Текст книги "Террор Бешеного"

Встретившись с несчастной подругой Милены Лолитой Грицацуевой, Рокотов-младший внимательно выслушал её рассказ о трагическом происшествии, после чего потерзал её своими дотошными вопросами. Перед ним лежал листок бумаги, на который он записывал ключевые слова, не только помогавшие восстановить последовательность событий, но и насторожившие его.

Выслушав ответ на последний вопрос, Константин сделал паузу и ушёл в себя. Пауза затянулась надолго, и несчастная мать нет-нет да бросала нетерпеливый взор на свою подругу, которая успокаивающим взглядом подбадривала её, давая понять, что нужно набраться терпения.

Наконец Константин задумчиво проговорил:

– Вы сказали, что вас позвали вернуться за справкой, которую вы забыли, я правильно понял?

– Да, всё именно так и было.

– А какую справку вы забыли?

– Сейчас. – Лолита встала, принесла из комнаты сумочку и вынула из неё листок.

Константин развернул его: это был какой-то рецепт.

– Кто выписывал вам это лекарство? – спросил он.

– Врач, наверное, – не очень уверенно ответила Грицацуева.

– Наверное? Вы что, не помните?

– Если честно, нет. – Она виновато пожала плечами и спросила: – Разве это важно?

– Более чем! – серьёзно сказал Константин. – Прочтите! – Он вернул листок ей.

– Ну… радедорм, по две таблетки в день… Я что-то не понимаю…

– Нет, вы прочитайте, на кого выписан рецепт!

– Ну… Ой, это же не мой рецепт! – растерянно воскликнула женщина. – Лейкина какая-то…

– А теперь ещё раз, но со всеми подробностями расскажите, начиная с того самого момента, как вы вышли с ребёнком из дверей поликлиники, но прошу вас: как можно подробнее, со всеми деталями и нюансами, даже если они вам покажутся неважными или странными.

– Хорошо, попробую… Вышла на улицу, уложила Васеньку в коляску, и в этот момент меня окликнули. Сказали, что я забыла у врача какой-то документ.

– Нет, так не пойдёт, – прервал Константин. – Кто окликнул? Как обратились? Точные слова, как назвали документ. Пожалуйста, как можно подробнее, – ещё раз повторил он.

– Сейчас. – Лолита наморщила лоб, стараясь вспомнить всё, о чём просит этот дотошный парень. – Значит, так. Эта женщина спросила: «Вы – Грицацуева?» Говорю: «Да…»

– Стоп, я же просил подробнее, – недовольно прервал Константин.

– Так я и так дословно говорю! – Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Да вы успокойтесь, пожалуйста, и не обижайтесь, что я вас так терзаю!

– Да нет, я не обижаюсь, просто не поняла, что я упустила в этот раз…

– Вы сказали – ЭТА ЖЕНЩИНА! Какая женщина? Как выглядит? Сколько ей лет и так далее и тому подобное.

– А, поняла! ЭТА женщина там, в поликлинике, работает санитаркой: я её не раз там видела. Ей за шестьдесят, не меньше. Вот она и спрашивает: «Вы Грицацуева?» Отвечаю – я. «Вы, – говорит, – забыли в кабинете какой-то документ…» – Перехватив взгляд Константина, Лолита повторила: – Именно так и сказала: «Какой-то документ…» Я и вернулась.

– У входа в поликлинику кто-нибудь был?

– В том-то и дело, что никого, как назло!

– Хорошо, дальше.

– Я постучалась в дверь, услышала: «Войдите», открыла дверь и сказала: «Извините, я кое-что забыла у вас!»

– Врачиха и говорит: «Да, знаю, вон там» и кивнула на пеленальный столик, я взяла, сунула в сумку и быстро вернулась на улицу, а Васеньки нет. Коляска на месте стоит, а его нет! И всего-то каких-то три минуты, никак не больше! – Она вновь всхлипнула.

– И снова никого у входа?

– Никого!

– И машин никаких?

– Машин? – растерянно переспросила она. – Вблизи нет, не было… – Хотя, она вновь наморщила лоб, – одна проезжала….

– Проезжала или отъезжала?

– Насколько я помню, я видела, как она ехала.

