Текст книги "Нет мне ответа..."

1957

Апрель 1957 г.

Чусовой

(В. А. Черненко)

Привет, Володя!

Давно от тебя ни слуху ни духу. И я не подаю признаков жизни. Трудимся, брат. Трудимся так, что огонь из-под пера. Вчера поставил точку, и Марья начала печатать рукопись на машинке.[49]49
  имеется в виду рукопись романа «Тают снега». – Сост.


[Закрыть]

Ну что тебе сказать о работе? Рукопись увеличилась на сто страниц. Это первое. Великолепная получилась, на мой взгляд, последняя глава, в которой Серёжа воскрес. Вот, пожалуй, всё, что я могу сказать о рукописи. Она ещё не отстоялась, не отлежалась, и я, разумеется, не могу взглянуть на неё трезво-критически. Думал я её доставить в Молотов перед праздником, однако воздержусь это делать. 10 мая выезжаю на курорт и завезу попутно. Это время использую на то, чтобы лучше подчистить текст, выловить, что можно. Думаю один экземпляр прихватить с собой, может быть, в Москве кому-нибудь суну почитать.

Да! Есть немаловажное событие в моей творческой жизни. «Детгиз» серьёзно заинтересовался моей персоной и заключил со мной договор на издание сборника. При этом получились такие казусы, которые удивили меня, и, вероятно, не оставят равнодушным и тебя. В «Детгизе» начисто забраковали «Тольку»[50]50
  здесь и далее названия рассказов. – Сост.


[Закрыть], с большим скрипом и под вопросом оставили в сборнике «Васюткино озеро». Лучшими рассказами они признали «Схватку» и «Землянику». Во, брат, какие вещи! Это лишний раз подтверждает, что единого мнения на литературное произведение не может существовать. Когда поеду в Ялту, остановлюсь на несколько дней в Москве. Побываю в «Детгизе», выясню всё окончательно.

Весьма понравилась мне статья Антокольского в «Литгазете» о конференции уральцев[51]51
  речь идёт о межобластном совещании уральских писателей. – Сост.


[Закрыть]. Мудрый мужик. О конференции до меня дошли лишь печатные отголоски, по которым судя, я сделал вывод, что молотовская литература была рыбой на безрыбье. Так ли это? Однако не буду суров. Уже одно то, что нашу область наконец-то заметили, щекочет самолюбие и патриотические чувства. Да! Володя!

Вот пока всё. Марья у меня придумала нынче болеть часто. В связи с этим сидим на могучей финансовой мели. И если Олег Селянкин там пошевелится и ускорит перевод сорока процентов, возражать не станем.

Жму руку. Виктор

1958

13 октября 1958 г.

Чусовой

(И. Степанову)

Здорово, Иван, здорово, заблудшая душа!

Рад был получить весточку о том, что ты жив и к тому же здоров, и принят в партию, и живёшь в Ачинске! Я завидую всем, кто живёт в Сибири, а значит, и тебе. В письме ты известил меня, что принят в Союз журналистов, на что у меня, брат, есть козырь – я на днях принят в члены Союза писателей. Событие в моей жизни немаловажное!

За эти времена временного затишья нашей переписки событий произошло много, и я боюсь, что в письме их не описать. Первое и главное событие, из-за которого я бросил писать не только тебе, но и всем на свете, – это то, что у меня свалилась жена с диагнозом туберкулёз кости, а следом за ней сын, и с подозрением на этот же диагноз. Тут уж, брат, не до писем. К тому же затеяли покупку дома, да работал я собкором областного радио и ездил тут по всем краям. Сейчас Маня дома, сын тоже, работу в радио я к чертям собачьим бросил – надоела, и вот отвечаю на гору писем. «Расшиваюсь», как говорят железнодорожники.

А в Красноярске я больше не был и стосковался до жути. Но есть шанс убить медведя. Я закончил работу над первой частью повести «Перевал» и собираюсь писать вторую часть, а действие её происходить должно в Игарке. Летом я налаживаюсь туда и, поскольку нынче ты живёшь на пути, видимо, заверну на денёк-другой к тебе. Вот тогда поболтаем. Пока же коротенько о моих делах.

