Текст книги "Золото наших предков"

6

Всю субботу и воскресенье Пашков обсуждал с женой результаты последнего собеседования. У Насти перспектива становления мужа «рубщиком» радиодеталей энтузиазма не вызвала. Однако она получала за свои полторы ставки и классное руководство в школе лишь пятьсот тысяч. С пенсией Пашкова на семью получалось всего около девятисот тысяч. Удвоить семейный бюджет – это было заманчиво.

В понедельник Пашков явился по указанному адресу. То была проходная опытного завода при неком большом оборонном НИИ. Среди десятка прочих «кандидатов», собравшихся у проходной оказался и тот самый лысый в очках, похожий на учёного. Калина вышел к ним и пригласил всех в бюро пропусков. В помещении бюро он раздал листы бумаги и предложил им написать краткую автобиографию. На это кто-то из кандидатов недовольно пробурчал:

– В разведку, что ли принимаете?

– В разведку, не в разведку, а нам хотелось бы точнее знать, кто к нам нанимается, – спокойно отреагировал Калина.

По мере написания автобиографий Калина тут же пробегал их глазами.

– Вы что же коренной москвич? – удивился Калина, ознакомившись с автобиографией Пашкова.

– Да. А что здесь странного?

– Видите ли… чтобы москвич и пошёл служить офицером… это редкость… А жена и сын… Они у вас, что в Алма-Ате родились?

– Да, я там служил одно время ну и… В общем, жена у меня алма-атинка.

– Надо же вот совпадение. Я ведь тоже большую часть службы в Алма-Ате прослужил и жена у меня тоже алма-атинка, и дети там же родились, – наниматель смотрел на Пашкова уже откровенно доброжелательно.

Калина собрал автобиографии и трудовые книжки и ушёл на территорию завода оформлять пропуска. Вернулся он где-то через полчаса. В руках он держал только дубликат трудовой книжки Пашкова.

– Тут неувязка случилась. Для нас и этого документа достаточно, но мы арендуем производственные помещения на территории секретного НИИ. А у них строгий пропускной режим и потому никакие дубликаты они для выписывания пропусков не принимают, только подлинники. Вы можете принести подлинник трудовой? Если нет, то боюсь я ничем не смогу вам помочь, – в глазах Калины читалось искреннее сожаление.

Пашков сразу понял, что устроиться здесь, как они рассчитывали с женой, не увольняясь с прежнего места работы, никак не получится. Он не стал юлить и изворачиваться:

– Хорошо… Когда надо принести подлинник?

– Чем скорее, тем лучше.

– Послезавтра вас устроит?

– Конечно. Жду вас здесь же в это время в среду.

Вечером между супругами произошёл семейный совет, на котором после непродолжительных, но эмоциональных дебатов решили – Пашкову с телевизионного завода увольняться и пытать счастья на новом месте.

Уволиться оказалось не так-то просто. На заводе на работу выходило только цеховое начальство и особо приближённые к администрации рабочие. С обходным Пашков пробегал полдня. По пустым огромным цехам гулко раздавалось эхо от шагов и с трудом верилось, что недавно здесь трудились тысячи людей, сновали автокары, гружёные кинескопами и прочими телевизионными запчастями. Труднее всего оказалось уговорить поставить подпись в обходном библиотекаршу – Пашков забыл сдать одну книгу… Лишь после обеда он представил обходной со всеми подписями в отдел кадров, а взамен получил свою подлинную трудовую книжку.

В среду Пашков шёл на новую работу с некоторым страхом: а вдруг Калина не стал дожидаться и нашёл другого, а он уже окончательно рассчитался на старом месте. Но Калина ждал, и на этот раз всё обошлось без задержек. Взглянув на трудовую, Калина понимающе усмехнулся:

– А говорили потеряли. Всё же яснее ясного – не хотели увольняться с прежнего места. Вот и запись увольнения от вчерашнего числа.

Когда пропуск был выписан, Пашков вслед за Калиной проследовал на территорию предприятия, где ему предстояло трудиться. Завод при НИИ отличался от обычного тем, что производственные корпуса здесь не составляли единого целого, а были разбросаны вперемешку с научно-исследовательскими зданиями. Петляя в этом «месиве», Калина вывел своего нового рабочего на длинный стандартный ангар вплотную примыкавший к исследовательской четырёхэтажке. Цех демонтажа размещался как раз в том конце ангара, которое «контачило» со зданием и представляло небольшое помещение уставленное железными столами с привинченными к ним тисками. Здесь трудились с десяток человек в спецовках.

