Текст книги "Цветы в огне войны. Две судьбы"

Глава 4. Цветы в огне войны

Перед домом Натальи Григорьевны был ухоженный сад с красивыми клумбами и цветником. Вдоль забора росли сирень, черемуха, низкий шиповник. В саду также были плодоносные деревья: яблони, груши, сливы, вишня. У дома хозяйка разбила восхитительные клумбы с цветами, за которыми бережно ухаживала средняя дочка, Танечка.

Таня с огромной любовью и старанием поливала, полола, ухаживала за садом. А по утрам, открыв окно, вдыхала ароматы цветов и цветущих деревьев. Таня любила разговаривать с цветами, хвалила их, восторгалась вслух их красотой и изяществом. Иногда ей казалось, что цветы оживали, и она олицетворяла их со знакомыми людьми.

Однажды ей в голову пришла мысль объединить все цветы вместе, в единую клумбу, дав ей название «Клумба моей памяти». Таня подсадила еще цветы, и у нее получилось настоящее произведение искусства.

У самой калитки рос развесистый лопух, она дала ему имя «Сталин». Разговаривая с ним, Таня не переставала спрашивать: «Ну как ты смог допустить, чтобы началась война?! Зачем пришли к нам немцы?! Лопух ты, и есть лопух!».

Аккурат напротив него рос осот, он был колючим, дерзким, вызывающим и смотрел с ненавистью на лопух. Осот получил название «Гитлер». Таня злилась, глядя на него: «Что заставило тебя напасть на нашу Родину?! Чем ты руководствовался?!» – а потом обязательно добавляла: «Вот и смотрите друг на друга, лопух Сталин и осот Гитлер, договаривайтесь между собой, чтобы быстрее закончилась эта война. Живите, как хотите, а я за вами ухаживать не желаю».

Сирень получила название «Моя Дуняша», в честь подружки Дуни Комогоровой, что вышла замуж за Сергея накануне войны, а на следующий день проводила его на войну. В честь своей мамы Натальи она назвала черемуху. Она всегда знала маму молодой, цветущей женщиной, и черемуха у нее ассоциировалась, именно с мамой. Шиповник – это Саша, жених сестры Анны.

Летом Таня посеяла садовые ромашки, и когда они зацвели белым цветом, Таня назвала их подружками-говорушками, и ласково их окликала: «Вы мои хорошие, зацвели, невестушки».

С особой любовью она относилась к красному флоксу, что рос в центре клумбы. Название он получил «Мой папочка». Он казался Тане грустным, задумчивым и бесконечно родным.

Прямо под ее окном рос прекрасный гордый гладиолус, и назван он был в честь Таниного жениха, Владимира, он получал больше всего внимания и разговоров. В ответ гладиолус качал своим стройным стеблем, как бы соглашаясь с Таниными словами.

Подсадила она в клумбу красную розу, которая расцвела пышно и ярко, за что получила название «Мария» в честь подружки, Маши Головиной, которую увезли на работы в Германию. К ней Таня обращалась с такими словами:

– Ты, наверное, томишься на чужбине, вижу я по твоему цветку. Но красная роза стойкая и прекрасная, я верю, что ты возвратишься домой, мы встретимся с тобой и, как прежде, будем подругами.

На клумбе, выросли и распустились синие и белые колокольчики – это были ребятки, непобедимые. Казалось, будто они звенели на ветру и несли хорошие вести с фронта, предвестники скорой Победы. Был на клумбе и одинокий цветок-василек синего цвета. Немного подумав, Таня назвала его Гансом, в честь немца, который признался ей в любви с первого взгляда.

Поближе к концу июля неожиданно расцвел красный мак. Ветер надул семечко или птицы принесли – неизвестно, но цветок вырос на славу. Таня долго вглядывалась в его сердцевину и пришла к мысли, что это душа дедушки Федора Костюшкина, ей казалось, что он грустит о них, жалеет их, и это согревало душу.

