Текст книги "Цветы в огне войны. Две судьбы"

Но среди них были и те, кто радовался, не скрывая это, от своих сельчан. Лазутин Тарас по дороге домой обсуждал с сыном приглашение работать в полиции:

– Вот где себя можно проявить, Семен!

Сын в душе радовался, он считал себя униженным при Советской власти. Еще в 1927 году их семью раскулачили. Они с отцом это хорошо запомнили и ждали момента своего реванша, вот это время и настало. В душе Семена, бывшего комсомольца, в отличие от отца, на душе было не совсем спокойно, он понимал, что пойдет он с отцом на предательство.

– Отец, а что если я не пойду в полицию, я должен подумать, – сомневался Семен, глядя на отца.

– А куда ты пойдешь? В партизаны, в Красную Армию? – горячился отец.

– А я не пойду ни туда и не в полицию, буду просто жить, – парировал Семен, выражая сомнение.

– Да, сын мой, конечно, так тебе и позволили в твоем возрасте сидеть в деревне с бабами, ты должен быть твердый духом, – твердил свое отец.

Думаешь, женишься на Анне, и они оставят тебя в покое, но идет война, время тяжелое, надо решать.

– Аннушка узнает, что я в полиции, все от меня отвернутся, не по душе мне это, отец, – грустно отвечал Семен.

– Ладно, нюни распускать: «Люблю Анну», – бросит, найдем тебе новую невесту! Запишешься завтра же в полицию, я сказал! А не то я породил тебя, я и убью, – запомни, сынок, мои слова.

Они свернули к дому, горячо обсуждая между собой, делая выбор, который может изменить жизнь.

Наталья с дочками не пошла домой, осталась у сестры Нади, у которой были свои дети, два мальчика, младшему, Ванюшке, было всего 9 месяцев. На постое были три немца, которые все время занимались разматыванием проводов, подключали что-то, спорили, записывали. Скорее всего, это были радисты. Казалось, что их не интересует ничего, но это не совсем так. Надя была красивой молодой женщиной, и один немец искоса наблюдал за ней похотливым взглядом, как бы присматривался. Но Надя не обращала на них никакого внимания, делая свои дела как обычно.

На второй день вечером, все улеглись спать. Наталья с девушками залезли на печь, благо, она была широкая и вмещала до четырех человек, спать было тепло и спокойно. Среди ночи проснулся Ванюшка, заплакал, закряхтел, он спал в люльке рядом с кроватью Нади. Она встала и стала ногой качать люльку, и тут вдруг она почувствовала, что чья-то рука гладит ее колено. Надя резко отдернула ногу, как будто ее обожгло, она вскрикнула, заплакал громко малыш, проснулась Наталья и прислушалась, что происходит. Немцы зажгли фитиль и, обращаясь к Наде, спросили, что произошло.

– Меня испугал ваш солдат, – она показала на белобрысого солдата, – зачем он подошел ко мне, когда я была с ребенком? Он пытался со мной заигрывать, я этого не буду терпеть, попрошу прекратить это навсегда.

Немцы плохо понимали русскую речь и больше слушали своего соратника, чем то, что говорила Надя. Немцы заржали, глядя на своего товарища, и на своем языке поговорили с ним, затем выключили свет и улеглись спать.

Наутро, два немца ушли, а третий, ночной блудник, остался, возможно, специально, чтобы взять реванш днем, раз ночью не удалось. Он взял ведро, в котором была питьевая вода, вылил ее в умывальник и приказал Наде принести свежей воды. После этого он снял сапоги, портянки и стал мыть ноги, затем снял штаны и нассал прямо в воду. Женщины молча вышли из дома, но он вернул Надю назад, приказал остаться. Тут не выдержала Наталья и решила ввязаться:

– Что же ты делаешь, сволочь, при детях! Ну и нация! Все полоумные! И еще хотите победить в войне, с такими умишками у вас не получится.

Немец, не понял ее слов, но по глазам засек, что она его оскорбляет, он взял автомат, глядя на Надю приказал постирать его портянки, Надежда отказалась. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но вернулись немцы и стали заниматься все вместе своими делами.

