Текст книги "Рваный камень"

А-а-а, думаю, подруга! Вот ты и попалась! Принесла в подоле родному мужу от чужого мужика. Мол, пользуйся на здоровье, муженёк, лелей, тетешкай, расти, и воспитывай чужого ребятёнка. Вот они отгадки на мои вопросы, на мои сомнения, – женщина прервала воспоминания, окинула взглядом двор: что-то изменилось вокруг, отвлекло от разговора.

Это вернулась сорока, уселась на забор недалеко от бабушки, крутила головой, нервно металась по штакетинам, но не стрекотала.

Гусак сместился в тенёк к брёвнам, тоже хозяйским глазом проверил обстановку во дворе.

За гусаком подтянулись гуси с гусятами, принялись щипать траву почти у ног старухи.

Кошка продолжала спать. Зато появились новые слушатели. Есть с кем поделиться наболевшим. Тем более, бабушка настроилась выговориться до конца.

Убедившись, что всё во дворе обыденно, в норме, продолжила прерванный рассказ:

– Во-о-от, я и говорю, – на этот раз обратилась к гусыне, которая выбирала место, где бы сесть, топталась против старухи, по родительски мягко, настойчиво и требовательно сзывала разбрёдшихся по двору гусят.

– Да, вот и говорю: Танька-то, Танька, лучшая подружка, поняла, что я догадалась, кто отец ребятёнка. Прямо, стлалась передо мной, задабривая, а в глаза поглядеть – ни-ни! И настороженная вся, взведённая, будто перед дракой. Кажется, вот только тронь – вскочит, подпрыгнет, кинется с когтями в лицо. Но я виду не подала и повода не давала: что ж я – халда деревенская, чтобы тут же сопернице волосы рвать, окна бить? Я смекнула в тот раз, что скандал – это лишнее. Только людей насмешишь. А это мне надо? Нет, конечно. Вот и решила я отомстить умно, но так, чтобы чертям тошно стало. И Таньке заодно. Всё ж таки я не только красотой выделялась, но и умишком бог не обидел. Так-то вот.

Ага. Виду не подавала, улыбалась, поздравляла роженицу, общалась с товарками, всё как положено. Но план уже имела.

А тут сенокос в то лето подоспел. Всех колхозников на луга отправили. Даже доярок после дойки прямо с фермы грузили в машины и увозили. Правда, обедом кормили на лугу, и к вечерней дойке привозили обратно.

Я дежурной была в тот день, не поехала на луга. Домой с фермы забежала на минутку, чтобы по хозяйству это…

Глядь, а за плетнём Танькин муж, бригадир тракторной бригады Валентин Савостин на меня смотрит, любуется.

– Красивая ты, Катька, – а сам облизывается, что кот мартовский. Ну, как и все иные мужики.

– Чего не на работе, не на лугах? – спрашиваю, интересуюсь, а сама мысль держу в голове.

– Танька поехала, развеяться захотела, а я с сыном. Спит сынок.

Халат рабочий на мне был. Я подошла к плетню, будто невзначай тот халат застёгивать-отстёгивать начала. Вроде как волнуюсь. И край халатика в сторонку, в сторонку, чтобы нога выше колена, чуть ли не по самую… ага. А сама краем глаз наблюдаю, что и как вести себя будет Валька. Но уже твёрдо знаю, чую, чую, что мой он будет, мо-о-ой! Что ж я, мужиков не видала, что ли? Все они на один манер – кобели.

А он засопел вдруг, глазки масляными-премаслянными стали. По-воровски глазищами по сторонам, и ко мне во двор прыг через плетень! Ну, думаю, подруга, вот и рассчитаюсь я с тобой, квиты будем. Бабский долг этим… мужиком красен. И своему муженьку ответ: как ты меня празднуешь, так и я с тобою считаюсь. А как же: он скурвился, а я при нём святой буду? Хотя, это у него с Танькой грех, а у меня расплата с неверными мужем и подругой. Какой же это грех? Это ж торжество справедливости! Во как!

