Текст книги "Игра взаперти"

Да, Америка – самая Великая страна, ибо воочию демонстрирует существенную особенность мира. Целе-устремленность. Вот корень. Уже в Писании найдем: стучите и отворят вам. В Коране сказано: «Ничто не будет зачтено человеку, а только его усилия». Русский ищет цель (русское «Кто ищет, тот всегда найдет» на самом деле – литературный курьез), американец ее – ставит. Ребята говорят: «Бог дает тем, кто просит». Толково, умеют читать и слышать – собственно, эта парадигма сделала Америку.

Так о чем бишь я? О том, что впервые в жизни поставил конкретную, вымученную, нажитую цель. Ты помнишь, с каким трудом, кровью, не умея сопротивляться любви к Маше, я бросил Кешку. Возвращаюсь – все, что осталось, хочу положить на него. Вот оклемаюсь, разживусь на будущее, и ждите. Твоё Олег.

ВИТАЛИЙ – КАТЯ

Первая близость с Катериной случилась в день солнечный. Отметим поддающееся счету кол-во облаков в очень приличном по колеру небе и соотносимый с благорасположенностью ветерок. Приехал к ней Виталий после эпизода с рестораном дня через четыре, и этому предшествовала некая психологическая фигура. Уже упоминалось, что Виталий был человеком порядочно раскованным. Он не пытался ломать собственное настроение, по опыту зная, что так в итоге будет более продуктивно, ибо любой зажим вызывал в нем странные, иногда стопорящие, иногда необузданные реакции. К Кате ему захотелось ехать на другой же день. Впрочем, возбуждалось желание больше и не образом женщины, а, судя по всему, речкой. Влекло созерцать ее славный ход, угождать глазу окаймляющей природой, трогать слух покойными звуками мира, – да, в присутствии Кати, желательно немом. Он ловил на лице улыбку, когда в воображении заставал себя стоящим подле реки с всунутыми в карманы брюк руками, с бодро приподнятой головой и с Катей, обретающейся отчего-то чуть поодаль. Так вот: первый же позыв ехать он неумолимо уничтожил. Замечательно, что такая история толкнула к размышлениям о собственной внутренности и извлекла предположение, что, не тот ли здесь случай, когда пробуждается отчетливая слабость и любопытно дать ей волю, и что вообще все это весьма странно. Впрочем, ехал Виталий в Нижние Серьги с желанием простым как слюна – приспичило поболтать.

Болтать, однако, Виталий не стал, а повез подругу километров за двадцать от санатория, в местечко – дивные речные перекаты в еловом лесу – которое доводилось пользовать по молодости. Даже и не пришло в голову, что освоить красоты Кате не по силам – по большому счету и не до нее было – а что действительно происходило, так это улыбался, меряя автоматическим взглядом текущее полотно дороги. Он нашел это местечко, упокоился, произносил:

– Я тебе так скажу, фильм этот отменный, и артисты замечательные, особенно главная роль… Скакки фамилия, а имя не помню, она часто снимается… Понимаешь, всегда в жизни чего-то не хватает и искусство там, литература, нам, вероятно, это восполняют. Элементарный ведь сюжет… – Виталий пересказывал содержание фильма (заметьте, из машины они так и не выходили). – Кстати, перевод названия фильма, по-моему, сделан удачно. Соль на нашей коже… непременно соль.

Он положил руку на ее бедро – жест, если откровенно, непристойный – только Виталий его не заметил. Прямо сказать, и не знал, зачем это сделал. Различил авторство жеста, когда Катя положила сверху свою ладонь – надо думать, соглашаясь с правомерностью руки Виталия. Вроде бы она и поцеловала первая.

Внешне все выглядело, право, нелепо. Только что Виталий был вдохновенен. После первого же поцелуя полез расправлять сиденье. Катя смиренно отодвинулась, проникнувшись деловитостью Виталия. Послушно легла, управляемая мужчиной, лицо имело адекватное происходящему выражение. Без белья ждала, когда следует раздвигать ноги.

Первая мысль после соития – уже улеглась апатия – произошла дурацкая, видела ли Катя член в натуре. Он промолчал и смущенно засмеялся, хотя никогда не стеснялся подобных вопросов, и получил:

– О чем-нибудь интимном хотел спросить?