Наталья и Надя посокрушались, покачали головами, но ничего сделать они ничего не могли и решили, что пока надо терпеть, ведь у немцев оружие, в следующий раз они могут его и применить. «Будем ждать наших, когда-то все это закончится, освободят и наше село от немцев», – с надеждой заключили сестры.

На второй день пребывания Натальи у сестры ближе к вечеру к ним зашел немец. Таня его вспомнила, он играл в губную гармошку и хотел познакомиться с ней в день прихода их в село. Уже несколько дней он высматривал Таню и выследил ее здесь. Он подошел к ней и протянул ей руку:

– Меня зовут Ганс, а тебя? – показал он рукой на нее.

Таня руку не подала, но сказала: «Таня».

Он вытащил из кармана флакончик духов, открыл его, понюхал сам и протянул Тане, но она отвернулась и отошла к матери.

По-видимому, девушка понравилась Гансу, и он хотел построить отношения, но Таня этого не желала все сердцем. Впоследствии этот немец стал ее преследовать, приходить, проявлять настойчивость. Он даже обращался к деду Грише, чтобы тот ему посодействовал. Он сказал Тане, что намерения у него могут перерасти в серьезное чувство. Однажды он привел деда, который вызвал Таню, она вышла не одна, а с сестрой:

– Ну и что ему надо?

Дед переводил.

Ганс взволнованно начал говорить:

– Таня, ты мне понравилась, я мечтал познакомиться с русской девушкой, такой, как ты. Я хочу с тобой встретиться и после войны. – говорил он взволнованно. – А сегодня пришел попрощаться с тобой, меня переводят в другое место, но я найду тебя, жди меня только. Я вернусь за тобой, помни меня.

Глаза его возбужденно горели, он ждал ответа. Анна даже присвистнула:

– Ничего себе, жених! Знаем мы этих фрицев, насмотрелись, шугни его, Таня, отсюда. – и, глядя на немца, добавила – У нас свои парни есть, и мы их ждем, они воюют с вами.

– У него нет девушки в Германии, ему понравилась Таня, – перевел дед Гриша.

Таня покраснела, но ответила ему:

– А вот у меня есть парень, мы любим друг друга, я жду его с войны.

– А где он, почему он тебя не защищает? Ведь мы пришли сюда, и мы победим, мы убьем всех, кто не согласен с нашим режимом. Тебя я сделаю счастливой, поверь мне.

– Кто тебе сказал, что вы победите?! Победим мы, наш народ! – Таня перешла в наступление.

– И все-таки, я желаю найти любовь русской девушки, – он попытался подойти к Тане, приобнять ее, но она увернулась, помахала ему рукой и сказала: «Ауффидерзеен!».

Ганс помахал ей рукой, ответив ей по-русски: «До свидания!», – повернулся и зашагал, то и дело оглядываясь и махая ей рукой.

– Надо же, и среди немцев бывают порядочные люди, но ждать немца – как-то это не по-людски, да и что скажут люди, узнав об этом, – растерянно произнесла Таня.

– Люди узнают, а о чем они узнают? Это только разговоры и ничего больше, правда, Танюша? А мы умеем хранить тайны. – сказал дед Гриша.

На утро немцы, пробывшие здесь несколько дней, получили приказ покинуть село Глинное.

Вернувшись в свой дом, Наталья увидела полный разгром, как будто здесь жили не люди, а скотина. Единственное, к чему они не прикоснулись – это красный угол, где висели иконы, и это обрадовало Наталью. Николай Угодник, Богородица смотрели с одобрением на хозяйку, как бы говоря: «Нужно набраться терпения, стойкости духа, все будет хорошо, мы благословляем вас».