Да-а, понравились мне его прыжки через плетень, чего уж говорить. Вроде даже слаще, чем со своим Колькой. Главное в этой ситуации, что кровь гоняет сильно, мандраж и волнение, как… Риск, одним словом. И хочется, и боязно, оттого ещё больше охота.

Наверное, года четыре прыгал ко мне Валька, если не больше.

Родила я не по семейному плану, чуть раньше, чем с мужем договаривались, чем дом обустроили. Но я-то знаю, что Колька здесь не причём. Тут мой план сбывается: начала я мстить подруге и соседке. Пусть знает, курва: за мной не заржавеет.

А муж? А что муж? Он, не хуже петуха-дурака. Бегал по деревне, радовался, всех угощал: мол, сына жена ему родила.

«Радуйся, радуйся, дурачок, – себе думаю. – За плетнём тоже радуется такой же горе-родитель».

А потом через год и дочурку родила. А Колька снова радуется! Вот дурак! Я же говорю: что в курятнике, что в жизни – всё едино. Откуда знать петуху кто топтал его курицу? – снова ироничный смешок слетел с губ старухи.

– Прости Господи, – бабушка повела кистью перед ртом, изображая крестное знамение. – Ну, это с соседкой. Вроде как рассчиталась, наказала подругу. Ну, и мужу показала, кто в доме голова, и как семейную жизнь налаживать надо.

А вот ещё и с сестрой что было… – рассказчица снова прервалась, в который раз оглядела двор.

Гуси к этому времени сморились на жаре, дремали стайками. Лишь гусак ещё бодрствовал, ревниво следил за петухом, когда тот приближался к гусям. Выгибал шею, шипел, шёл в наступление на кочета, расставив крылья, махал ими, отгонял.

Сорока добралась-таки до куриного корыта, в спешке клевала корм, воровато оглядываясь по сторонам, прыгала, готовая в любое мгновение к любой неожиданности.

– У-у-у, воровка, – старуха хотела замахнуться палкой на птицу, закричать, но боялась вспугнуть уснувшую домашнюю живность, не осмелилась нарушить благоговейную тишину во дворе, и потому лишь шипела не хуже гусака:

– Нет, чтоб жуков жрать на картошке, так она на готовенькое, лишь бы своровать. У-у, глаза б мои не видели тебя, сволочь! На чужое падка, негодница!

Однако оставила в покое сороку, смирившись.

– На чём же я остановилась? – бабушка напряглась, вспоминая. – А-а, вспомнила.

Сестра моя младшая на год, Светка, замуж вышла за офицера. Как раз через год после меня.

– Я, – говорит, – офицерша! А ты, Катька, в навозе да в мазуте всю жизнь ковыряться будешь.

Задело меня: обидела родная сестра. Однако, виду не подала. Стерпела. К тому времени уже науку постигать начала, с соседкой да мужем своим рассчитывалась. А сама думаю: откуда тебе знать, офицерше, что в день свадьбы твой офицерик мне под юбку в сенках лазил, за титьки лапал, лез целоваться, пьяно плакал?! В кладовку волок, упрашивал. Говорил, мол, если бы меня раньше встретил, то… э-э-э, да что говорить!

А Светка на каждом шагу мне по глазам била:

– Офицерша я! А ты, хоть и красивая, да несчастливая! Доярка и жена тракториста!

Ладно, думаю. Опыт уже есть, квиты будем, офицерша занюханная.

Как-то летом приехали они в гости. С дитём. А у меня уже двое своих ребятишек было.

В первый же день Светка сына на руки, да побежала по деревне хвастаться. Моя ребятня за ними увязалась. Ну-у, а мы с зятем дома остались. Чего уж скромничать? Он рад, и мне отомстить надо родной сестре, проучить офицершу, чтобы впредь нос не задирала.

Да-а, тайком миловались мы с ним половину их отпуска. Потом Светка что-то заподозрила, скоренько так уехали, не догуляв. Правда, больше с мужем не приезжала: всё с сыном да с сыном. И перестала кичиться офицерством, – старуха замолчала, сбросила с подола кошку, встала.

Снова закудахтала курица, слетев с гнезда. Ей тут же вторил петух.

