Текст книги "Вечный двигатель"

– Средне-Русская возвышенность простирается от…

Петя строго в позе соответствующей требованиями сидел за партой, лицо было беззаветно устремлено к учительнице. Все блажило о невыразимом прилежании… Какая, право, замечательная вещь, эта Средне-Русская возвышенность! «Образовалась она вследствие…»

Вместе с тем данная природная аномалия обладала некими коварными магическими свойствами. Голос Марьи Даниловны вдруг начинал как бы отступать, превращая произносимое в меланхолический, невнятный и бессмысленный речитатив. С Петей происходили отвратные психоделические метаморфозы: что-то веки безжалостно тяжелели, мутнел взор, пейзаж класса убывал в туман, само сознание таяло и покидало организм.

Но есть бог-то! Суть его – звонок. Петя встряхнулся, сакрально вылупился в учительницу, выражение лица говорило единственно о том, что и хотелось бы услышать отличной Марье Даниловне. Это в то время, когда остальные безнравственно шуршали портфелями… А товарищ не понимает – вы только вникните:

– Я так и не вижу родителей, Стенин! Ты, вероятно, считаешь, что я и сама могу прийти к вам? Что ж, я могу!

– Я сказал, – косноязычно пробовал препираться Петя, – но это… как его… в общем, завтра будут.

– Сегодня, Стенин! Я долго в школе задержусь. Ты меня понял?

Петя жидко кивнул – он давно Гитару понял.

И опять безрадостно шлепал домой Петруха, стоически волоча свой тяжкий крест. Впрочем, одиннадцать лет, какие могут быть страдания? Промахнул, рыкнув приветливо, косой грузовичок, обдавая вкуснятиной выхлопа, шлялось в густом небе дикое в лиловых потеках облако; а не корявая ли это фигура Мишки неприкаянно маячит в перспективах? Его позывной свист и мах рукой наделили тело Пети сугубой энергетикой. Парень юркнул в квартиру, ловко брошенный портфель смачно плюхнулся в угол; сорвав школьную форму и напялив повседневное, запихивая в себя кусок хлеба с маслом и сахаром, Петя вывалился на улицу. Нетерпеливый Мишка потащил его к заросшему пустырю за бараками, коротко бросив:

– Ух, что ты сейчас увидишь!!

На пустыре собралось все дворовое кодло. Мамочки дорогие! У шестнадцатилетних Герки Плотникова и Юрки Сергеева, по кличке Чипа, на руках яростно пузырились настоящие боксерские перчатки.

Петро с Мишкой были допущены к ристалищу в четвертой паре. Мишка сильней, зато Петя ловчей… Бац! бац! на!.. хук левой, апперкот по поджелудочной – лопаются удары. Петя быстро приноровился окучивать неуклюжего Миху градом выпадов. Он заправски прыгал возле друга, рисуясь и опуская руки… Тут и брызнул ему Миша, практически не видя, наугад, неловко и сильно полоснув по губам шнуровкой. Набатный звон в голове, радужная рябь в глазах, вкусная солено-сладкая кровь.

А дальше прибежал Санька Трисвятский с невиданным ниппельным мячом, который привез ему отец из столичной командировки. Что такое разбитые губы, когда есть пустырь, оченно пригодный для футбольной баталии… Вы говорите, на пустыре лужа? Бросьте, что за пустяк!..

В разгар игры Мишка усмотрел родителей:

– Мать идет, я домой похилял.

– Во влип, – спохватился Петя, – через полчаса приходит отец!

Петя добросовестно заторопился домой. Возле дома остановился, рассмотрел ситуацию. Уроки не сделаны, губы разбиты, сам с головы до ног грязный (насчет лужи вы оказались правы), до кучи категорический вызов школу… Труба!

Петя толкнул дверь квартиры, она оказалась открыта. Из комнаты доносился смех Марины. Петя принял смиреннейший вид: голова покаянно уронена на грудь, скорбь намертво вписана в лицо. Вздохнул обреченно, открыл дверь в комнату. И…

На диване сидел молодой великолепный лилово-черный негр!.. Еще раз. На диване сидел молодой великолепный лилово-черный негр!!. Реальный, аутентичный, какой хотите, – с черными кучерявыми волосами, с ослепительными, будто первый снег, зубами, с глазами, напитанными бушующим блеском… И почему-то в очках – этого представить было в принципе невозможно.