Виталий возмутился:

– Слушай, я что теперь и думать должен выборочно? Ты прекрати меня прессовать, не то я специально только исподним начну мыслить.

– Я не против. Знаешь, для слепых неприличного не существует, думаю, и вообще для инвалидов, потому что уродство само по себе пошлость.

Виталий похорошел.

– Перестань ради бога. Ну какое уродство, ты очень ничего. Я вот сейчас лежу и тело твое осматривать занимаюсь. Отлично, скажу я, что ты слепая. В общем, чтоб больше не слышал.

Страшно симпатичным оказался ласкающий, виноватый жест Кати – несколько прислонила голову и погладила его локоть, – стандартный жест, но милым получился до невозможности. Некоторое время Виталий лежал молча, далее попросился звук:

– Понимаешь в чем дело, я женщин не люблю. То есть люблю, но не уважаю. Поэтому грубым случаюсь, ты имей в виду. – Виталий задумался. Пальцы его нежно шевелили волосы лобка Кати. – А вообще, я, пожалуй, обходительный, с вашим братом уживаюсь. Поколачивать, конечно, доводилось, однако опосля подарки дарю.

– Тебя женщины обманывали.

– Опять, – сердито выдохнул Виталий. – Я, похоже, тебе подарок не стану дарить.

Катя приятно, легкими засмеялась. Сказала:

– Ничего особенного, все обманывают. Женщина сугубо. Потому что она не лжет – женщина живет чувством, а чувства морали не имеют… И между прочим, в тебе женское есть.

– Женское? Во мне? – Виталий сердито фыркнул: – Ты, девка, двинулась.

– И ничего дурного. Скажем, что есть женская интуиция? Никто не ведает.

Виталий вспомнил, что поощрял собственные предчувствия, настырничал:

– Все вы, бабы – дуры, а если ты умная, то и дура, что умная.

Катя засмеялась:

– Отнюдь не так. Жизнь – игра, и все любят выигрывать. Отсюда мужики приветствуют женскую глупость… Я не дура и притом ущербная. Такое сочетание и нравится, потому что дает имитацию силы. Я часто наблюдала.

– Не дура, часто она наблюдала. Кому нравится упоминание о предыдущих? Мужики любят верных.

– Это вовсе ерунда. Верных хотят при себе – иметь. А предпочитают другое – ревновать, например.

– Слушать тебя, сплошное огорчение, уже потому что говоришь уверенно. Не дай бог еще и права, а право у бабы одно – лежать на раз.

Он шутливо взгромоздился на Катю, пошел целовать. Быстро и ненасильственно добрался до вожделения. Однако в процессе, увидев, как странно поползли зрачки Кати вверх, обнажив холодные бельма, невольно засмеялся и пришлось отвернуть голову.

Изладив, наконец, коитус и обзаведясь прострацией, рассмотрел зуд спины – комары попользовались. Виталий сел, почесал очаги, пустился разглядывать Катю. Ладное, обработанное пронырливым лучом солнца и затейливыми тенями тело – лакомство неучтенного (вороватого?) взора. Затушевывался начинающийся жирок, гладкий живот нежно и распахнуто мерцал. Вдруг вспомнил, что недавно Катя его в женском заподозрила. Тогда грозно ответить упустил, а теперь возмутился:

– Ты говорила, женское во мне есть. Ну-ка, по буквам!

– Инстинкт хищника.

Виталий помолчал, хотел умное изобрести, но передумал:

– Слушай, вот ты смелая, дерзкая. Это от ущербности. У нас на зоне немой был – злой, собака.

Катя тоже села, наготы своей она не стеснялась (знает, дрянюшка, что лепо выглядит, подумал Виталий – мужички внушили), затеяла прибирать волосы:

– Какая разница отчего. У тебя натура мамина, так что теперь, ломать ее?

Сволочь, ласково подумал Виталий, и зачем-то набрался весельем:

– Нет, верно – ты злая. Я тебя, пожалуй, полюблю… – Виталий поглаживал спину Кати, имел шикарное самочувствие. – Ты почему про жену мою никогда не спрашиваешь? Вообще о семье?

– Тебе это надо?

– Слава богу, хоть один вопрос задала. Я думал, у тебя только ответы.