Уже в августе прямо у окошек дома расцвели желтые цветы на высоченных стеблях, их посадила мать несколько лет назад. Таня не знала их названия, но этой юной фее цветов казалось, что они приносили разлуку и печаль.

Таня жила с этими образами, они скрашивали ее жизнь, разлуку с теми, кого она так любила. Девушка любила сидеть в тишине, наблюдая, как летают шмели, нежно опыляя цветы и нарушая тишину своим жужжанием. Цветы не боялись ни дождей, ни грозы, наоборот, они испытывали радость от теплых летних дождей, кланялись небу, солнышку. После дождя цветы были лохматыми и непричесанными, но умытыми и счастливыми.

Казалось, ничто не может нарушить идиллию природы, но иногда по улице топали немецкие солдаты, с треском проезжали мотоциклы. На дороге поднимались клубы пыли, неслась немецкая речь, да бряцанье автоматов. Да, война оставляла свой печальный след не только в душах людей, но и пыльный след на нежных цветах. Пыль мешала им дышать, цветы старались закрыться, но многие погибали, так и не распустившись.

Однажды мать с дедом Гришей случайно подслушали, как Таня беседовала с цветами, ласково называя каждый своим именем.

Дед спросил внучку: «Ты что, с цветами говорила, что ли? И они понимают тебя? Однако! Да, времена! Ну что ж, внучка, если это приносит тебе радость в душе и помогает, продолжай с ними общаться».

Ближе к концу лета к ним пожаловал незваный гость, полупьяный Васька Окунь. Он рыскал по селу в поисках самогонки. Увидев Таню через изгородь, он стал подслушивать за тем, как она разговаривала с осотом-Гитлером:

– Ах ты, Гитлер, ты зачем пришел на нашу Землю?! Распустил повсюду свои корни, шипы, так и хочешь всех уничтожить. Но ничего у тебя не получится, фашистская морда! Уничтожат тебя, даже не сомневайся!

Окунь, выслушав монолог, вышел из засады:

– Это ты кого назвала Гитлером, сорняк что ли? Да я сейчас уничтожу все твои цветы.

Он кинул винтовку на клумбу и стал яростно топтать цветы. Таня вскрикнула:

– Ах ты, пьянь поганая, что ты делаешь, ведь они живые!

А Окунь издевался над ней, рвал цветы на клумбе, бросал на землю и топтал. Таня вцепилась ему в руку, но он оттолкнул ее, но она вцепилась в руку зубами. Окунь взвыл от боли и с силой отдернул руку:

– Я убью тебя, дура ненормальная!

На крик прибежал дед Гриша, который услышал странный шум во дворе. Он увидел, как Окунь таскает Таню за волосы. Дед схватил винтовку с земли и наставил на Ваську:

– А ну, пусти ее, иначе пристрелю, как собаку!

– Дед, ты в своем уме? Я полицай, и нахожусь при исполнении, немедленно положи винтовку на место. За что, за цветы хочешь убить меня?

– За внучку, за цветы, за твои деяния!

– Ты что, дед, стрелять умеешь?! – закричал Окунь.

– Да умею, на первой мировой воевал, и таких, как ты, немало положил. Если внучку сейчас не отпустишь, и тебя положу. Раз… два…

Окунь понял, что дед не шутит, и отпустил Таню.

– Ладно, дед, хватит шутить. Застрелишь меня, тебе несдобровать, отдай винтовку по-хорошему, и разойдемся.

Тут подбежала Наталья и увидев, что дело зашло далеко, не смогла не вмешаться:

– Давайте уберем эту винтовку и зайдем в дом, я вам, мужики, бутылочку поставлю.

Окунь обрадовался:

– Это хорошо, я давно об этом мечтаю. Молодец, Наталья, поняла, что мужиков надо мирить с бутылкой.

Дед Гриша добавил более миролюбиво:

– Винтовку я тебе отдаю, но больше не дури так.