– У-у, – раздался рокочущий голос, – совьетски пайонер!.. (Он еще и говорит!!)

Итак. Незамысловато обставленная советская комната (вы помните? гарнитур еще не куплен). Диван прижатый к ковру о трех утренних медведях в сосновом бору. Негр!.. Рядом с чудом расположился один из Марининых приятелей Серега, по другую сторону – ее подружка Нина. Марина и еще парень, Саша Орлов – напротив, на стульях. Саша и Серега – студенты третьего курса политехнического, Нина – первого.

– Да проходи же, – умильно улыбаясь, пропела Марина, но тут же построжала. – А чумазый-то! Где тебя так угораздило?.. Вот олух!

– Олюк? У-у, олюк, – торжественно заявил феномен. Он протянул Пете огромную ладонь и, обращая все лицо в сияние зубов, сказал: – Драствуй, Олюк! Я ест Диего Родригес.

Петя вытянул ручонку и чугунными ногами переступил к дивану. Руки его утонули в широкой ладони явления. Как ни странно, это теплая, человеческая ладонь. Только почему-то не черная, а красная – чернота в ней застревала в глубоких бороздах. Другая ладонь тяжело и приятно давила плечо Пети.

– Совьетски пайонер Олюк, – подтвердил открытие Диего.

Вмешалась Марина:

– Диего, его зовут Петя, а олух – это так… ну, э-э… маленький, значит.

– Литл, – подсказал Саша, показывая рукой над полом. – Бат нэйм из Петя.

Диего это убило. Он вытаращил глаза и смачно, точно вкусив барбариску, произнес:

– Пьетя-я… – Далее зычно захохотал и хлопнул Петю по плечу. – Пьетя! – И поднял кверху большой палец.

– Брысь переодеваться, – пытаясь выдать гримасу за улыбку, приказала Марина.

– Брыс? – брови Диего взлетели, он вопросительно мотал голову от Марины к Саше и обратно. – Что это ест?

Ответ Петя упустил, потому что уже ожил: он сверкнул молнией в ванную, брызнул на себя две пригоршни воды. Далее в меньшую комнату – грязные штаны полетели в угол, Петька впрыгнул в школьную (она же парадная) форму, секунду домыслив, набросил галстук – пайонер как-никак. Уши его все время были навострены. Из большой комнаты невнятно доносилась смесь английского и русского языка – ясно, Диего не очень силен в русском.

Петя вбежал туда (гостиная имела сообщение и с коридором и с маленькой комнатой). Нина куда-то вышла и Диего взмахом руки пригласил его сесть рядом, что Петя незамедлительно сделал. Тяжелая рука товарища Родригеса лежала на Петином плече… А?! Каково!

Саша, несколько натужно улыбаясь, выскребывал слова:

– А ю уоз ин Ленингрэд? – тут же переводил: – Вы были в Ленинграде?

– Лэнингрэд? – Диего ответственно кивал. – О да… итс гэд, хороши город. Билы, встречалэсь люди.

Марина, конечно, не могла промолчать:

– А еще где были?

Диего понял вопрос.

– Много город, болшой страна. – Насколько «болшой», Диего показывал руками.

Петя неотрывно, задрав голову, глядел на Диего. И не напрасно, тот повернулся к пареньку, радостно показал на разбитые губы, сделал боксерскую позу, спросил:

– Бокс?

Петя удрученно кивнул, доказывал:

– Я тоже врезал! (Диего снова похлопал его по плечу.)

– А ю э спортсмен – боксер? – видя интерес, схватил Серега.

– Но, но. Вик айс. – Диего тронул очки. – Э-э… плёко гладет.

– Он плохо видит, – сурово пояснил остальным Сергей.

– Волейбол, – говорил Диего, – итс нэйшн гэйм, ам лайк ит.

– Ой, – встрепенувшись, обратилась к Диего Нина, – а я за наш фак в волейбол играю! (Диего с опаской бросил взгляд на Нину, несколько наморщил лоб) Переводи! – Это она рекомендовала Сергею.

– Ши плэй фо фак… волейбол, – Серега для верности сделал качающие движения руками вверх.

Диего снова внимательно поглядел на Нину, но тут же отвел несколько озадаченный взгляд. Встряла Марина:

– У нас здесь волейбольная площадка, – она показала на окно. – Нинка, конечно, лучшая, но я тоже люблю! – Посмотрела напористо на Сашу.