– Но она могла и ОТЪЕЗЖАТЬ?

– Наверное, могла, – не очень уверенно ответила женщина.

– Номер или хотя бы марку, случайно, не запомнили?

– Номер, конечно же, нет: у меня отвратительная память на цифры, а вот марку – «БМВ» серебристого цвета, похоже последней модификации… Во всяком случае, она не старше двух-трех лет. – Лолита наморщила лоб, пытаясь что-нибудь вспомнить, и тут же воскликнула: – Вспомнила! На стекле задней дверцы я видела паутину…

– Паутину? В каком смысле?

– Ну, стекло треснутое и трещины в виде паутины, – пояснила женщина.

– Это уже кое-что. – Константин явно повеселел. – Больше ничего не запомнили? Может, приметы водителя или пассажира? Не важно…

– Вроде нет. – Лолита так напряглась, что её лоб покрылся бисеринками пота. – Не знаю, может, показалось, но он был лысый совсем.

– Кто, водитель?

– Нет, водитель был с другой стороны, и я его не видела, лысый сидел спереди, рядом с водителем, а ещё кажется, что у него был шрам.

– Шрам? Где? – встрепенулся он.

– Здесь, кажется. – Она провела рукой по щеке.

– Ну ты и глазастая! – Довольно заметил Рокотов и пометил что-то в своём листочке.

– Скажите, вы найдёте Васеньку? – дрожащим голосом спросила Грицацуева.

– Во всяком случае, сделаю все возможно и… даже невозможное! – твёрдо заверил Константин.

– И не жалейте затрат: сколько нужно будет, столько и просите! Как вы думаете, почему похитители не звонят? Это хорошо или плохо?

– Вы говорите, что сотрудники милиции проверили все больницы и все морги, но не обнаружили вашего сына?

– Да, мы с мужем даже награду объявили тому, кто окажет помощь в поисках сына.

– Награда это хорошо, – задумчиво проговорил он, стараясь скрыть недовольство по этому поводу: тут уж ничего не исправишь. – Похитители не звонят потому, что они выкрали ребенка не для того, чтобы получить выкуп, это слишком опасно и хлопотно…

– Тогда для чего? – растерялась бедная женщина.

– Может быть несколько версий: во-первых, для себя. Какая-нибудь бездетная, отчаявшаяся семья таким образом решила обзавестись ребенком.

– Как же так можно, господи? – всхлипнула женщина.

– Во-вторых, для бизнеса, – не обращая внимания, продолжил он, но, увидев недоуменный взгляд, пояснил: – Таким способом некоторые лже-нищие зарабатывают подаяние. Ведь нищему с ребёнком подают охотнее. Наконец, в-третьих, могли похитить для продажи.

– Какое кощунство!

– Во всех этих версиях есть один положительный фактор: ребёнок жив!

– Так я могу надеяться?

– Надежду никогда не нужно терять.

Когда они вышли от Лолиты, Милена с восторгом провозгласила:

– Ну, ты, Барсик, гений! Настоящий гений сыска!

– Ты наговоришь… – смутился он.

– Как ловко ты вытянул из неё все детали. Думаешь, санитарка связана с похищением?

– Вполне возможно, – задумчиво проговорил Константин, пытаясь вспомнить, откуда ему известны эти приметы – лысый, да еще со шрамом? Очень интересно…

Рокотов-старший, поручив оперативнику разобраться с террористами и попытаться выяснить личность погибшего спутника Савелия, отвёз Говоркова на дачу Богомолова, сдал его на попечение супруги генерала и, договорившись с врачами Института Склифосовского о его лечении, вернулся на работу.

– Ну, как мой «крестник»? – первым делом поинтересовался генерал.

– Сдан под неусыпное наблюдение в надежные руки вашей супруги и врачам Склифа, – бодро доложил полковник.

– А кто эти террористы?

– А… – брезгливо махнул рукой помощник. – «Голубые», да ещё и наркоманы к тому же, которым надоело терпеть якобы постоянное унижение в нашей стране. Надо же такое выдумать! Но мне кажется, это прикрытие: видно, обкололись и решили попробовать использовать идею с «голубымраем»…

– В Копенгагене, что ли? – усмехнулся генерал.