Ведь я рассказать могу коменданту, а я хорошо говорю по-немецки, выучил с первой мировой.

– Нет, дед, ты никому не рассказывай об этом, я тоже молчать буду.

От самогонки дед Гриша отказался, сославшись на здоровье. Окунь налил себе полный стакан, выпил, крякнул и забалагурил о Тане:

– Какая невеста, в обиду себя не даст, так вонзила зубы мне в руку, глаза чуть не вылезли. Подожди, я еще свататься к вам приду попозже, – ухмыльнулся Васька, глядя на Наталью.

– Ладно, Василий, сейчас не время для сватовства, ступай домой, а нам нужно дела по хозяйству делать, – ответила ему Наталья.

Окунь закинул винтовку за плечо. Недопитую бутылку сунул в карман и отправился из дома на улицу. Проходя мимо Тани, которая наводила порядок в цветах, после погрома.

– А за цветами на свою свадьбу я к тебе приеду, нарвешь цветов для меня? – спросил Васька Таню.

Таня ничего не ответила, на ее глазах были слезы, ей было больно и обидно за растоптанные цветы, которые пострадали от плохого человека. Она долго поправляла чудом сохранившиеся цветы, говорила с ними, просила прощения. Цветочки оживали, вставали, поднимали опущенные головки.

Однажды Наталья решила сходить в лес за брусникой и взяла с собой Таню. Осень только наступила, солнце еще было высоко, и дни стояли теплые. Направились они к болоту, в окрестности Коломена, где были брусничные места. В руках у матери было ивовое лукошко, сплетенное Федором ей в подарок. Наталья собирала ягоду прямо в лукошко, Таня собирала в кружку, затем тоже ссыпала в лукошко.

На голове Тани была повязана косынка, которую подарил ей Володя, она ей очень шла. Наталья, залюбовавшись дочкой, сказала: «А ты у меня красивая невестушка стала, на выданье! Война закончится, вернется твой Володя, и выйдешь ты у меня замуж. Хочется дождаться твоего счастья». Таня заулыбалась ей в ответ, на душе сделалось светло и радостно от этой беседы с мамой.

Они ходили по своим местам, и лукошко было уже почти полное. Солнце перевалило за полдень, Таня предложила присесть под калиновый куст и перекусить немного. Наталья есть отказалась, она решила собрать лукошко до верха, пока дочка отдыхает.

Таня залюбовалась калиной, которая гроздями свисала с кустов, ягодки напоминали красный жемчуг. Она развязала свой узелок, достала краюшку хлеба, кусочек сала, яйцо, немного зелени и фляжку с водой. Вдали мама кричала: «Ау, доченька!» Таня ей вторила: «Ау, мама, я здесь!»

И вдруг рядом с Таней раздался мужской голос, она вздрогнула и буквально прижалась к дереву. Под треск сучьев и валежника, прямо на нее вышел мужик с заросшей щетиной на лице, на нем была старая потертая гимнастерка, старые сапоги, рваная фуфайка, на голове пилотка. Он приглядывался к девушке:

– Ты как здесь оказалась, красная шапочка? – спросил он ее и уставился какими-то безумными глазами. – Да у тебя еще закуска и фляжка имеется, это хорошо. Но сначала я очень хочу тебя, у меня давненько не было такой цацы.

Таня с ужасом отпрянула от него, схватила корягу и прошептала:

– Только попробуй, тронь меня. Я убью тебя, чего бы мне это не стоило.

– Ах, мы еще и зубки умеем показывать! Ну ничего, не таких обламывали.

Он протянул руку к ее груди, Таня больно ударила его по руке, но тут из кустов вышел еще один такой же дядька:

– Ты добычу, смотрю, поймал неплохую.

– Помолчи, Косоротый, это моя добыча, посиди пока перекуси, а я позанимаюсь с девахой, потом можем и поменяться.