– Я ж говорю: дурачьё мужики. Чего ты радуешься? У-у-у, бестолочь! – бабушка замахнулась палкой на петуха. – Что в курятнике, что в жизни – одно и то же: что ни мужик, то дурень. Тьфу!

Лето.

Бранилась старуха, кудахтала курица.

На колени, Иван, на колени!
Рассказ

Разрешите представиться:

– Ваня!

Нет, не так.

– Иван!

Вот, сейчас правильно, и, главное, солидно: Иван! И-ван! Иван Андреевич Иванов.

А как иначе, если я заканчиваю первую четверть одиннадцатого класса. Ещё немножко упереться, и, здравствуй, взрослая жизнь! Впрочем, я и теперь взрослый. Даже паспорт тому подтверждение.

Если с фамилией всё понятно и ясно, то вот с именем и отчеством история отдельная. На всякий случай поведаю.

В папином роду с незапамятных времён прижилась одна традиция: в каждой семье в поколении Ивановых мальчикам надо давать имена Ивана или Андрея. Можно, конечно, и другие имена, если ребятишек много. Но уж у Ивана обязательно должен быть сын Андрей, а у Андрея – сын Иван.

Наша семья свято чтит традицию Ивановых: папа – Андрей Иванович, я, его сын – Иван Андреевич. Так было до, так будет и после. Традиция, однако.

А ещё, моя мама – Ирина Николаевна, филолог и директор школы, в которой и учится её неслух и оболтус, то есть я. И младшая сестрёнка Анечка тоже. Правда, она в пятом классе постигает прелести дочери начальника общеобразовательного заведения.

Вот уж кому не позавидуешь, так это детям учителей и директоров школ. На себе испытал, на собственной шкуре выстрадал.

А папа – фермер. Андрей Иванович Иванов – фермер в нашем районе, и, прошу заметить, не из последних по успехам в сельском хозяйстве и вообще в бизнесе. А то! Мы, Ивановы, такие!

Вынужденно сделаю отступление, чтобы пояснить немаловажные вехи в папиной биографии. И, соответственно, в моей тоже.

По преданию, как рассказывала бабушка, род Ивановых знаменит ещё и тем, что ведёт свою династию военных от потешных полков молодого царя Петра Первого. Так ли, нет, не знаю, но хочется верить. Ведь мои дедушка, прадедушка и прапрадедушка были офицерами Военно-Морского флота при царе, при Советской власти и в современной России. Факт достоверный. Подтверждают его фотографии солидных и серьёзных военно-морских офицеров в семейном альбоме. И целая коллекция офицерских кортиков – пять штук! досталась мне в наследство от папиного папы, а моего родного дедушки и полного тёзки капитана первого ранга Иванова Ивана Андреевича. А ещё есть затёртый временем и выцветший во многих местах Наградной лист бомбардира Ивана сына Андрея Иванова и медаль «За защиту Севастополя 1854 – 1855 гг.»

Вот и думай тут…

Так вот, о моём папе.

После распада Советского Союза, а за ним и Советской армии командир ракетного крейсера Черноморского флота капитан первого ранга Иванов Иван Андреевич не изъявил желания служить иной стране – Украине, и был переведён военным комиссаром к нам в районный центр. С понижением в должности. Но выбора не было. Так Ивановы оказались здесь, в одном из райцентров Алтайского края.

Чуть больше семнадцати лет назад на побывку к родителям с Северного флота, из Мурманска прибыл двадцатипятилетний бравый «каплей», то есть, капитан-лейтенант Иванов Андрей Иванович – командир боевой части на подводной лодке.

И надо было такому случиться, что в это же самое время получила назначение к нам в район, в нашу школу на должность учителя русского языка и литературы выпускница Барнаульского педагогического института красавица Ирина Николаевна Боброва.

– В форме! Золотые погоны! – захлёбываясь от восторга и восхищения, поведала мне по большому секрету мама. – Отпад!

И это говорит филолог?! Чему их учат в институтах?

После маминых откровений я обратился к папе за разъяснениями.

– Сынок, женщины правят миром, – загадочно ответил на мои приставания папа.