– Вот, ещё одна душа явилась! – громко объявил Калина.

Рабочие безо всякого интереса отреагировали на Пашкова и вновь застучали молотками, в цеху вообще стоял жуткий грохот.

– Михалыч, ну-ка определи товарища на место, выдай инструмент, покажи что делать, – Калина обратился к бригадиру, невысокому средних лет человеку, орудующего кусачками над какой-то большой радиотехнической платой…

– Понял Иваныч… сейчас определим.

Пашкову дали молоток, зубило, рукавицы и показали как надо разбивать пластмассовый разъём, чтобы извлечь из него позолоченные контакты. Ему пояснили, что в этих контактах чешского производства содержится 0,8 % золота от общего веса.

Работа поначалу показалась нетяжёлой, но через час-полтора Пашков ощутил, что основательно натёр одну ладонь, так как опрометчиво не одел рукавицы. К тому же от постоянных физических усилий ему стало жарко. Эта работа сильно отличалась от того, чем ему приходилось заниматься на прежнем месте, где он регулировал и ремонтировал телевизионные блоки и тем более от его военно-инженерной деятельности. Во время обеденного перерыва рабочие-старожилы, а таковых оказалось примерно половина, стали расспрашивать поступивших недавно, причём превалировал один вопрос:

– Сколько вам обещали платить?

– По миллиону, – ответил тот самый лысый в очках.

– Что!? – «старики» дружно рассмеялись. – Здесь пока что и по девятьсот никто не получал.

Потом старожилы поведали, какой в этой фирме бардак, какой жмот директор, и что единственно стоящий и чего-то делающий начальник здесь, это зав. производством. В конце рабочего дня в цеху появился Калина и стал собирать «лигатуру». Так назывались контакты извлечённые из разъёмов. Пашков сдал лигатуры значительно меньше, чем остальные – он и работал меньше и ещё не приобрёл навыка.

Первый рабочий день на новом месте привёл Пашкова в уныние. Он вернулся домой настолько вымотанным, что даже жена его участливо спросила:

– Увольняться будешь?

– Не знаю… пока посмотрю. Дурная работа, да ещё говорят, что там не платят того, что обещают…

7

Пашков работал, присматриваясь к своим новым коллегам. Как и предупреждал Калина среди работяг имелись люди и со средне-техническим, и с высшим образованием, был даже бывший заместитель начальника цеха. Однако из-за большой текучки кроме трёх-четырёх человек никто больше года здесь не работал. Один, правда, работал с 93-го года, с самого основания фирмы. Это и был экс зам. начальника цеха, некто Николай Карпов.

Где-то на третий день уволился первый из тех, кто проходил собеседование вместе с Пашковым, через неделю другой, через две недели из вновь принятых остались только Пашков и тот солидный с профессорской внешностью. Несмотря на лысину, очки и дородность «учёному» оказалось всего лишь тридцать пять лет, и раньше он работал обыкновенным техником, конечно же на одном из бесчисленных московских оборонных предприятий. Звали его Анатолий Фиренков. Анатолий оказался на редкость трудолюбивым и терпеливым. Довольно быстро он так приноровился к новой работе, так быстро и умело «стриг» транзисторы, «лущил» контакты из разъёмов, что по выработке опережал всех, в том числе и старожилов «демонтажного дела». Казалось, его такая работа совсем не утомляла и не раздражала. Пашков, увы, с большим трудом переносил этот тупой труд и, видя, как увольняются один за другим… он тоже морально уже был готов последовать их примеру. К этому его подвигало и то, что он часто резался острыми краями контактов и боялся получить заражение крови.

В то же время «старики» не очень напрягались и без ревности даже с усмешкой смотрели на ударный труд Фиренкова. Не реагировали они и на то, что Калина постоянно ставил его всем в пример, обещал поощрительную премию. Работая ни шатко ни валко, старые рабочие что-то втихаря собирали в карманы своих спецовок, какие-то детали с плат и уносили их после смены с собой. Пашков больше четверти века имел дело с радиотехникой, знал толк в радиодеталях… но не мог понять, зачем прячут в карман простые переменные резисторы, плоские зелёные конденсаторы. Вопрос повис в пространстве – зачем и для чего «коллеги» воруют эти детали. Желание узнать, а так же довольно хилая надежда на намёк Калины насчёт должности кладовщика, пока удерживали Пашкова на этой работе. В конце второй недели надежда, наконец, обрела вид осязаемой реальности. Калина вдруг вызвал его к себе в кабинет. Пашков прошёл на второй этаж административно-научного здания, что «сливалось» с ангаром цеха и не сразу нашёл кабинет шефа…

– Что же вы, две недели уже работаете, а где находится начальство не знаете? – пошутил Калина, когда Пашков, наконец, нашёл нужную комнату.