Тот перевел:

– Мэрин лайк дис ту.

Диего взглянул на Марину, задумчиво почесал подбородок, потупил взор. Пошла небольшая пауза, к Марине явилась идея. Она вскочила, пустилась рыться в книжном шкафу, достала открытки. Знаменитые русские писатели. Открытки подали Диего, он начал перебирать, все подвинулись ближе. Сергей пояснял:

– Ит из фэймос русский райтерз.

Диего ткнул, увидев знакомого:

– Карл Маркс?

Серега потянул голову, засмеялся:

– Толстой! Уо энд пис.

Диего всплеснул руками:

– О-о, да, да! Вона и мэр. Толсто.

Снова перебирал, оживился:

– Пьющкин?

– Читали Пушкина? А ю рид?

Диего сморщил глаз:

– Нэт… нё я знай, глядэт памят-нык…

Сергей дальше втолковывал:

– Это Лермонтов, это… м-м… черт… – взял открытку, перевернул, – ну да, Фонвизин… Горький.

Диего воодушевился:

– Горкэ? Селоваса, я знай – свабда.

Все засмеялись, Серега пояснил:

– Не-ет, это нэйм такой…

Открытки подарили Диего.

В коридоре послышались шаги – пришли отец с матерью, забрав Наташку из садика. Когда в дверях появился ничего не подозревающий отец, Петя сделал гордую физиономию и смело глядел в родителя. У Стенина разово дернулась щека, широко выпученные глаза съедали лицо. Мать бросила руки на грудь и испуганно врезала:

– Господи спаси, царица небесная!

Все засмеялись. Диего встал и пустился пожимать оторопелым взрослым руки. Ефросиния Андреевна после рукопожатия с открытым ртом испуганно норовила затереться за туловище мужа и поминутно взглядывала на него, по-видимому, боясь упустить дальнейшие движения (скрытно и с недоверием поглядывала на пожатую ладонь). Наташка судорожно вцепилась в юбку матери и, вытаращив глаза, хлопала ресничками, не в силах оторвать ручонки навстречу протянутой ладони присевшего на корточки Диего. Ей помог отец, а далее, встав навытяжку, бормотал:

– Да вот… милости просим… располагайтесь, будьте как дома….

Молодежь объясняла:

– Диего приехал с кубинской делегацией… Он, по-нашему, комсомольский деятель… Вчера была встреча в УПИ, а Нина там в бюро комсомола шишку держит.

Все смотрели на Нину.

– Ну да, – подтвердила Нина.

Ретиво встряла Марина:

– А я загодя просила Нинку взять меня с собой, на Фиделя посмотреть.

Все глядели на Марину. У нее отняла взгляды Нина:

– Ну да. Диего там ее со мной и увидел… Сегодня мы в обкоме комсомола встретились, он про Маринку и спросил. Вот я его и привела, – Нина улыбалась, точно ждала награды.

На лице Стенина изобразилась нескрываемая улыбкой приличия борьба осмысления, сколь выгодно такое внимание. Алексей Федорович присел на свободный стул, сообщив при этом: «Да, вот…» Тут же, однако, встал, поскольку Диего стоял. Последовала пауза нерешительности, затем проснулся военный, он распорядился:

– Мать, что есть – на стол, живо!

Диего радостно кивал, мать шептала испуганно:

– Господи, да я ж не готовила еще, – кинулась на кухню.

Стенин обратно присаживался, говорил:

– Да вы садитесь, в ногах правды нет, – сморщил лоб, размышляя, вероятно, где же она есть. Не определившись, вежливо обратился к товарищу Родригесу: – Как добрались?

Диего кивнул головой и открыл рот для ответа, однако студенты наперебой талдычили.

– Ой, папка, – это сказала Марина, сумбурно, – там как всегда что-то перепутали, из аэропорта повезли совсем не туда – правда ведь, Нинка?!

Нина подтвердила:

– Такие, я прямо не знаю, безответственные!

– Хау а ю камин хиа? – попытался донести вопрос Саша.

Задумчиво размышлял Серега:

– На стол-то это понятно – только сообразить бы…

Все это явно привело Диего в растерянность, потому что улыбка с лица сползла, а рот так и остался открытым. Поступил, однако, Диего чрезвычайно мудро, с пафосным выражением лица глядя на Стенина, он объявил:

– Совьет юнион из грэйт! Хороши страна. – В подтверждение Диего поднял кулак.