Катя опала, прижалась к Виталию, позвоночник стала гладить.

– А ведь я позже поинтересуюсь, ты расскажешь? – кошачьим получился голос. Им же было спрошено: – Тебе со мной понравилось?

– Как с родными повидался, – последовал умиротворенный ответ. И все-таки она баба, хозяйственно и пригоже подумал Виталий.

Гуляли. Было благостно вести Катю – собственнически повисла на локте, пальцы ее играли, то ослабевая и прилежно тепля кожу мужчины, то резко, но опрятно напрягаясь. И сам Виталий соответствующе либо примораживал, либо делал резвее поступь. Резонно журчала водица, путаясь в мелком, каменистом и задорном русле. Солнце было перпендикулярное, и ели располагались ответственно и зелено. Было удобно поминутно поворачивать голову к Кате, шла сбоку-сзади, смотреть в ее лицо и улыбаться.

– Такое мнение тебе выражу, я – рыбак, и на подобных речках берут пескаря. Рыба не ахти на вид, но на вкус баска… Вот ведь рыбалка. Глупость, казалось бы, и рыба-то не впрок, а азарт существует. Природа человеческая – да? Ну-ка съязви что-либо на этот счет, не дура.

– Я рыбачила, понимаю. И люблю… Веришь ли, когда зрячей жила, многого не делала. А потом довелось – рыбалка, к примеру. Тоже каверзы пути.

– Все-таки член-то живым видела?

– Ну тебя, – стыдливо потормошила двумя руками Виталия, и это очутилось таким живым и отличным, что он обнял Катю, носом в щеку сунулся.

Оказалось приятным рассказывать разные глупости. Зачем-то стал докладывать, как совратил давно на этом месте девчонку. Закончилось рандеву так:

– Тебе когда в Саратов уезжать?

– Скоро, неделя еще.

Виталий подумал, что вовремя затеял приставать, и сообщил:

– Я так понимаю, можешь и остаться, английским, допустим, руководить.

– Могу, если тебе надо.

– Ну а чего нет, удобно.

– Ты, выходит, подумай тщательно, потом скажешь…

Домой Виталий ехал пусто. Солнце, редко изловчившись, ныряло в правое боковое зеркало и тащило к себе взгляд. Шуршал асфальт… Еще. Обнаружил в кармане конфету – привез Кате дорогих развесных под шампанское (коробки терпеть не мог) и сунул несколько для нее в карман, когда гуляли. Развернул и съел…

Вечером следующего числа забавлялся с Варюшкой. Существо лазало по отцу, ковырялось в нем – это очень нравилось, и девочка, надо думать, чувствовала. Мельтешила Валентина, зудела относительно соседа:

– Козлина очкастая! – Валентина упирала руку в объемистый зад, голос наделяла гнусью: – Вайдосит: вы, милостивая сударыня, найдите, наконец, уважение к сожителям. Сколько можно пробираться в квартиру сплющиваясь! (Валька надысь приобрела новый кухонный гарнитур, а старый попросту выкинула на площадку) С-сучара прокисшая, я ему покажу милость.

– Подожги ему дверь, скажешь, я разрешил.

– Так она металлическая. Слушай, трахни его бабу…

Варьку Виталий обожал чуть не буквально. Любое ее желание было закон. Он и домашним внушил, чтоб девочку не ограничивали. Говорил откровенно: «Пусть будет стервой, так и нужно. А судьбу я обеспечу». Примечательно, что сына воспитывал противоположно.

Внезапно отлепил дочь, вышел на кухню и стал нажимать кнопки телефона.

– Володя, ты? – сказал на голос в трубке (это был Егорыч, коммерсант из того вечера в ресторане). – Как ваше скрупулезное ничего?.. – И после дежурных фраз: – Помнишь Катю Слепцову со мной?.. Ну да, да. Ты серьезно говорил о интересе к ней?.. Короче так, если что – я за тобой ее оставляю.

Нынче вечер Виталий провел дома – такое случалось редко. Валентина приготовила едкий ужин. Выпили, ночью она разогналась, и супруг хорошенько благоверную прогрел.