Таня старалась защитить себя, она брыкалась, кусалась, мотала головой, он зажал ей рот, но в один момент она укусила его так, что он отпрянул и тут Таню прорвало, она стала кричать, что было мочи. Мать сразу же услышала и через две минуты оказалась рядом.

Наталья закричала:

– Что здесь происходит? Я думала, что на мою дочь напал медведь, а здесь, как я погляжу, двуногие защитнички нашей Родины на девушку набросились с голодного края.

Она сходу вцепилась в шею нападавшего на Таню. Никто не ожидал такого поворота событий от женщины, Таня подбежала к матери прижалась к ней:

– Пойдем отсюда быстрее, мне противно, – сказала она матери.

Наталья, защищая свою дочь, вышла вперед, грозно раскрылила руки и прохрипела:

– Если кто-то из вас после того, как мы пойдем, попытается причинить нам зло, вас из-под земли достанут и сотрут в порошок, мрази. Мы партизанам помогаем, сами живем под немцами, да еще и от своих будем горе терпеть! Давайте, мужики, по-хорошему идите своим путем, разойдемся по-мирному.

Отвязав свой туесок с едой, она отдала им:

– Всем сейчас трудно и вам не сахар, понимаю, но приносить страдания своим – это высшее преступление.

Она взяла Таню за руку, и они быстро пошли по дороге домой, не оглядываясь. Только у Коломена они остановились и перевели дух.

– Это, дочка, были дезертиры, которые бежали от войны в леса, и таких, похоже, сейчас немало, поэтому нужно быть осторожными, в лес без ружья, пожалуй, ходить не надо.

Дома они рассказали все деду Грише. Он поругал Наталью за то, что пошла в лес:

– Сейчас там много дикарей болтается, тут и до беды недалеко.

– Вот ты, тять, говоришь, страшно в лесу, а сам же говорил, что в случае чего уйдем в лес жить, как же мы будем там жить тогда?

Дед невольно улыбнулся:

– Это совсем другое дело, мы будем жить большой коммуной. Если что, будем отбиваться от таких все вместе. А когда мы едины, мы непобедимы! Коллективный дух сплочения – это такое оружие, от которого все меркнет. Выстоим!

Кончалось лето 1942 года. Все жили в тревоге и предчувствии чего-то страшного. Мужиков в селе практически не было, все работы в поле и дома ложились на стариков и женщин, поэтому многие давно избавились от коров и лошадей. Картошку Наталья Григорьевна убрала в начале сентября, заложила на зиму в погреба.

По приказу немцев частично засевались поля, держали свиней и телят, люди работали на немцев неохотно, их сгоняли на эти работы силой.

В лесу было очень много окруженных бойцов Красной Армии, которые наведывались в село за продуктами.

Людей часто сгоняли к комендатуре, где зачитывали приказы и распоряжения немецких властей. Вдали слышались взрывы, особенно в стороне железнодорожных путей. По разговорам было ясно, что это партизаны пускали под откос эшелоны немецкой армии. А также громили комендатуры, уничтожали немецкие гарнизоны, отряды немецких солдат и офицеров.

Немцы решили ужесточить свои действия во всех населенных пунктах, так как успехи партизан приводили их в ярость. Они зачитывали все новые приказы, разбрасывали листовки с угрозами, жестоко наказывали за любую провинность, особенно за пособничество партизанам.

Сообщения о больших потерях в Брянских лесах стали известны командованию Немецкой армии. Для наведения порядка было разрешено применять все карательные меры. Над селениями, близкими к Брянскому лесу, стали сгущаться тучи.

В конце концов, немцы приняли решение уничтожить многие деревни, так как именно вокруг них концентрировались партизанские отряды. Решение было принято в штабе командования, в Брасово. Сроки уничтожения деревень держались в строгом секрете, но информация просачивалась. Люди стали жить в еще большей тревоге, ожидании беды. Они стали готовиться к возможному побегу в лес.