Воцарилось невеликое молчание, и тут Стенин ошеломил всех, делая аналогичный жест и категорически объявив:

– Но пассаран!

Свою лепту внес и Петька, сообщив, что «Патриа – о муэрте», за что третий раз получил по плечу.

Внезапно из маленькой комнаты впорхнула мать со скатертью, стало ясно, официоз закончен. Девушки и парни вскочили раздвигать стол и так далее, а Стенин сидел, задумчиво глядя на скатерть, и кхекал. Поймав красноречивый взгляд Сергея, встал – они молча и синхронно вышли в коридор. С Диего тем временем увлеченно беседовал Саша.

Работа шла: Сергей почесал в магазин, женщины хлопотали на кухне. Петька, распираемый событием, выскочил на улицу. Ему попался один из дворовых пацанов.

– А у меня дома негр! – с наскоку заявил Петя.

– Сам ты негр, – парировал тот.

– Диего. Он с Фиделем прилетел, – ничуть не тушуясь, пояснил Петя.

– Брешешь?!

– Мажем?!. В окно позырь! – Петро развернулся и с достоинством удалился в дом.

В подъезде происходил небудничный гул: двери квартир скрипели, шла возня, шебаршило, двигалось. Петя остановился и удовлетворенно послушал… Со второго этажа чуть не кубарем скатилась Марина с банкой помидоров. Петька сморкнулся под лестницу и тронулся в эпицентр, где, не раздумывая, по-свойски сел рядом с Диего.

Из коридора донеслись приглушенные препирательства, из которых можно было вычленить женское «Дай посмотреть!» и материно «Розка, паразитка, не шебути». Затем вплыла смелоликая румяная тетя с винегретом. Она игриво улыбалась, сказала Диего «Здрасьсте» – тот поклонился в ответ. Поставив тарелку на стол, Роза круто развернулась – так, чтоб взметнулся подол юбки – и жеманно почапала обратно. Перед выходом прыснула, вжав голову в плечи… Подоконник на улице вдруг загремел и, как по команде, вынырнул частокол детских голов. Алексей Федорович подошел и сказал в фортку «Псть!» впрочем, весьма неназойливо.

Вскоре стол ломился от яств. Старший сосредоточенно ходил подле него, теребя одной рукой воротник рубашки, другую завернув за спину, и напряженно о чем-то молчал. А еда прибывала. За дверью то и дело раздавались настоятельные соседские голоса: «Фрося, отменной свежести творог. Они ж там корову, поди, не видели – крокодилы да обезьяны», «Пирог с капусткой – буквально утром тесто завела».

Вскоре в дверь заглянула голова Сереги с таинственным выражением лица, чтоб тут же исчезнуть, Стенин кашлянул в кулак и вышел с непроницаемой физиономией. Через несколько минут они появились вместе, бережно влача бутылки коньяка. Поставив атрибут на стол, Алексей торжественно подошел к гостю и, сокровенно глядя, провозгласил:

– Прошу к столу, – приплюсовал для надежности, – не обессудьте!

Диего щелкнул пальцами и порывисто встал, хлопнув при этом по плечу Петьку – тот осветился и снисходительно оглядел присутствующих.

Тост держал Алексей Федорович. Он встал, обвел взглядом сидящих за столом, установив рюмку на уровне груди и упершись взором в Диего, велеречиво говорил:

– Наш диа френд (прозвучало «франт»)!.. – Стенин на мгновение вопросительно и трусовато мигнул на Сергея. Тот одобрительно кивнул. – Сполохи мировой революции порхают по миру и пламя борьбы за верное дело обжигает разнообразные уголки нашей планеты… Отчаянные Прометеи, мужественные и прекрасные, провозглашая преданность справедливости, шагают по земле грозной поступью… – На лбу его вырос бисер пота, жена перепугано вытаращила на мужа глаза. Алексей запихнул в волосы руку и яростно почесал голову, взгляд его упирался в стол. – Короче, того… мы люди простые, но завсегда рады. У меня батя тоже революцию делал, так что… не обессудьте… А Фиделя я вчера видел, подходящий мужик. Вы за него держитесь и, глядишь, на ровную дорогу выведет… – Супруга дернула его за штанину, Алексей совсем пропал. – Да, вот… За революцию в общем… Чуть чего – вы к нам не стесняйтесь. Всегда поможем, дело обоюдное. Да! – И кинул содержимое рюмки в рот.