Как бы то ни было, но они поженились. Правда, ехать на Север мама категорически отказалась. Чем мотивировала свой отказ? Не знаю. А вот папа уволился из армии, переехал в райцентр, занялся сельским хозяйством.

И это потомственный военный, кадровый и перспективный офицер-подводник?!

Может и правда, что женщины правят миром?

Выходит, я действительно ничего не понимаю в семейной жизни. Об этом мне с удивительным постоянством твердят мои родители. Пусть будет так. Меня пока всё устраивает.

Однако не очень устраивало моего дедушку.

Незадолго до смерти он взял с меня слово продолжить династию Ивановых.

Да я и сам с превеликим удовольствием!

– Кодекс офицерской чести предполагает, что обещание, данное даме или в её присутствии, обязательно для исполнения, – капитан первого ранга еле заметно кивнул в сторону бабушки, которая сидела рядом с непроницаемым лицом заговорщика.

– Это – как клятва, – прямо и откровенно подытожил нашу беседу дедушка и крепко пожал мою руку.

Вместе с ним мы выбрали моё будущее военно-морское училище в Питере. Не возражаю! И уже усиленно готовлю себя к воинской службе. Традиции династии Ивановых надо чтить!

Кстати, дедушка и бабушка меня понимали, как никто другой. Но, к величайшему горю, их уже нет.

Два года назад на похоронах дедушки, я слышал, как бабушка шептала у гроба:

– Не скучай там, я не задержусь здесь. Без тебя мне жизни нет.

Я, дурак, скептически отнёсся к этому. Мол, откуда она знает, когда будет умирать? Ведь читал, что не дано человеку предугадать свою кончину. Да и она такая бодренькая старушка, ни на что не жаловалась.

Однако ровно через три месяца после смерти дедушки мы похоронили и бабушку. Выходит, она знала?

Ладно, не буду больше о печальном.

Впрочем, придётся. Не моя в том вина.

Вначале лета, в июне, к нам в район стали прибывать беженцы с Донбасса из Украины. Почему и как такое могло случиться в наше продвинутое во всех отношениях время? Не знаю! Это не ко мне, хотя я пытаюсь разобраться и переживаю. Искренне переживаю.

К нам в класс пришла новая ученица Лена Бойченко. Небольшого росточка, веснушки-конопушки, голубоглазая. Ничего примечательного. Разве что лицо. Скорбное, усталое лицо. Я не видел, чтобы она улыбалась.

Слышал разговор моих родителей, что у Ленки маму убили. В мае месяце убили. Почти в центре города. Снаряд прилетел. С той стороны.

Папа – шахтёр. И ещё четверо детей. Ленка – старшая. Вот и приехали к нам, в район.

С глупыми расспросами хватило ума не приставать к новенькой.

Учится Лена так себе, между тройкой и четвёркой. Звёзд с неба не хватает. Тихая, уставшая. Мне иногда кажется, что она способна уснуть на уроке. И когда кто-либо пытается с ней заговорить о прошлом, посочувствовать, она замолкает, втягивает голову в плечи и старается уйти. Не только от разговора. Но вообще уйти, спрятаться где-нибудь. Мне её жаль.

А ещё в классе учится дочь главы администрации района Светка Ларина. Даже я понимаю, что она очень красивая. Одевается лучше всех девчонок. И не удивительно. Всё-таки надо знать, кто её родители. Статус обязывает. Красавица, одним словом. И учится очень хорошо. Практически лучше всех. Моя мама часто ставит её мне в пример:

– Родителям Светланы Лариной не стыдно за свою дочь, в отличие от твоих родителей, – обиженно и скорбно произносит она всякий раз, когда я получаю не очень хорошую оценку или когда моё поведение «выходит за рамки приличия». Опять-таки по выражению директора школы и по совместительству моей мамы.

Я, конечно, стараюсь соответствовать её чаяниям. Но, как-то так получается, что не всегда получается. Вот как замысловато, зато, правда. Уж как есть.

Вокруг Светки всегда вьются девчонки, в рот заглядывают. Мальчишки не обделяют вниманием. Кроме меня. Честно! Вижу и понимаю, что красавица и умница, а вот, поди ж ты… не впечатляет.