– Точно! – воскликнул полковник, удивляясь догадливости шефа. – Денег не было, а «дури» хотелось, да и мечта звала. У них будто бы творческий коллектив сложился: песни, танцы – всё в «голубом» стиле. Это теперь модно. И они, идиоты, решили таким образом привлечь к себе внимание прессы и телевидения: попасть в датскую тюрьму, там записать диск, сделать клип… Ну, в общем, бред полный. Точно: он рассчитан на Запад! И их точно кто-то направлял оттуда! Похоже, они, ко всему прочему, ещё и шизанутые.

– Шизанутые или нет, но могли бы и проскочить, не попади, на их беду, на борт мой «крестник». Ума не приложу, как ему в таком состоянии удалось их усмирить?

– Доцент из Склифа, который подключился к исследованию в последний момент, осмотрел нашего героя и высказал предположение, что неожиданный всплеск его активности вызван перепадом давления. Но это пока только лишь предположение.

– Что с прессой?

– Договорился, пока самолёт не прилетит в Будапешт, никакой информации не будет напечатано.

– Когда вылет?

– Через час пятьдесят минут, – взглянув на часы, ответил Рокотов.

– Выходит, у нас в запасе около четырех часов.

– А может быть, и больше, – задумчиво проговорил полковник и тут же пояснил: – Везде будет сообщение, что рейс задерживается по техническим причинам.

– Думаете, Тиму Роту не сообщили, что самолёт с «объектом» уже в воздухе?

– Наверняка сообщили. Но уверен, что пока ему никто не сообщил о террористах и о том, что рейс прибудет в порт назначения с большим опозданием. Сначала он узнает об опоздании самолёта, после чего придёт новость о том, что «объект» на борту отсутствует. Он не поверит и потребует у Москвы подробных объяснений. Во всяком случае, я бы на его месте именно так и поступил.

– А знаешь, очень даже может быть, – согласился Богомолов и вдруг весело воскликнул: – А мы Тиму Роту ещё больше мозги запудрим!

– Каким образом?

– А пускай он ещё получит и от Колокольникова «ценное» послание, что интересующий его «объект» вылетит в Нью-Йорк завтра, во вторник.

– Так это сообщение придёт позже того, где говорится, что он уже вылетел в Будапешт. Разве Колокольников не знает об этом?

– Знает, не знает – какая разница? Пусть он ломает голову над тем, куда он вылетел или вылетит. Именно это я и хотел сделать до захвата группы, а сейчас… Они рано или поздно должны же доложить об исполнении приказа или о его провале.

– Или о том, что искомый «объект» ими пока не обнаружен! – заговорщически прищурился полковник Рокотов.

– Или о том, что искомый «объект» ими пока не обнаружен, – машинально подтвердил генерал. – То есть когда будапештский самолёт прилетит без него. Да у этого Тима Рота сдвиг по фазе произойдёт, – рассмеялся генерал, довольно потирая ладони. – Кто это сделает? Кто сообщит?

– Так Колокольников и сообщит, – усмехнулся полковник.

– А откуда он знает, что за Мануйловым послана группа? – не понял Богомолов.

– А он и не знает.

– Тогда как он сообщит, что группа его не обнаружила? – никак не мог «врубиться» генерал, усталый от множества иных проблем.

– Да не будет он сообщать об этом, – поморщился полковник. – Колокольников сообщит своему ТР, что наш Мануйлов вылетел в Нью-Йорк, а это само собой…

– Означает, что группа захвата не обнаружила искомый «объект», и ни в какой Будапешт он не вылетал! – закончил за него Богомолов, догадавшийся, наконец, что имел в виду его помощник. – Представляю, что ожидает того агента, который поспешил обрадовать шефа вестью о захвате Савелия!..

– Вот именно.

– Это же так очевидно, доктор Ватсон! – язвительно процитировал Константин Иванович. – Кстати, нужно сообщить о случившемся Воронову.

– Извините, но напоминаю, что вы же лично командировали его в Омскую дивизию, – осторожно заметил помощник.

– Он что, ещё не вернулся? – Генерал сделал вид, что всё помнит, хотя действительно совсем упустил из виду, что несколько дней назад отправил Воронова в Омск.