В прошлом году вышли в свет три мои книжки. Одна маленькая для детей в Перми и там же роман «Тают снега», сборник рассказов «Тёплый дождь» в «Детгизе». Его ты мог увидеть, он продавался по всему Союзу, так как издан был большим тиражом. Что же касается романа «Тают снега», то он до Сибири, надо думать, не дойдёт, так как издан всего пятнадцатью тысячами и, насколько мне известно, распродан в пределах области. Но дело поправимое. Для друзей у меня сыщется экземпляр, и я тебе вышлю его на днях, чего не могу сделать с другими книжками, запас каких иссяк.

Сейчас заканчиваю работу над сборником рассказов. Один из них передавался по радио из Москвы с музыкой и тому подобными атрибутами и произвёл фурор, так как после этого наше областное радио уже трижды повторяло передачу его по просьбе радиослушателей. Называется этот рассказ «Ария Каварадосси». Но вообще стало мне работать трудно. Литературная выучка даёт себя знать, да и здоровьишко никудышное. Безумно болит голова. Работаю лишь утром, а к вечеру полный дурак и немощный, как Казанова в старости.

На днях был у меня работник журнала «Молодая гвардия». Сделали совместно с ним большой очерк. Место для него оставлено в 12-м номере, но поместят ли – не знаю. Заострили мы очерк здорово. Потихоньку печатаюсь в нашем новом журнале «Уральский следопыт». У нас ведь ещё кроме него сейчас выходит и журнал «Урал». Печататься есть где – знай пиши, да получше. Но, к сожалению, «лучше» в наши дни понятие растяжимое, не всегда лучшее попадает в печать, а чаще почему-то худшее.

Вот, Иван, пока коротенько о себе и о своих делах. Видимо, я написал далеко не обо всём, но надеюсь встретиться и тогда «выложимся».

Что же касается тебя, газеты и т. д., то могу сказать, что голова у тебя болит именно от пятиразовой газеты, будь она неладна, а писать тебе нужно, несмотря на это. Я до сих пор помню твой рассказ «Чёрный крест» и думаю, что придёт твой день, хотя бы потому, что ты печатаешься и недоволен собой. Всем, кто остаётся доволен своей писаниной, можно смело ставить крест – это уж я знаю по той литературной братии, с которой знаком. Самодовольство – это крыша, ну а с крыши писать легко. Так что больше всего бойся быть довольным написанным – это уж на собственной шкуре испытано. Пока я недоволен всем, что написал и издал, и радуюсь тому, значит, ещё карабкаюсь «на крышу» и не хочу, чтобы она была как на бане – шагнул и на ней.

Жму крепко лапу. Виктор

Адрес мой изменился. Я переехал всего лишь на квартал в сторону, и звучит он ныне так: Пермская область, г. Чусовой, ул. Нагорная, дом 60.

1959

8 марта 1959 г.

(И. Степанову)

Здравствуй, Иван!

Ты прости, брат, что я так долго тебе не отвечал. Лишь на днях появился дома.

Вернулся из Коми округа, и сразу вызвали в Свердловск – сдавать в набор первую часть повести. Она должна появиться в № 5 журнала «Урал». После Свердловска в Пермь, там уже утвердили творческую командировку в Игарку – писать вторую часть повести «Перевал», которая печатается в «Урале». Так что нынче снова увижу Сибирь. Рад – безмерно.

Ну-с, теперь о самом главном – о твоих рассказах. Прочёл я их, Иван, и не хотелось тебя огорчать (ведь друзьям хочется говорить только приятное), но кривить душой я не умею и прямо скажу: плохо.

Меня поразила не сама, так сказать, техника письма (тут ты уж поднаторел кое в чём), не литературщина даже, которая так и хлещет через край в обоих рассказах, а их убожество. Ты только прикинь мысленно, о чём рассказ «Последняя встреча», и получится: «Водка бяка – её пить вредно!» Ну мелко же, Иван, мелко! А второй, длинный рассказ, о чём? О том, как парни тёткам домишко соорудили, сюрприз роженице преподнесли? Слащаво, по-бабьи сделано и высосано из пальца. А этого я никому не прощаю. Так какого же дьявола, ты – парень бывалый, тёртый, свет и людей повидавший, уподобляешься эстетикам-белоручкам? Ведь есть же у тебя за душой настоящие образы, настоящие сюжеты – почему их бережёшь? Газета давит, газета требует? Пиши для газеты – это тоже дело нужное. Но в литературе не поступайся, не разменивайся по дешёвке. Копай глубже. Пусть будет это ещё неумело, по-топорному сделано, однако это будет твоё, твоя кровь, твоя плоть. И тогда слова будут другие, тоже твои, а не стёртые до дыр газетные штампы. Пишешь ты этакие рассказы, как «Чисто золото» и «Последняя встреча» (одни названия чего стоят! – вытрепанные, затасканные, как парижские проститутки!), левой ногой (если надо, я тебе когда-нибудь это докажу). И потому столько в текстах ляпсусов и галиматьи, что я не знаю даже, какие примеры приводить.