«Не лежит душа», – сказала бы моя бабушка. Она знала толк в таких делах, судя по всему.

А тут Ленка, беженка…

Пацаны стали больше уделять внимания ей, а не Светке. И как-то так ненавязчиво, без приставаний, не поддевают по-дурацки, как иных девчонок, не отпускают в её сторону наивных и глупых шуточек, не обижают, а, напротив, вроде оберегают. Вот уж никогда бы не подумал, что наш брат может быть галантным и заботливым.

Это устраивало далеко не всех в противоположенном лагере, в девчачьем.

Обстановка в классе накалялась не по дням, а по часам. Что-то должно было произойти. Конец четверти стал временем «Ч», когда в полной мере и должен проявиться момент истины. Вот-вот мы разойдёмся на каникулы по своим домам, квартирам, разъедемся по бабушкам-дедушкам. Упущенное время может сгладить остроту момента.

Классический вариант! Таких историй куча и маленькая тележка. Открой интернет и наслаждайся неисчислимым количеством подобных примеров. Об иных, наиболее резонансных, трубили или трубят средства массовой информации. Даже заводили уголовные дела на некоторых фигурантов. Они на слуху. Но представить себе не мог, что сам стану участником и главным действующим лицом. Всегда казалось, что я «над» этим, выше. Да и мои одноклассники не такие, а мудрее тех, воспитаннее, человечнее, наконец.

«Блажен, кто верует», – сказал бы мой дедушка Иван Андреевич Иванов. Он умел предвидеть. Голова!

Вчера на последней перемене ко мне подошли наши парни, мои одноклассники.

– Ваня, идём после уроков в посадки за домом культуры. Светка новенькой «стрелку забила». Разборки будут.

– Чего так? – не сразу понял я.

– Жаба давит, – зло плюнул мой лучший друг и товарищ Толька Жданов.

– Бабы, одним словом, – циркнул сквозь зубы Федька Коновалов, потом, помолчав немножко, сделал философское заключение:

– Дуры деревенские.

– Помешать надо, если что, – добавил Сергей Назаров.

Да, стоит сказать, что в нашем классе только четверо парней. Все остальные девчонки. «Бабье царство», – иногда шутит Толька.

Мы немножко замешкались в школе, опоздали. Не рассчитали, что наши одноклассницы такие резвые.

Когда подошли, девочки стояли кругом. Внутри, растрёпанная, сверкала глазами Ленка.

– Стоять! – приказала нам Светка. – Не лезьте не в свои дела! И не вздумайте снимать на телефон или фотографировать, – предостерегла на всякий случай.

Выходит, понимала, что дело её не правое.

Мы приблизились вплотную и замерли.

Все были возбуждёнными. Видимо, до нас прошла всё-таки потасовка.

– Ну, вы чего тут? – первым не выдержал Федька. – С жиру бесимся или мозги от учёбы клинят?

– Заткнись! – одёрнула нашего товарища Надька Керн, лучшая подруга Светки, дочь председателя комитета по экономике района, и тут же переключилась на новенькую:

– Так ты поняла, чмошница? Здесь мы устанавливаем законы. Мы! А ты – никто и зовут тебя никак! Сопи тихонька и радуйся жизни, лахудра.

– Да что с ней говорить? Может она думает, что здесь пред ней на цыпочках будут ходить? – вставила свои «пять копеек» маленькая худенькая Зинка Озеранцева. – Ага, сейчас, вот только разуюсь, – она кочетом прыгала перед Ленкой, махала ручками.

– Отойди, – Светка отодвинула Зинку в сторону, встала перед новенькой, вперив руки в бока, сверлила соперницу уничижительным взглядом. – Говори!

– Я знала, я чувствовала, что разговор будет, – откинув растрёпанные волосы с лица, заговорила Ленка. – Что ж, я дура, что ли? Не понимаю, да?

– А кто ты? – перебила её Надька. – Дура и есть. Вон, учишься через пень-колоду.

– Не мешай, – одёрнула подругу Светка. – Пусть говорит, а мы послушаем. Может быть, прослезимся.