Дело в том, что на командование одной из воинских частей, расположенных под Омском, поступили жалобы из общественной организации «Материнский фонд защиты военнослужащих». В этой воинской части произошло несколько странных смертей новобранцев. Свидетельства смерти каждого были словно написаны под копирку: «Умер от острого гнойного перитонита» или «покончил жизнь самоубийством».

Комиссия Министерства обороны, направленная туда, не обнаружила каких-либо нарушений, но матери погибших не захотели мириться не только с диагнозами врачей, но и с выводами министерской комиссии и продолжали жаловаться во все инстанции. Дело приобрело широкий общественный резонанс и вот-вот могло привести к очередному международному скандалу и шумихе по поводу вечного нарушения прав человека в России. С учётом предстоящих визитов нового Президента в страны Европы это могло негативно отразиться на его имидже и сказаться на результатах поездок.

Несколько дней назад Богомолову позвонил Щенников, глава Администрации Президента, и, ссылаясь на запрос депутатского Комитета по обороне, попросил подключиться к этому делу и «разобраться со всей строгостью». Отказаться было невозможно, и после недолгих размышлений Богомолов послал в злополучную часть майора Воронова…

– Когда он возвращается?

– Командировка выписана до пятницы, а там… кто его знает… – пожал плечами Рокотов.

– Как только вернётся – сразу ко мне!

– Хорошо, Константин Иванович.

– Вот и ладненько. Соедините-ка вы меня с моей благоверной: как там мой «крестник» поживает-чувствует.

– Было бы что плохое, уже бы позвонили.

– И всё-таки…

– Как скажете, Константин Иванович, вы начальник! – деланно зевнул полковник.

– Не ерничай, Миша. Тебе это совсем не к лицу. Кстати, а где мой племянник? – неожиданно спросил генерал.

– Сам не понимаю, куда пропал. Звоню-звоню, но никто не отвечает.

– Загулял, видно. Здесь такие дела творятся, а он…

– Представляю, как он переживать будет, когда узнает… На проводе ваша супруга, Константин Иванович, – провозгласил он торжественно, протянул трубку и вежливо спросил: – Я могу быть свободным?

– Иди, шут гороховый, – с улыбкой подтолкнул его генерал. – Слушаю, дорогая! Как там мой «крестник»?..

Буквально на цыпочках Рокотов-старший подошёл к дверям, вышел и плотно прикрыл их за собой…

Глава 4
Следственные разборки в Омске и Москве

Майор Воронов, получив задание Богомолова, первым делом обратился в обычную кассу «Аэрофлота», где с удивлением обнаружил, что билеты есть только на рейсы в конце недели: именно в эти дни в Омске проходит какое-то совещание нефтегазовых корпораций, и все рейсы в этом направлении забиты до отказа. Это Воронова никак не устраивало. И он решил использовать своё служебное положение.

Для командировки его снабдили серьёзным документом руководства ФСБ, гласившим:

«Всем службам Министерства обороны, Главам администраций Омска и Омской области. Оказывать всяческое содействие майору Воронову, выполняющему важное государственное задание. Все расходы, связанные с оказанием содействия, списать за счёт внутренних резервов».

Недолго думая, он связался с руководством военно-транспортной авиации и попросил переправить его в нужную воинскую часть, расположенную в Омской области. Сначала его попытались «футболить» по инстанциям, но когда прочитали «грозную бумагу», посчитали, что гораздо разумнее «оказать ему содействие». Со всей возможной в такой ситуации любезностью Воронову сказали, что улететь он может даже сегодняшней ночью. Правда, предупредили, что с комфортом на этом транспортном самолёте не шибко.

О комфорте заговорили в надежде услышать его отказ. Воронов едва не рассмеялся на эту бесхитростную уловку: как бывший десантник, он столько раз летал на транспортных самолетах, что и сосчитать трудно.

Тепло попрощавшись со своей любимой супругой Ланочкой, Андрей поцеловал на прощанье сына и отправился в Кубинку, откуда в далекую Сибирь вылетал транспортный Ил-28.

Когда он приехал на военный аэропорт в Кубинку, самолёт уже был загружен: в грузовом отсеке едва ли не под завязку были уложены какие-то ящики, тщательно укреплённые специальными такелажными тросами.