Везде валялась грязная, битая посуда, окурки, бутылки, постель была грязная и вонючая. В сенцах немцы оторвали и выломали на растопку доски, зияли дыры. Наталья выругалась, ведь на улице была зима. Во дворе ее встретила корова, протяжным мычанием жалуясь на долгое отсутствие хозяйки. Боров тоже уцелел и постоянно визжал от голода, курей всех перерезали, везде были остатки пера и крови. Наталья стала убираться во дворе, радуясь, что она с дочками снова вернулись в дом, где нет немцев. Ничего, все уберем, будет все как прежде.

Аня с Таней и Машей принялись убирать в доме. Они наводили порядок, собирали все разбросанные по полу фотографии – немцы разбили все рамки, стекло было повсюду. Девочки удивлялись: «Чем им помешали рамки с фото?! А еще говорили, что они культурные люди. Сволочи, одним словом!».

Таня с любовью брала в руки каждую фотографию, разглаживала ее руками и приговаривала:

«Вот папа, а вот они вместе с мамой, это сестренки, а это я».

«Буду помнить вечно и любить тебя, но и ты, конечно, не забудь меня!» – эта надпись красовалась рядом с ее портретом в образе сердечка. Одну такую фотографию она подарила своему парню, Володе Косову, он очень просил ее. «Где он сейчас?» – вспомнила о нем Таня, – «Давно не было от него весточки». Она достала его карточку и всмотрелась в его лицо: молодой, красивый, среднего роста паренек. Как-то заныло под сердцем, жив ли он?

Хотя порядок в доме был наведен, но все напоминало о том, что здесь побывали чужаки, которые посягнули на святыни. В селе, вроде бы, стало спокойно, но немецкий флаг по-прежнему развевался над сельсоветом. На ночь его, все-таки, снимали, а утром снова вывешивали.

По селу теперь шныряли полицаи, их было немало, немцы оставили их для поддержания своего порядка. Время от времени появлялись с проверкой наряды немецких солдат из Кокоревки, Салтановки или Навли. Полицаи, уверенные в своей безнаказанности, проявляли жестокость и раскрепощенность в своих действиях. Они набирали людей для отправки в Германию на работы, забирали продукты, птицу, мясо, а также шныряли по домам в поисках партизан. Командовал полицией Денис Волков, правой рукой был Окунь, Милак и другие.

По ночам было неспокойно, отдаленно слышались взрывы, летали самолеты, порой очень низко – казалось, немцы завладели всем. А когда гремели мощные взрывы, казалось, что земля содрогается. Дед Гриша утверждал, что это не просто взрывы – это наши партизаны пускали под откос немецкие поезда, и мы каждый раз радовались этому событию.

Иногда появлялся Танин друг по школе, Коля Немыкин, он партизанил в лесах. При встрече дед Гриша спрашивал:

– Это ваша работа, Коля, пустили немцам огоньку?

– Да, все возможно, дед. Мы им просто так не сдадимся, едрена мать, мы им тоже покажем и в боях, и в делах, кузькину мать.

– А вы – это кто? Много вас-то? – спрашивал дед.

– Пока не так много, но численность растет с каждым днем. Не имею права разглагольствовать на эту тему, дед Гриша. Жарко будет всем скоро, вот поживем, увидим!

Зима 1942 года выдалась на редкость холодной и снежной. Снегу выпало много, многие дома оказались под снегом, виднелись только крыши. Жизнь в селе, казалось, затихла, но это было только на первый взгляд. Немцы и полицаи вели активную пропагандистскую деятельность на службе у фюрера.

По дворам рыскали полицаи, забирали у людей последнее – нужно же было чем-то кормить всю эту немецкую армию. Люди тоже приспосабливались к этой жизни, как могли: старались прятать все, что считали нужным, лишь бы не попало в руки полицаям, хотя особенно и прятать то было нечего, урожая и запасов с осени было крайне мало. А кому было сеять, сажать, убирать? Мужиков забрали на войну, кто подался в партизаны, в полицаи – в селе остались одни бабы и старики.

Старались снабжать провизией партизан, когда кто-то тайно ночью пробирался в село, но собирали для них заранее. Обычно из партизан пробирался Коля Немыкин или его брат Яков, ребята активные, порядочные. Наталья тоже приносила партизанам все, что могла, из своих припасов. Женщины несли и приговаривали: «Все отдадим вам, родненькие, только разбейте ненавистного врага».