– Да я… да я… – Ленка вытерла под носом рукавом, захлюпала, – после школы с малышнёй, накормить, постирать…

– На жалость не дави! Давай по существу! – прокурорским тоном потребовала Светка.

– Да пошла ты… – Ленка решительно оттолкнула в сторону Светку, сделала попытку выйти из круга.

И в этот момент Зинка с разбега прыгнула ей на спину, сбила с ног. На помощь Зинке кинулись ещё несколько девчонок. Образовав кучу малу, верещали, кричали, матерились по-мужски – страшно.

Мы с парнями принялись раскидывать девичьи тела. Но не тут-то было. На нас, словно по команде, набросились остальные девчонки, которые до этого не принимали активного участи, стояли в стороне, нервно подёргиваясь, «заводили» себя, готовились к драке. И этот миг настал!

Их – шестнадцать, нас – четверо. Удары сыпались со всех сторон, крики и визги стояли невообразимые. А уж матерки из девчоночьих уст… да любой боцман парусного корабля отдыхает и нервно курит в сторонке.

Мне удалось выхватить из общей кучи девичьих тел Ленку, обхватить из-за спины, почти на руках вынести к ближайшему тополю.

– Предатель! – от сильного толчка Светки мы с Ленкой упали под дерево.

В мои волосы хищно уцепилась наша отличница, рвала их, царапала лицо, шею. Ничего не оставалось, как обороняться.

Сергей подхватил упавшую Ленку, уносил с поля брани. Внеплановый отход пары прикрывали Толька и Федька, не подпуская атакующую сторону на расстояние вытянутых рук.

А Светка продолжала зверствовать, видимо, решила сорвать злость и ярость на мне.

– Да отойди ты! – моему терпению пришёл конец. – Отстань, дура!

Встав на колени, я с силой оттолкнул от себя Светку. Мелко засеменив и размахивая руками, она стала пятиться назад, а потом и грохнулась спиной в кустарник.

Сам момент падения я не видел. Это уже со слов Толика.

Интуитивно перед падением Светка повернула голову, стараясь увидеть, куда она падает. И надо же было такому случиться, что в месте предполагаемого приземления торчал достаточно толстый заострённый обломок ветки. Именно на него и шмякнулась всем весом наша классная отличница и красавица, проткнув левую щёку.

Всё! Драка закончилась.

Сергей помог подняться Светке, вытащил оставшиеся занозы с лица, кое-как очистив рану.

Какое-то время девчонка стояла, не до конца осознав личную трагедию. Потом до неё стало доходить. А тут и Надька поспешила на помощь, услужливо и с нескрываемым чувством злорадства протянула подруге зеркальце.

– А-а-а-а! – истошный девчоночий крик ещё долго стоял над окрестностями районного центра, больно бил по ушам, по нервам, будил чувства стыда, вины, и ещё чего-то.

Светку увели в больницу, остальные разбрелись по домам, договорившись молчать, как партизаны на допросе.

Я вызвался проводить Ленку. Она не возражала.

За всю дорогу мы почему-то не проронили ни слова. И лишь у бывшего общежития, которое выделили для жилья беженцам, я что-то промямлил. Что ответила Ленка – не расслышал.

Мама пришла домой чуть позже меня.

Такой разъярённой мамы я ещё не видел.

– Ты зачем толкнул Светлану? – звенящим шёпотом спросила с порога.

Побелевшее лицо, расширенные и подрагивающие от негодования крылья носа, трясущиеся руки.

– Да я… она… – я пытался что-то произнести в своё оправдание, но мои слова натыкались на стену полнейшего непонимания.

Мне просто не давали слова. Вопросы задавались, но ответов мама слышать не хотела по определению. Это был в своём роде истерический монолог директора школы.

Вот его краткий синопсис:

– Идиот!

– Изверг!

– Бездушное тупое чучело!

– Ты испортил мне карьеру!

Оказывается, мою маму вызывали в районную администрацию и предложили должность заведующей районо. На днях было предварительное собеседование с главой администрации Валентиной Васильевной – Светкиной мамой.

– Валентина Васильевна уже звонила мне только что. Требует объяснений. Что скажешь, сынок?