К такому исходу готовились и в семье Натальи Григорьевны, под руководством деда Гриши. Старики были озабочены тем, куда податься в случае бомбежки села. Однажды вечером, сидя на завалинке у дома деда Гриши, где собрались дед Сибиль, дед Борма, Трофим, шел разговор о жизни, о войне. Дед Гриша спросил у Трофима:

– Вот ты, родственник старосты Колтуна, что-то ты все же слышал от него? Собираются ли немцы расправиться с нами, с нашим селом?

Трофим, не скрывая, ответил:

– Да говорят они о том, что надоели им партизанские подрывы, они их больно допекают. Ряды партизан в последнее время заметно окрепли.

– А при чем тут мы?

– А при том, что подкармливаем мы партизан, помогаем им всем, чем можем. Думаешь, они дураки, не догадываются, что все идет от сельских жителей? И не будут они разбираться, мирные мы жители, или пособники партизан, будут бить по всем сразу, без разбору.

– Что же нам предпринять? Нужно обсудить, пока мы все вместе собрались, может в последний раз – неизвестно что будет с нами завтра.

Молчавший до сих пор дед Сибиль проговорил:

– Вот и подадимся к партизанам, поживем в их лагере.

– Да что ты болтаешь! – возмутился дед Гриша. – Ведь мы не одни, за нами старухи, женщины, дети, внуки сопливые. Партизаны воюют, им не до нас, а мы будем для них обузой.

В разговор включился дед Борма:

– Ситуация складывается не в нашу пользу, если мы сегодня не примем правильное решение, завтра будет поздно. Я предлагаю начать незамедлительно в лесу рыть землянки, но хватит ли нам сил для этого? И кто нам может помочь?

– Кто нам поможет? Пригласим медведя, помнишь, которого ты гонял вдоль реки по лесу? Давай пригласим его, пусть роет нам, – пошутил дед Гриша.

– Сами будем копать и строить, – так решили старики, – завтра же приступаем к исполнению и никаких разговоров об этом, чтобы информация не дошла до старосты.

Вечером дед Гриша объявил своей семье о том, что завтра нужно быть готовыми на случай возможного побега из села. Готовить узлы с одеждой, кухонной утварью, еду. Все, что есть съестное, будем прятать в ровки, которые будем рыть вокруг дома.

Каждый день старики и женщины, что посильнее ходили рыть землянки, готовились заранее к переселению в зиму, а это было страшно, ведь зимы здесь бывали холодные и морозные.

На следующий день, действительно, пошли серьезные слухи о возможной бомбежке села или о его сожжении. Люди в тревоге собирали вещи в узлы и ждали момента побега.

В ночь на 27 сентября 1942 г. – Таня очень хорошо запомнила это число – ей приснился жуткий сон, якобы над их домом кружила черная, большая птица, она громко кричала, в этом крике ясно слышалось: «Ух! Ух! Я вас всех сожгу!». Из клюва вырывалось яркое огненное пламя и летело в окно дома. Таня проснулась в поту, испуганно огляделась по сторонам и сказала: «Слава Богу, что это был лишь сон».

Мама возилась у кухонной печи, что-то варила к завтраку. Дочь тихо подошла к ней, села рядышком и поведала ей свой странный сон.

– Черная птица приснилась, это не к добру, это плохое известие, она принесла всем нам весть и вещует через тебя, доченька, – промолвила напряженно мать. – Не зря вокруг только и говорят о том, что немцы уничтожат наше село, сожгут наши дома.

Ближе к завтраку появился дед Гриша, послушав о вещем сне, он согласился с высказываниями Натальи и добавил, что у него под сердцем ноет постоянно, это не к добру.

– На днях один знакомый полицай поведал мне, что нашему селу вот-вот будет крышка. Допекли партизаны немцев, а следы ведут к селу. Возле него партизаны крутятся, кормятся. Поэтому хотят фрицы стереть его с лица земли. Будьте готовы ко всему и сидите на узлах и чемоданах.