В этот раз день тускловатый. Тучки беремененькие, но опростаться не спешащие. И шибкий, настоянный на волглости запах елей. Виталий и Кэт идут по изнуренной тропинке, и рваный шелест хвои заигрывает с голосом мужчины:

– …Да таких и не надо мордовать. Покажи человеку, что у него есть шанс, и он потянется. Но не всегда это просто… Проще всего с дураком. Этот не знает, что ему нужно. В репу дал пару раз и поймет чего не нужно. А поскольку не знает что нужно, он твой… Самый сложный тот, кто слаб – от слабости люди большие глупости делают, а глупость непредсказуема…

– А сильный? – Катя слушала, лицо к Виталию стремила, держалась за локоть цепко обеими руками.

– А кто такой сильный? Слабых повидал, но сильных… Есть комли, упрямые как несчастье, так ломали их что сирень, потому как весело… Понимаешь, авторитет наживается не силой духа, либо беспредельством. Как раз не так. Соблюдай порядки, а остальное – удача. Ведь на разных зонах и порядки разные. Попадешь в дерзкое молотилово, ведешь себя по понятиям, авторитет сам придет. Коронуют подчас полных уродов. Удача… Почему среди воров чернота в основном? Они с детства по понятиям растут. Этим и сплочены.

Добавил в полифонию запахов терпкий смачок сигареты.

– Есть такой вор, Зима. Рысь – на российском общаке сидит. Он меня знает, я в эту кухню строгие лавэ посылаю… Вышел у меня с одним дядей конфликт по хохольским делам, дескать, я на его поляну сунулся. Вообще-то как раз наоборот было, да не в том суть. Я в Москву Зиме звоню: что, мол, не так сделал? Если накосячил, убивайте, если нет, я не банщик из Фрязино. Приезжай, кричит. Еду один, денег с собой бурдюк. Встречают люди, к Зиме везут. Сидит из себя сам. Ты, говорит, на Украине чешешь по пыли, есть недоумение… Открываю гаман. Словами разговариваю: давай в фас, Зима, Катугин столько несет?.. И все. Делай вещи, сказали мне. Потом узнаю – фарт. Катугин на других делах заборзел, и вообще я к Зиме в голодную минуту сунулся… Жил потом, как кот Матроскин. Меня даже смотрящим в Якутию по алмазам хотели пихнуть. Отказался, там долго не живут – очень красивые они, алмазы… А теперь Зиму раскороновали, плетеные дела, и я посыпался.

– Жалеешь?

Виталий пожал плечами, посмотрел на Катю:

– С одной стороны, у меня столько в жизни случалось, что жалеть о чем-то просто неприлично. С другой, у меня в жизни столько НЕ случалось, что жалеть о чем-то совсем неприлично.

Звенела в запятнанном небе дюжеголосая птица.

– Ты убивал?

– Как сказать… вернее, сказать не будем. Лучше спроси, как с женой тем-этим занимаюсь.

– Страшно, наверное, убивать.

Виталий улыбнулся:

– Наверное. Впрочем, человек – производное бога, он должен уметь все… – Посерьезнел. – Сложно на зоне убить, потому что там непременно узнают, кто сделал. А случай расскажу. Один шалый парня придавливал, так парень пришел к тому в киндейку и отверткой сердце испортил. Потом молотком прикоснулся и еще двумя разными предметами. Просто, вроде бы, а Ватсоны четверых сообщников искали. Парня потом удавили, а ведь никто не знал.

– Но ты же знал!

– Я знал.

Немножко справа от пряменькой елочки торчал лысый куст неизвестной породы. Виталию. А особь в розовом халате, тем не менее, в корпус входила – гуляли-то по парку санатория. Высунулось светило, и сонмы бликов составили небо. На переспелом газоне заартачились крупные пятна тени. Из некой молекулы мироздания, наверняка нетрезвой, проистекала благодать.

– Женщина примитивна в принципе: она – обладатель. Обладать миром… Единицы измерения разные: одна мир деньгами меряет, делопутка, другая членами, шлюхи, третья, которая самая, вещами – женщина семьи. Всё – вещи: муж, дети, прочее… Мужик, впрочем, такой же, но лишь в отношении женщины. Он хочет, чтоб вещь, баба, была красивой, чи удобной; женщина же, чтоб мужчина и прочее, были дорогими. Однако мужик еще и даватель. Баба – нет.