Я лишь пожимал плечами.

Иногда мама вспоминала о жертве:

– Ты представляешь, как сейчас Светлане жить? Ведь она – девушка, и для неё лицо – это почти всё! А ты… а ты… ты ей испортил жизнь! Кому она нужна будет уродиной с обезображенным лицом?

– Вы мне предлагаете жениться на Светлане Лариной, Ирина Николаевна? – у меня хватило смелости огрызнуться вполне безобидно. – С царской семьёй породниться желаете? В придворные метите?

– Не ёрничай, не ёрничай, изверг! – мама толкнула меня на диван и приступила исступленно молотить кулачками по спине.

– Вот тебе! Вот тебе!

Мне ничего не оставалось, как прикрыть руками ранее травмированную усилиями Светки голову, и терпеливо ждать конца. Или своего, или маминой истерики.

Право думать у меня пока ещё никто не отнял, вот я и думал, соображал, лёжа под материнскими тумаками.

«Как выйти из этой ситуации? С кем посоветоваться? Мама не в счёт. Папа на уборочной в полях. Приедет только дня через три. Анютка не советчик. Мне бы бабушкой, с дедушкой поговорить. Они бы точно помогли».

Очнулся от всхлипов; мама сидела за столом, плакала, уронив голову на руки. Сел рядом, коснулся материнского плеча.

– Прости меня, мама, – другие слова на ум не приходили.

– Завтра на школьной линейке ты публично извинишься перед Светланой Лариной! – безапелляционно заявила директор школы. – Будет лично Валентина Васильевна!

– Хорошо, Ирина Николаевна, – в тон ей ответил я.

Мама как-то по-новому посмотрела на меня и лишь хмыкнула. Значит, истерика прошла, разум восторжествовал. Будем ждать завтрашний день, а там… как масть ляжет.

Понял, что взрослые не знают деталей, причины сегодняшнего события им не ведомы. Впрочем, никто не пытался докопаться до истины. Просто назначили крайнего. Им оказался я – Иван Андреевич Иванов, сын директора школы. Наверное, так легче всем.

Оправдываться? Выводить всех на чистую воду? Ну, уж нет! Девчонок подставлять? Разве это в традициях Ивановых? Договорились ведь молчать, как партизаны на допросе. А слово держать надо.

Приняв решение, я с почти чистой совестью пришёл сегодня на уроки. В школе все всё знали. Ни слова о вчерашнем. Как будто ничего не произошло.

Светка явилась в окружении свиты с огромным пластырем на всю щёку. Меня обошли как пустое место. Только Ленка иногда кинет в мою сторону взгляд и отвернётся тут же.

Ребята подходят, здороваются как обычно за руку, похлопывают по плечу.

А вот и школьная линейка.

Стою со своим классом в первой шеренге. Я никогда не прятался за спины товарищей. С детского садика не прятался. И сейчас не намерен изменять себе.

Пересказывать речь директора школы не буду: скучно. Жду, когда вызовут на «ковёр».

– Иванов! Выйти на средину! – вот и команда отдана завучем.

Вышел, встал, где указали, повернулся лицом к товарищам. Никак не могу найти места рукам: то сцеплю в замок на животе, то спрячу за спину. Волнуюсь маленько. Ну, что ж, я – живой человек. Потерпим.

Смотрю на одноклассников: девчонки отводят взгляд. Хорошо, значит, чувствуют свою вину. Толик Жданов в знак солидарности сжимает кулак, машет. Этот на моей стороне. Впрочем, все парни тоже. Улыбаются, подбадривают.

Что-то говорит директор школы.

– Иванов! Сейчас же извинись перед Лариной!

Я посмотрел на маму. Впервые физически прочувствовал расхожее выражение «лица нет». Да, так оно и есть: столько чувств, столько переживаний не делают лицо мамы счастливым. Как я её понимаю!

– Извини, Ларина, – отыскал в толпе Светку, чуть кивнул в её сторону.

Сначала класс, а потом и вся школа разразились аплодисментами. Этого только не хватало!

Додумать не успел.