– Тять, а может, все-таки это только слухи? Может, они хотят нас запугать, чтобы партизан отвадить от села? Бог не должен допустить такой несправедливости.

– Бог, конечно, с нами, но, как говорится, Бог – Бог, но сам будь не плох! Легче немцам от гибели нашего села не станет, им не понять, что наши партизаны будут бороться до победного конца. Но фашисты на то и есть фашисты, и, судя по всему, они погубят наше родное село, так что будьте готовы ко всему, и чует мое сердце, что это произойдет совсем скоро.

Дед как будто в воду глядел. На следующий день утром Таня вышла в свой сад прибрать клумбу с осенними цветами. Откуда не возьмись, явился Васька Окунь:

– Тань, ты вот со своими цветиками возишься, а тут сейчас начнутся такие цветики, мама не горюй! Позови быстрее мать, деда, есть важные вести.

На крыльце показалась Наталья Григорьевна:

– Что тебе нужно, Василий? Говори быстро, а то я тороплюсь.

– Принеси стаканчик самогонки. Ты меня всегда угощала, поэтому я начал обход села с твоего дома. Сегодня с часу на час немцы будут бомбить наше село, а затем сожгут. Я знаю, что говорю, недаром я в полиции служу. Немцы покинули село Глинное первыми, приказ был отдан и осталось привести в исполнение. Алеха Колтун тоже погрузил свое барахло на телегу и подался из села в Любожичи.

– Почему в Любожичи?

– А потому что с Любожичей, с верхнего берега Десны, немцы будут стрелять по Глинному из орудий. Собирайте свои вещи, оповестите всех и бегите в лес.

Пока то, да се, в небе над ними уже стали лететь снаряды со стороны Любожичей. Один снаряд упал и разорвался в центре села, в районе школы.

Окунь моментально исчез, как будто его и не было.

Наталья забежала в дом и нечеловеческим голосом закричала своим дочерям:

– Хватайте узлы и бегом на улицу, к лесу. Дочери схватили по узлу и по команде оказались на улице. Наталья за руку тянула младшую Машеньку, побежали, как было уговорено, к лесу. На улице со всех сторон бежали люди, в руках они несли только то, что смогли взять в руки, в голове было одно: как спасти свои жизни, ведь пришла страшная беда.

Над головами пролетали снаряды, то тут, то там слышались взрывы, горели дома, люди были в панике. Раздирали сердца и души рев коров, визг свиней, лай собак. У некоторых домов голосили отчаянно бабы. Не все знали о бомбежке, не все успели выскочить на улицу, сгорели заживо в домах. Металась у своего дома Акулина, у нее дочка осталась в доме.

Наталья с дочками встретила деда Гришу с бабкой, и они побежали вместе к лесу. Пробегая через центр села, увидели, как полыхает школа, в ограде лежит мертвый Митроха, работник школы. Рядом в огне была церковь. Сердца людей обливались кровью при виде этого чудовищного пожарища. Снаряд попал в колокол, он гулко зазвенел и упал на землю. Неподалеку от церкви они увидели отца Александра. Он поднял руки к небу и взывал о помощи, справедливости, крестясь и молясь богу. Наталья крестилась, глядя на отца Александра.

Вдруг она вспомнила и вслух проговорила:

– Господи, я же не взяла свадебную рубашку Ивана, я ж совсем забыла о ней, она лежит на Божничке.

Это услышал дед Гриша.

– Наталья, ты в своем уме?! О чем ты думаешь?! Бог с ней, с рубашкой, самим бы нам остаться в живых!

– Мамочка, где лежит рубашка? Я сбегаю за ней? – уверенно заявила Таня. – Соберу еще фотографии, которые я забыла взять, мне они очень дороги.