Зав. производством сидел за одним из двух расположенных рядом письменных столов. В большой светлой комнате из мебели ещё имелся шкаф, сейф и кушетка.

– Ну что Сергей Алексеевич… садитесь. Помните, я вам говорил тогда на собеседовании… насчёт кладовщика? – Калина откинулся на спинку стула и пытливо рассматривал Пашкова.

– Помню, – Пашков ответил необыкновенно тихо, так как у него вдруг пересохло в горле, а сердце учащённо забилось.

– Так вот, прежняя кладовщица… она уже давно на больничном. Я замучился работать за неё, да и складскую документацию вести надо, и вообще она меня не устраивает. Ты на нашем складе был? – Калина перешёл на ты, сразу давая понять, что назначает Пашкова он лично, и что между ними с этого момента устанавливаются особые отношения.

– Да… пару раз.

– Ну, и как тебе там?

– Ничего… только там бы надо порядок навести, мусор убрать.

– Вот и наведёшь… Конечно, сначала всё примешь по акту, подпишешь договор о материальной ответственности и вперёд. Твоя задача утром выдавать материал на переработку, по моей команде, а в конце рабочего дня забирать готовую продукцию. Ты уже поработал, знаешь что это такое. Движение сырья со склада и поступление готовой продукции на склад фиксируешь накладными. В конце каждого месяца будешь делать письменный отчёт работы склада. В нюансы вникнешь в ходе работы. Ну, как согласен? – по тону вопроса Калина ничуть не сомневался в положительном ответе.

Пашков был слегка ошарашен:

– Да, конечно, согласен… Но как бы это… как насчёт шкурного интереса, то есть насчёт зарплаты?

– Тысячу двести в месяц, плюс триста за работу грузчика.

– Грузчика… какого грузчика? – не понял Пашков.

– Тут такое дело, кладовщица, она ведь баба и тяжести всякие, мешки там, ящики не таскала. Эту работу за те триста рублей бригадир Круглов выполнял. Но ты-то мужик, тебе грузчик зачем, сам справишься и триста рублей эти получать будешь, – пояснил Калина.

– Ах, вот оно что… понятно, – воодушевился Пашков. – А тысяча двести… это миллион двести?

– Ну конечно… Пора уже от миллионов этих отвыкать. После Нового Года деноминация будет, три нуля уберут. В общем, на днях эта больная должна, наконец, выйти. Произведём приём-сдачу и начинай работать…

Известие о том, что мужу предложили должность кладовщика в этой непонятной фирме произвела на Настю негативное воздействие, особенно необходимость принимать материальные ценности:

– Господи, Серёжа… может лучше отказаться? Ты же человек неопытный, не сумеешь как следует принять, потом не расплатишься… обманут тебя!

– Да кто обманет-то… эта баба, у которой я буду склад принимать? Она сама там не петрит. Бояться нечего, принимать буду по акту, что в наличии, то принимаю, чего нет, то не принимаю. В армии я за склад с автоматами, патронами и гранатами отвечал, и ничего, а здесь старые радиодетали всего-навсего, – успокаивал жену Пашков, однако сам спокойствия не испытывал.

– Ой, не знаю… Там у тебя у склада часовой стоял, а здесь… Боюсь, как бы нам потом новую квартиру продавать не пришлось.

– Да брось, какую квартиру… Она же у нас не приватизирована.

– Когда влетишь на этом складе, они тебя и приватизировать и продать заставят. На улице окажемся, – Настя, больше всего опасавшаяся за крышу над головой, готова была расплакаться…

Разговор едва не окончился очередным семейным скандалом. Но постепенно уверения мужа, что фирма, кажется, достаточно надёжная, что его непосредственный начальник тоже бывший военный, а главное полуторамиллионная зарплата, в конце концов подействовали – скрепя сердце Настя смирилась.