Ну, вот первый попавшийся: «Ничто не останавливало преобразователей Сибири – ни мороз, ни пурга. Рос новый посёлок и т. д.». «Прибавляя газу, он задумался над тем, как оправдать попойку» – ну разве можно так всерьёз писать, душа любезная? Это же издевательство над словом «рассказ» и над русским языком!

Ты мне можешь возразить, ссылаясь на читателей: им, мол, понравилось. Но меня этот аргумент не убедит и не обескуражит. Я работал в газете и знаю, как ещё падки наши читатели на дешёвку. С этой точки зрения «Последняя встреча» – товар ходовой. Но есть закон в литературе и для всех закон, кто взял в руки перо: пиши в расчёте на самого умного и взыскательного читателя!

Вот и не забывай о нём. А меня извини за то, что я нашумел. Иначе не могу и не умею. Да и сам ты просил объективной оценки своих вещей. Не подумай, что я поучаю. Горький говаривал, что надо много знать, многому научиться, чтобы получить право не учить, а лишь осторожно подсказывать.

Поэтому считай моё письмо как дружеский разговор. Пиши настоящие вещи. Пусть в год один рассказ, но настоящий, и я с радостью прочту его и буду гордиться тем, что вот Иван колупнул так колупнул. Пусть клюют зёрнышки другие писаки. Их немало. Не гонись за ними. Не в этом счастье и творческая радость.

Ну, будь здоров. Привет семье. Обнимаю, Виктор

5 июля 1959 г.

Чусовой

(П. В. Чацкому)

Уважаемый Павел Васильевич!

Извините, что я не сразу ответил на Ваше письмо. Катался по Вашим родным местам на пароходе – от Перми до Астрахани и вот только прибыл домой со своим семейством.

По Каме и Волге я ездил первый раз и ревниво сравнивал их с Енисеем. Сам я сибиряк, родился близ Красноярска, неподалёку от того места, где сейчас строится Красноярская ГЭС. Конечно, «всяк кулик своё болото хвалит», но Енисей, несомненно, величественней и изумительный по красоте. Волге повезло прославителями и только. Это говорится без желания умалить в Ваших глазах Волгу. Всякому своя родина и милей, и краше.

Я буду рад переписываться с Вами, а затем и познакомимся лично. Иногда, изредка, правда, я бываю в Москве. И считаю, что часто там бывать не следует. Хотя Лев Никулин и уверяет, что житьё в Москве якобы возвышает людей культурно над периферийщиками, я всё же остаюсь ярым приверженцем «бескультурной», но и не объевропеившейся, в худшем смысле того слова, периферии. Старый пердун он, этот Лев, если так позволяет себе думать о так называемой периферии. Она ему всё ещё кажется сирой Русью, какой была до отмены крепостного права.

Ни хрена-то он не знает, окромя литературных архивов, если занимается такими утверждениями. Он даже на семинаре-то не был, а пишет о нём тоном неоспоримого судьи. Я был на этом семинаре и убедился воочию, что молодые «культурные» москвичи, имеющие под боком первоклассные библиотеки, академиков, маститых писателей и т. п., ничего за душой не имеют, кроме цинизма, пошленьких анекдотцев, литературных сплетен и беспрецедентного апломба. Они и научились-то только тому, чтобы плюнуть в руку, которая даёт им хлеб. Рабочий для них – быдло с жерновами вместо мозгов.

Ах, отрыжка нового времени! И сивый Никулин возносит эту отрыжку! Ведь не они дали рассказы-то на-гора во время работы семинара, а всё те же периферийщики, умеющие работать и не говорить красиво, не удивлять блестящими верхушками, нахватанными повсюду.

Ну ладно, разбрюзжался я, как истерик.