– И это всё-о-о-о? – протяжно простонала глава администрации района Валентина Васильевна. – Ирина Николаевна! На колени! Немедленно на колени этого… этого… – она немножко замялась, – этого бандита! Только тогда мы сможем простить его. В противном случае я сейчас же иду в прокуратуру, и буду требовать возбуждения уголовного дела. Это не школа, а прямо не знаю… Я это так не оставлю! Так что, на колени, Иван! На колени! – прокричала Светкина мама.

Я впервые услышал, как стучит моё сердце, и как пульсирует кровь где-то в районе ушей, настолько тихо стало в школе.

Смог посмотреть на маму: бледное, как мел, лицо и умоляющий взгляд.

Глянул на одноклассников: сжав зубы, набычившись, застыли ребята; девчонки так и не поднимают глаз. Лишь Ленка жалобно и со страхом смотрит на меня, прижав руки ко рту.

– На колени! Я сказала: на колени, Иван! На колени! – Валентина Васильевна теряла терпение.

«Нет уж, дудки! – мелькнула мысль. – Ещё чего?».

Снова отыскал маму.

Её лицо чем-то неуловимым напоминало лицо Ленки.

– Извини, Ларина, – я шаркнул ногой, изобразив какое-то подобие книксена.

Мои друзья заржали, как табун застоявшихся рысаков.

– Фу-у-у, – послышалось от наших девчонок.

Больше находиться здесь не мог.

Нагнув голову, я решительно направился к выходу.

– Вернись! Сейчас же вернись, Иванов! – кричала вслед директор школы.

«По барабану! Они… ещё чего не хватало?! Иваны на колени не становятся. Нас легче убить, чем…», – во мне всё кипело и бурлило.

Шёл стремительно, почти бежал. Не заметил, как оказался на местном кладбище. А вот и могилки моих родных дедушки и бабушки. Вот кто смог бы мне помочь.

Облокотившись на оградку, долго смотрел на фотографии.

– Как мне вас не хватает, – прошептал. – Я хочу к вам.

Мне вдруг стало жаль себя, что даже почувствовал, как наворачиваются слёзы.

Кто-то закашлял за спиной. Обернувшись, увидел Ленку. Она стояла чуть в отдалении, наблюдала за мной.

– Ты чего? – более умного и уместного вопроса в голову не приходило.

– К тебе пришла, – просто ответила она. – Не прогонишь?

– Подходи, куда от тебя деться.

Теперь мы стояли вдвоём, облокотившись на оградки.

– Твои?

– Да. Бабушка и дедушка.

– Красивые. А моя мама там, а я здесь, – прошептала Ленка, и голос её дрогнул.

– Не плачь, пожалуйста. Я не знаю, что надо говорить в таких случаях.

– И не надо, ничего не говори.

Мы снова замолчали.

Вверху шумели деревья. Со стороны дороги слышны были звуки машин. Где-то высоко-высоко гудел самолёт. Я посмотрел на девчонку, и мне почему-то вдруг стало легко. И непроизвольно улыбнулся самой глупой улыбкой, на какую был способен в тот момент.

– Ты – настоящий, – сказала Ленка. – Я в социальных сетях когда-то читала одно выражение. Оно мне очень понравилось и подходит к нашему случаю. Не смейся, пожалуйста. Дословно не помню, но смысл в том, что если весь мир ополчится против тебя, Ваня, я буду всегда-всегда стоять рядом с тобой и подавать патроны.

Я опешил и с удивлением уставился на Ленку: плотно, до синевы сжатые губы, в веснушках, бледное, но удивительно красивое, одухотворённое лицо, пронзительный, решительный взгляд голубых, искрящихся глаз, и осенило вдруг: верю! Она сможет! Она сделает! Так оно и будет!

И в тот же миг ещё понял, что я никому не позволю обидеть её. Ни-ко-му! От слова никому! И ни-ког-да! От слова никогда!

По-моему, я произнёс это вслух.

«Обещание, данное даме, – это как клятва», – мгновенно всплыли слова дедушки и моего полного тёзки капитана первого ранга Ивана Андреевича Иванова.

А вот это я подумал. Но не сказал.