай одну. А вообще-то, я налаживаюсь домой сходить. – Николай начал обдирать кожуру с обугленной на одном боку картофелины. Он дул на нее, перебрасывал из руки в руку. Наконец, обжигаясь, принялся есть рассыпчатую картошку и как бы между прочим поинтересовался: – Как там крестная поживает? И вообще расскажи, чего нового у нас? Как мой приятель Чепуштанов поживает? Никто ему голову еще не проломил? – Голос Николая сделался злым, широкие ломаные брови замкнули переносье.

Тимоша сдул с картофелины золу, помял ее на траве:

– Тетя Васса живет, как всегда, тихо-мирно, прихворнула тут немного, с ногой что-то опять.

– Болела, говоришь? – встревожился Николай и, вспомнив, что за целый год не догадался ни черкнуть крестной, ни попроведать ее, невнятно пробормотал: – Чего же это она и не сообщит даже?..

Тимоша быстро взглянул на Николая, и он опустил глаза.

– Эмтээс, сам знаешь, аннулировали, – тем же тоном продолжал Тимоша. – Ну и я оттуда тоже аннулировался. Оно и лучше – урожай свой и машины свои. А Чепуштанов отбыл в город. Оно и лучше – шуму меньше…

– Не дождался, значит, когда я с ним рассчитаюсь! – усмехнулся Николай.

– Чего тебе с ним считаться? – пожал плечами Тимоша. – От навоза – подальше. Ну, а как ты устроился? – Тимоша доверчиво придвинулся. – Вижу, не совсем?

Да, перед Тимошей Николай не умел кривить душой.

– Какой там, не совсем, – махнул рукой Николай. – Работаю коновозчиком в горкомхозе, обещают на трактор посадить. Ждут со дня на день трактор-то. Заработок хороший обещают, да мне радости мало. Мне поля эти чудятся,

...

конец ознакомительного фрагмента