А мне ещё 35 лет, и я считаю себя молодым, не в литературном смысле, разумеется. А то у нас слово «молодой» обязательно ставится рядом со словом «снисходительность».

Пишу я девятый год. До этого был самым распоследним «быдлом»: работал литейщиком, грузчиком, плотником, чистил помойки, выгружал вагоны, работал на сплаве. А до войны жил в детдоме, потом закончил школу ФЗО и трудился составителем поездов возле Красноярска.

В 42-м ушёл добровольцем в армию. Там мне кое-что подбили, в том числе и глаз. Составителем я уже не мог работать. Образование шесть классов, здоровье подорвано – вот я и мотался. А в 1951 году неожиданно для себя и для всех написал рассказ, который имел успех, и немалый, тут, на периферии. Потом написал много плохих рассказов, и они доселе лежат в столе. В 1953 году вышел мой первый сборник рассказов. Сейчас на моём счету шесть книжек. Одна из них большая и довольно слабая – это роман «Тают снега». Его, правда, хвалят. Были пяток рецензий, читательские конференции, но сам я хвалить его не могу. После того написал я две повести – «Перевал» и «Стародуб», продолжал работать над рассказами и очерками.

Повесть «Перевал» напечатана в № 5 журнала «Урал», и если у Вас сыщется время, прочтите – это моя любимая вещь. Нынче она выйдет отдельной книжкой в Свердловске, и я Вам её непременно пришлю. «Стародуб» с рассказами выходит на будущий год в Перми. Все эти вещи о Сибири, к Уралу я плохо прирастаю, хотя и написал на уральском материале роман и ряд рассказов.

Вот видите, какое Вам длиннющее письмо накатал. Может, Вас интересует что-либо – спрашивайте. Могу выслать нашу газету «Чусовской рабочий». Уровень её, конечно, низкий, но фактический материал бывает интересный. Сам я месяца на полтора уеду в творческую командировку в г. Игарку, где я жил в детдоме, и стану работать над второй частью «Перевала».

Вашу книгу «Лешегоны» я видел в магазине, но, к сожалению, не читал. Постараюсь прочесть, чтобы иметь представление о Вашем творчестве.

Город наш очень дымный, чёрный и неблагоустроенный, но стоит в очень живописных местах. Здесь сливаются три реки: Вильва впадает в Усьву, а Усьва – в Чусовую. Город в основном расположен на стрелке и за реками.

У нас большой металлургический завод, крупный железнодорожный узел. Богатый историей и промышленностью пригород. Здесь есть всё: алмазы, цемент, руда, уголь, лес, сельское хозяйство, ферросплавное производство, рыбалка, охота и многое, многое другое.

Сам я рыбак и ярый охотник. Много брожу. Леса здешние и округу знаю отлично. Все реки проплыл и обходил. Красота на них не поддаётся описанию. Так что я богатый человек. Темы и замыслы меня одолевают постоянно.

Никак не могу выбраться на ровную линию, чтобы работать над одной, двумя вещами. Вечно в работе ворох рукописей. Теперь Вам станет понятно, отчего меня не тянет часто в столицу. Иногда разве только встряхнуться и сплетен послушать – это тоже время от времени нужно, дабы нюх обострялся и скушное житьишко взвеселялось.

Кстати, Вы писали, что жили в Кирове. Из Кирова на семинаре был интересный и весьма культурный (как это ни покажется странным Никулину!) парень по фамилии Лубнин (его рассказ напечатали в № 2 «Нашего современника»). И вообще на семинаре было немало интересных ребят. Были, правда, и такие, коим следовало бы заниматься в литкружке при районной газете, ибо они ещё азов не знают.

Ну, Павел Васильевич, всего Вам доброго. Знаю, что почерк у меня ужасный и Вам придётся помучиться, но жена утащилась на рынок и перепечатывать письмо некому. Сам я не печатаю. Уж не обессудьте, если я что и неладно сказал. Я стараюсь быть со всеми откровенным. Попадает мне за это, да ничего, терплю.

Дружески жму руку. В. Астафьев

1959 г.

Москва

(Жене и детям)

Маня и ребята, здравствуйте!