На самом деле Пашков, конечно, новой должности сильно побаивался, ибо род деятельности фирмы «Промтехнология» представлял смутно, а рабочие отзывались о руководстве в основном плохо. Одного из представителей высшего комсостава фирмы Пашкову уже приходилось лицезреть в цеху. Это был очень высокий худощавый молодой человек. То что пришёл начальник, а по новым временам один из хозяев, Пашков понял сразу. Потом ему пояснили, что это Ножкин, финансовый директор, второй человек в фирме. В глаза бросилось, как этот Ножкин прекрасно одет: дорогое, английской шерсти осеннее пальто, туфли… Этот молодой тип явно «корёжил» из себя «нового русского», из тех кто ещё не привык, не научился относиться к своему богатству спокойно, не выказывать, хотя бы внешне, своего презрения к тем, с кем ещё пять лет назад по социальному статусу стоял вровень, а то и ниже. На работяг Ножкин смотрел так, будто являлся потомственным графом или князем. После его ухода рабочие стали отпускать ему в след нелицеприятные фразы, а один усмехнувшись сказал:

– Плевал он на всех нас, хоть что говорите, а он гребёт по тридцать пять лимонов в месяц и не лысый.

У Пашкова аж дух захватило от услышанной цифры. Он, конечно, слышал о высоких заработках «новых русских», но не поверил, отнёс слова рабочего на счёт его неприязненного отношения к начальству.

8

Бывшая кладовщица внешне хорохорилась, не раз повторив, что давно мечтала избавиться от этого ярма, то есть склада. Но Пашков без труда разглядел за напускной бравадой, что она не прочь остаться. Так же очевидно было, что её «уходят», и главная «движущая сила» этого процесса, не кто иной, как Пётр Иванович Калина.

Комиссия по передаче склада состояла из председателя – Калины и двух членов, бухгалтера фирмы Князевой, болезненного вида женщины лет тридцати пяти и заведующей химлаборатории Кондратьевой. Неожиданности начались сразу. Сдатчица Ермолаева, почти месяц не выходившая на работу, не очень уверенно ориентировалась на складах и показать сырьё и продукцию, значащиеся в акте, могла далеко не с «ходу». К тому же то, что складов оказалось два, а не один, явилось для Пашкова новостью. В одном, где получали сырьё на переработку, он уже бывал, а вот склад готовой продукции увидел впервые.

Кучи всевозможных разъёмов, реле, контакторов, кабелей… ящиков с силовыми транзисторами, целлофановые мешки с платами… Всё это, находящееся на складе сырья, учесть хотя бы с приблизительной точностью оказалось невозможно и пришлось верить на слово, в то, что было написано в акте – 2335 килограммов электронного лома, около тонны серебросодержащего кабеля и ещё несколько менее весомых «позиций». Конечно, всё это надо бы взвесить, тем более что большие складские весы находились тут же. Но взвесить предстояло не менее четырёх тонн. Сколько заняло бы это времени, а главное, кто бы стал таскать эти тонны на весы, а потом назад? Калина недвусмысленно намекал, что затягивать приём-сдачу не собирается, и Пашков был вынужден всё сырьё принять, что называется, «на глаз». Но в то же время он, не новичок в радиотехнике, почти не сомневался, что эта куча потянет не четыре, а как минимум на пять, пять с половиной тонн.

На втором складе все уже обстояло иначе. Готовую продукцию Калина потребовал принимать как положено, взвешивая на электронных весах с точностью до грамма. Но здесь обнаружились другие непредвиденные обстоятельства. Холод и сырость буквально через час вывели из строя обоих рядовых членов комиссии. Женщины замёрзли, и болезненная бухгалтерша стала поминутно сморкаться в платок. Они потребовали перерыва и горячего чая, что и было организовано в кабинете Калины. Но после чая женщины наотрез отказались вновь идти в этот, по словам Кондратьевой, «мышиный склеп». Не захотел больше присутствовать при передаче и сам Калина.

– Что хочешь делай, крутись как хочешь, но чтобы сегодня до конца дня всё принял. Завтра ты должен уже работать, – буквально приказал он Пашкову.

Не хотел Пашков принимать и второй склад «впопыхах»… но делать было нечего. Где-то пятым чувством, нутром он чуял, что должность на которую он идёт при умелом лавировании, может стать для него «золотым дном». Пашков ещё не представлял, как будет осуществлять это лавирование. Он попытался разговорить свою предшественницу, и та, оставшись с ним наедине, уже не маскировала своего отношение к Калине:

– Пришёл гад, всё тут перевернул… деляга!..