Ребята успокаивали женщин, набивали рюкзаки провизией и под покровом ночи, несмотря на мороз, пробирались тайно в лес, к своим партизанам в отряд.

У Натальи в хозяйстве была корова, боров, они с девочками заложили с осени картошку, свеклу, смололи немного муки, наносили грибов, ягод из леса.

Больше всего Наталья боялась, что уведут немцы-ироды корову, но пока бог миловал, были с молоком.

На святіш было решено зарезать борова, пока не отняли полицаи. Но прежде думали, как это сделать тихо. Ведь за ходом скотины наблюдали полицаи, и все было записано и взято на учет, а хочется и запасы сделать, и партизанам дать мяса.

Решили дождаться сильной метели и пурги, чтобы не так слышно было, и дождались. Перед святками мороз ослаб, пришли метели. Дед с сыном Данилой собрались ранним утром и пошли к Наталье резать кабана. Данила был мужик средних лет, инвалид, хромой на ногу, но достаточно крепкий и сильный. Они связали кабану ноги веревкой, натянули мешок на голову, затем Данила взял тяжелую дубинку с наконечником и со всей силы ударил кабана в лоб. Кабан даже не успел взвизгнуть, как тело его осело, под тяжестью веса. В это время Данила уперся в бок кабана, поднял его ногу и всадил нож прямо ему в сердце. Прислушались, вроде бы тихо.

– Слава богу, получилось! – облегченно вздохнули мужики и закурили.

Тушу решили не осмаливать, так как запах горелого мяса может привлечь посторонних. Дед Гриша с Данилом быстро разработали тушу – благо, опыта в этом деле было хоть отбавляй. Тушу разрезали по кускам и спрятали по тайникам. Вечером передали партизанам часть туши, они были очень рады такому подкреплению сил.

Казалось, все прошло благополучно, но не тут-то было. Через пару дней у них появился наряд полиции во главе с Окунем. Кто донес – неизвестно, но Окунь был извещен о том, что закололи борова.

Он начал с порога:

– Куда дели кабана? Наталья, отвечай – ты хозяйка, в вашем доме по записи числится кабан.

В разговор вступил дед Гриша:

– Кабан сдох, кормить то нечем, несколько дней не жили мы здесь, он заболел и вот его нет.

Как назло, на глаза попались уши, которые дед принес девчонкам для лакомства.

– Я вижу, вы забили его, где мясо? Вы что не знаете, что за самовольный убой скотины полагается по новому закону расстрел?

– Да хряк он был, мясо у него было несъедобное, с запахом, забили и мясо выбросили, без толку кормить было. Сходи в конную могилу, увидишь его там, туда свалили, – с огорчением говорил дед Гриша.

– Посмотрим, сходим, но если ты соврал, то сам, старый хрен, останешься без своих яиц, – захохотал Окунь и вышел их избы. – А ты, Наталья, пойдем, покажешь, что у тебя можно взять из продуктов.

Все осмотрев, Окунь заглянул в погреб и в конце сказал:

– Если будешь помогать партизанам, то знай, не сносить тебе головы, пеняй на себя, я предупредил тебя, – повернулся и ушел, взяв с собой то, что бросилось на глаза из припасов.

На следующий день по селу пронесся слух, что убили женщину. Она несла картошку и разные припасы партизанам. А в это время полицай просматривал окраину леса. Он окликнул женщину, но она не остановилась, а наоборот, припустила быстрее, полицай выстрелил ей в спину. Убедившись, что она мертва, полицай пошел дальше. Жители похоронили ее на кладбище. А звали ее Алдона, она носила пищу партизанам, там, в отряде, был и ее муж.

Глава 3. Воля и борьба. Непобежденные

Зима выдалась на редкость морозная и ветреная. Люди коротали время у печки-буржуйки. Хотя в домах было тепло и уютно, но было грустно и скорбно – шла война, приходили похоронки, умирали близкие и родные люди.