Получил рукопись и письмо. А вчера вам отправил тоже рукопись и письмо. Вчера же ходил по делам. В «Детгизе» редактор опять исчеркал «Дядю Кузю», опять надо много править. Насчёт путёвок я писал. С ними вроде бы всё в порядке, нужны деньги. А насчёт стипендии ты ослышалась – я её действительно получил, но лишь за 10 дней, когда посещал занятия[52]52
  с 1959 по 1961 г. Виктор Петрович по рекомендации Пермского отделения Союза писателей учился на Высших литературных курсах при Московском литературном институте им. М. Горького. – Сост.


[Закрыть]. Я купил тут книги из «ЖЗЛ» – «Рублёва», «Эдисона» и «Артёма». А «Стендаля» нет, если увидишь, купи. Я ещё купил «Сабанеева» – о рыбной ловле, так что Толстиков пусть не хвастается, есть теперь эта книга и у меня.

Погода гнусная – то дождь, то снег. Слякоть, одним словом. Ходили на просмотр фильма «Женщины». Коротко о нём не скажешь. Сегодня всем курсом пойдём в мастерскую скульптора Вучетича, должно быть интересно. На днях встречались со специалистом по кибернетике, и много удивительного.

…В «Молодой»[53]53
  здесь и далее в письмах имеется в виду издательство «Молодая гвардия». – Сост.


[Закрыть] рассказ сдали в набор, а договор пока не подписали. Издательство перетрясает план изданий на будущий год. Хоть бы меня не выкинули, тогда уж будет дело. Ждать осталось считаные дни. Встреча у скульптора Вучетича была очень полезной и интересной. За «Перевал» ещё не принимался, после лекций не могу – болит голова, и пропускать занятия нельзя – строгости, а в творческие дни занимаюсь редактурой.

Виктор

1960

Февраль 1960 г.

Москва

(Жене и детям)

Маня и ребята, здравствуйте!

Ну вот, я уже несколько дней в Москве и, как всегда по приезде, перемогаюсь, всего ломает, боюсь, что грипп.

Дни эти были очень неорганизованны. Кроме института и «Детгиза» нигде пока не был. Вчера в «Детгизе» получил две тысячи рублей! И говорят, мол, ещё не всё, что пока вышел из печати первый тираж – сто тысяч, за него вот и выдали, остальные потом. Попытаюсь в воскресенье купить костюм. В институт сегодня не поехал, сижу долблю Шишкова. Фамилия моя меня опять подвела – первому нужно выступать с докладом, вот и готовлюсь.

Предположения мои насчёт общежития сбылись: запретили всё-таки приходить к нам – это и хорошо, и плохо. Хорошо, что меньше будут мешать работать, но плохо, что на тюрьму похоже. А запретили из-за одного дурака-студента: выбросился в окно с пятого этажа, протрезвел и пока живой, но на ладан дышит.

Справку Ирине для музыкальной школы пришлю – сегодня только вспомнил. Сейчас поеду в редакцию газеты «Литература и жизнь» отдавать рассказ «Эхо войны» и оттуда заеду в «Советский писатель».

Звонил в «Роман-газету». Редактор, который должен читать рукопись, заболел, и мне сказали, чтоб время от времени звонил, но разговаривали со мной любезно.

Из Свердловска вестей пока нет, что-то на финише они затоптались.

Между прочим, сегодня на скучной лекции я задумался, взял бумажку и стал вспоминать, сколько мы в нынешнем году получили и истребили денег, и был страшно поражён: около восьмидесяти тысяч! Каково?! Какая дорогая жизнь, ведь ничего крупного не покупали. Костюм-то себе я куплю. Но на ближайшее время получек не предвидится, а как вам без денег жить? Поэтому расходуйте деньги по необходимости, не особенно ударяясь в тряпьё, но на еде не экономьте. И хватит занимать, а потом думать, чем и как рассчитаться. Я хочу поработать над тем, над чем хочется, и не ради денег. Машинку я тоже потом здесь куплю, это уж где-то перед самым новым годом.

…Вчера получил письмо из «Уральского следопыта» и от тебя – перепечатанную рукопись. Стихи Светозара Барченко мне понравились. Лучшими из них в редакции считают «Таёжный сруб» и напечатают его непременно, а остальные – будут смотреть. Они очень обрадовались, что я прислал им стихи, и просили поискать для них ещё рукописи. Ну что ж, поищу, только читать много придётся всяческой макулатуры.