Аплодисменты! Венок из… на худой край из полевых цветов. А Катя – нет бы спросить кто она – левой хучком по поджелудочной:

– Расскажешь, которая тебя обидела?

Вы, естественно, поняли, все досталось от Машки. Исходил Виталий, что говорить, в период расставания с любимой нервом. Пылал фразами, потому как кулаком достать не мог, – чуял, так разрушит лазейку. Попил тогда крупно, а на пьяной голове любая мысль силу имеет. Язвить хотелось, высказать в лицо нечто умное, вот и изобретал. И говорил. Глупости, конечно, потому что больно… И поступают ли подобно Кате нравственные люди? Занялось в нервном тике у Виталия веко, но произнес:

– А ты проще остальных, потому что мир твой темный и не знаешь, с чем тебя кушают.

И все равно Катя полезная, не стала смеяться. Даже под руку Виталия не взяла, шла рядом достаточно уверенно.

– Мужчина, даватель, как ты выразился. Ты же, я так поняла, берешь только.

– Я – перераспределяю. А ты помолчи пока.

Все-таки улыбнулась, помолчала. Но недолго.

– Ты судьбой доволен? – Это вопрос, если вы заметили.

– Нет, и сильно. Не прочухал я, где мое место.

– Ну-ка?..

– В ФСБ. Страшно уважаю. Какие бы я там мерзости плел!.. Рассказываю. В Хохляндии дело было. Набарагозил я там изрядно и, разумеется, в интим с ребятами вошел. Короче, закрыли меня, бронхи поласкали. Да что мне – не было, кричу, фалов… Держали четверо суток в одиночке. На пятый день приводят собаку. А вещь такая. Был у меня годовалый ротвейлер, Чак, шикарная псина. Вот его и всунули – развлекайся-де. Я без задних мыслей обниматься к дружку, а парень ну меня есть. Так и не знаю, то ли они его не кормили, то ли пакость какую дали… Он, собака, хавает-то человека не по-людски. Зажевывает как-то. Вот сюда ухватил и пошел к плечу. – Виталий разазартился, забылся, начал показывать на руке. – Я думал, сожрет. Упал как-то удачно, на горло его – дыхание, видать, перехватил. Отпустил. Сел, сволочь, в угол, смотрит влюблёно. Понравилось мне, ушляки ребята… Словом, засадил душу, продал людишек. – Виталий лукаво посмотрел на Катю.

Катя взгляд почему-то не увидела и произнесла:

– Ты так легко об этом говоришь, это неожиданно.

– А пусть боятся. ФСБ не напугаешь, но остальных можно.

– Да убивают же за это.

– Есть такое, – ему сейчас нравилось, – но, скажу я тебе, не сильней, чем до смерти…

И вообще, Виталий любил врать. Обманывать – само собой, но нет – врать. Тут требуется артистизм и ни в коем случае не чувство меры, ибо оно урезает простор для интонации, жеста, взгляда. О мысли просто не говорим. Врать треба азартно, это игра… А нечего в душу брызгать и на самое брать… Иными словами, лгать надо всегда. По простой причине – чтоб не верили.

Еще один куст, снова порода неизвестна.

– Я что-то не понял, мы какого рожна тут шляемся? У нас же с тобой половые разногласия присутствуют, почему не пользуемся?

Смеется Катя преданно:

– И правда. Я все мечтала тебя потрогать, а приехал и забыла.

ВИТАЛИЙ

В общем, влюбляться Виталий постановил ни-ни, оттого и пристроился окончательно к Вале. Да и не журился, ибо товарищ так и не сумела отвязаться от страсти к мужику. За него она натурально готова была человека загрызть, что продемонстрировала, например, когда один закадычный приятель Виталия по вздорной ссоре всадил глубочайше в его спину нож (легкое, между прочим, проколупал). Вылупив глаза, она бегала с пистолетом по подъезду и не кончила закадычного только благодаря изумительной прыткости злоумышленника и темноте. И в больнице поставила в аврал весь персонал, а далее, как сказывали врачи, двое суток на минуту не сомкнула глаз, страдая за любимого.

Либо происшествие с ее собственной сестрой, которая внезапно забеременела от Виталия и по недорослию не сумела унять беременность. Кто как не она заботился в последствии об общем дитятке!