Таня повернула и побежала назад к своему дому. Наталья, опешив от такого решения дочери, вскрикнула: «Вернись сейчас же, я кому сказала!»

Но дочь была уже далеко и не слышала мать. Таня бежала, не замечая разрывов снарядов, пожаров. Ей хотелось застать свой дом целым и невредимым, еще разок побывать в родном и любимом месте, где она родилась и выросла, где ей был знаком каждый кусочек земли, где она была счастлива. Она ничего не боялась, бежала без страха и знала, что с ней ничего плохого не случится.

Подбежав к дому, она увидела, что горит сарай, огонь перебросился на дом, горела крыша, со стороны сарая валил дым. Первым, на что Таня обратила внимание, была ее цветочная клумба, которой уже не было, все чудовищно уничтожили летящие снаряды. Постояв у клумбы, Таня влетела в дом, но, обернувшись, она увидела бегущую за ней мать и не дожидаясь, она юркнула в сенцы. Из комнаты уже валил черный дым, разъедал глаза, но зная все в доме, она мгновенно оказалась у красного угла божницы, схватила рубашку отца, почувствовала, как с тревогой смотрела на нее Божья Матерь с иконы. В голове мелькнула мысль о том, как же мы забыли про икону. Она быстро сняла икону, сунула ее за пазуху. Затем подбежала к своей кровати, сунула руку в матрас, в потаенный карман, фотография ее любимого Володи была на месте. Она сунула ее к сердцу, в карман, и стала пробираться к выходу. Изба уже вовсю полыхала, ничего не было видно, но Таня была с иконой и знала, что с ней ничего не случится. На улице рыдала мать:

– Спасите, люди добрые! Доченька моя, где же ты?! Выходи быстрее, я жду тебя.

Таня выскочила вся черная, волосы были в гари, но сама она была жива и невредима. Мать схватила ее за руку, и они вместе снова побежали к лесу. Отбежав на безопасное место от дома, они обнялись, прижались друг к другу и горько зарыдали в голос. Наталья сильно переволновалась за Таню и не могла успокоиться, она чуть не лишилась ее, в считанные секунды дом обвалился и полыхал ярким пламенем.

– Мама. Я спасла не только папину рубашку, но я взяла икону Божьей матери.

Про фотографию Володи она промолчала. Это была ее тайна.

– Ты же могла сама погибнуть. Но тебя Господь хранил, ладно, слава богу, все обошлось.

Дед Гриша с волнением ждал их у перехода через реку. Он недовольно проворчал, что неразумно вот так бегать, может накрыть в любую минуту.

Люди со скарбом тянулись потоком в лес, сзади полыхало их родное село их дома, их жизнь. Впереди был лес, холод и неизвестность. Со всеми вместе шел отец Александр с семьей. Он то и дело оглядывался и молился, молился. У него была заимка в пяти км от села, она так и называлась Поповское, там был его родовой дом. Как рассказывала его дочь Ольга, отец Александр строго решил жить рядом с церковью, с народом, в селе Глинное.

Где-то недалеко с тревожными криками печально пролетел клин журавлей. В конце октября журавли улетали в теплые края, они прощались с родным краем до весны. Люди, печально понурив головы, шли клином в лес, к неизвестным местам, но в душе они надеялись, что это ненадолго, временно, и они обязательно вернутся.

Бомбардировки села прекратились, немцы успокоились. Село было сожжено, приказ на уничтожение выполнен. По деревне прошли полицаи, они подожгли все оставшиеся дома. Сгорело 235 домов и только два дома уцелели у самой реки на лугу. Село исчезло, но осталась память о нем в сердцах людей, остался дух народа – его немцам было не истребить, не выжечь огнем. Осталось желание выжить, победить и выгнать проклятых фашистов с родной земли.

Люди пришли к землянкам, которые они вырыли заранее, предполагая, что их может ожидать, теперь они поселились у реки Неруссы. Впереди была зима, холодное и голодное время 1942-1943 года.