Рассказ «Старый да малый» идёт во втором номере «Следопыта», просят что-нибудь ещё и настаивают, чтобы я сделал игарский материал. А я тут одну работу взвалил на себя – взялся переводить трагическую повесть одного кавказца – карачаевца. Повесть интересная, и мужик он хороший, не в пример другим чеченцам. Но взялся, наверное, зря, когда до своих дел руки не доходят. Вот отправлю в Башкирию рассказы и начну доделывать рассказ «Родная кровь», который теперь называется «Кровь человеческая», а потом стану доделывать «Дядю Кузю» и продолжать писать рассказы для «Зорькиной песни». Работы, работы! Когда возьмусь за повесть?

Будет экзамен скоро – надо почитать Л. Толстого.

…Вчера после длительного перерыва получил твоё письмо, и получил очень оригинально. Весь день я был на пленуме. Приехала целая шайка уральцев: из Перми трое и из Свердловска четверо. Протрепались допоздна. Домой приехал около двенадцати ночи. Мне говорят, мне письма были. Я цап-царап – нету. У нас иногда делают медвежью услугу: возьмут, чтоб отдать, да и забудут. Я вышел на середину коридора и закричал: «Паразиты! Кто взял письма? Отдайте!» Бесполезно. Тогда я закричал ещё громче: «Бляди! Кто взял письма? Отдайте!» Тут проснулся Мирза – мой сосед и спокойнёхонько говорит: «Я бзял. Чего кричишь? Я тибя пят раз стучал. Тибы нету. На, биры свою письма».

Я так им обрадовался, что и наматерить его забыл. В одном конверте был договор из Перми. В другом твоё письмо. Теперь ты уж получила моё письмо и знаешь, когда выезжать и что нужно мне выслать деньги. Я уж тут всех обстрелял: по полсотне да по сотне.

Дела мои неважны. Болели ноги, а теперь руки, но всё бы ничего, но вот «Молодая гвардия», кажется, мне шило в жопу вставит. Наша бумажная промышленность не выполнила план, в издательстве бумаги нет, и оно сокращает сорок процентов изданий. Остаются только те, кто заключил договора и получил авансы, а нашего брата или на следующий год, или вовсе в мусор. Москвичи рыскают, нажимают на кнопки, а мне идти некуда. Даже редактор мой в командировке, как нарочно лешаи его унесли!

Ну ладно. Я и так не сплю и делать ничего не могу. Вчера похвалил меня в докладе Соболев, но даже и это не утешило. Пленум завтра заканчивает работу. С большим трудом достали билеты в Большой театр, на «Хованщину».

…Сегодня получил от вас письмо и рад, что у вас всё ничего.

Встречались с композитором Новиковым и с С. Смирновым, нынешним редактором «Литгазеты»… Разговора о газете не получилось, проговорили о героях Бреста. Новиков играл нам и ругался, потом Володя Харитонов, мой сосед, пел свои песни, написанные Новиковым. Мы подхватили. Новиков говорит: «В старое доброе время комсомольцы и всякие курсанты пели везде, даже на собраниях, хотя песен имели меньше. А сейчас заседают с умными лицами». Сам Новиков похож на Макарова, рожа у него не музыкальная, но дядька он обаятельный. Хорошие это были встречи.

Сегодня была лекция Мотылёвой. Чем дальше я её слушаю, тем больше обожаю. Ты знаешь, Маня, дух захватывает – так умно и здорово она читает о Толстом. Вроде бы всё давно известно, ан нет, Мотылёва заново открывает нам этого русака-гиганта! И как открывает! Чудо!

Уже есть вёрстка «Дождя» (тёплого), но редактор ложится на операцию – будут чинить ему ухо, значит, вёрстку с ним будем вычитывать позже, ибо к Новому году книга должна увидеть свет. Во темпы! Это значит, у меня одна за другой выйдут три книги. Тоже неплохо! «Перевал» ещё не прислали, жду со дня на день. В «Роман-газету» ещё не звонил. Узнавал окольно, но в отделах ничего не знают. Видимо, Ильенков просто положил рукопись в стол, потом вернёт её мне со своей кислой мордой, с какой и принял. Вот что значит быть автором неизвестным. В «Советском писателе» рукопись тоже ещё не прочитали.