Поднявшись по довольно шаткому сооружению, называемому, видно в насмешку, трапом, Андрей вошёл внутрь самолета, сунул под крепления свой чемодан, преодолел ещё одну лесенку и оказался в пассажирском отсеке, рассчитанном на три, максимум на четыре человека. Во всяком случае, стационарных металлических авиакресел там было всего три. Еще имелось дополнительное откидное, как в кинотеатрах.

Когда Воронов вошёл в отсек, там уже находилось пять человек: кроме вышеописанных четырех посадочных мест, пятый уселся на каком-то деревянном ящике, в буквальном смысле втиснутом в это тесное пространство. Чтобы поставить ещё какой-нибудь ящик, и мечтать не приходилось. Только теперь Воронов понял хитрую усмешку подполковника ВТА, не обещавшего комфорт. Придраться было не к чему: все в пассажирском отсеке были военные, да к тому же каждый из них был выше его званием. Трое – сидевшие в креслах – полковники, и двое – подполковники. Тот, что устроился на ящике, был примерно одного возраста с Вороновым. При его появлении все не очень ласково взглянули на него: Андрей догадался почему – он был в гражданской одежде.

– Добрый вечер всем, – дружелюбно проговорил Андрей и представился: – Майор Воронов.

За всех ответил подполковник, сидевший на ящике:

– Привет, майор! Подполковник Булавин. – В его голосе явно звучало сочувствие.

Остальные, молча кивнули, никак не среагировав, кроме одного моложавого полковника, как-то странно взглянувшего на него.

– Присаживайся, майор! – предложил Булавин, пытаясь хотя бы чуть-чуть сдвинуться в сторону, но колени остальных столь плотно заполняли пространство, что для Воронова высвободилось не более двадцати сантиметров.

– У меня есть идея получше, – с улыбкой произнёс он. – Встаньте-ка, пожалуйста… – Булавин удивленно переглянулся с остальными, а Андрей добавил: – Не беспокойтесь. Доверьтесь мне.

Пожав плечами, тот встал, Андрей подхватил его «сиденье» и вышел.

– Ну, всё, Юрка, три часа стоять будешь, за компанию с этим чудным майором! – ухмыльнулся самый старший по возрасту седовласый полковник.

Остальные дружно рассмеялись, а его коллега по званию, обративший на Воронова внимание ранее, заметил:

– Никогда не верь этим выскочкам.

– Вы что, знаете его? – спросил седовласый с некоторым удивлением.

– Лично – нет, но в Кубинке слышал о нём: это…

Договорить полковник не успел: дверь отсека распахнулась, и Воронов втащил внутрь какой-то объёмистый мешок.

Бросив его на пол, Андрей весело заметил:

– Думаю, что на обмундировании сидеть мягче, чем на деревянном ящике.

На этот раз рассмеялся подполковник Булавин, оценивший идею своего визави:

– Смекалистый ты, однако, майор!

Когда они удобно развалились на мягком ложе, на лицах остальных читалась явная зависть: предложи любому поменяться, и каждый бы согласился, не раздумывая.

Наступило неловкое молчание, продолжавшееся до самого взлёта. Шум от двигателей был таким сильным, что общаться можно было либо переходя на крик, если хотел поговорить с тем, кто сидел напротив, либо, не повышая голоса, с рядом сидящим, но говорить следовало прямо тому в ухо.

Так и поступил сосед Воронова: он наклонился к его уху и громко произнёс:

– Юрием меня кличут, – и протянул руку.

– Андрей, – крепко пожав ему руку, представился Воронов. – Из отпуска?

– Нет, на ковёр вызывали… – Явно не желая вдаваться в подробности, подполковник тут же перевел разговор на Андрея. – А ты по какому случаю в наши края? По делу или на отдых: рыбки порыбачить?

– С удовольствием бы порыбачил, – уходя от ответа, вздохнул Воронов, – люблю рыбалку, а когда в последний раз брался за удочку, и не помню…

Несмотря на то, что Булавин Андрею понравился, ему не очень хотелось распространяться о цели своей поездки, тем более в присутствии остальных офицеров, о которых он ещё не составил мнения.