Таня со своими сестрами, в основном, занимались рукоделием: шили, вязали, рисовали, читали книги, иногда играли в карты, дурачились.

Анна занималась народным ремеслом: пряла, ткала холсты, полотна, коврики. В доме установили ткацкий станок. Ставки взяли у родственницы, Ольги Фирсовой. Нести их было очень тяжело, но один незнакомый мужчина помог принести и установить их в доме.

Поговаривали, что мужчина этот из раненых бойцов Красной Армии, попал в окружение, подлечился и собирается вернуться к партизанам, в отряд. Звали его Андрей Чесноков. Ходила молва о том, будто жил он у соседки, Насти. Андрей очень много курил самосад и кашлял громко, надрывисто. Был он рукодельным, зарабатывал себе на питание тем, что ремонтировал старые вещи. Сам по себе был молчаливым, неразговорчивым и угрюмым, но любопытным, и его интересовало, где находятся партизаны. Тане он не понравился, и его взгляд, и любопытство по поводу партизан.

Стало известно, что Андрей часто захаживает к Вере Коростылевой. Все знали, что до войны она преподавала немецкий язык в школе. Вера работала в немецкой комендатуре, в Кокоревке. Она с двумя сыновьями, Володей и Женей, жили в доме пожилой женщины Меланьи, своего дома у них не было. Когда она уходила в Кокоревку, Меланья присматривала за детьми.

Частенько к Вере заглядывал ее отец, Федор Коростелев, люди поговаривали, что он был партизаном. До войны Федор был лесником и знал в лесу каждую тропинку. С отцом Вера передавала партизанам важные сведения. Делала она это очень осторожно, незаметно вкладывая в его карман записку.

Андрей Чесноков, как-то смог расположить Веру к себе настолько, что она решила поговорить с отцом о том, чтобы его взяли в партизаны. В этот вечер она намекнула отцу об Андрее, отец молча кивнул и сказал о том, что скоро будет создаваться новый партизанский отряд, будут набирать новобранцев, там он и сможет представить Андрея.

Видно было, как Андрей после этого оживился, ведь он давно хотел в партизаны, но цели, как оказалось впоследствии, у него были совсем другие. Очень жаль, что Вера не смогла разглядеть его истинные намерения, разгадать его душу, и доверилась этому совершенно незнакомому человеку.

Приближался Новый год, дед принес из леса небольшую елочку, девушки нарядили ее. Встречали 1942 год без радости и настроения. Наталья приготовила и накрыла стол. Сварила клюквенный кисель для девочек, с отцом налили себе по рюмочке за встречу нового года. Загадали желание, чтобы следующий год принес в село хорошие вести о победе над врагом. Попели застольные песни, но праздника они не чувствовали. Лишь за окном было слышно, как пьяные полицаи, напившись самогонки, горланили песни под гармошку.

Сразу после Нового года произошло событие, которое потрясло всех жителей села. С утра объявили, чтобы все жители села собрались на площади у комендатуры. Перед комендатурой были сооружены виселицы для казни людей. У крыльца стояли немецкие солдаты с автоматами, широко расставив ноги. Поодаль кучковались местные полицаи, во главе с Давыдовым, который возглавлял комендатуру в Кокоревке. Зловеще развевался фашистский флаг. Люди затаились в своих мыслях и не могли даже подумать о том, кого будут казнить. Вдруг все увидели, как из комендатуры вывели переводчицу, Веру Коростелеву, и молодого парня из соседней деревни, Сергея Жавмера. Было видно, что их били и пытали, волосы у Веры были растрепаны, одежда изорвана, лицо все в кровоподтеках.

Комендант заговорил по-немецки, переводчик переводил на русский с большим акцентом. Сначала представили Сергея, он обвинялся в связях с партизанами, пытался оказывать сопротивление немцам, при аресте у него было оружие. Его приговорили к смертной казни через повешение и объявили о немедленном приведении приговора к исполнению.