За ним деловито последовали другие. Саша начал сказанное переводить:

– Ну, там… революшн… весь уорлд… эраунд. Фазе оф дядя Леша – из революсьонер ту… Энд хи вери глэд ту си ю… Фидель из э гуд чиф, энд ю кэн камин хиа эни тайм.

Диего кивал головой с озабоченным лицом, а Стенин разливал по второй. Когда Саша закончил, Диего, воспылав, вскочил, держа рюмку, и темпераментно тараторил, мешая английскую и испанскую речь. Проскочило «патриа о муэрте» и Петька заерзал на стуле, вглядываясь в застольщиков – поняли, нет ли? Неожиданно обрадовавшись после долгой тирады, Диего на манер Стенина ахнул коньяк, но скорчил затем такую рожу, что мать укромно окрестила себе живот. Все смотрели на Сашу. Тот с лицом до крайности серьезным отрезал:

– Родина или смерть! – и хватил порцию.

Остальные почтительно сделали то же самое. Далее дружно и добросовестно лопали.

Первым от поглощения оторвался Диего, начал рассказывать, по-видимому, что-то веселое, ибо через неровные промежутки времени смеялся. Саша с Серегой внимательно следили и вслед первому хохотку закипали смехом. Стенин, мгновенно уяснив метод, тоже вступал радостно. Так же старательно выполнял отбой.

– А ну-ка за молодежь, – предложил Алексей Федорович. – Доводилось и нам побывать, не думайте. Подходяще резвились. Как говорится…

Закончить, однако, не удалось, потому что произошел короткий стук в дверь и в комнату вошел дядя Вася Трисвятский. В одной руке он держал бутылку столичной, другую вытянул для рукопожатия. Диего вскочил и тряс ладонь, слушая аттестацию:

– Трисвятский Василий Степаныч, старшина! Демобилизован, служу по строительству… – Дядя Вася доверительно принизил голос, придвинул голову: – Если какая надобность – со всей душой… (Лицо стало строже.) Имею боевые награды и готов предоставить полную отчетность!.. – Смягчился. – Впрочем, вот здесь, напротив моя квартира. Получена совершенно законно по выслуге лет и остальным достижениям! Сосед, если можно так выразиться – так что прошу, в любое время. (Лоб сморщился в сомнении.) Правда, теперь идет ремонт… если только в другой раз…

Дядя Вася был одет в парадную военную форму, впрочем, только с колодками, но Стенин своим упущением оказался раздосадован и смотрел на приятеля жадно. Марина, полоснув в маленькую комнату, вышла оттуда со стулом. Усевшись (следом Диего) и нежно сжав двумя пальцами рюмку, дядя Вася вежливо улыбался и осведомился:

– Случайно не шпрехен зи дойч? А то мы битте, ферштеен!

– Но, но! – махал руками Диего. – Инглишь, Эспаньоль.

Дядя Вася сострадающе глядя на него, поднял рюмку и категорически вякнул:

– Зря!.. Тем не менее, за вашу Хаймат! Фройндшафт, так сказать – миру-мир!

Выпив, дядя Вася гордо откинул голову и предпринял наставление:

– Значит, решили, так сказать, последовать примеру!.. Достойно. – Указательный палец направлялся в высоты: – Ленинское учение истинно, потому что верно! Иными словами, абгемахт! – Адепт, похоже, сам пораженный изречением, приобрел помпезную мину.

– Ленин из… э-э… тру, – попытался Саша втюхать речь старшины.

– Начиная с Диего Веласкеса и Кортеса, до жестокого американского приспешника Батисты многие хотели поработить свободолюбивый народ… Не выйдет! – заученно и страстно выпалила Нина.

– Мэни пипл уонт… – Чего они «уонт» Саша довести до сведения не успел.

– Да чего там рассуждать, – выспренне удивился Серега, – космос, считай, почти освоили. Надои на молоко – рекордные. Войну какую победили!

– Милк из… э-э… Уо уоз уин, – испуганно лепетал Саша.

Диего смиренно крутил головы на голоса.

– Бомбу водородную как жахнем и – капут! – самоотверженно подвел итог Петр.