– Что ж, если окажешься в нашей части, то обещаю знатный клёв.

– А далеко до вашей части от аэродрома?

– Нет, километров семьдесят, не больше.

– А вы все из одной части?

– Нет…. Седой полковник, Бутурлин Иван Семенович, мой шеф, заместитель командира дивизии по тылу, тот полковник, что рядом с ним сидит, из Министерства обороны – Комлев Степан Игоревич: с ревизией едет, двух других я знаю постольку-поскольку. Они из танкового училища. За наградами ездили.

– Им проще, – со вздохом заметил Воронов.

– Если не секрет: в какую часть едешь?

– Любой секрет сохранится ровно до моего приезда на место. – Он усмехнулся. – У тебя будет возможность выполнить своё обещание и сводить меня порыбачить.

– Я так и знал! – Булавин без особого восторга припомнил интонацию министерского полковника. – Уж, не с прокурорским ли надзором в наши края?

– Не угадал: к прокуратуре не имею никакого отношения, – спокойно ответил Воронов.

– Стоп! Как же я сразу не догадался, – с самоиронией протянул подполковник. – Федеральная служба безопасности, так?

– Допустим… И что? – Воронов отметил, как поменялась интонация у его соседа: трудно найти точное определение, но дружелюбие моментально улетучилось, словно его и не было в помине.

– Не с материнскими ли жалобами связан ваш приезд?

– Почему сразу на «вы»? – спросил Воронов.

– Не могу же я обращаться к человеку на «ты», зная, что он вскоре будет меня допрашивать, – криво усмехнулся подполковник, в его голосе ощутилось очевидное напряжение.

– Откуда такая уверенность, что я буду тебя допрашивать?

– Так всё же в моём полку произошло, а я заместитель комполка по воспитательной работе с личным составом. – Андрею показалось, что подполковнику захотелось уменьшиться в размерах, а возможно, и просто исчезнуть.

– Во-первых, я не собираюсь никого допрашивать: вы не арестованы, а во-вторых, сейчас мы в неофициальной обстановке, а потому предлагаю продолжать обращаться на «ты».

– Принимается, – без особого желания, как бы по принуждению, согласился тот.

– Вот и ладненько…

После этого короткого диалога Булавин несколько успокоился, однако нет-нет, да и поглядывал на своего полковника, хотя разговор и был в буквальном смысле ни о чём.

Когда они приземлились на военном аэродроме под Омском, их уже ожидали четыре чёрные «Волги». Полковник из министерства, коротко попрощавшись, тут же уехал.

– Надеюсь, вы прихватите меня с собой, товарищ полковник? – спросил Воронов Бутурлина.

– Дело в том, что нам ещё заехать нужно кое-куда, – тут же ответил тот и попросил Булавина: – Иди узнай, Юра.

Тот быстро направился к «Волге», стоящей в самом конце. Тем временем, попрощавшись, уехали ещё двое. Вернулся Булавин, быстро кивнув своему шефу, он повернулся к Воронову и, невозмутимо указав на одну из «Волг», бодро сказал:

– Товарищ майор, это за вами.

В первый момент Воронов удивился: откуда Булавин мог знать, что именно эта машина предназначена ему? Однако не стал ничего выяснять.

– Ну, что же, спасибо за компанию. До встречи. – Андрей направился к «своей» «Волге».

Она стояла второй, и ему пришлось пройти мимо первой машины. Тогда-то он и заметил, что номера обеих отличаются лишь на единицу, что значит, они из одной части. Его предположение оказалось верным: в зеркало заднего вида он увидел, как «Волга», в которую сел Булавин со своим полковником, всё время следовала за ним. Тем не менее, по ходу каких-то поворотов она исчезла, и Андрею подумалось, что они поехали по своим делам.

Когда Воронов садился в машину, он заметил, как водитель, в звании ефрейтора, с интересом посмотрел на него. В тот момент Андрей не обратил на это никакого внимания: так мог посмотреть любой человек на незнакомца.

Ехали довольно долго: около двух часов. Имея привычку автоматически фиксировать любые мелочи, Воронов отметил, что на спидометре «намоталось» около ста сорока километров, и спросил:

– Долго ещё ехать, служивый?