Полицаи подошли к Сергею, винтовкой стали толкать его к виселице. Через несколько метров Сергей остановился, повернулся к Давыдову и плюнул в его холеную морду: «Сволочь продажная! Победа будет за нами!».

Давыдов ударил Сергея прикладом в спину и заорал, вытирая лицо. Сергей стал на подставку, на его шею набросили петлю, но он успел крикнуть: «Пусть я умру, но смерть будет и вам, оккупантам!».

Подставку выбили из-под его ног, тело Сергея дрогнуло, обмякло, народ охнул, из толпы донесся плач.

Затем вывели Веру, грубо подтолкнули ближе к виселице. Комендант громко заговорил лающим противным голосом, переводчик стал переводить:

– Вера Коростелева обвиняется в измене фюреру. Пользуясь служебным положением, она передавала информацию и важные документы партизанам. Арестована с поличным, при ней оказалась важная информация, которую она не успела передать. Приговаривается к смертной казни через повешение. Но ей мы даем возможность сознаться и рассказать нам о расположении партизан, дать нам данные об отрядах, предоставить список партизан – и мы сохраним ей жизнь.

Вера стояла молча, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Давыдов заорал в бешенстве:

– На колени, сука! Расскажи, что знаешь! – Он подошел к ней и смотрел прямо в глаза. – Дура, подумай о своих детях, об их будущем, что с ними будет. Говори же не молчи, или ты как была упрямая комсомолка, такой и подохнешь?

Вдруг Вера отошла от него на шаг и заговорила:

– А мне от вас не надо пощады, я ее не жду! О моих детях позаботятся, на все Воля Господа! Придет время, и вы тоже ответите за свои деяния на нашей Земле! Наш народ победит, и вам пощады не будет! Иуда, оборотень грязный! – крикнула она с гордо поднятой головой Давыдову. Ее слова слились с воем ветра и стоном толпы, раздался плач и крики.

Полицаи стали грубо толкать Веру к виселице. Она оттолкнула полицая, и гордо подняв голову, пошла сама к виселице, красивая, смелая, даже перед своей казнью. Встав на подставку, Вера еще успела сказать несколько слов:

– Мы умираем за победу нашего народа, за наших детей и счастливую мирную жизнь на земле.

Ей больше не дали говорить, выбив с силой подставку из-под ног. Вера умерла как героиня, за Родину, за русский народ и его победу.

Дети стояли с Аней и Таней в толпе и плакали, было невыносимо смотреть на эти не по-детски скорбные лица. Когда тело закачалось в воздухе, младший сынишка с криком: «Мамочка!», – бросился по снегу к виселице:

– Мама, не умирай, ведь я же люблю тебя!

Один из солдат с криком: «Цурюк! Назад!», – выпустил автоматную очередь в землю, чтобы припугнуть мальчика. Мальчик упал. Таня рванулась и, побежав к Жене, накрыла его своим телом. Толпа ахнула, недовольно зашумела, показывая на солдата. Солдаты всполошились, послышались крики в сторону Тани:

– Назад! Стрелять буду!

Но комендант махнул перчаткой солдату, и дал команду: «Не стрелять!», – ему не хотелось расстреливать детей.

Послышалась речь, переводчик перевел:

– Так будет с каждым, кто будет помогать партизанам, мы узнаем о любом вашем шаге. Те, кто не будет подчиняться нашим законам, будут расстреляны и повешены. А сегодня все молча расходитесь по домам.

Люди были напуганы тем, что произошло на площади, было до глубины души жалко Верочку, всеобщую любимицу, комсомолку, учительницу.

Таня подняла Женю, он дрожал и всхлипывал, то и дело повторяя: «Мама, мама…». Таня обняла его и повела за руку домой, успокаивая, как могла. По дороге она увидела отца Александра с крестом, он издалека крестил повешенных, помогал их душам, читая молитву за упокой. Полицаи, завидев его, прикрикнули, что, если поп не уйдет отсюда, то окажется рядом с ними. Отец Александр повернулся и пошел, но по дороге сказал:

– Ничего, безбожники, бог с вас спросит строго, вы еще ответите за страдания и слезы людей.