Все засмеялись. Последнюю речь Саша оставил без перевода, тем более что в дверь постучали, и появилась чета Шамриных. Со своими стульями, но без спиртного. Дядя Леня при белой рубашке и галстуке, тетя Зина в бархатном вечернем платье. Она мяла руки, заворожено глядела на Диего и говорила:

– Ах здравствуйте! У вас оказывается гости, а мы вот случайно зашли. В таком случае – в другой раз!

Стенин выпорхнул из-за стола и, взяв тетю Зину под руку, сокровенно выдохнул:

– Нет уж, вы бросьте! В другой раз само собой.

Он церемонно подвел даму к борцу, дядя Леня покорно семенил сзади. Тетя Зина порозовела и, потупляя взор, одергивала платье.

Через час в комнате кроме первых сидели: майор Кочурин, отец Нины, подружка матери тетя Соня, бывший сослуживец отцов Климчук с женой и две подруги Марины. Стояли гам, дым и восторг.

Стенин бил себя в грудь и доказывал:

– Ты соображай, Диега! Кеннеди и тот Советскому Союзу улыбаться начал – уважает. Чует, что с кондачка здесь не возьмешь. А ежели вы у себя в Латинской Америке еще пару революций сообразите, мы ж его, имперьялиста, за яблочко возьмем. Давить его, змея! – Алексей крутил большой палец о стол.

Диего следил за манипуляциями соратника и вставлял после каждой фразы:

– Янки – плёко… совьетико – корошь…

Стенин вдруг расстроился:

– Эх, подлец Алексашка, пропил Аляску. Как бы мы его сейчас хорошо с тылу подперли!

Диего поддакивал стратегу:

– Альяска – бррр, колёд… Куба – тьепло…

По другую сторону от Стенина Диего теребил датенький Серега, пытаясь всучить открытку, и бормотал:

– Подпиши, райт, на память. А я тебе буду ту райт летерс… Я и приехать могу, я такой. Я запросто кэн камин ту ю.

Улучив момент, когда Стенин погнался за маринованным грибом, Диего написал пожелания. Петя подлетел со своей открыткой. Он по-приятельски хлопнул Диего по плечу и коротко распорядился:

– Черкни-ка и мне, Диего.

– О! – обрадовался тот, – олюк пайонер Пьетя!

Пока совершалась раздача автографов, старшой, оказывается, не дремал, а отлучался за доказательным материалом. Таковым произошла пресловутая шашка. Алексей Федорович гордо выплыл из соседней комнаты с изделием наперевес – лицо, само собой, было преисполнено. Самым залихватским образом он высвиснул из ножен орудие и – довольно, впрочем, аккуратно, предусмотрительно косясь на потолок – сделал им некое кругообразное движение. В уважительном безмолвии раздался комментарий:

– Таким вот образом мы его, врага то есть. – Стушевался малость. – Не мы, понятно, отцы. Однако если доведется…

Экспонат был предложен другу на обозрение – где ж такому чуду объявится на Кубах-то. Не те, выясняется, ребята, Диего оказался вполне сведущ и оченно ловко устроил в ладони предложенный экземпляр. Молодежь заинтересованно толпилась, надписи, разумеется, подверглись вожделенному исследованию. Диего увлеченно вперся в каракули, бугристо морщил лоб. Вскоре, впрочем, военный азарт утих, предмет отправился в ножны и затем на подоконник.

Переступив отрезок времени обнаружим, что народ разбился на группки, где происходили свои разговоры. Девушки сбились в кучу, о чем-то шептались и хихикали. Мужики важно сидели за столом – не отдаляясь, заметим, от хмельного – степенно перетирали актуальное. Тетя Зина, поигрывая шнурочками платья на груди, замысловато поглядывала на Диего, а затем устремляла взгляд в дали… Стенин вдруг стукнул ладонью по столу и убежал в маленькую комнату – оттуда послышались кряхтение и шум. Вскоре он появился красный, счастливый и с баяном в руках, разговоры враз оборвались. Ему подставили стул. Алексей вальяжно уселся и, закатив глаза, сделал перебор. Угадывались «Амурские волны». Диего бойко подлетел к Марине. «Мэрин, – произнес он с галантным поклоном, – я вас хочет к таньес». Марина, плывя лицом, сделала книксен.