Впрочем, и ревнива была непомерно, прощала только сестру и еще одну девицу, уведомить к месту, тоже ее родственницу, хоть и далекую. Раз пировали у приятеля, и под шумок Виталий в ванной одну дамочку покормил. Валька застигла. У дамочки клок волос изъяла, попинала с душой; потом за Виталия взялась, глаз чуть не выдрала. Пришлось по печени вложить, сам же и перепугался – откачивали.

Коротко сказать, по всем этим причинам Виталий именно с ней обручился в церкви, которая строилась во многом на его пожертвования (будучи так и сочтенным законно с Машкой), и именно с ней затеял второго ребеночка, доченьку Варьку лапоньку. Только это позже, уже на Украине.

А пока будьте любезны – пошла мода на отстрел авторитетов.

Особенно авторитетным Виталий не был. Вернее не так: свое поле деятельности – заметьте, не долю, а поле, то есть над Виталием никто не стоял – в рэкете он имел. Тут дело заключалось в том, сколь доходно поле, иногда доля выходила выгодней. Но и не в этом даже состояла штука. Авторитеты тогда вырастали по законам никем не регулируемым и никому не понятным. Самые громкие имена города вспухали на причинах порой далеких от объема и дерзости деяний, другой разговор, что некоторые умели с профитом пользоваться этими удачами. Впрочем, и удачами это назвать нельзя, поскольку отстрел пошел как раз исходя из громкости имен. Так вот, Виталий. Он не любил, когда его имя звучало излишне громко. Отступление в связи: Виталий, кажется, обладал изрядной интуицией – часто доверял, уверовал и полагался на нее практически безоговорочно. Короче, фраза о не любви имеет место как раз благодаря оной. Другая история, что неуемность натуры совала Виталия в разные блудные, ему все чего-то (отнюдь не денег) не хватало, везде ему хотелось присутствовать. Словом, когда бесславно пали иные так и просто приятели Виталия, предчувствие зашевелилось. Дело в том, что именно доступность пирога, а стало быть, и многочисленность алчущих совершенно лишали деятельность какой-либо координации и возможности определения супостата. Иначе говоря, раздался стук в окно (Виталий тогда жил на первом этаже, какая неосмотрительность), мама, чистая душа, выглянула из-за занавески в темноту и по просьбе некоего силуэта позвала Виталия. Силуэтом оказался Паша Орланов, вор в законе. Он даже на улицу не вызвал, а сообщил голосом достаточно горклым, чтобы обладателю быть в законе:

– Базар идет за кипешь в Большом Урале (там в ресторане случилась нервная стычка разных группировок по действительно крупным делам, в которой участвовал Виталий), может плохо кончиться.

И следите за ходом действия. Виталий резво собрался, вызвал преданного сотрудника (он как-то Виталия грудью от пистолета заслонил (правда, стрелять не собирались) – погоняло Волк, тщедушный на вид гражданин чрезвычайно дерзкого поведения, да что там, дружек с седьмого класса) и вместе с ним в двадцать четыре часа упулил в Самару. Это мы к тому, что сам Паша – вот вам нерасторопность – таки бесследно исчез (он в той стычке прямого участия не принимал, хоть решения по ней принимать был вынужден, и предупредил Виталия от душевного расположения), и мы с вами даже на могилке (какая несправедливость) не можем выпить.

Итак, Самара. Ну, вообще, отчего непременно Самара? А от близости к Тольятти – помните толику по запчастям? Ковыряя здесь, Виталий сошелся с местными, почувствовал к себе уважение, и уже год снимал двухкомнатную квартиру, поселив там своего человека, который занимался платными стоянками – зигзаги бизнеса: практически автомобильная вотчина, а кормушки, что трут бока, осваивают варяги. Невеликое время Виталий пожил неплохо – сеть стоянок давала солидный гешефт. Не жала местная братва (автомобильная мафия еще не оперилась) – Екатеринбург уже набрал славу российского Чикаго, и выходцы оттуда невольно тащили шлейф крутизны. Виталий к тому же всякий раз умел из незатейливых веществ создать пылевое облачко. К облачку присовокупим: отчасти интуитивно, в остальном из симпатии к празднику Виталий поощрял шик и сибаритство. Например, тогда достаточно экзотичным выглядело то, что он снабдил себя телохранителем, бывшим капитаном спецназа – Коля Ташкентский – высоким, мускулистым парнем, отчаянным водилой и бедой молодиц (Коля впоследствии дослужится до компаньона Виталия, а еще дальше множко кинет папу). И разве не мило выглядела картинка, которую, молвим так, невзначай наблюдали подчас местные, где Виталий на моторке (катерке, произносят самаритяне) для освежения с бодуна несется по матушке Волге наперегонки с капитаном, что, играя здоровьем и преданностью, бежит аллюром по крутому бережку… А тот случай, когда он на три дня арендовал пароход, собрав местную элиту по случаю дня рождения жены, приехавшей к дате из Екатеринбурга? Признаемся, что во многом Виталий желал подпустить пыли как раз в прекрасные очи Машки, и вот они, жизненные коллизии: именно здесь Виталий поощрен был радостями триппера.