Что именно перевернул Калина, она не пояснила, зато зло спросила Пашкова:

– Неужто во всей Москве вы не нашли другой работы, чем в этой грязи ковыряться?

Сказала так, что Пашков уже не сомневался в своих догадках.

Дабы не раздражать шефа, Пашков принял всё в один день, хоть и понимал, что поступает опрометчиво. На складе наблюдался очевидный бардак, учёт готовой продукции, и особенно сырья производился поверхностно, большинство цифр приблизительны. Но в то же время он чувствовал, что это же можно обратить в свою пользу, если в, пока малопонятное ему, дело по настоящему «врубиться», чего его предшественница, похоже, так и не сумела сделать, да скорее всего и не могла. Не могла потому, что тут всё надо перебрать собственными руками, отделить в этом радиотехническом хламе «зёрна от шелухи». Действительно, не женское это дело.

Дома Настя после отчёта мужа о приёме склада, опять было запричитала, но Пашков на этот раз довольно резко её пресёк:

– Всё, поезд ушёл. Теперь надо работать, чтобы не стало нам горько и больно. Если я в Красной Армии ничего не добился, это вовсе не значит, что я также лохонусь на этом складе. Для той и этой деятельности совсем разные качества нужны…

В последующие дни Пашков, не расставаясь с уже подписанным и утверждённым актом, для себя, как бы продолжал тот скомканный приём, искал те «позиции», которые в спешке принял просто так, не успев их найти и взвесить. Но первые дни и без того оказались сверхнасыщенными. Пашков «вертелся» с утра до вечера и всё равно не успевал, не раз получая замечания от Калины. Дома Настя, видя что муж день ото дня приходит с работы всё более осунувшийся, мрачный…

– Может бросить Серёжа этот склад от греха?

– Я ж тебе говорю… поздно. Теперь чтобы сдать, надо во всех этих делах разобраться, иначе, действительно не рассчитаться…

С приближением холодов Калина решил поменять кабинет на более маленький и тёплый. Туда же для переодевания и обогрева перебрались и женщины-химички. Пашков искренне удивил Калину, когда не захотел следовать его примеру, а выразил желание остаться в прежнем, неотапливаемом помещении. Тем не менее, он легко на это согласился:

– Что ж, хочешь зимой не снимая телогрейки там сидеть, давай…

Сам начальник производства любил между делами посидеть с женщинами, поболтать, попить с ними чаю. В некоторых чаепитиях участвовал и Пашков. Калину иной раз охватывали приступы откровения, из которых Пашков узнал, что его шеф уволился из армиии в 1995 году, уже не из советской, а из казахской, в 96-м приехал в Москву, прописался у сестры, снимает с семьёй комнату и ждёт свою квартиру, которая вот-вот будет готова, и которую он купил за пятьдесят тысяч долларов. Откуда у отставника такие деньги!? Пашков мучился в догадках, но спросить в лоб не решался.

По работе Пашков часто контактировал с бригадиром Кругловым. Круглов, бывший рабочий-часовщик, после сокращения также по объявлению, три года назад устроился в «Промтехнологии». Он знал здесь всё от и до, к тому же оказался довольно хвастливым, особенно когда «принимал на грудь» лишку. Во время одной из бригадных пьянок, в раздевалку рабочих случайно зашёл Пашков. Все сидели за импровизированным столом, «банковал» сам бригадир. Рабочие уже успели пропустить по одной и хмуро встретили свежеиспечённого кладовщика. Несомненно, многие из них не могли понять, как тому удалось так быстро прыгнуть в «дамки» и откровенно завидовали. Несмотря на отнекивания, Круглов заставил выпить и Пашкова… После завязалась сверхнепринуждённая беседа, в ходе которой захмелевший бригадир поведал, в основном для кладовщика и других недавно принятых на работу, как он утаивал ценные детали и продавал их. Где продавал, он не уточнил.

– А на царицинском рынке тоже толкал, – попытался всё-таки уточнить Пашков.

– Что я себе враг, с армянами связываться. Есть такие приёмные пункты, которые золотые, платиновые и палладиевые радиодетали принимают… и платят прилично. Прошлый год машину электронную раскурочивали, «Эльбрус» называется, так я оттуда поимел деталей на три тысячи баксов, – вещал Круглов, видя вокруг восхищённые лица слушателей.