Танцевал Диего бесподобно – впрочем, в движениях его присутствовали и самба, и румба, и, как сказал бы классик, иная нецивилизованная сволочь. Закряхтел сдвигаемый стол, закружилась молодежь, уж дядя Леня залихватски повел супругу… После трех номеров тетя Зина томным голосом затянула «Степь да степь кругом». Все дружно подхватили, даже Петя что-то фистулил. Диего отличным голосом, даже с легкой колоратурой на лету брал мелодию. Подпевали и ребятишки, сгрудившиеся у окна – всем было отменно. Пошли частушки, почему-то никто приличных не знал и давали явную скабрезу.

На спортивной площадке собралась, кажется, вся молодежь городка. В волейбол играли, но для блезиру, в основном внимали сообщениям, передающимся от оконной осады.

– С Нинкой пляшет! – докладывал малый, отбежав от окна и жадно порскнув обратно.

Тот что стоял у волейбольного столба, докладывал:

– С Нинкой Кочуриной бацает.

Играющие жадно интересовались:

– А что Серега?

Парень лениво отходил от столба, возвращался:

– Серега с дядей Колей Климчуком трет.

Мяч промахнул на головой игрока.

– Ну ты чо, Вовка – ну турок!!

– Потеря!

Шлеп, шлеп.

– Курит-то сигары не иначе – забойная вещь!

– Вроде вообще не курит.

– Слабак.

– Да он и в очках.

– А-а, понятно, переводчик, наверно. Борода есть?

– Ты чо, совсем что ли? У негра – какая борода!..

Замечены были кучки взрослых – поглядывали на обсаженное окно.

А концерт продолжался, пели «Рула, тэ рула». Вот сквозь рулады слабо пропищал сигнал дверного звонка. Марина убежала изобличать виновника и вскоре бочком вплыла в комнату, производя жесты, в которых угадывалось приглашение пройти посетителю. Песня как раз кончилась, все смотрели в дверь. Возникла она, пресловутая Марья Даниловна Гитара. Петя незамедлительно подскочил к своему закадычному другу Диего и с вызовом смотрел в популярный музыкальный инструмент. Увидев этот натюрморт, Марья Даниловна испытала потрясение: глаза ее сделались овальными, приготовленные слова приветствия, наверняка язвительные, погибли еще в утробе – извлекся лишь странный болезненный звук. Отец обработал ситуацию:

– Марья Даниловна, какими путями? У нас тут небольшое, понимаете, мероприятие. Товарищ Родригес в гости зашел.

Марья Даниловна устремляла взгляд от товарища Родригеса к Стенину и обратно.

– Я и понятия не имела… – лепетала виновато. – Какой ужас!

– Ну что вы, Марья Даниловна, – исходил Стенин, – мы завсегда!.. – Грациозно прикасаясь к локотку, провел ее к гостю. – Вот, не обессудьте.

– Диего Родригес! – проникновенно поделился негр, обдавая напалмовой улыбкой завороженную женщину.

– Марья Даниловна, – произнес кисель, – учительница этого мальчика. – И (о Боже!) рука ее легла на голову Петрушки, ласково погладила волосы.

– Хороши Пьетя! – Диего похлопал пацана по плечу. – Олюк пайонер будет болшой мушик. – Око его щурилось.

– Действительно, славный растет мальчишка, – заговорщицки молвила учительница, поворачиваясь к Стенину. – Конечно, не без шалостей, но такой уж возраст. – И хихикнула.

Ну что, Колька Малахов – схавал?

Между тем кто-то из девушек вновь завел песню. Все дружно работали легкими, наполняя комнату жизнерадостными звуками. Под шумок Стенин протянул Марье Даниловне рюмочку с пожеланиями «не обессудить» (по причине сдвинутого стола и стульев происходил фуршет). Марья Даниловна зарделась слегка, со словами «Ой, что вы, как-то так сразу… мне, право, неловко» взяла посудинку и, сделав губы кралечкой, высосала содержимое.

Всё – она ручная. После достаточного количества улыбок и жестов, показывающих всю полноту счастья лицезреть славного мальчишку и его родителей, Марья Даниловна внезапно открыла уста и, удачно вплетаясь в хор, полился изумрудный голос. В результате затейливого маневра рядом с ней оказалась Стенина-мама. Она донельзя душевно подтягивала Марье Даниловне и вообще соответствовала… Песни чередовались и совмещались с танцами и разговорами.