Словом, это из Самары начал поезживать Виталий на Украину, в Житомир. Во-первых строках, здесь коренилась достаточночисленная родня по маме, а главное, присутствовал двоюродный брат, душа родственная уже на незаконопослушании. Наряду, затеял Виталий строить на море – любит человек сочетание простора и мокрого – виллу (ну не фазендой же назвать). Виллу-то он, дело прошлое, в карты фукнет, а вот Житомиру лет пяток отдаст.

Основной авантаж в Хохланде Виталий варил на трансформаторной стали. Запорожье – гигант соответствующей индустрии. И теперь – Белоярская атомная электростанция, что освещает город Екатеринбург, очень любит вышеупомянутую сталь.

Дело в том, что еще в предварительном заключении перед второй ходкой Виталий впечатлил одного ушлого гражданина. Мы упоминали. Они и на зоне совмещались, и Фартей – в настоящее время он является главарем телекоммуникационного монстра – вечно таскался с Виталием на полшага сзади. В делах коммерции он был хват беспощадный. Ему чрезвычайно нравились государственные деньги, и он постоянно изыскивал способы утолить свою страсть. Окончив Уральский политехнический институт, он сунулся в аспирантуру, но уяснив, что государство это заведение не любит, пошел чесать по стройотрядам. Став главой самого крупного стройотряда области, он мгновенно проворовался и теперь семенил позади Разувая. А вот брат его, такой же деятельный, но более, скажем так, удачливый человек, в годы становления, как нам объясняли, демократии образовался мэром районного центра, где та самая БАЭС и обреталась. Словом, зона давно в прошлом, а любовь БАЭС к Запорожью наши молодцы курируют.

Именно Фартей обучил Виталия теннису и монолог с упоминанием лейб-идеолога имел место благодаря ему. О другане наш будет повествовать Кате изрядно, и даже познакомит, однако умолчит о том, что товарищ не так давно звонко кинул любезного. Речь идет о грандиозной афере с прокруткой через оффшоры колоссальных сумм, в которой участвовали пара весьма высокопоставленных лиц и руководитель самой крутой, уралмашевской, группировки города, теперь бывший депутат городской думы, потому как покойный. И от которой отцепляли разную шушеру, коей Виталию довелось случиться. Примечательно, как его кучерявили. Ну, во-первых, банально закрыли. Несколько дней держали в камере, и каждый день демонстрировали записи телефонных переговоров и даже разговоров кухонных – они и были самыми компрометирующими – о разборках и иных, прямо скажем, не самых праведных делах. Сволочи, скрипел зубами Виталий, ведь он видел подозрительную десятку, недели две торчащую неподалеку от дома. Далее привезли в коммуникационный офис и компания вышеупомянутых прохиндеев – Фартей, гнида, вышел по неотложке – журила, перечисляя факты, за которые прямиком тут же, «легко», можно отправляться в незабываемое, и сопровождая каждое журилово ласковым пожеланием: «Тебе это надо?» Далее представитель славного трудового социума Уралмаш вывел Виталия вне и очень приватно пообещал содействовать в любых недоразумениях. Утешил себя Виталий единственно тем, что несколько дней позже подъехал к зданию, где располагался монстр, напихал в рожу водителю Фартеевского мерседеса, и на оном же укатил восвояси. Владей, соболезновал Фартей с широкого плеча.