А серию «ЖЗЛ» покупай всю и читай – это интересное чтение. Я купил Хемингуэя и Ремарка. А «Следопыт» обязательно выпиши…

И вот ещё что: возьми моё коричневое пальто и серый пиджак, зашей и отправь в Игарку, Анатолию Петровичу Астафьеву. Думаю, объяснять тебе ничего не надо. Отцу деньги тоже вышли. Спасибо за газету.

Целую, Виктор

15 августа 1960 г.

Москва

(В. М. Бахметьеву)

Глубокоуважаемый Владимир Матвеевич!

Долго ждал я подписки на собрание сочинений Вячеслава Шишкова. Наконец, сегодня моя давняя мечта осуществилась – я оформил подписку. Оформил и тут же решил написать в «Гослитиздат», нет, не благодарственное письмо, а давно наболевший вопрос, почему в наших издательствах, у наших литературных властей такое отношение к замечательному писателю, в ряд с которым можно поставить только одного-двух советских писателей? Почему после долголетних обещаний «Гослитиздат» решил «удивить» читателей восьмитомником? Это же, по существу, повторение посмертного издания избранных произведений Шишкова, с той только разницей, что там было уложено всё в шесть томов.

Вам-то хорошо известно, что ещё при жизни Шишкова издавалось двенадцать томов его сочинений – это, если мне память не изменяет, ещё до написания им «Угрюм-реки» и «Пугачёва». Так неужели же сейчас нельзя было сделать хотя бы двенадцатитомник? Снова не включён в издание роман «Ватага», снова нет ряда малоизвестных произведений Вячеслава Шишкова. Читатели снова должны верить на слово, что «Ватага»-де ошибочное произведение, что и в ряде других произведений Шишков ошибался и т. д.

Было время, когда у нас всё творчество Достоевского считалось ошибочным, узнавать Сергея Есенина людей вынуждали подпольно, по альбомчикам и блатным песням, а за книгу Джона Рида сажали в тюрьму. И вот до сих пор ещё живы кое у кого эти тенденции, и они не доверяют читателям, боятся, что те не разберутся в ошибках и срывах того или иного писателя.

И вот слабые, в сравнении с другими произведениями, написанные в спешке, пусть нужные в своё время военные рассказы Шишкова печатаются без конца, включаются во все издания, а многое из творчества писателя замалчивается, утаивается от читателей. Мне, человеку, воспитавшемуся на книгах Шишкова, безмерно любящему этого силача в русском языке, великого выдумщика и недостижимого мастера в изображении людей, больно и обидно за покойного писателя, которого и при жизни-то замалчивали да поругивали время от времени.

Да и как не будет больно, если на втором съезде писателей Шишкова упомянули один раз! Упомянул его Натан Рыбак в своём выступлении. А на съезде российских писателей, где я присутствовал, его этак, мимоходом, хвалили за «Емельяна Пугачёва». Диво дивное! На этих же съездах воскурялся фимиам до небес таким писателям, которые и сами-то себя никогда не решатся поставить вровень с Шишковым.

Когда-то в письме к Вам Вячеслав Яковлевич сетовал на то, что у критиков он не в чести, зато радует внимание и интерес читателей к его произведениям и что, в конечном счёте, это для писателя главное.

Да, это так, писатель пишет для того, чтобы его читали. И Шишкова читают, да ещё как! Все последние издания «Угрюм-реки», а их было довольно много, в нашей районной библиотеке постоянно на руках. А тут народ в основном трудовой живёт и если уж что читает, так, значит, это действительно интересно. Пустяки тут не любят читать. И всё-таки знают Шишкова больше как автора «Угрюм-реки». Слов нет, это книга книг, и я уверен, что ещё придут такие времена, когда по ней будут изучать историю русского капитализма, но не должно так быть, чтобы знали у нас Шишкова только наполовину. Писатель этот достоин того, чтобы его знали лучше, читали больше.

Вот поэтому-то я и не написал в «Гослитиздат», а Вам. Надеюсь, что Вы принимаете участие в подготовке подписного издания и, возможно, сумеете как-то воздействовать на издательские власти и увеличить объём издания. Это крайне необходимо, на мой взгляд. Ведь даже многие из наших литераторов думают так, что Шишков и написал лишь то, что издаётся.