– Около часа, товарищ майор.

– Странно, а мне говорили, что от аэропорта до вашей части не больше семидесяти километров, – то ли про себя, то ли обращаясь к водителю, проговорил Воронов.

– Так точно, товарищ майор: шестьдесят восемь километров! – чётко доложил водитель и, пряча глаза, пояснил: – Это если по прямой дороге ехать, но там, как назло, ремонт покрытия затеяли, будь оно неладно! Мать их… – Он смачно выругался и тут же извинился: – Простите, товарищ майор, сорвалось.

– Ничего, ефрейтор, бывает. – Почему-то Воронов был уверен, что водитель врёт, причём не очень умело. – Тебя как звать-величать-то?

– Звать – Мишуткой, величать – уткой, – сбалагурил тот, сдобрив шутку коротким смешком, и добавил: – Михаил… Михаил Сердолобов, а величать ни к чему: не дорос ещё.

– Давно в этой части служишь?

– С первого дня призыва, – совсем другим, более уверенным тоном ответил тот.

– А когда же был этот призыв? – улыбнулся Воронов, оценив маленькую хитрость парня, пожелавшего уйти от конкретного ответа, ответив при этом точно на поставленный вопрос.

– В тот день мне как раз девятнадцать с месяцем исполнилось, товарищ майор. – Водитель улыбнулся во все свои тридцать два зуба.

– Тебе бы в разведке служить, а не начальство возить, – покачал головой Воронов.

Он вдруг понял, что этот парень, с виду такой простой, на самом деле не так уж и прост: он наверняка знает больше, чем пытается представить. Может, попробовать «наехать» на него, используя метод кнута и пряника?

– Слушай, ефрейтор, кончай баланду травить: отвечай по существу вопроса, – серьёзно добавил он.

– Слушаюсь, товарищ майор! Шесть месяцев двадцать три дня, – бодро отрапортовал ефрейтор, не отрывая глаз от дороги.

– Значит, при тебе случились эти странные смерти молодых солдат?

– Нет, что вы! – испуганно воскликнул водитель. – Меня не было при их смерти.

– Послушай, сынок, – дружелюбно начал Воронов. – Успокойся, пожалуйста, я ни в коем случае не собираюсь тебя в чём-нибудь обвинять. Тем более в их смерти. Сказав «при тебе», я имел в виду, что ты уже служил здесь. Не так ли?

– Если так, то конечно, – перевёл дух бедняга. – Служил, конечно.

– Вот я и говорю… – Андрей по-свойски положил ему руку на плечо и немного помолчал, словно давая тому возможность оценить свой жест. – Ты ведь не откажешься ответить на пару моих вопросов?

– Так я ж ничего не знаю, товарищ майор! – буквально взмолился водитель: испуг вновь вернулся к нему.

– Давай договоримся так: ты ответишь только на вопросы, на которые сможешь ответить, – терпеливо пояснил Воронов. – Не сможешь – буду думать, что ты этого не знаешь, а вот если знаешь, но не захочешь ответить, то Бог тебе судья! Договорились?

– Хорошо, – неуверенно согласился водитель.

– Тебе известно, что случилось с теми первогодками, которые так скоропостижно умерли?

– Так врачи их смотрели и потом объявили, – как-то слишком быстро ответил он.

– Хотя бы с одним из них ты был в близких отношениях?

– В каком смысле – «близких»? – В его голосе и глазах был такой испуг, словно Воронов обвинил его в чём-то страшном.

– В смысле – приятельских, дружеских, – спокойно пояснил Андрей, сделав вид, что не заметил испуга.

– Двоих я даже в лицо не знал, то есть не видел никогда, одного видел, но не был знаком, а с четвёртым меня познакомил мой земляк, но больше мы с ним не пересекались. – Видно было, как после пояснения Андрея он буквально на глазах успокоился.

– А кто этот четвёртый?

– Зачем вам, товарищ майор? – вновь насторожился он. – Я ж только один раз и поговорил с ним.

– Что ты на дыбы всё время встаешь, словно боишься чего? – недовольно спросил Воронов.