Жилось в житнице привольно. Забубенил себе Виталий четырехэтажный коттедж. Еще квартиру трехкомнатную содержал – здесь обитали его люди: Коля Ташкентский, Волк, Франц. Кстати, когда Фартей приезжал, его здесь же селили: раскладушечку раздвинут – лежи, не барин. Девиц квартира полна. Молодки на Украине гарные: волоокие, губощекие, при формах и желании лет с пятнадцати. При этом мужская сила у Виталия отменная. Раз буховастенек на квартире той уснул и все сон какой-то тревожный, нервный. Проснулся, ну жаловаться – дескать, ерунда лезла. Соколы давай ржать. Чего это? – обиделся Виталий. Да тебя ж, пока спал, Оксана полчаса имела.

Разумеется, помимо стали существовали иные делишки. Ресторан. В нем обреталась вся незаконопослушная крутизна Житомира. Он любил поутру расспрашивать Валентину, чего душенька просит. Та, отчасти из понимания, отчасти из глупости, кочевряжилась. Требовала, скажем, молочного поросенка и Виталий в трубку, перемежая властные и любезные ноты, наказывал повару исполнить в кратчайший срок.

– Послушайте, неуважаемый, – холодно сует голову Виталий к особи, – вы разговаривайте намного тише. Поскольку ваш голос несколько противен.

Особь незамедлительно и визгливо возмущается:

– Как вы смеете! Вы много на себя берете!

– А я люблю брать. Испытываю, знаете ли, приязнь к данному методу земельного бытия.

– Я обращусь…

– Заткнись, – больно тычет его пальцем в грудь Виталий, – за-ткнись, – палец, прямой и суровый, оказывается подле глаз пострадавшего.

Гражданин сопит, глаза переполнены.

– Ну вот же, – Виталий разводит руки, – сейчас бы мама тобой гордилась. Ты становишься человеком.

Имели место и невзгоды – Катугин. Тут кость на кость получилась. Катугин жил без отсидки, но мазуту имел внятную – чеченцы, азеры (стандартная схема: бывший мент, Чечня). С этими – дело бесполезное. Виталий еще в Екатеринбурге сподобился. Там накат был на его площадь, Виталий приехал на разборки. Частный домик из дерева, сидят пять человек, суп хлебают. На поясе гранаты висят. Проходи, говорят, угощайся, гостем будешь. Отведал Виталий и вопрос задает:

– Зачем у реализаторши деньги забрали?

– Дэняк нада, – отвечают, – супь вкусный.

– У вас же своя территория есть.

– Есть.

– Зачем на чужую лезете?

– Дэняк нада, супь вкусный.

– Вы что, войны хотите?

– Ми лубим…

По Катугину Виталий нерв сурово надсадил. Двоих Разуваевских потаскали Катугинские отменно, Волку ногу преломили. Без смерти не обходилось. Здесь с Зимой хорошо подоспело – Виталий после той ездки часто наведываться с дипломатом стал и прочухал расклад (Зима пояснил, что Катугин широко велся) – затеял комбинацию. (Катугина просто убивать было нельзя, чеченцы могут для настроения или урока отомстить – кровниками русские не становятся, только единоверцы, – и Виталий на то первая фигура.) Вычеркнули коммерческую единицу – через этого дядю Катугин операции оформлял – а подставили одного вора. Там началась бойня, и Катугин в ментовскую зону сбежал – здесь не достанут.

Зарисовка. На этот раз Виталий собственными силами пользоваться не стал, а взял человека со стороны. Из приватных соображений. Найдется, к месту, занимательное. Когда Виталий начал Украину обживать, тут происходила благодать. У нас-то валили людей на полную, а хохлы вполне мордобитием обходились. Виталий, пообщавшись с местными, такой словесной жути нагнал – ну, это-то первое дело – что те за три метра начинали руку тянуть. Пошли кавказские войны, и хохлы полюбили наемно воевать – бедно живет житница, право. С войн приходили совершенно отмороженные. Резво сформировалась киллерская рать. Одного такого Виталий и приурочил. Да не угадал. Народ совершенно пошлый – наркотники. При расчете поганец начал свои условия ставить. Глаза грустные, белые. Виталию пришла мысль, что тот его сейчас хлопнет, и просьбу выполнил.