Я вот учусь на Высших литературных курсах и делал доклад на уроках по теории литературы о творчестве Шишкова, видел, как люди удивлялись, слушая о жизни и творчестве этого исключительно даровитого писателя и широкодушного человека. А ведь я рассказывал-то о Шишкове литераторам! Да и пользовался-то я теми скудными материалами, которые есть в библиотеках и которые, в общем-то, лишь повторяют Вашу книжку о Шишкове.

Больше хочется знать об этом прекрасном писателе, больше и шире читать его. Шишков заслужил своим творчеством и своей жизнью заботливое, любовное внимание к себе, а о нём пишут лишь в дни юбилея его друзья, которых остаётся всё меньше и меньше.

Извините, Владимир Матвеевич, за длинное письмо и за некоторую сумбурность. Дойдёт ли моя просьба до издательских властей – не знаю, но пусть хоть Вам будет известно, что у Вашего покойного друга есть искренне любящий его поклонник, который восхищается его творчеством и не устаёт у него учиться трудному литературному делу.

С глубоким уважением, Астафьев

1960 г.

Москва

(Жене и детям)

Дорогая Маня и астафьята, здравствуйте!

Я очухался и вчера был в «Молодой», купил журнал с повестью[54]54
  журнал «Молодая гвардия» № 9, 1960, с повестью «Звездопад». – Сост.


[Закрыть]. Повесть прилизали не так уж и безобразно, как я ожидал. Там же узнал печальную весть. Умер Панфёров. Уважал я его, и жаль его мне страшно. Завтра все пойдут прощаться с ним.

Купил две книжки из «ЖЗЛ» – «Улугбек» и «Полководцы Гражданской войны». Тут опытные люди мне очень посоветовали есть больше винограда и лимонов, чтобы укреплять сердце, что я сегодня и сделал и делюсь опытом с тобой. Купил хорошую книгу – «Фауста» в переводе Пастернака. А «Желябова» в продаже нет, увидишь – купи.

Береги себя, Маня, особенно своё сердце. Ни о чём не думай и не волнуйся. Ты для всех нас слишком дорога, поэтому щади себя как только возможно.

Обсуждение моего рассказа назначено на 15 сентября, а в «Урале» ставят его в 12-й номер, но просят доделать конец[55]55
  «Дикий лук». – Сост.


[Закрыть]. Пока я это сделать не в состоянии. Примусь уж после обсуждения. По телевизору смотрел матч «Локомотив» – «Динамо». «Паровоз» расколотил «Динаму» начисто – 4:1! Из четырёх мячей три забил мой любимец Бубулин, да мячи-то такие, что Яшин только глянуть на них мог, а взять было невозможно.

…Ездил в Литфонд, чтоб уплатить деньги за путёвки, но у меня их пока не приняли. 16-го будет правление Литфонда, и там решат вопрос о скидке стоимости путёвки. Если бы скинули, было бы хорошо.

В «Молодой» пока ничего не решилось, ждём-пождём. Приезжал ко мне Юрка Сбитнев, выпили малость. Вечером смотрели «Иванова» в исполнении артистов Малого театра. Снова убедился в том, что наши зрители видят на экране самодеятельность и настоящих актёров не знают. Пьеса-то хлипкая, и люди как все у Чехова – хлипкие. В этом спектакле не симпатичный доктор, а Царёв, Велихов, Жаров, Светловидов играют удивительно. Просто потрясающе! А как стал играть Жаров, которого я не любил по кино за болтовню.

О покупке – ты пишешь, что купили холодильник. Не ко времени у нас покупки случаются! Я хожу с мокрыми ногами, не могу купить туфли, думаю, вдруг не хватит денег за путёвки. Когда будете собираться, прихватите по пятку книг «Зорькиной песни» и «Стародуба». На бокс сходили. Зрелище это пробуждает в человеке зверя, низменные, жестокие его инстинкты. Люди кричат: «Добивай!» Кровь с лица не дают утереть. Бьют так, что брызги во все стороны! Московские психопаты и смотрят, и визжат с горящими глазами, аж судороги их берут! Я бы запретил глядеть на такое женщинам и весь этот бокс в наш нервный век. Зрелище это адски-захватывающее, жестокое, бесчеловечное. А тут ещё наши с немцами, чувство такое, что сходятся уж не спортсмены со спортсменами, а враги. Наш три раунда лупил немца, а тот уж шатается, но всё лезет в драку, характер показывает… Избиение да и только.