На сцене появляется управдом Степан Ефимыч по прозвищу Козырек. Поскольку двери в квартиру уже не закрывались, мужчина вплыл в комнату без предвариловки, однако, осторожно, бочком. Молодежь как раз затеяла петь популярную «Куба – любовь моя». Диего песню знал и надрывался, если можно так выразиться, до красноты лица. При этом он поваживал тазом и прищелкивал пальцами. Увидев такой пейзаж, Степан Ефимыч крайне умилился и начал артикулировать губами, явно воспроизводя текст песни. Когда Диего почти без перехода завел незаменимую «Бессаме мучос», Степан Ефимыч, окончательно расстроившись, начал протираться к Стенину.

– Ха, Ефимыч! – обрадовался ему хозяин. – Давай-ка дернем.

– Оно конечно, понятно, такой гость… есть резон… уж не прими за обиду, – отвечал Козырек и… отправлял жидкость по назначению.

Превежливо откусив огурчик, управдом канючил:

– Войди в положение, Леша. Народ хочет повстанца уважить, давай что ли митинг спроворим.

– Окстись, Ефимыч, он по-нашему ни бельмеса.

– Да ты что, – сокрушался Козырь, – а вы как общаетесь?

Старший значительно вздохнул:

– Это, брат, наука.

– Нет уж, Леша, как хочешь, а у меня претензия – подавай негра! – сделав хитрое лицо, подвинулся к Стенину. – Ты ж вникай, мы под это дело деньги на окраску забора вышибем.

– Ох жу-ук! – сузил глаза Старший и попридержал: – А вспомни, я у тебя стекло просил. А?.. Не дам.

– Не было стекла, вот и не дал! – воспылал, дерзко трухнув перхотью, Степа. – Да и о чем речь – тут государственный случай.

Стенин засмеялся и согласился:

– Ладно, пусть потешит. Верно, всем поглядеть охота.

Тут Козырек пальчиком хитро призвал товарища чуть нагнуть ухо, и нашептал в оное что-то сокровенное. Стенин-старший пополз в улыбке и душевно хлопнул по спине Ефимыча:

– Лихой ты.

Старший кликнул Сашу, парень неуклюже побрел к нему.

– Слышь, Сашок! Ты Диеге поясни, что народ любопытствует. Пусть что ли мировую обстановку нарисует.

Сашок кивнул и в несколько приемов развернувшись, подступил к Диего. За ним посеменил Козырек. Саша с вялым лицом объяснил задачу:

– Пипал ин зе ярд… э-э… собрался тугеза. Зей уонт ту лисн… м-м… ю маст то спик эбаут… в общем, ля-ля-ля насчет политики. Короче, митинг… сечешь?

Ефимыч синхронно переводил:

– Народ на улице… ждут и просят… как-никак, не всякий день… уж сделайте расположение.

Диего улыбался, глядел то на Сашу, то на управдома, и, кажется, не понимал. Потом, враз сообразив, замахал руками и яростно согласился:

– Да-да! Говорит! Я ест.

Тронулись. В коридоре Степан Ефимыч заскочил вперед и семенил, сделавшись важным; периодически оборачивался, при этом улыбался заискивающе. За Диего толчками пульсировал Саша, остальные нестройно валили сзади.

Народ уже гуртовался у скамеек перед небольшим открытым помостом, где происходили общественные мероприятия. Располагалось это недалеко от волейбольной площадки, и все физкультурники перебрались сюда. Когда избранники подошли к сцене, городкисты дружно захлопали в ладоши.

Перед самой сценой Козырек остановился и причесался. Взмыв на помост, он совершенно изменился, пожалуй даже, ростом увеличился. Диего приветствовал всех, маша руками, как боксер на ринге. Саша на ступеньках оступился и, подойдя к Диего, хихикал над собой, покраснев при этом. Остальные расположились на скамейках. Степан Ефимыч завел одну руку за спину, другой подбоченился и в последней помпезности открыл митинг:

– Уважаемые сожители нашего городка! Знаменательный в город к нам прибыл случай в лице геройского Фиделя Кастро. Все мы об этом знаем, а многие имели радость лицезреть его, так сказать, собственноручно. Вчера это было. Сегодня же мы имеем на лицо представителя от геройского друга, так сказать, живьем. Вот он, смотрите на него и аплодируйте руками… (Народ послушно зааплодировал.) Поскольку товарищ представитель добродушно согласился выступить, то дадим ему слово. Попросим, товарищи, усердными хлопками! – Тут Козырек сам заработал ладонями.