– Ничего я не боюсь, – буркнул тот. – Просто надоели все эти допросы, вопросы, ответы…

– И всё-таки ты чего-то боишься, – подначил его майор.

– А вот и не боюсь: просто надоело.

– Если не боишься, ответь, – прижал его Воронов.

– Севрюгин его фамилия, Парамон Севрюгин… вот.

– Севрюгин… Парамон… – Воронов заглянул в папку, где у него лежали записи, сделанные по ходу знакомства с официальными материалами следствия: «Умер в результате острой сердечной недостаточности», – прочитал он. – Расскажи-ка мне, Михаил, вот о чём, когда ты услышал это заключение медиков, о чём ты подумал в тот момент? Попробуй вспомнить.

– Ну, вы даёте, товарищ майор! Я не вспомню, о чём думал четыре дня назад, а тут четыре месяца минуло! – казалось, искренне воскликнул Сердолобов.

– Допустим, – кивнул Андрей. – Спрошу по-другому… А что бы ты подумал сейчас, если бы услышал это объяснение его смерти?

– Я что, по-вашему, медик, что ли, товарищ майор? Сказали врачи, а мне-то чего сомневаться?

– Но ты, же видел его, разговаривал с ним.

– Ну и что? Мало ли с кем я разговаривал…

– Но не все же потом умирали от сердечной недостаточности?

– На что вы намекаете, товарищ майор?

– А на то! – Воронов начал злиться. – Можешь ты мне прямо ответить, походил ли этот Севрюгин на человека с больным сердцем.

– Я же не доктор! – в отчаянии воскликнул Михаил.

– Кончай истерику! Я тоже не доктор, но, глядя на тебя, сразу могу сказать, что физически ты вполне здоров и если у тебя что-то не в порядке, то это только нервы. Нервы и… страх за свою шкуру, – безжалостно бросил Андрей, потом вдруг спросил: – А ты кого возишь?

– Комдива. – Он пожал, плечами, словно говоря: «Так получилось!»

– Тогда понятно… – усмехнулся Воронов.

Ему пришло в голову, что полковник Бутурлин неспроста послал своего помощника к машине: видно, успел не только предупредить беднягу, как отвечать пассажиру, но и приказал ему привезти его в часть дальней дорогой.

Посмотрев на водителя в упор, Воронов брезгливо добавил:

– Скажи, ефрейтор, а что, если бы с таким диагнозом умер твой близкий друг или брат, тоже спрятал бы голову в песок, как тот страус?

Помолчав некоторое время и не сводя глаз с дороги, Михаил вздохнул глубоко, хотел было что-то сказать, потом, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, наткнулся на сверлящий взор Воронова, глянул снова на дорогу и облегчённо выпалил:

– Приехали, товарищ майор! И вас уже встречают!

Во второй фразе Воронов уловил некий подтекст и, когда они въехали в ворота части и подкатили к двухэтажному зданию, все понял. Судя по тому, как часовые, едва увидев их машину, моментально открыли ворота и дружно встали по стойке «смирно», Воронов сообразил, что часовые отдают честь не ему, а машине, которую узнали издалека. У входа в здание его действительно встречали двое его попутчиков.

«Так вот почему меня возили дальней дорогой. Хотели предупредить начальство», – сообразил Андрей.

Когда он вышел из машины, они, словно и не летели с ним в самолете около двух часов назад, отдали ему честь, а полковник представился:

– Заместитель командира дивизии полковник Бутурлин Иван Семенович.

– Майор Воронов, – пряча улыбку, ответил Андрей.

– Прошу, – указал полковник в сторону входа. – Комдив ждёт вас у себя.

Несмотря на внешне гостеприимный приём, Воронову совсем не импонировала эта суета вокруг него. «И что это вы, ребята, так суетитесь? Почему-то мне кажется, что причина вовсе не в традиционном сибирском гостеприимстве…»

Вскоре поднявшись на второй этаж, они уже входили в просторный кабинет командира дивизии. Из-за большого стола красного дерева, украшенного старинной резьбой, к ним навстречу вышел генерал. Небольшая полнота комдива не очень бросалась в глаза из-за его внушительного, под сто девяносто сантиметров, роста. Несколько планок на кителе говорили о его славном боевом прошлом.